Студент-медик из Дублина

7 Заслышав волынку

«В знак старых добрых времен». Нестройное пение завершилось, барабанный бой и приветственные крики студентов и их спутниц возвестили начало нового, 1935 года.

— С Новым годом, Фингал! — воскликнула Китти. — С Новым годом!

Он поднял ее, закружил и вновь поставил на ноги.

— С Новым годом, Китти О’Хэллоран! — во весь голос крикнул он и поцеловал ее. — Когда мы вновь будем танцевать здесь… — Он собирался продолжить: «В следующем году ты уже будешь медсестрой, а мне до получения диплома останется еще полгода», но вдруг понял: нет никаких гарантий, что через двенадцать месяцев они с Китти по-прежнему будут вместе. Оставалось лишь надеяться, что Китти не услышала начало фразы. На печальном примере Ларса Фингал увидел, насколько хрупкими бывают близкие отношения. Но дело было даже не в этом: он понял, что не готов признаться в любви. Пока еще нет. Слишком много сил и времени уже потрачено. Четыре года в море. Три с половиной года учебы. Размолвка с отцом, шрам от которой только начинал затягиваться. На все эти затраты времени и сил Фингал решился по одной причине: он страстно хотел стать врачом.

Кроми в костюме шотландского горца ворковал с миниатюрной Вирджинией Трейнор.

— Юбочка просто прелесть, — сказал Фингал другу в начале вечера.

— Балда, это килт. Мой прадед Кроми был родом из-под Абердина. И если ты еще не понял, я умею играть на волынке. Сыграю сегодня после полуночи. Под звуки волынки — в новый год.

— Да уж, — закивал Фингал. — Ладно, только волынь недолго. Кроми рассмеялся и предложил выпить чего-нибудь.

И вот теперь, спустя четыре часа, Фингал сомневался, стоило ли Кроми начинать вечер со спиртного. На сцену ему помог подняться Чарли Грир.

— Как думаешь, Боб, он справится?

— А то! — Боб стоял возле своей спутницы Бетт Свенсон. — Чем хуже волынщик держится на ногах, тем лучше играет.

Вид Кроми имел далеко не молодецкий.

— Леди и джентльмены, — объявил с фальшивым шотландским акцентом распорядитель вечера, — поприветствуем Энгуса Мак-Хэмиша Мак-Энгуса Октерлони, лэрда Картофельного, тана Питтенуимского! Сейчас Энгус сыграет нам «Жалобу Мак-Рики».

Фингал рассмеялся:

— Ну и белиберда!

— Постой, главное веселье еще впереди, — пообещала Китти.

Фингал обнял ее за талию.

— Твоя правда, но мне что-то тревожно.

— Выбрось свои тревоги из головы, Фингал. Не можешь же ты отвечать за всех и каждого. Смотри, Чарли на сцене вместе с ним.

Кроми поудобнее пристроил волынку под левой рукой, сделал неуверенный шаг, покачнулся и чуть не свалился со сцены. Чарли успел ухватить его сзади за жакет и уберечь от падения.

Кроми похлопал в ладоши, требуя внимания, взвалил на плечо басовые трубки волынки и взял мундштук в рот. Его раздутые щеки покраснели от натуги, гулкие звуки из басовых трубок стали аккомпанементом для ритмичной мелодии, которую порхающие пальцы Кроми извлекали из игровых отверстий инструмента. Кроми вышагивал по сцене, взлетал подол килта, ревели трубки, а в зале студенты с партнершами выстроились в две шеренги для шотландского танца. Фингал стоял напротив Китти, Боб — напротив Бетт, а Вирджиния и подружка Чарли, тихая деревенская девушка, образовали последнюю пару. Распорядитель объявил:

— Леди и джентльмены, а теперь волынщик сыграет джигу!

Зал огласили радостные крики.

Кроми отыграл четыре фигуры танца. Когда смолкли последние звуки, Фингал обнял Китти. Держать ее в объятиях было так уютно, словно для этого ее и создали.

— Весело было? — спросил он.

— Чудесно, Фингал. — Она заглянула ему в глаза, и он вновь увидел мерцание янтарных крапинок в ее серых глазах.

— Тогда идем, — позвал он, — последний танец.

Он взял Китти за руку, вывел на середину зала, заключил в объятия, и танец начался. Певица нежно выводила: «В глубине души голос вновь звучит…»

Китти прижалась щекой к щеке Фингала, и он ощутил ее мягкость, уловил благоухание.

— «Но огонь погас, дым коснулся глаз…»

Он услышал ее шепот:

— Ты ведь не дашь огню погаснуть, Фингал? Правда?

— Не дам, — подтвердил он. — Ни за что.

— Я задолбался. — Кроми вошел в студенческую столовую больницы, рухнул на стул и взгромоздил ноги на низкий стол.

Фингал, который рассеянно водил пальцем по фамилиям нескольких поколений студентов, вырезанным на деревянной столешнице, вскинул голову.

Подошедший Боб Бересфорд широко зевнул.

— Прошлой ночью мы выбились из сил, — сообщил он. — Глаз не сомкнули. Еще несколько таких дежурств — и я, пожалуй, передумаю сдавать первую часть выпускного экзамена в июне. И уж конечно, на обход сегодня утром не собираюсь.

— Мы вполне можем время от времени обходиться без сна, — напомнил Фингал. — В новогоднюю ночь мы разошлись только в два часа ночи, и я что-то не припомню, чтобы это тебя тревожило, Боб.

— Так это было два месяца назад, — напомнил Боб.

— Я понимаю, Боб, ты устал, — кивнул Фингал, — но ни за что не поверю, что ты всерьез подумываешь сдаться. — Он вдруг вспомнил, как незадолго до Рождества заметил интерес друга к научным исследованиям. — Слушай, до июня всего три месяца, и нам надо будет сдать патологию и микробиологию, фармакологию и терапию, судебную медицину и гигиену. Всего-то.

— Ничего себе «всего-то». Это же шесть чертовых предметов, Фингал! — Боб потер глаза и снова зевнул.

— Если забросишь учебу, мы втроем будем пилить тебя.

— Ну и ладно. А я иду спать.

— Доктор Миккс будет недоволен, — предупредил Чарли.

— Не беспокойся, Боб, — вмешался Фингал, — я скажу ему, что ты сдаешь кровь или что тебя укусил бешеный барсук. Словом, что-нибудь придумаю, но только если сегодня вечером мы вдвоем займемся патологией цирроза печени. Я же знаю, ты сбежал с лекции на скачки.

Под пристальным взглядом Фингала Боб сдался.

— Ну так и быть.

— Чарли тоже будет заниматься с нами, — добавил Фингал.

— Угу, — подтвердил Чарли. — Лекции в четверг назначили на то же время, что и тренировку. Так что мы с Фингалом из-за регби пропустили цирроз.

— Цирроз печени! Звучит так же увлекательно, как смотреть на пузыри, плывущие по водам Лиффи, — заметил Боб. — Ладно, я пошел. Кстати, Фингал, сегодня утром мы приняли твоего давнего знакомого. Мистера К. Д. — с очередным приступом.

— Что?.. Вот черт. Спасибо, что сказал, Боб. Посмотрим его на обходе. — Он взглянул на часы. — Кстати, нам лучше не опаздывать к доктору Микксу. — Он поднялся. — Идем, ребята.

Покидая столовую, Фингал размышлял о том, в каком состоянии сейчас Кевин Доэрти.

Вскоре выяснилось, что в скверном. Кевин едва сумел улыбнуться, узнав Фингала, и вскоре впал в полузабытье. У него вновь началась фибрилляция предсердий, доктор Пилкингтон возобновил лечение хинидином. Фингал решил заглянуть в палату святого Патрика сразу же, как только будет покончено с дневными делами.

— Мы с Чарли — на обработку швов, — распоряжался Фингал, направляясь на амбулаторный прием. — А Кроми и Боб, раз уж он отоспался и вернулся в наши ряды, займутся кожными болезнями. Договорились?

— Ладно, — кивнул Кроми. — После приема меня всегда мучает зуд. Насмотришься на всякую сыпь… И потом, что это за лечение! «Сухое — увлажняй, мокнущее — суши».

— Кстати, Боб, — продолжал Фингал, — доктор Миккс поверил, что у тебя мигрень, но долго сокрушался о том, как трудно получить хорошую характеристику студентам, пропускающим слишком много занятий.

Боб пожал плечами.

Длинный узкий коридор амбулатории имел два боковых прохода и один центральный. Вдоль всего коридора были расставлены деревянные скамьи, сгруппированные возле дверей кабинетов. В каждом из этих кабинетов принимали пациентов с жалобами определенного рода. Боб и Кроми свернули налево, в дерматологию, Фингал и Чарли направились в процедурный кабинет. Коридор был уже заполнен пациентами.

Фингал прошагал сквозь беспокойную толпу, прислушиваясь к приглушенному гулу голосов, который перекрывали выкрики медсестер: «Следующий, пожалуйста!» — и взрывы кашля. В сырых трущобах свирепствовали хронический бронхит и туберкулез.

Фингал и Чарли вошли в небольшой кабинет с яркой лампой на потолке. На деревянном стуле сидел мужчина средних лет, прижимая к себе руку, замотанную в окровавленные тряпки. Рядом с ним стояла студентка сестринских курсов.

— Добрый день, сестра, — поздоровался Чарли. — Что тут у нас?

— Да у вас-то ничего, приятель, — ответил ему пациент. — Это мне правую ладонь раскромсало зубилом.

— Ясно, — кивнул Чарли. — Мистер…

— Дагган. Уилли Дагган, строитель по профессии. То есть был им, пока не рассек ладонь, — поправился пациент. — С правой рукой-то было сподручнее.

Фингал начал заполнять карту: имя, адрес, профессия, жалобы.

— Приготовьте все, что понадобится, сестра, — попросил Фингал, вымыл руки, надел перчатки, размотал повязку на руке пациента и осмотрел глубокую рану. — Придется наложить швы.

— Надо так надо, — откликнулся Уилли Дагган.

Фингал сел на табурет и попросил Уилли Даггана положить пострадавшую руку на стол из нержавеющей стали. Сестра приготовила инъекцию местного обезболивающего.

— Пока будет только укол, — предупредил Фингал.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Фингал отвык вздрагивать, вводя иглу, но до сих пор остро сознавал, что колет живого человека.

— Через минуту начну шить, — сообщил он.

— Ладно, валяйте.

Фингал шил быстро, но без суеты, не как во время первых неуклюжих попыток, когда он начинал работать в амбулатории.

— Готово, — объявил он. На коже, обработанной дезинфицирующим средством, красовался ряд аккуратных черных стежков. — Приходите через семь дней, мы снимем швы.

Уилли внимательно осмотрел его работу.

— Ровно-то как, — заметил он. — Благодарствую. — Он усмехнулся. — А из вас получился бы чертовски хороший плотник. Не хотите сменить ремесло?

Фингал покачал головой:

— Нет, спасибо. А почему вы спрашиваете?

— Да с этим сносом трущоб я надрываюсь на стройке как проклятый, а со специалистами плохо. — Он окинул взглядом Фингала. — Вы-то из приличных, вам работа за большие деньги без надобности.

Фингал рассмеялся.

— Почему же? Не откажусь.

— Оно понятно, но вам повезло, вы образованный. А мне сойдет и тот, кто умеет читать, писать и посчитать кой-что может. Пусть бы вел мои дела, а я бы занялся стройкой.

Фингал перевязывал пациенту руку и размышлял. Падди Кьоу был сержантом. Значит ли это, что у него есть хоть какое-нибудь образование? В Королевском флоте даже младшие офицеры были грамотными. В общем, предложение стоило запомнить.

— Еще раз спасибо, сэр. Значит, через семь дней снова к вам?

— Да, через семь. — Фингал поднялся. Наступил подходящий момент, чтобы упомянуть про Падди Кьоу, и Фингал завел бы разговор о нем, если бы срочная помощь не требовалась Кевину Доэрти.

— Чарли, — попросил Фингал, — подержи пока оборону, а я сбегаю посмотрю, как там Кевин Доэрти.

— Беги, — разрешил Чарли.

Фингал стащил перчатки.

— Замучаешься — звони в палату, я тут же вернусь.

Хильда Манвелл встретила Фингала в палате святого Патрика усталой улыбкой.

— Суматошный день, — произнесла она. — Приняли двух больных: с эпилепсией и диабетом. Хвала Богу за инсулин! Доктор Миккс говорит, что раньше диабет был смертным приговором. — Она пригладила волосы. — Инсулин, по крайней мере, известно как применять. Организм не вырабатывает этот гормон, вот мы и заменяем его. Чудодейственное исцеление. Не то что лечение других болезней.

— Каких? — насторожился Фингал.

— Да хоть тот случай третичного сифилиса, при котором назначили неосальварсан в дополнение к препарату ртути. Джефф сказал, что с таким же успехом можно было бы натирать больного тыквенным пюре.

— Мне известно, что на последних стадиях сифилис неизлечим, — кивнул Фингал, — но мы можем хотя бы замедлить процесс. Попытаться стоит.

— Не устаю удивляться тому, что препарат, состоящий главным образом из мышьяка, кому-то может быть полезен, — призналась Хильда.

— Да, странно это — применять яды для лечения, — подтвердил Фингал. — Видимо, возбудители более восприимчивы к ним, чем пациенты. Любопытно будет понаблюдать за этим больным. Его поручили тебе, Хильда?

— Если бы!.. Его урвал себе Рональд Геркулес.

— Никого я, как вы изволили выразиться, не «урвал», мисс Манвелл, — из-за ширмы возник Фицпатрик.

— Жаль, что я осматривала мистера К. Д., когда поступил больной с сифилисом, и вы не захотели позвать меня, хоть и была моя очередь.

Фингал не желал ввязываться в спор.

— Мистеру Доэрти не лучше?

Хильда сокрушенно цокнула языком.

— Нет, Фингал, к моему огромному сожалению. На лечение он не реагирует, хоть и получил хинидин больше трех часов назад.

— Ха! — вмешался Фицпатрик. — Если хотите знать мое мнение, мотор у него такой изношенный, что чем скорее прекратятся его страдания, тем лучше.

Фингал похолодел и быстро шагнул к нему.

— Тебя никто не спрашивал, черт возьми! Хотя бы раз в жизни прояви сострадание.

Фицпатрик засопел, на шее дрогнул кадык. Он неловко сорвал с носа пенсне и попятился.

— Я прослушал его сердце, осмотрел отек щиколотки. Ему крышка.

— Даже если так, он перепуган, — возразил Фингал. — Он буквально тонет в жидкости, которую не в состоянии вывести организм. Нельзя списывать его, словно старую клячу.

— Правильно, Фингал, — поддержала Хильда. — А ты подонок, Фицпатрик.

— Чепуха, — пробормотал Фицпатрик и поспешил уйти.

— И этот человек мечтает о наградах за отличную учебу! — вздохнула Хильда. — Ему прямая дорога в патологоанатомы. Пусть осматривает покойников. Им сочувствие ни к чему.

— А ему награды! — поддержал Фингал. — Ну, мне пора к Кевину.

— Иди, Фингал. Мы сделали все, что могли. — В ее голосе слышалось сочувствие. — В женском отделении пациентка с туберкулезом, пойду еще раз загляну к ней.

Фингал вздохнул и направился к кровати, на которой судорожно пытался дышать Кевин Доэрти.

— Кевин! — позвал он.

Пациент поднял костлявую, оплетенную синими венами руку, и Фингал понял, что Фицпатрик прав. Отекшие ноги Кевина казались огромными. Лимфа скапливалась в тканях, несмотря на то что ноги Кевина подняли, пытаясь обеспечить ее отток. В библейские времена такие отеки называли водянкой.

Фингалу вспомнилась страница из учебника. «В острых случаях застойной сердечной недостаточности в качестве последнего средства можно прибегнуть к множественным проколам нижних конечностей. В отечной ткани делаются многочисленные колотые раны, способствующие оттоку жидкости». Фингал сунул руку в кислородную палатку и обменялся рукопожатиями с Кевином.

— Сейчас вернусь, — пообещал он, запретив себе обращать внимание на мольбу в глазах пациента и поспешил прочь. Хильда считает, что было сделано все возможное? Нет, не все.

Сестру Дэли он нашел за ее рабочим столом.

— Мистер О’Рейли?

— Откуда можно позвонить доктору Пилкингтону? Это насчет мистера Доэрти.

— Он очень плох. Я удивлюсь, если он дотянет до утра.

— Вы наверняка правы, сестра, — кивнул Фингал, — но я хотел спросить доктора Пилкингтона, не помогут ли пациенту множественные проколы.

— Вы думаете? — переспросила она, и Фингал уловил в ее голосе уважение. — Такую процедуру я видела всего два раза. Она и вправду могла бы помочь. — Сестра указала на телефон. — Звоните. Он в клинике.

— Ты действительно хочешь сделать это, Фингал? — уточнил Джефф Пилкингтон. — Что-то ты слишком бледен. Я могу подменить тебя.

— Ничего, я сам, — отозвался Фингал.

Джефф кивнул.

— Мойся и надевай перчатки, а я подготовлю инструменты. И еще, Фингал… то, что ты собираешься предпринять, напоминает пытку, но при отеках нарушается передача нервных импульсов. Пациент практически ничего не почувствует.

Надеюсь, мысленно повторял Фингал, направляясь к шлюзу. Надев резиновый фартук, он принялся старательно мыть руки. К его возвращению Джефф и сестра уже успели подготовиться к процедуре. Кевин сидел на краю кровати, поддерживаемый сестрой. Его распухшие ноги свешивались на подстеленную клеенку.

Фингал подхватил пинцетом тампон, смочил его и объявил:

— Сейчас я обработаю вам ноги, Кевин.

Никакой реакции. Фингал принялся протирать обесцвеченную кожу, потом отложил пинцет и уставился на тележку с инструментами. На ней лежал единственный скальпель из нержавеющей стали, с треугольным острым лезвием. Фингал перевел взгляд на Джеффа и услышал:

— Начинай выше щиколотки и двигайся сначала вокруг одной ноги, затем вокруг другой. Делай проколы на расстоянии двух дюймов друг от друга.

Фингал взялся за скальпель. Он был холодным. Повернувшись лицом к Кевину, он присел на корточки.

— Будет немного больно, — предупредил он, изо всех сил надеясь, что Джефф прав насчет потери нервной чувствительности. Левой рукой Фингал взялся снизу за правую щиколотку Кевина Доэрти, чтобы обеспечить неподвижность ноги, потом глубоко вздохнул, перехватил поудобнее скальпель и сделал прокол.

И потерял счет времени. Дважды Кевин пытался отдернуть ногу, но его удерживали. По-прежнему сжимая окровавленный скальпель в руке, Фингал поднялся.

— Кажется, я все.

— Отличная работа, — оценил Джефф.

Фингал слабо улыбнулся, бросил скальпель на тележку, наклонился и приблизил губы к уху Кевина. «Все позади, Кевин». Ответа он не дождался — только затрудненное дыхание и свисты вперемешку с хрипами из груди больного.

Фингал бросил взгляд вниз, на надрезы, из которых на клеенку сочилась лимфа, смешанная с кровью. Подействуй, мысленно взмолился он. Пожалуйста, подействуй.

— Сестра, уложите его в кислородную палатку, — велел Джефф. — И побудьте с ним, пока мы не вернемся. Идем, Фингал. Тебе надо снять перчатки и вымыть руки.

Пока Фингал делал перфорацию, его движения были твердыми, но теперь руки тряслись. Он направился к раковине, неловко стащил перчатки и вымыл руки.

— Надо бы нам послать за католическим священником, — сказал Джефф.

Фингал обернулся к наставнику.

— Чтобы он соборовал больного? Провел последнее помазание? Неужели ты уже сдался? А я нет. Еще нет.

Джефф пожал плечами.

— По-моему, К. Д. не выживет, а он католик. В таких случаях полагается звать священника.

Фингал склонил голову.

— Ты прав, — пробормотал он. — Конечно, прав.

Он вытер руки, обернулся и увидел, что в дверях стоит медсестра с блестящими от слез глазами.

— Скорее! Кажется, у него фибрилляция желудочков.

Беспорядочные сокращения желудочков грозили остановкой сердца. Фингал метнулся к двери и ворвался в палату, по пятам сопровождаемый Джеффом. Чуть не сорвав занавески с петель, он раздвинул их и увидел, что полотнище кислородной палатки откинуто.

Кевин лежал безвольно, повернув голову набок. Его челюсть отвисла, грудь была неподвижной, взгляд остановился.

Фингал схватил Кевина за запястье. Холодная и липкая на ощупь кожа, никакого движения лучевой артерии у основания большого пальца. Фингал склонился к приоткрытому рту Кевина.

— Кажется, все…

Джефф приложил стетоскоп к груди пациента, послушал и покачал головой.

— Звать священника уже поздно. Справлюсь сам. Я часто видел, как это делается. — И он перекрестил лоб Кевина Доэрти, размеренно произнеся: — Сим вверяю тебя милосердному Господу, да простит Он твои грехи. Ego te absolvo.

Фингал О’Рейли с тяжелым сердцем откликнулся:

— Amen. Requiescat in расе, Кевин Доэрти. — Протянув руку, он закрыл Кевину глаза.

Джефф Пилкингтон коснулся руки Фингала.

— Я понимаю, как тебе тяжело. Но ты выдержишь.

Сам Фингал в этом сомневался. Вся учеба казалась ему бессмысленной. Кевин Доэрти умер потому, что медицина бессильна.

— Надеюсь, ты прав, — пробормотал он, размышляя, неужели отец не ошибся. Ведь медицинские исследования могут принести пользу тысячам людей? А желание видеть результаты своих трудов в небольшом сообществе и радоваться им как награде, — высшая форма эгоизма?

Покинув палату святого Патрика, Фингал побрел на улицу, где светило солнце. Он остановился, взглянул на собственную грудь, туда, где билось сердце, и задался вопросом: «Создан ли ты для того, чтобы лечить пациентов, Фингал О’Рейли? Или нет?»