Судьба ликвидатора (СИ)

ГЛАВА 6

Последующие два года стали для Богдана самым настоящим испытанием. Учеба в школе КГБ оказалась гораздо сложнее, чем наполненная смертельным риском его предыдущая жизнь. Ему предстояло не просто стать агентом-нелегалом, а переломить, забыть и уничтожить самого себя. Выходец из простого украинского села, Богдан Сташинский должен был постепенно превратиться в настоящего немца, с характерным для этого менталитетом, привычками и взглядами. Во время учебы в разведшколе не было привычных учебных групп и занятий в специализированных классах. Вся подготовка носила индивидуальный характер, в процессе которой он штудировал немецкий и польский языки, порой читая в оригинале иностранных авторов, а затем, пересказывая их близко к тексту. Но большая часть времени все же уходила на совершенствование боевой и физической подготовки. Утомительные, выматывающие до дрожи в коленях кроссы, борьба, гимнастика, плавание, приемы рукопашного боя. Курсантов обучали вождению мотоцикла и автомобилей различных марок, фотоделу, картографии. Много времени приходилось проводить в тире, упражняясь с различными видами стрелкового оружия. Отдельные занятия посвящались приемам обращения с холодным оружием.

— Держи рукоять тверже, — требовал инструктор, чувствуй траекторию движения ножа… Бей коротко, без замаха, дави вниз, проворачивай лезвие в теле круговым движением. Тогда внутренняя рана будет в несколько раз больше наружной. И Сташинский бил муляж, раз, другой,… сотый, пока не выработался автоматизм движений. Тогда он еще не осознавал, кого из него готовили на самом деле.

Очень интересно для него проходили занятия по изучению архитектурных, ландшафтных, исторических и прочих особенностей крупных немецких городов. Все это оказалось очень нужным в его последующей работе. Но самым сложным и ответственным стало в его учебе — это вжиться в новый образ, согласно новой легенде. Как оказалось, довести до идеала свой немецкий язык, Сташинский так и не смог. Более того, стажировка в Германии показала, что ему с трудом давался беглый саксонский диалект, который на слух он не всегда воспринимал. Тогда в срочном порядке, руководству школы пришлось менять ему легенду.

Шло время. Внешне Сташинский как будто не менялся. Походка мимика, поведение оставались прежними. Но все-таки незаметно для себя он становился другим: более осмотрительным в общении, внимательным к мелочам, подозрительным и осторожным, в нестандартных ситуациях доверяющим интуиции и внутреннему чутью. Он хорошо усвоил истину, что глаза видят больше, чем мы осознаем, уши слышат больше, чем нам кажется. Это называется шестым чувством. «Если ты ощутил напряженность, неясное беспокойство, соберись и приготовься к атаке. Интуиция — это не мистика». — Так говорили инструкторы в школе.

Так, к началу осени 1954 года в Восточном Берлине появился молодой человек, достаточно привлекательной внешности и с хорошими манерами. Звали парня — Йозеф Леман. По происхождению, он был полукровкой. Его отец, немец по национальности, трагически погиб в результате несчастного случая, а мать, этническая полька — стала жертвой бомбардировки в годы войны. Молодому человеку с детских лет пришлось работать сначала на сахарном заводе в Польше, а затем уже в Германии, сначала листорезом в типографии, затем диспетчером в гараже и лишь к концу 1954 года, его как человека свободно владевшим польским и немецким языками взяли на работу переводчиком в министерство торговли ГДР. К этому времени, он наизусть знал цены на бензин, продукты, сигареты, шнапс, пиво, газеты. Свободно ориентировался, где подешевле можно купить костюм, каков обычно бывает размер чаевых в ресторане. Он помнил элементарные премудрости хорошего тона: на столе в ресторане нож должен лежать справа, а вилка — слева, перекладывать приборы без необходимости не следует. В туалете пользоваться не газетой, а исключительно туалетной бумагой. Сидя за рулем, уступать дорогу пешеходам… И много, много других особенностей, которых мало кто придерживался в СССР.

Работа переводчика в таком авторитетном ведомстве давала ему возможность свободно передвигаться по всей Европе, что создавало благоприятные условия и для другой его деятельности, нелегальной. Однако такая шпионская работа на тот момент казалась Леману-Сташинскому сугубо рутинной и никак не внушала оптимизма бывшему бойцу спецгруппы. Периодически он устанавливал оперативные контакты с лицами интересующие КГБ, иногда передавал полученные сведения другим агентам. Несколько раз местное руководство отправляло его в Мюнхен и другие города Западной Германии в качестве курьера. Но все это было не тем, на что настраивал себя Богдан Сташинский. Ему хотелось настоящего дела, от которого захватывало бы дух и кипел адреналин. Прошлые успешные результаты его работы в Западной Украине сделали его честолюбивым. Он не хотел оставаться тихим середнячком, спокойно проживающим за границей. Богдан жаждал активных действий и славы, хотя бы в своем кругу, при этом четко понимая, что слава и работа разведчика-нелегала — понятия не совместимые. А между тем, второстепенная каждодневная работа все чаще и чаще приносила ему разочарование и хандру. Так прошло более двух лет его пребывания в Германии.

В один из выходных дней, не зная чем себя занять, Богдан решил пойти на танцы, чтобы немного развеяться. Он не был большим любителем подобных развлечений, потому как ранее у него просто не было для этого ни времени, ни возможностей. В Германии он чувствовал себя волком-одиночкой. На официальной работе приходилось держать дистанцию с сослуживцами, так требовали условия конспирации. На оперативной работе, круг его общения ограничивался контактами с несколькими агентами и штатным куратором от Берлинской резидентуры. Однако молодому человеку, оказавшемуся в той ситуации, в какой оказался Богдан, естественно хотелось общаться со сверстниками и, в особенности с девушками, потому что человек в любой среде, на любой работе остается человеком и ничто человеческое ему не чуждо.

Старательно отгладив свой единственный парадный костюм, серый в темную полоску и, тщательно зачесав назад непослушные волосы, он решительно направился в ближайший клуб молодежи с непреодолимой целью ликвидировать свой пробел в общение с женщинами. Богдан вошел в просторный зал и, остановившись на входе, почти сразу поймал на себе несколько восторженных взглядов одиноко стоявших девушек. И это было не удивительно. Он был молод, красив, не по годам респектабелен и это делало его привлекательным для женщин. Не обращая ни на кого внимания, он направился к барной стойке и сразу же заказал себе пива. Взяв в руки запотевший бокал, он присел за свободный столик и стал лениво рассматривать кружившие в вальсе пары. В зале находилось много представительниц слабого пола, которые привлекли его внимание, но подойти ни к одной из них Богдан не решался. К его удивлению, начать знакомство с девушкой первым для него оказалось гораздо труднее, чем внедриться во вражеский отряд. Посидев некоторое время за столиком, он в конечном итоге, отвернулся лицом от зала и полностью отдал себя бокалу пива. Вдруг, когда заиграла медленная музыка, его кто-то осторожно тронул за плечо.

— Можно Вас пригласить на танец. — Услышал приятный женский голос Богдан.

Он повернулся на звук и к своему удивлению увидел перед собой невысокую девушку, в белом платье в черный горошек и серых туфлях на низком каблуке. Она не была из тех девушек, на которых он ранее обратил внимание. В другой ситуации он бы прошел мимо нее, даже не заметив, потому как она относилась к той категории женщин, которых обычно называют серыми мышками. У нее была короткая, почти мальчишеская стрижка, абсолютно круглые глаза, немного вытянутый нос и большой рот с припухлой нижней губой.

Богдан удивленно посмотрел по сторонам, дабы убедиться в том, что обращаются к нему и, отметив, что рядом с ним нет других мужчин, утвердительно кивнул головой.

Они вышли на середину зала и начали танцевать. Через несколько минут Богдан неожиданно для себя ощутил, как что-то внутри у него начало меняться. От девушки исходило ранее неведомое ему тепло, которое заставило биться сердце с удвоенной силой. Он осторожно привлек ее ближе к себе, но та не отпрянула, а наоборот, положила голову ему на плечо. В этот момент, Богдан почувствовал запах ее волос, нежность ее ладони у себя в руке и понял, что уже не хочет отпускать ее от себя. Закончилась музыка, но они продолжали стоять по средине зала, держа друг друга за руки, не зная, как поступить дальше.

— Давайте, где-нибудь поужинаем вместе. — Первым нарушил молчание Богдан.

— Я не против, — сразу ответила девушка и, тут же взяв инициативу на себя, добавила. — Я знаю здесь недалеко одно уютное кафе, там очень хорошая кухня.

— Тогда не будем терять времени. — Оживленно поддержал ее Богдан и, взяв девушку за руку, потянул к выходу.

Стоял весенний теплый вечер, в воздухе витал запах сирени и Сташинский, возможно, впервые за последние годы почувствовал покой и умиротворение в своей душе. Он не хотел думать о работе, а наслаждался тем, чего был лишен в жизни с момента сотрудничества с МГБ. Он понял, что впервые в жизни влюбился и искренне боялся спугнуть это чувство.

— Как Вас зовут? — наконец, спросил он, вспомнив, что они так и не успели познакомиться.

— Инге, — смущенно ответила девушка. — Инге Поль. А Вас?

Богдан на секунду запнулся, чуть не назвав свое настоящее имя.

— Йозеф. Йозеф Леман.

— Вы поляк? — удивилась Инге нехарактерному для немцев имени.

— Не совсем. — Усмехнулся мужчина и продолжил, увидев недоумение во взгляде девушки. — Моя мама была полька, а отец немец. Но большую часть жизни я все же прожил в Польше.

— Почему была? — переспросила Инге и двумя руками ухватилась за локоть Богдана.

— Она погибла, — тяжело вздохнув, ответил он. — Давно. Еще во время войны, а отец еще раньше.

Лицо девушки стало грустным, она всем телом прижалась к Богдану, а дальше, до самого кафе они прогуливались молча, каждый, думая о своем. Инге не хотелось продолжать неприятный для Йозефа разговор. А ему не хотелось врать девушке, рассказывая ей свою легенду.

Через двадцать минут они уже сидели за столиком в кафе. Богдан заказал себе жареные сосиски с пивом, а Инге говяжьи рулетики с начинкой.

— А Ваши родители живы? — вернулся к прежнему разговору Богдан.

— Да, мой отец владеет небольшой автомастерской в Дольгове, это недалеко от Берлина.

— Я знаю этот городок. Однажды бывал там. — Улыбнулся молодой человек, — А Вы как здесь оказались?

— А я работаю парикмахером Западном секторе Берлина. — Ответила Инге, не отрываясь от процесса поглощения еды. Она ела с такой жадностью, что Богдан невольно улыбнулся.

— А почему именно там?

— Там платят больше, чем в восточной части Берлина, зато здесь можно квартиру снять дешевле. Вот так и живу.

— А вы не пытались куда-нибудь поступить учиться. — Продолжал атаковать ее вопросами Богдан.

— А зачем? — вопросом на вопрос ответила Инге. — Мне не интересны науки, а книги вообще раздражают. Я выросла в патриархальной семье, где основными ценностями для немецкой женщины всегда были, есть и будут дети, кухня и церковь. Моя мама за всю свою жизнь нигде не училась и не работала и, тем не менее, всю жизнь прожила с отцом в любви и согласии.

— А ты работаешь или учишься? — не переставая жевать, спросила она, перейдя в общении на «ты».

— Я работаю в немецком торговом представительстве. — С гордостью ответил Богдан.

— О-о! — восторженно протянула Инге, на минуту оторвавшись от еды, — Так, ты дипломат?

— Нет. Я всего лишь обычный переводчик с польского языка. — Засмеялся Сташинский и отодвинул от себя тарелку.

Он с интересом смотрел на девушку и удивлялся самому себе. Инге была полным его антиподом. Внешне она казалась малопривлекательной и даже неопрятной, ее манеры оставляли желать лучшего, а интеллект с трудом дотягивал до среднего. И, тем не менее, его безудержно к ней тянуло. Это было какое-то наваждение, которому Богдан не мог дать логического объяснения.

Они просидели в кафе до самого его закрытия, потеряв счет времени. Богдану никак не хотелось отпускать девушку от себя. В его сердце впервые проснулась любовь и он никак не мог насладиться этим новым чувством. Лишь далеко за полночь Богдан все же проводил девушку домой, а сам почти до самого утра не мог уснуть, находясь под неизгладимым впечатлением минувшего вечера.