Судьба начертанная кровью

― Тогда зачем вообще спрашивать о чем-то провидцев, если то, что они тебе скажут, бесполезно? ― взорвалась я. Не от злости на нее, а от растущего чувства бессилия.

― Слова, которые произносят провидцы, даны им богами, ― ответила Бодил. ― Не кажется ли тебе, что это величайшее тщеславие для простого смертного ― верить, что он может взять божественное знание и применить его в своих целях?

Мои глаза метнулись к ней так быстро, что у меня хрустнула шея, ибо, несомненно, она говорила о Снорри.

― Говори прямо, Бодил. Я слишком устала для намеков.

Ярл пожала плечами, ее посеребренные косы рассыпались по широким плечам.

― Боги любят загадки, Фрейя, и я также, как и ты, нахожусь в их власти. Но вопрос, который я задаю себе, таков ― как может мужчина управлять твоей судьбой, если он даже не хозяин своей собственной?

Я открыла рот, но тут же закрыла его, не в силах придумать ответ.

― Прошу меня извинить, ― сказала Бодил. ― Я должна поговорить с Илвой. Она очень переживает за свой дом, а Снорри умеет утешать, как мужчина, то есть совсем не умеет.

И это еще больше усугублялось тем, что она знала, что Снорри был больше заинтересован в мести Харальду, чем в защите ее дома.

― Ты хорошо ее знаешь?

Бодил улыбнулась.

― Как ты думаешь, почему она пришла ко мне за помощью в Фьяллтиндре? ― Она пустила лошадь галопом и сказала через плечо: ― Подумай над тем, что я сказала.

Я прикусила щеку, обдумывая ее слова. Вот только ответ казался очевидным. Снорри управлял мной с помощью угроз. Его клинок был занесен над шеями моей матери, Гейра и Ингрид, а это означало, что я сделаю то, о чем он попросит. И хотя это не было столь достойно песни, как боги и судьба, оно было не менее действенно.

― Глупость, ― пробормотала я про себя. Скорее всего, Бодил пыталась опорочить Снорри, а значит, мне следует опасаться ее.

― Что именно?

Второй раз за последние несколько минут я подпрыгнула в седле, обнаружив рядом с собой Бьорна, и по мне пробежала дрожь, когда его колено ударилось о мое в такт движению скачущей рысью лошади.

― Что?

Он откусил кусочек вяленого мяса, челюсть работала, пока он жевал, а ветерок трепал пряди его темных волос. Проглотив, он сказал:

― Что за глупость?

Я моргнула, гадая, над чем он сейчас подшучивает, а потом поняла, что он услышал, как я разговаривала сама с собой, и покраснела.

― Ничего. Я… Это не важно, пустые разговоры с Бодил.

― Не похоже.

Его нога снова коснулась моей ― тропинка была недостаточно широкой для двух лошадей, и его конь дал понять это, прижав уши к голове и фыркнув на меня. Но я не стала подгонять свою лошадь, а позволила ноге Бьорна снова задеть мою. Будь ты проклята, Фрейя! Кричала моя совесть. Что с тобой такое?

― Зачем ты пошел к провидице? ― Спросила я, чтобы оправдать себя за то, что не увеличила дистанцию между нами. А также за тот факт, что рядом с нами не было никого с факелом.

― У меня были вопросы, ― тихо ответил он, пригнувшись под веткой. ― Решил воспользоваться случаем.

― О чем ты спрашивал? ― Я перевела взгляд на его лицо, но Бьорн смотрел вниз на тропу, и выражение его лица было нечитаемым.

Он откусил еще кусочек вяленого мяса, прожевал и замолчал так надолго, что я решила, что он не собирается отвечать. Что, естественно, заставило меня задаться вопросом, почему он решил этого не делать. Потом он сказал:

― Я спросил, дадут ли боги мне знать, если я пойду по тому пути, который они желают для меня. Ты уже знаешь, что она ответила.

Моя лошадь остановилась, и только через мгновение я поняла, что натянула поводья, а Бьорн замедлил шаг, чтобы посмотреть на меня через плечо. Резко тряхнув головой, я пустила лошадь рысью, еще больше запутавшейся, чем после разговора с Бодил.

― Я не понимаю…

Не успела я договорить, как воздух наполнился звуком копыт. Женский всхлип эхом прокатился по тропе, и у меня свело живот.

― Нет.

Пришпорив лошадь, я полетела сквозь деревья, опередила нашу группу и пустила лошадь галопом. Я смутно слышала крики. Слышала свое имя и приказ остановиться, но я проигнорировала их и понеслась вперед.

Этого не может быть.

Я приняла решение прийти на помощь Халсару.

Я изменила судьбу.

Но когда я вырвалась из леса на открытое пространство и увидела оранжевое зарево на темном горизонте, а ветер окутал меня дымом, я поняла, что ничего не изменила.

Халсар горел.

Я галопом помчалась по дороге, замедлившись лишь на окраине руин, где пламя уже угасало, превращаясь в тлеющие угли. Ничего не уцелело ― не осталось ни большого зала, ни домов. Даже доки, в которых я когда-то тренировалась вместе с Бьорном, были разрушены ― столбы, на которых они покоились, торчали из воды, как зубы, а за ними плавали почерневшие обломки рыбацких лодок и драккаров. И среди руин безошибочно угадывались неподвижные тела тех, кто погиб, сражаясь, пытаясь отстоять все это.

Конь Бьорна поравнялся со мной, но он ничего не сказал, лишь обошел вокруг моей лошади, вглядываясь в руины своего дома. Затем его взгляд встретился с моим.

― Это не твоя вина.

Я не просила об этом. Я сделала все, что могла, чтобы предотвратить это. Но это не значит, что я не была причиной.

Лошади галопом понеслись по разрушенным улицам, и в ушах у меня зазвенело от вопля Илвы. Она соскользнула с лошади Снорри и упала на колени в грязь и пепел перед остатками большого зала, ее лицо было залито слезами.

― Где мой сын? ― кричала она. ― Где мое дитя?

Вокруг спешивались воины, их лица были полны горя, ярости и страха, некоторые бежали к руинам, выкрикивая имена тех, кого они оставили здесь. Оставили без защиты. Крики страдания наполняли воздух.

Один только Снорри казался невозмутимым, его челюсть была неподвижна, когда он осматривал руины своего дома. Он открыл рот, и я напряглась, готовая наброситься на него, если он скажет этим людям, что это еще одно испытание. Но все, что он сказал, было:

― Ищите выживших. И ответы.

Я спустилась на землю, мои сапоги утонули в грязи, но не успела я сделать и шаг, как раздались крики.

― О, слава богам! ― голос Илвы наполнил воздух, пока я обходила свою лошадь. Навстречу нам шли десятки людей, в основном женщины и дети, грязные и измученные, у которых, казалось, не осталось ничего, кроме одежды на них. Но они были живы.

Две группы, воины и выжившие, устремились друг к другу, и у меня защемило в груди, когда я увидела, как Илва обнимает Лейфа, чья кожа была перепачкана сажей и кровью, а на лбу виднелась глубокая рана. Только мы с Бьорном держались в стороне, когда семьи и друзья воссоединились, воздух наполнился слезами радости, но также и криками горя, ведь обе группы понесли потери.

Опираясь предплечьями на холку своего коня, Бьорн наблюдал за происходящим, и меня охватило чувство, что он не чувствует себя одним из них. Несмотря на то что его отец был ярлом, а Бьорн должен был унаследовать эту роль когда-нибудь в будущем, он держался особняком. Я задавалась вопросом, было ли это его собственным выбором или он стал чужим за все те долгие годы, что он провел в Северных землях. Слова Илвы, обращенные к нему, эхом отдавались в моей голове ― ты слишком долго отсутствовал и больше похож на северянина, чем на горца.

Обрывки разговоров донеслись до меня. Объяснения, что разведчики заметили приближение налетчиков, но не успели оповестить деревню. Те, кто был в состоянии, сражались, а те, кто не мог, убежали в лес и спрятались. Все было потеряно. Но одно слово, одно имя я слышала снова и снова.

Гнут.

Он венулся, чтобы завершить дело, начатое в ту ночь, когда мы с Бьорном подожгли их корабли, и, воспользовавшись отсутствием Снорри, нанес удар, с которым будет нелегко справиться. В огне налетчиков погибли не только все дома, но и хранившиеся в них запасы, утварь и инструменты. Все придется восстанавливать и заменять в те месяцы, которые должны быть посвящены земледелию и собирательству, а значит, к наступлению зимы все окажутся со скромными запасами.

Я знала это, потому что видела такое раньше. Проживала это.

Эти люди пережили набег, но это могло означать лишь отсроченную смерть, ведь они будут болеть и голодать зимой, и мои руки сжались в кулаки. Гнут сделал это, чтобы нанести удар по Снорри, но пострадал не Снорри.

Это было несправедливо.

Возможно, это было ребячеством, ведь в жизни нет ничего справедливого, но все же мне было так больно видеть, как те, кто был слаб, страдали от действий тех, кто должен был их защищать.

Воины Снорри и оставшиеся в живых начали выносить павших на площадь перед руинами большого зала. Я двинулась было помочь им, но затем заколебалась. Все они были для меня незнакомы, тогда как те, кто переносил их, были друзьями и родственниками. Хотя я была горянкой до мозга костей, для них я тоже была чужой. По крайней мере, до тех пор, пока не увидела знакомую фигуру, которую несли люди Снорри.

― О, Лив, ― прошептала я.

Ноги сами собой привели меня к неподвижной фигуре целительницы, ее глаза остекленели и ничего не видели, рана в груди была настолько ужасной, что я поняла ― ее конец был быстрым. Опустившись на колени в грязь, я закрыла ей веки и прошептал молитву, чтобы боги встретили ее с распростертыми объятиями и полными чашами.

Бьорн опустился на колени рядом с целительницей, и каждый мускул его лица был напряжен от горя. И, как я поняла, от гнева.

― Почему ты не убежала? ― спросил он, задыхаясь. ― О чем, черт возьми, ты думала, Лив?

Я знала, о чем она думала. Это были люди, на исцеление которых она тратила каждый день своей жизни, используя свой дар. Она была связана с каждым человеком в Халсаре, будь то роды или больной ребенок, залечивание ран, полученных в результате несчастного случая или сражения, или избавление от болезни. Она знала, чем обернется потеря деревни, и, хотя в глубине души была противницей сражений, взяла в руки оружие, чтобы сражаться за свой народ. Она заслужила место среди богов.

Бодил подъехала верхом на лошади, ее воительницы держались позади, внимательно вглядываясь в окружающий лес. Спешившись, она подошла к Илве.

― Я пошлю весть в Бреккур с просьбой о припасах, кораблях и людях.

― Мы благодарны тебе, моя дорогая, ― сказала Илва, вытирая слезы с лица. ― Мы отстроимся и…

― Мы не будем отстраиваться, ибо этого хочет Гнут! ― прорычал Снорри, заставив всех замолчать, хотя лицо Илвы наполнилось ужасом. ― Он боится меня! Боится судьбы, уготованной мне богами! Вот почему он нападал на нас, когда мы были повернуты спиной, напал на женщин и детей, сжег дома ― потому что он верил, что это удержит нас от войны с ним. Он мог бы переждать в своей крепости еще год, пока мы будем все восстанавливать. Гнут считает, что нанес нам тяжелый удар, но я говорю, что он ошибается! ― Снорри сделал паузу, а затем воскликнул: ― Я говорю, что он сделал нам подарок, который приведет к его уничтожению!

С другой стороны тела Лив Бьорн издал звук отвращения, но я поймала себя на том, что тянусь в сторону Снорри, отчаянно желая узнать, какие положительные стороны он видит в этой катастрофе. Я была не одинока. Со всех сторон жители Халсара смотрели на своего ярла с надеждой в глазах, и сколько я ни молилась, чтобы у него нашлись ответы, меня не покидало ощущение, что именно с последствиями его предыдущего выбора нам и нужно справляться.

― Мы давно знали, что Халсар уязвим! ― Снорри вскочил на груду обломков, и его голос разнесся над дымящимися руинами. ― Мы давно знали, что его положение слабое, что он всегда будет целью для налетчиков с севера и юга, востока и запада. Но это был наш дом, и мы цеплялись за него, позволяя привычкам, чувствам и апатии ослаблять нас. Но больше нет. ― Он окинул взглядом свой народ. ― Как целитель вырезает гнилую плоть, так и Гнут выжег нашу слабость, не оставив после себя ничего, кроме силы!

Я чувствовала, как в людях растет пыл, беспокойная энергия, пробужденная словами Снорри. Я чувствовала это в себе и впервые ощутила искру понимания того, почему боги видели его конунгом Горных земель, ибо он был человеком, за которым шли другие люди, полагаясь только на его слова. Илва, однако, казалась равнодушной, ее руки были скрещены, а взгляд холоден.

― Сами боги видели объединенные Горные земли. Видели конунга. А конунг не живет в грязной рыбацкой деревушке. ― Он снова сделал паузу. ― И люди конунга тоже!

И жители деревни, и воины выразили свое согласие, подняв кулаки в воздух.

― Так отвернемся же мы от этой кучи грязи и пепла, ― крикнул Снорри. ― Мы обратим свои взоры на горы и будем готовиться к войне. Будем готовиться к удару по нашему врагу! И я клянусь вам в этом ― следующая крыша, под которой вы будете спать, будет в стенах Гриндилла!

Рев одобрения эхом прокатился по руинам, все, включая меня, требовали смерти Гнута. Требовали крови. И требовали мести. Я позволила этому чувству захватить меня, потому что путь вперед был бегством от того, что было раньше. От того, что окружало меня здесь и сейчас.

― Мы заставим ублюдков пролить кровь за это, ― сказала я, повернувшись к Бьорну.

Но обнаружила, что его уже нет.

Глава 22

Мы разбили лагерь у руин Халсара, Снорри разослал всадников по своим территориям, чтобы призвать всех мужчин и женщин, способных сражаться. Бодил послала за подкреплением из своих земель. Воинами, кораблями и припасами, чтобы накормить тех, кто потерял все в огне.

― Разведчики Гнута узнают об этом, ― предупредила она. ― Он будет готов к встрече с нами.

Снорри лишь насмешливо хмыкнул. ― Пусть его разведчики бегут обратно к нему. Я хочу, чтобы Гнут в ужасе трясся за своими стенами, зная, что я приду за ним. Я хочу, чтобы у его людей было время понять, что их ярл навлек на них эту беду своим отказом присягнуть законному конунгу Горных земель. Своим отказом подчиниться воле богов. Попомни мои слова, они непременно ополчатся на него.

Несмотря на высокомерие его слов, в них была пылкость, которая разжигала огонь в сердцах всех, кто их слышал. Лишь немногие погрузились в печаль, все остальные посвятили свои умы и руки подготовке к битве ― ковали оружие, делали стрелы и собирали необходимые припасы. Это было в характере нашего народа ― игнорировать трудности, смотреть вперед, а не назад, стремиться отомстить, а не скорбеть о павших.

Сидя у костра, я ела приготовленную кем-то еду, а в голове крутились мысли о моей роли в предстоящей битве.

Бодил сидела напротив меня, держа в руке миску. Несмотря на то что мы были знакомы совсем недолго, и она задавала мне сложные вопросы, нельзя было отрицать, что в ее присутствии я чувствовала себя спокойно. Она была ровесницей моей матери, но если мать все время лезла в мои дела, чтобы устранить недостатки в моем поведении, то интерес Бодил, похоже, был вызван скорее любопытством, чем желанием выявить мои промахи.

Долгое время ярл ничего не говорила, лишь наблюдала за тем, как остальные собираются вокруг костров, пьют, поют и танцуют, воздух наполнен энергией, словно перед бурей. Наконец она сказала:

― Снорри верит в то, что говорит. Верит, что его ждет судьба, предначертанная богами. В этом есть своя магия. ― Она жестом указала на танцующих. ― Сила, заставляющая верить и других.

Покончив с едой, я поставила миску на пол.

― А ты веришь?

Бодил ответила не сразу, и мне показалось, что она вообще редко говорит необдуманно. Вероятно, мне не мешало бы научиться этому навыку, хотя ожидание ответа раздражало.

― Я верю, ― наконец сказала она, ― что мы стоим на пороге великих перемен для Горных земель, хотя какими будут эти перемены, я сказать не могу. Я лишь надеюсь стать частью этих перемен. Повлиять на них в лучшую сторону, если смогу.

Ответ, который не был ответом, ― еще одна привычка, которую я заметила у Бодил. Мне захотелось покопаться, выудить из нее что-то уверенное и надежное, поэтому я спросила:

― Как ты узнаешь, когда кто-то говорит неправду?

Бодил улыбнулась.

― У меня чешутся ноги.

Меня охватило удивление ― во-первых, она сказала что-то откровенное, а во-вторых, ответ был таким… обыденным. Она была дочерью Форсети, ее способность различать истину ― это магия бога, и то, что она проявлялась таким неожиданным образом, заставило меня улыбнуться.

― Я бы сказала, что это раздражает, но, полагаю, те, кто знают тебя, воздерживаются от обмана в твоем присутствии.

Перебросив серебряную косу через плечо, Бодил сказала:

― Быть абсолютно честной труднее, чем ты думаешь, Фрейя. Почти каждый человек обманывает кого-то, даже если это он сам. Произнесенные слова могут быть правдой, а тон или настроение ― ложью, и мой дар не подскажет мне разницу, только то, что что-то в сказанном ― обман. ― Набрав полный рот еды, она прожевала и проглотила. ― В юности я постоянно испытывала гнев, потому что мне казалось, что все мне лгут и я никому не могу доверять.

Боги, как хорошо я ее понимала.

― Должно быть, ты чувствовала себя несчастной, ― сказала я, хотя мои глаза устремились с лица Бодил к другим кострам в поисках Бьорна, которого я не видела с тех пор, как мы вернулись в Халсар. Он был тем, кому я доверяла больше всех остальных, и в то же время именно от него мне приходилось больше всего защищаться.

― Так и было, ― ответила Бодил. ― Я обрела покой только тогда, когда научилась отличать неправду, сказанную из сочувствия, стыда или страха, от той, что была сказана со злым умыслом. Знание этого пришло не из магии, а из опыта.

― Удивительно, что ты не сошла с ума за это время, ― пробормотала я, а потом услышала позади себя знакомые шаги и обернулась.

К нам приближался Бьорн, свет костра отбрасывал тени на жесткие углы его лица так, что у меня внутри все затрепетало.

― Бодил. ― Он кивнул в сторону ярла. ― Фрейя.

― Где ты был? ― спросила я и, проклиная себя за это, быстро добавила: ― Избегал тяжелой работы, как обычно?

Он сел рядом со мной, и мое сердце пустилось вскачь, когда я вдохнула аромат сосен и фьорда.

― А что? Тебе нужно было, чтобы я что-то сделал для тебя?

Мои щеки мгновенно покраснели, и я молилась, чтобы он подумал, что это всего лишь свет, отбрасываемый костром.

― Если не считать отрубания голов, список вещей, которые ты можешь делать лучше меня, очень короток, Бьорн. Так что, отвечая на твой вопрос, нет.

Бодил усмехнулась и хлопнула себя ладонями по бедрам.

― Она говорит правду, мальчик.

Улыбка Бьорна стала лукавой.

― Может быть, и так, но с пунктами из этого списка я справляюсь очень хорошо.

Воспоминания о его руках на моем теле и его языке в моем рту нахлынули на меня, и жар вспыхнул внизу моего живота.

― Так говорят все мужчины, ― пробормотала я.

Бьорн рассмеялся, но глаза Бодил прищурились.

― Более правдивых слов никто не говорил.

Истинные слова. Ложные чувства.

Дерьмо.

Понимая, что мне нужно исправить ситуацию, я сказала:

― Кроме того, сон ― это не навык, так что тебе не стоит этим хвастаться.

― Позволю себе не согласиться, ― ответил он. ― Но не стоит спорить об этом, поскольку я не спал. Дом Лив и все ее запасы сгорели в огне, поэтому Илва попросила разбирающихся людей поискать растения, необходимые для помощи раненым.

У меня сжалось в груди ― отчасти от стыда за то, что я обвинила его в лени, а отчасти потому, что я вспомнила о погибшей целительнице. Лив и все остальные погибли, потому что воинов не было рядом, чтобы защитить их.

― Ты хорошо поступил.

Бьорн пожал плечами, затем полез в карман и достал баночку.

― Учитывая мои отношения с огнем, Лив научила меня делать твою мазь много лет назад. Вероятно, она не так хороша, как ее, но ее хватит до тех пор, пока другой целитель не сможет сделать новую.

Из всего, что нужно было сделать, из всего, чем мог бы заняться Бьорн, он подумал о мази для моей руки. От нахлынувших эмоций стало невозможно дышать, но мне удалось вымолвить:

― Спасибо.

― Не стоит благодарности.

Это точно стоило, и мои глаза жгло непрошенными слезами. Я надеялась, что они оба сочтут, что виной тому дым от костра.

Бьорн взял мою правую руку. Хотя из-за шрамов она почти потеряла чувствительность, я все еще ощущала его жар, и у меня перехватило дыхание.

― Как это произошло? ― спросила Бодил, и я дернулась, осознав, как это должно выглядеть со стороны. Вырвав свою руку из руки Бьорна, я взяла мазь и растерла ею шрамы, прекрасно понимая, что Бьорн это делает лучше. Но если бы я позволила ему, то почувствовала бы то, чего не должна. Я знала, что, хотя мне удастся скрыть свои чувства от большинства людей, Бодил почувствует обман.

― Рожденной в огне нужно было оружие, и ближайшим под рукой оказался мой топор, ― ответил Бьорн ярлу, его голос был резок. ― Она ― женщина, которая делает то, что следует.

― Лучшая из женщин.

Мои щеки вспыхнули от таких комментариев, и я склонилась над рукой, чтобы с особой тщательностью втереть мазь и сделать вид, что ничего не слышала.

Между нами троими повисло молчание, такое плотное, что его можно было разрезать ножом, затем Бодил сказала:

― Ты ушел в середине речи своего отца, Бьорн.

Он раздраженно выдохнул.

― На Гриндилл никогда не нападали. Это одна из причин, по которой Гнут может позволить себе быть непримиримым придурком ― его позиции сильны. Единственный способ взять Гриндилл ― уморить голодом тех, кто внутри, а это, как я подозреваю, не та славная победа, о которой мечтает мой отец.

― Так ты ушел, потому что не согласен с его стратегией?

Бьорн задел меня коленом, когда подвинулся, и я отстранилась, несмотря на то, что чувствовала, что меня тянет к нему, как железо к магниту.

― Гриндилл ― это крепость. Высокие стены из земли и дуба, окруженные рвом, усеянным заостренными кольями. Снорри говорит, что хочет взять ее, чтобы дать своему народу лучшую жизнь, но сколько человек погибнет, чтобы завладеть ей?

Я… не знала этого.

Хотя Снорри говорил о стенах, я представляла себе несколько более впечатляющую версию Халсара. Но не крепость. Мне было интересно, как много тех, кто поднял руки в поддержку плана Снорри, знали. Люди, которые никогда не отъезжали от Халсара дальше чем на полдня, и город, который мы намеревались захватить, был для них не более чем названием.

― За все великие свершения приходится платить, Бьорн, ― ответила Бодил. ― У меня и Снорри много хороших воинов. У нас есть ты. ― Она бросила на него пристальный взгляд. ― Но самое главное ― у нас есть Фрейя, которой благоволит не только Хлин, но и все остальные боги.

Бьорн фыркнул.

― Да, да. Конунгом станет тот, кто управляет ее судьбой. И при этом не упоминается, сколько людей погибнет для достижения этой цели. Возможно, ему некем будет править, все погибнут, уничтоженные его амбициями.

Горечь его тона удивила меня, и я повернулась к нему лицом.

― Ты не веришь в предсказание собственной матери?

― Я верю, ― пробормотал он. ― Но это не значит, что я хочу пойти в этот бой, основываясь на слепой вере.

― Однако тебя считают самым бесстрашным воином во всех Горных и Северных землях, ― сказала Бодил. ― Ты всегда бросаешься в самую гущу сражения. Что сейчас иначе?

Челюсть Бьорна сжалась, и я пристально наблюдала за ним, когда он встретился взглядом с женщиной.

― При всем уважении, ярл Бодил, то, что вы можете распознать правду, не означает, что вы имеете на нее право.

Я не могла с ним не согласиться, но в то же время, если он беспокоился только о жизнях воинов, которые будут участвовать в битве, почему бы не сказать об этом, учитывая, что он, по сути, уже это сделал? Зачем сейчас отступать?

Бьорн резко встал.

― Береги руку, Фрейя. Она понадобится тебе в предстоящей битве. ― Он кивнул Бодил. ― Спокойной ночи вам обеим.

Затем он зашагал прочь, обходя множество костров.

― Прошу прощения за его поведение, ― сказала я, обернувшись к ярлу. ― Он… он мало отдыхал, а Халсар — его дом. Видеть его сожженным… ― Я махнула рукой в сторону, не уверенная, было ли что-то из этого причиной грубости Бьорна, но мне нужно было что-то сказать. ― Он не хочет, чтобы люди рисковали жизнью без необходимости.

Бодил потерла подбородок.

― Не думаю, что именно это его заботит. Вернее, его беспокойство касается одного конкретного человека.

Я не ответила. Как я могла, когда она распознавала правду и ложь, а правду я не смела озвучивать.

С замиранием сердца я ждала, когда она задаст этот вопрос. Выскажет свое мнение или потребует от меня ответа. Но Бодил лишь взяла палку и поворошила огонь, после чего подбросила еще дров. Только когда пламя разгорелось, она спросила:

― Ты веришь, что это правильный путь, Фрейя?

― Я… ― Замолчав, я уставилась на пламя, потому что это был первый раз, когда кто-то поинтересовался моим мнением, а я и не знала, что оно у меня есть. Вернее, я боялась ― учитывая недавнее напоминание о том, что я не знаю многих аспектов ситуации, ― что мое мнение могло быть ошибочным. ― Я считаю себя недостаточно информированной, чтобы мои мысли имели значение.

Бодил откинулась на руки, и я готова была поклясться, что сквозь завесу дыма увидела на ее лице разочарование, поэтому добавила:

― Думаю, Снорри прав, восстанавливать Халсар в прежнем виде ― глупость. На него не только легко напасть, но и благодаря моему присутствию он стал самой очевидной мишенью в Горных землях. Мы уязвимы не только для новых нападений со стороны Гнута, но и для всех, кто не желает видеть Снорри конунгом.

― Я согласна, ― сказала Бодил, и я почувствовала прилив гордости. ― Но не лучше ли было просто построить деревню в другом месте? Возвести свою собственную крепость?

― На это уйдут годы и целое состояние, ― ответила я. ― А пока все эти люди будут подвергаться риску в любом временном жилище, которое мы для них построим. Зимы будут проходить в голоде и болезнях, ведь многие из них будут лишены возможности охотиться и делать припасы, пока будут строить.

― Можно устраивать набеги. Брать то, что вам нужно.

― У нас нет кораблей, чтобы совершать набеги через моря, а набеги на тех, кого мы хотим заставить присягнуть Снорри, ― не лучший путь. Они будут улыбаться нам в лицо, а потом при первой же возможности ударят в спину.

Бодил одобрительно кивнула, и мои щеки вспыхнули, потому что я не привыкла к такой реакции, когда озвучивала свои мысли. Желая наконец высказаться, я продолжила:

― Гнут заслужил наше возмездие, дважды напав на Халсар и бросив вызов Снорри. Если мы не нападем на него, то будем выглядеть слабыми. Будто мы готовы терпеть такое поведение, а значит, и другие будут поступать так же, и вскоре на нас начнут нападать со всех сторон. Чтобы защитить наш народ, мы должны отомстить. Не только для того, чтобы отпугнуть тех, кто думает воспользоваться нашей слабостью, но и для того, чтобы защитить тех, кто уже присягнул Снорри. Доказать всем, что Снорри высоко вознесет тех, кто пойдет за ним, и раздавит тех, кто будет стоять на пути. Воины должны гордиться тем, что следуют за ним, даже если не всегда согласны с его решениями.

Мое сердце бешено колотилось. Я сказала то, во что верила, чувствовала всем своим существом, и я буду бороться, чтобы достичь этого. И все же я с нетерпением ждала реакции Бодил, ибо теперь, когда она позволила мне высказаться, я жаждала ее одобрения.

― Ты согласна со мной?

Она наклонила голову.

― Стейнунн воспоет все происходящее в своих песнях, и только время покажет, как Горные земли отреагируют на совершенные деяния. Но скажи мне вот что, Фрейя. Бьорн не ошибается, когда говорит о неприступности Гриндилла. Как ты думаешь действовать?

Я прикусила внутреннюю сторону щеки, а потом призналась:

― Я никогда не видела эту крепость, Бодил. И никогда не участвовала в боях. До того дня, когда Снорри забрал меня, я никогда не отдалялась от своей деревни больше чем на полдня, так что я не имею права учить кого-либо, как следует вести осаду. Но…

Она улыбнулась и снова ткнула палкой в огонь, от чего полетели искры.

― Но?

Ответ крутился у меня на языке, но произнести его было трудно, потому что я не хотела, чтобы меня сочли высокомерной. Меньше всего мне хотелось, чтобы у меня было завышенное чувство собственного достоинства. Проблема заключалась в том, что чем больше я говорила, тем больше понимала, как можно объединить Горные земли. Не боевыми стратегиями и победами, хотя и они сыграют свою роль, а верой.

― Я должна быть той, кто принесет победу.

Тяжело сглотнув, я добавила:

― Чтобы горцы согласились следовать за Снорри, они должны поверить, что боги хотят видеть его конунгом. Что это его предназначение. А чтобы это произошло, я должна сыграть свою роль, иначе обо мне не будут рассказывать истории.

― Да, ты должна сыграть свою роль, ― ответила Бодил. ― А что касается остальных, мы тоже должны выполнить свое предназначение, подготовив тебя. Завтра ты будешь тренироваться со мной и с моими воинами.

Волнение переполняло меня, даже когда кольнуло в груди, потому что я предполагала, что Снорри заставит меня возобновить тренировки с Бьорном. Что у меня не будет выбора, и поэтому никто не обратит внимание на то, что я проведу с ним время, совершенствуя мои боевые навыки.

Словно поняв, о чем я думаю, Бодил сказала:

― Бьорн ― непревзойденный мастер боя, но он сражается как мужчина, слишком полагаясь на грубую силу, не говоря уже о его топоре. Ты должна научиться сражаться как женщина, и единственные, кто может научить тебя этому, ― другие женщины. Я поговорю об этом со Снорри.

― Спасибо, ― пробормотала я. ― Ты оказываешь мне честь.

Бодил тихонько фыркнула, а затем поднялась на ноги.

― Горцы не отличаются альтруизмом, Фрейя, и я не исключение. Я хочу подняться на волне, а не утонуть под ней, и лучший способ сделать это ― быть рядом с тобой. Ты умная, страстная женщина с добрым сердцем ― женщина, за которой стоит идти.

Смешение честности и лести в ее ответе вызвало на моем лице улыбку, но она исчезла, когда ярл добавила:

― Ты права, чтобы горцы пошли за тобой, они должны услышать рассказ о твоих подвигах и завоеваниях. Но имей в виду, что эти подвиги и завоевания должны быть достойны лидера, иначе они не более чем сплетни торговки рыбой. И последствия сплетен не всегда сказываются на человеке, о котором они.

Она знает. Предупреждение о том, что происходило между мной и Бьорном, после ее одобрения еще больше задело меня, и я заметно вздрогнула, едва сумев кивнуть.

― Сегодня вечером я и мои воительницы будем чествовать павших, ― сказала она. ― И я полагаю, что Стейнунн споет несколько баллад, которые она сочинила, чтобы рассказать о твоей боевой славе. Мы хотели бы, чтобы ты присоединилась к нам, Фрейя.

Не дожидаясь моего ответа, она исчезла в темноте.

Съежившись от холода, я уставилась на огонь. Ее предупреждение было ясным, и в нем не было ничего такого, чего бы я уже не знала, но услышав его из чужих уст, все стало более реальным. Последствия становились более угрожающими, ведь Бодил была права ― не я пострадаю, если Снорри узнает, что я вожделею его сына. Это будет моя семья. Это будет…

― Вижу, она наконец-то перестала приставать с расспросами.

Я напряглась, когда Бьорн сел рядом со мной.

― Будь осторожна с тем, что говоришь ей, Рожденная в огне. Эта женщина слишком много слышит.

― Я знаю. ― Мой язык онемел, в горле запершило, и мне внезапно захотелось заплакать.

Что Снорри сделает с Бьорном, если узнает, что я в него влюблена?

Тошнотворное чувство заполнило мою душу, потому что стать конунгом было навязчивой идеей Снорри, и он доказал, что готов пожертвовать всем и вся, чтобы довести дело до конца. Он заботился о Бьорне и, похоже, искренне верил, что его сын вплетен в мою судьбу, но, если до его ушей дойдут ненужные сплетни, все может легко измениться.

Я поднялась на ноги.

― Бодил дает хорошие советы, ― сказала я. ― Она предложила мне тренироваться с ней и ее воительницами, и я согласилась. Мне будет полезно поучиться у них.

Голос Бьорна звучал резко, когда он сказал:

― Ты едва ее знаешь.

― Тогда, полагаю, мне следует это исправить.

И чтобы мое предательское сердце не подвело меня, я повернулась и пошла к женщинам-воинам, танцующим вокруг далекого костра.

― Не угостите меня? ― спросила я, подойдя к ним.

Бодил рассмеялась.

― Конечно. Для нас будет честью выпить с Фрейей, Рожденной в огне!

Одна из ее воительниц сунула мне в руку кубок с медовухой, и я сделала большой глоток, пока женщины выкрикивали мое имя. Засмеявшись, я протянула кубок за добавкой, а затем позволила женщинам увлечь меня в свой танец.

Мои ноги стучали по земле в ритме барабанов, и я вскрикнула, когда кто-то подбросил в костер еще дров, и в ночное небо взметнулись искры и угли. Медовуха наполнила мои вены, и мир закружился, пока мы танцевали вокруг костра, женщины сбрасывали тяжелую одежду, тепло огня обжигало нашу кожу. Почитание мертвых и богов, к которым они присоединились, воспевание их имен и восхваление их деяний.

Когда я в последний раз танцевала? Когда в последний раз чтила богов, как положено? Когда в последний раз я была среди женщин, которых однажды могла бы назвать подругами?

Мужчины пытались приблизиться, привлеченные выпивкой и обнаженной кожей, но воительницы со смехом отгоняли их копьями, а ярл кричала:

― Это место для женщин, убирайтесь прочь или встретитесь с нашим гневом!

Ухмыляясь, я подхватила копье и присоединилась к противостоянию. За спинами окруживших нас мужчин мои глаза нашли Бьорна, и я подняла копье, провоцируя его подойти ближе. Но он лишь покачал головой и скрылся в лесу.

Затем все замерли, ритм барабанов сменился тишиной. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять почему, когда мои глаза наткнулись на Стейнунн, которая подошла к нам с маленьким барабаном, висевшим на ремне у нее на плечах. Скальд подождала, пока все стихнет, затем начала бить в свой барабан, ритм был медленным и зловещим.

Бодил придвинулась ко мне и подхватила за руку, когда я покачнулась, потеряв равновесие.

― Ты уже слышала, как скальд исполняет песню о твоих подвигах, Фрейя?

Я покачала головой, удивляясь тому, что мое сердце подхватило ритм барабана Стейнунн.

― Для тех, кто не был в туннелях с драугами, это будет захватывающее приключение. Развлечение высшего порядка, ― сказала она. ― Но для тебя… это будет все равно что снова оказаться во тьме, где со всех сторон лезут чудовища.

Мои ладони похолодели, и я долго пила из своего кубка, хотя знала, что уже перебрала.

― Хорошо.

Губы Стейнунн приоткрылись, и из них полилась бессловесная песня, сопровождаемая ритмом ее барабана. Я почувствовала, как ее магия обрушилась на меня, и мир вокруг закружился. Я моргнула, уже не понимая, на что смотрю, ― только то, что это не темные руины Халсара. Было светло, солнце светило странно, словно я смотрела на него сквозь стекло, и я проглотила подступающую желчь, когда передо мной появился Хаммар.

Смутно я понимала, что Стейнунн рассказывает историю о том, как мы приближались к горе, как наш путь по южному склону преградил враг и что это было испытание, устроенное мне богами и переданное призраком. Вот только я слышала не скальда, а ветер. Стук костей, свисающих с деревьев. Шорох копыт лошадей. Я стиснула зубы, когда в нос ударил запах гнили, и страх обвился вокруг моей груди, сжав до такой степени, что я едва могла сделать вдох, наблюдая за тем, как я спешиваюсь со своей лошади.

Я видел глазами Стейнунн то, что чувствовала она, пока мы шли ко входу в туннель. Из темноты вырвался пар, раздался оглушительный шум, и я невольно отступил на шаг, в то время как все вокруг ахнули.

Точка обзора изменилась, и теперь я наблюдала за происходящим своими собственными глазами, мое дыхание участилось, когда я шагнула в темноту, и топор Бьорна вспыхнул. Зловонный туман клубился вокруг моих ног, когда я пробиралась мимо мертвых животных, и я чувствовала, как все рядом со мной переминаются с ноги на ногу, чувствуя мое беспокойство.

― Мне это не нравится, ― пробормотала я, чувствуя тошноту в животе, пока Стейнунн ускоряла рассказ, и я взбиралась все выше и выше, перед моими глазами мелькали только отдельные моменты. ― Мне нехорошо.

― Спокойно, ― сказал Бодил. ― Это просто воспоминание. Тебя там нет.

Но все, что я видела, это Бьорна, пробирающегося по узкому проходу, и знала, что сейчас произойдет, знала, что драуги скоро нападут на нас. Он выругался, споткнувшись о кубок, и я посмотрела вниз, когда он пролетел мимо меня.

Это не мои сапоги.

Я не успела подумать о незнакомых красных шнурках на кожаных ботинках, как в уши ударил рев дыхания горы, нарастающий гул барабанов, скрежет костлявых ног о камень. Головокружение и волна тошноты накрыли меня, и я вывернулась из хватки Бодил, чтобы рухнуть на колени.

― Ты в порядке, Фрейя? ― Я смутно услышала, как она спросила меня, прежде чем упала набок, и мир погрузился во тьму.

Глава 23

Я проснулась от того, что лицо Бодил было в паре дюймов от моего.

― Как ты себя чувствуешь, Фрейя? Готова ли ты сражаться?

― Нет. — Я перевернулась и зарылась лицом в плащ. В голове всплыли смутные воспоминания о том, как меня рвало в грязь, и я поморщилась, осознав, что Бодил и ее воительницам, должно быть, пришлось тащить мою пьяную персону в палатку. ― Уже рассвело?

― Рассвет пришел и ушел несколько часов назад, ― ответила Бодил.

― Что? ― Я села прямо, выглядывая в открытые створки палатки, сквозь которые виднелось темно-серое небо и дождь, стучавший по грязи. ― Почему меня никто не разбудил?

― Потому что Бьорн сидит перед твоей палаткой с тех пор, как принес тебя сюда прошлой ночью, ― сказала она. ― Он пригрозил перерезать горло любому, кто потревожит тебя, сказав, что тебе нужно поспать, иначе от тебя не будет никакой пользы. ― Она порылась в кармане моего плаща и достала горшочек с мазью. ― И я должна напомнить тебе, чтобы ты втерла это в руку.

Взяв у нее баночку, я невольно поморщилась ― вместо того чтобы намазать руку, я спрятала ее обратно в карман.

― Значит, мы начнем тренироваться прямо сейчас?

Бодил рассмеялась.

― Только если тебе не нужно еще несколько часов, чтобы отоспаться от похмелья.

Мне и так было стыдно, что я выпила столько медовухи, а потом опозорилась, рухнув в грязь и потеряв сознание. Словно почувствовав мои мысли, ярл сказала:

― Никто не заметил, все были увлечены рассказом Стейнунн.

― Но не ты? ― Я сделала большой глоток из бурдюка с водой, который нашла рядом со своим тюфяком. ― Я думала, ты давно знаешь Стейнунн, и она тебе нравится.

Бодил покачала головой.

― Я познакомилась с ней всего год назад. Мне никогда не нравилась магия скальдов, особенно когда я знаю, что она используется в качестве пропаганды, поэтому она и явилась в Бреккур по поручению Снорри. Я заткнула уши, когда она начала петь. — Выпрямившись, она добавила: ― Я буду ждать тебя снаружи.

И снова меня поразило, что, хотя Бодил, возможно, и была заинтересована в объединении Горных земель и в том, чтобы увидеть, что боги приготовили для нас, она лишь терпела Снорри и не желала видеть его конунгом. И это заставляло меня задуматься о том, какова может быть ее конечная цель. Мне стало интересно, видит ли Бодил, как и все остальные ярлы, себя той, кто будет распоряжаться моей судьбой, но достаточно умна, чтобы идти к этому кружным путем.

Я пристегнула к поясу отцовский меч и длинный сакс, затем накинула плащ и вышла из шатра.

Туман сразу же окутал мое лицо, и я дрожала и топала ногами, нуждаясь в приливе крови, чтобы она помогла победить и озноб, и головную боль. Большинство воинов Снорри, похоже, усердно укрепляли кольями периметр нашего лагеря, другие точили мечи, а остальные, судя по отсутствию женщин и детей, занимались охотой и собирательством. Все были заняты делом, кроме меня, которая проспала все утро. Так что именно стыд прогнал озноб, и мои щеки запылали, когда я последовала за Бодил через проем в кольях и спустилась к берегу.

― Фрейя!

От голоса Бьорна моя спина напряглась, и, повернувшись, я увидела, что он идет к нам с охапкой палок для кольев. Прежде чем он успел начать дразнить меня, я огрызнулась:

― Меня не нужно опекать. Я поднимусь, когда поднимутся все остальные, и сама буду тянуть свою ношу. Мне не нужно, чтобы ты вмешивался.

В его глазах вспыхнуло раздражение.

― Может, тебе стоило подумать об этом, прежде чем напиваться до бесчувствия.

Он бы прав.

― Это моя проблема, а не твоя. ― Скрестив руки, я уставилась на него. ― Если мне понадобится твое мнение или твоя помощь, я попрошу. ― Я повернулась и зашагала вниз, к покрытому пеплом берегу.

Бодил одобрительно кивнула мне.

― Мужчин нужно учить их месту. ― Затем на ее лице появилась кривая улыбка. ― Но он вытер рвоту с твоего лица, когда ты упала в нее носом.

Мои щеки вспыхнули, и я ударила ногой по камню, потому что знала, что Бьорн не заслужил от меня резких слов.

― У меня болит голова.

Это не было ложью, но и не было причиной моего гнева. Обращаясь со мной таким образом, Бьорн искушал судьбу в худшем смысле этого слова. Бодил уже подозревала, что между нами что-то есть, так сколько же времени пройдет, прежде чем обо всем догадается Илва?

К каким бы уловкам она ни прибегала, чтобы обеспечить себе алиби в Фьяллтиндре, я знала, что она сговорилась с Харальдом, чтобы избавиться от Бьорна. Ей не пришлось бы прибегать к столь отчаянным мерам, если бы она смогла доказать, что я нарушила свою клятву. Хотя мой муж, возможно, и не убил бы сына за предательство, он наверняка лишил бы его наследства в пользу Лейфа, чего и добивалась эта стерва.

И Бьорн это знал. Знал, что Илва ищет способы избавиться от него. Но вместо того чтобы относиться ко мне как к жене своего отца, он относился ко мне как… как к своей собственной.

При этой мысли у меня перехватило дыхание, и в голове пронеслись воспоминания о каждом мгновении между нами. Меня охватило тепло, но его быстро прогнал ледяной страх. Все было так, как сказала Бодил ― Бьорн всегда отчаянно рисковал. Поэтому он, конечно, не боялся последствий того, что его поймают.

А вот я боялась.

Боялся за него. Боялась того, что Снорри сделает с моей семьей. Боялась чувства вины, которое мне придется испытывать, если все откроется.

Хорошо, что я сказала то, что сказала, потому что, возможно, это заставит его держаться на расстоянии. Может быть, он утешится в объятиях другой, чтобы подозрения рассеялись. Но как только эта мысль пришла мне в голову, на глаза навернулись слезы, а грудь сдавило так, что стало больно дышать.

Почему я так себя вела? Почему мне постоянно приходилось напоминать себе о логике и последствиях, до такой степени, что хотелось кричать на себя?

Почему я продолжала задавать одни и те же вопросы, хотя знала ответы на каждый из них?

Мы добрались до берега, и воительницы Бодил поднялись с мест, где они сидели под дождем. Каждая из них держала щит, и я уставилась на круги расписанного дерева. Это твоя судьба, Фрейя, сказала я себе. Это то, что провидица предсказала тебе. То, чего хотят от тебя боги. Все остальное не имеет значения.

***

Мы тренировались часами, Бодил спокойно объясняла мне, как сражаться в стене щитов и как бороться с более крупными противниками в одиночном бою, а ее воительницы с радостью били меня мечами, обмотанными шерстью. Я многому научилась, но ни разу не испытала такого воодушевления, как во время тренировок с Бьорном. Что, скорее всего, было к лучшему, поскольку я редко принимала правильные решения под действием эмоций. И все же я не могла не вздохнуть с облегчением, когда Бодил объявила об окончании тренировки, а ее воительницы разошлись в поисках еды и питья.

― Это было весело, ― сказала Бодил, сидя на бревне с брошенным у ног оружием.

― Для тебя, может быть? ― Я застонала, мышцы протестующе заныли, когда я опустилась на землю. ― Завтра каждый дюйм моего тела будет фиолетовым. ― Скрестив ноги, я осмотрела свою руку, которая нещадно пульсировала, а ладонь, покрытая шрамами, саднила после того, как я целый день сражалась, сжимая в ней палку.

― Ты должна использовать мазь. ― Бодил наклонилась ближе и взяла мою руку. ― Ту, что сделал для тебя Бьорн.

Водя ногой по песку, я вспомнила все моменты сегодняшнего дня, когда чувствовала на себе его взгляд. Я отказывалась встречаться с ним взглядом и ждала, затаив дыхание, пока он снова не покинет пляж.

― Я не знаю, почему его это так волнует.

Бодил долго молчала, но я чувствовала, как она внимательно обдумывает вопрос, взвешивая и оценивая его, прежде чем она наконец ответила:

― Это потому, что он чувствует себя виноватым, что именно его топор причинил тебе боль.

Очевидное оправдание его поведения. Я должна была сама догадаться.

― Это не его вина.

Бодил фыркнула.

― Отсутствие желания, чтобы что-то произошло, не делает человека невиновным, женщина. Ты знаешь это как никто другой.

Учитывая, что чувство вины стало почти постоянным моим спутником, я, действительно, знала это лучше многих.

― Более важный вопрос, который мы должны обсудить, ― продолжила Бодил, ― это почему ты сама не лечишь свои шрамы.

Я напряглась.

― О чем ты говоришь? Конечно, лечу.

― Я ни разу не видела, чтобы ты делала это добровольно. ― Ярл вытащила мою руку из кармана, куда я ее засунула, и осмотрела шрамы от ожогов ― ее собственные руки были покрыты бесчисленными царапинами и порезами, свидетельствующими, что она ― воин. ― Мазь снимает боль и делает руку более гибкой, но ты снова и снова игнорируешь это, несмотря на напоминания Бьорна.

Это правда? Я попыталась вспомнить, когда делала это самостоятельно, без подсказки Бьорна, но не смогла.

― Я… я забываю.

― Думаю, нет. ― Бодил выпрямила мою ладонь, вдавливая большие пальцы в ноющие сухожилия. ― И, хотя у Бьорна репутация человека с талантливыми руками, я не думаю, что ты из тех, кто страдает ради привлечения внимания. Я думаю, ― она заколебалась, ― что ты считаешь, что заслуживаешь этой боли.

Мне вдруг стало больно дышать, и я зажмурилась.

― Почему, Фрейя?

Слезы вытекли из-под век и побежали по щекам, когда ответ, скрывавшийся глубоко внутри, вырвался из меня.

― Мой муж Враги был куском дерьма, ― наконец прошептала я. ― Он разрушил мою жизнь и сделал бы все возможное, чтобы разрушить жизнь Ингрид и Гейра, но… ― Я попыталась сглотнуть, но не смогла и закашлялась. ― Я убила его, Бодил, а он этого не заслуживал. Не заслуживал топора в затылок только за то, что был ублюдком.

― Я не согласна, ― ответила она. ― Репутация Враги была известна даже в Бреккуре. Ставлю все серебро в своем кармане на то, что по всей вашей деревне поднялось ликование, когда они услышали эту новость.

Я напряженно покачал головой.

― Может, он и был плохим человеком, но никто никогда не голодал. Он заботился об этом. А в Горных землях это имеет значение. Наш мир был суров и жесток, зимы уносили бесчисленное множество жизней, а неподготовленные или невезучие умирали от голода. Но не в нашей деревне, ведь у нас всегда была рыба.

Раньше.

А теперь, благодаря тому, что я убила его, скольких мы потеряем, когда наступит зима?

Но не поэтому я пренебрегала своими шрамами. И не поэтому я приветствовала боль.

― Я чувствую себя виноватой за тот вред, который причинила своей деревне, ― прошептала я. ― Но я не чувствую вины за убийство Враги. Я ничего не чувствую из-за этого.

― Потому что он заслужил свою смерть, Фрейя. Вот почему.

Я снова зажмурилась, вытирая слезы.

― Это не так. С другими людьми, которых я убила, всегда было ― я или они, поэтому вполне логично, что я не испытывала особых угрызений совести по поводу их смерти. Но Враги не угрожал ни моей жизни, ни даже жизни Ингрид, только сулил страдания, и я хладнокровно убила его, вместо того чтобы попытаться найти другое решение. Если бы я была кем-то другим, а не тем, кто я есть, Снорри наказал бы меня как убийцу, но вместо этого я свободна и не понесла наказания. Я должна чувствовать себя ужасно виноватой, но я не чувствую. Поэтому мне нужно заставить себя испытывать боль другим способом, наказать себя, потому что я боюсь, что если я этого не сделаю, то поступлю так снова.

Бодил медленно выдохнула, затем обхватила меня руками и притянула к себе, как делает мать с ребенком.

― Ты не заслуживаешь боли. В твоих венах течет кровь Хлин, поэтому твоя природа ― защищать тех, кто тебе дорог. Враги был человеком, который разрушал жизни всех, с кем пересекался, и никакая рыба этого не исправит. Ему не нужно было угрожать этой Ингрид, о которой ты говоришь. Он мог бы взять золото Снорри и уйти, но он решил причинить вред тебе и твоим близким. Это его собственная чертова вина, что он затеял драку не с той женщиной.

В словах Бодил была логика, но я помнила тот всплеск эмоций, который охватил меня, когда Враги озвучил свое намерение. Необходимость защитить. Страх. Но прежде всего ― ярость. И это было не то чувство, которое я могла объяснить кровью Хлин.

Бодил потянулась в карман, чтобы достать мазь.

― Намажь ее.

Я покатала баночку между ладонями.

― Обязательно. Но я бы хотела побыть несколько минут одна, если ты не против.

Она заколебалась, глядя на меня. Но, видимо, мои слова прозвучали правдиво, потому что она поднялась и, уходя, бросила через плечо предостережение.

― Не уходи, Фрейя. Есть много тех, кто ищет твоей смерти.

Вздохнув, я открыла банку и нанесла немного мази на шрамы, почувствовав почти мгновенное облегчение. Закончив, я откинулась на мокрый песок, подняла лицо к туманному небу и закрыла глаза. Если бы только существовал способ очистить мою голову. Способ заставить замолчать вопросы, постоянно привлекающие мое внимание. Способ не думать постоянно.

Мне нужна была передышка не от мира, а от самой себя. Вот только если кто-нибудь не стукнет меня по голове, шансов на это не было.

― Вдохни, ― пробормотала я, пытаясь выполнить одно из упражнений Бодил для успокоения ума, которому она научила меня в начале дня. ― Выдохни.

Мое сердце успокоилось, когда я задышала медленно, отгоняя все мысли, которые приходили ко мне, пока я стремилась к тишине в своем разуме.

Вдох.

Мой разум затих, но тишина была недолгой, потому что вскоре мои уши заполнил треск.

Вместе с вонью обугленной плоти.

Вздрогнув, я огляделась по сторонам, и мои глаза мгновенно нашли источник.

Вдоль берега шел призрак, оставляя за собой тлеющие угли и пепел.

Глава 24

Я застыла, глядя, как призрак в капюшоне идет по кромке прибоя, и ни один из людей, работающих на берегу, не обращает на него внимания.

Потому что, как и в прошлый раз, никто, кроме меня, не мог его видеть.

На этот раз я не стала задаваться вопросом, почему это так, а сразу же решила, что у этого… существа могут быть ответы на бесконечные вопросы о моем будущем. И сейчас у меня была возможность задать их.

Схватив меч, я сунула его в ножны и пустилась по берегу вслед за облаком дыма и углей. Я не бежала, потому что это могло привлечь внимание. И вызвало бы тревогу. Возможно, кто-то попытался бы остановить меня.

Или, что еще хуже, призрак мог исчезнуть, учитывая, что он явно не хотел, чтобы его видел кто-то, кроме меня.

Я шла быстро, улыбаясь и кивая тем, кого встречала, чтобы не давать им повода для беспокойства, но, хотя шаг призрака казался медленным, я не приближалась к нему. Дым щекотал мне нос, от вони паленых волос и плоти подташнивало. Я чувствовала вкус пепла, ощущала крошечные ожоги от углей, которые кружились в воздухе и оставляли следы на ткани моей одежды.

И все же, несмотря на то что фигура горела, ветер, дувший от него, был ледяным, как в зимнюю пору, и эта двойственность вызывала у меня мурашки от осознания того, что существо, которое шло передо мной, принадлежало двум мирам.

Он достиг края пляжа и направился в лес. Меня охватила дрожь, ведь последнее, что я должна была делать, ― это бродить в одиночестве. Но я не смела выпускать призрака из виду, чтобы найти кого-нибудь, кто мог бы пойти со мной. Так что, стиснув зубы, я отважилась войти в лес.

Кроме шипения и треска пламени, сжигающего призрака, не было слышно ни звука, как будто лесные существа видели то, чего не видели те, кто был на берегу. Было ли это благоговение или страх, я не знала. Сердце гулко стучало о ребра, ладони были мокрыми от пота, но я заставила себя ускориться. Потом я побежала. Но как бы я не старалась, как бы ветки не били меня по лицу, а корни не грозили упасть, я не могла сократить расстояние между нами.

― Подожди, ― взмолилась я, задыхаясь. ― Я хочу поговорить с тобой!

Призрак остановился.

Ругаясь, я заскользила по толстому слою хвои и грязи, едва не столкнувшись с ним.

― Пожалуйста, мудрый, ― сказал я. ― Я…

Призрак повернулся.

Я задержала дыхание, потому что в противном случае можно было закричать, ведь из-под капюшона на меня смотрели ошметки лица. Оранжево-красное пламя разъедало мышцы и кости, сквозь почерневшие дыры на месте щек виднелись зубы. Мужчина это был или женщина, я сказать не могла, потому что единственное, что было невредимым, ― это глаза. Хоть они и налились кровью, но зеленый цвет был ярким и притягивал мой взгляд.

― Я…

Он прервал меня жестом, указывая вверх по склону, и я, с тошнотой в животе, перегнулась через край и посмотрела в неглубокий овраг внизу. Сквозь деревья я увидела, что на камне посреди ручья горит небольшой костер, от мокрых дров поднимаются клубы белого дыма. Любопытствуя, я двинулась было вниз по крутому склону, но тут меня коснулось что-то ледяное.

С замиранием сердца я медленно повернула голову и обнаружила руку призрака на своем плече. Пламя плясало на почерневших костях, лишь кое-где оставались куски пузырящейся плоти, и все же, несмотря на то что я видела огонь, казалось, что его пальцы сделаны изо льда.

Меня охватило желание бежать, но я лишь судорожно вдохнула, позволив призраку толкнуть меня на колени. Он опустился рядом со мной, милосердно убрав руку, и жестом указал вниз.

― Смотри.

Как и тогда, когда он говорил со мной, когда мы покинули Халсар и отправились в Фьяллтиндр, голос призрака был болезненно хриплым, отчего мне захотелось отшатнуться. Бежать. Вместо этого я слушала. И смотрела.

Крылья затрепетали среди деревьев, и я увидела летящую птицу. Я не обратила на это внимания в поисках того, что призрак хотел мне показать. Мое внимание привлекло движение.

Перед деревом стояла фигура в плаще. Мне была видна только спина, и пока я смотрела, человек достал короткий сакс и что-то вырезал на коре. Затем убрал оружие в ножны, повернулся и пошел по оврагу, скрывшись из виду.

― Кто это был? ― выдохнула я, когда он ушел, и повернулась к призраку. ― Откуда ты…

Но призрак исчез.

Я расстроенно вздохнула, но затем начала спускаться по склону, зная, что призрак не стал бы тратить силы, чтобы показать мне это, что не имеет значения. Я надеялась, что знак, вырезанный на дереве, поможет мне понять.

На мху у основания дерева валялись ошметки коры от вырезанных знаков. Руны были начерчены по кругу, в центре которого был вырезан глаз. Я провела пальцем по кругу, не совсем понимая его значения, затем коснулась глаза в центре.

Перед глазами вспыхнул свет, а затем появилось лицо Снорри. Я попятилась назад ― видение исчезло, как только я перестала прикасаться к символам.

Руническая магия.

Я тяжело сглотнула, меня охватило беспокойство. Осторожно я протянула руку, чтобы снова коснуться вырезанных знаков. Перед глазами вспыхнул яркий свет, затем снова появился Снорри, блеклый и размытый, появляющийся и расплывающийся, словно я смотрела на него сквозь воду.

Но его слова были достаточно четкими.

С замиранием сердца я слушала, как он произносит речь о переходе в Гриндилл, его глаза пылают страстью, прямо как в момент, которому я была свидетелем. Затем видение исчезло, а я продолжала смотреть на дерево.

Кто-то слышал речь Снорри и оставил это послание. Раскрыл наши планы.

Но кто мог сделать такое? И кому предназначалось послание?

Очевидным ответом был Гнут, но все, кто слышал Снорри, были из Халсара, а значит, должны были ненавидеть ярла, напавшего на нас. Может, другой ярл? Или…

Конунг Харальд.

Моя челюсть сжалась, и кусочки головоломки сложились в единое целое. Илва.

Она хотела убрать Бьорна с дороги, я это точно знала. И хотя она сказала, что была с Бодил во Фьяллтиндре, ее не было достаточно времени, чтобы поговорить с ними обоими. Но истинным доказательством служили сами руны.

Это было колдовство, которое мало кто осмеливался практиковать, но я видела, как это делала Илва. Сначала во время ритуала, когда Хлин нанесла мне татуировки, а потом в Фьяллтиндре, когда она запечатала зал. Это было в ее власти, и у нее было больше мотивов, чем у всех, кто слышал речь Снорри, потому что она не хотела бросать Халсар.

― Сука, ― прошипела я, а затем развернулась, намереваясь притащить самого Снорри к этому дереву, чтобы показать ему доказательства заговора.

Я сделала шаг и врезалась в твердую грудь.

Отскочив назад, я выругалась и потянулась за мечом, но за мгновение до того, как выхватила его, поняла, что грудь принадлежит Бьорну.

Он скрестил руки.

― Что ты делаешь в лесу одна, Фрейя?

Не одна. С ним.

Что было полной противоположностью тому, чего я пыталась добиться. Если кто-то увидит нас вместе, это только подольет масла в огонь слухов, а это чревато последствиями.

― Почему ты следишь за мной?

Одна темная бровь изогнулась.

― Потому что мой отец приказал мне сохранить твою жизнь, а позволить тебе бродить одной и погибнуть ― это противоречит его приказу.

Мои щеки запылали.

― Ладно. Это не имеет значения. ― Мне было трудно сосредоточиться, мысли плясали в голове, пока я пыталась придумать, что сказать. ― Мне явился призрак. Он прошел по берегу и привел меня сюда.

Бьорн напрягся.

― Призрак?

― Да. ― Мне стоило большого труда встретить его взгляд. ― Он привел меня туда, ― я указал жестом на склон, ― и сказал, чтобы я смотрела. Он коснулся меня, и, хотя сам он горел, его рука была словно лед.

Он беспокойно заерзал, и я не могла его за это винить.

― Что ты видела?

― Тот сигнальный костер, ― я указала жестом на слабо дымящийся пепел, ― горел сильно. Там была женщина.

― Женщина? Ты видела ее лицо?

Я покачала головой.

― Она была в капюшоне. Но она вырезала руны на дереве, а потом исчезла в овраге. ― Я повернулась к дереву, чтобы указать на них, и испытала шок.

Руны исчезли, на их месте остался лишь тлеющий круг.

― Нет, ― прорычала я. ― Этого не может быть. Они были прямо здесь! ― Повернувшись к Бьорну, я сказала: ― Я прикоснулась к рунам, и они показали видение Снорри, произносящего речь, в которой подробно излагались его планы покинуть Халсар и захватить Гриндилл. Это было послание.

― Я тебе верю. ― Обойдя меня, Бьорн низко наклонился, чтобы рассмотреть то, что осталось от рун. ― Существуют комбинации рун, которые могут сгореть сами по себе, как только их магией воспользуются. Это очень полезно для тех, кто оставляет сообщение, которое никто посторонний не должен увидеть.

― Черт! ― Я сильно ударила ногой по камню, отправив его в заросли, так как мой гнев нарастал.

― Почему ты так злишься? ― спросил Бьорн, настороженно глядя на меня.

― Потому что теперь он никогда не поверит, что это была Илва! ― Подхватив еще один камень, я швырнула его в дерево, не заботясь о том, что выгляжу по-детски. ― Это будет как в Фьяллтиндре ― ее слово против моего, что она в сговоре с Харальдом, и ты знаешь, кому поверит Снорри.

― Ты думаешь, это дело рук Илвы? Зачем ей это?

― Очевидно, это она. ― Я согнулась пополам, пытаясь совладать с иррациональным приступом ярости, который требовал отправиться обратно в лагерь в поисках крови. ― Она вёльва. Она умеет использовать руны. Мы знаем, что она хочет избавиться от тебя, чтобы Лейф мог стать наследником.

Бьорн молчал.

У меня заныло в груди, потому что если он мне не верит, то не поверит никто.

― Ты думаешь, я лгу?

― Я так не думаю. ― Его взгляд остановился на обугленных остатках рун, затем он уставился в небо, поискал глазами облака, после чего снова посмотрел на меня. ― Но мне трудно поверить, что Илва стала бы рисковать своим народом только ради того, чтобы избавиться от меня.

― Матери готовы на все ради своих сыновей, ― ответила я, чувствуя, как в груди поднимается чувство вины, когда Бьорн вздрогнул. ― Она хочет, чтобы Лейф однажды стал конунгом, а ты этому мешаешь.

Бьорн отвел взгляд, его челюсть напряглась.

― Возможно, так и есть. Но мой отец доверяет ей и не поверит твоим обвинениям. Лучше нам вернуться в лагерь и рассказать ему о том, что ты увидела в рунах. Он сам сделает выводы на основании того, что мы ему расскажем.

Мы.

У меня свело желудок, потому что рассказать Снорри что-либо означало признаться, что я была в лесу с Бьорном. И тогда возникнет вопрос, что мы тут делали, тем более что Бодил велел мне не уходить.

― Я сама ему скажу. Ты ничего не видел, так что не стоит тебя впутывать.

Повернувшись, я направилась по руслу ручья в узкий овраг, который, как я знала, приведет меня обратно к фьорду.

― Почему ты избегаешь меня?

Слова Бьорна эхом пронеслись между каменными стенами оврага, заставив меня замереть на месте.

― Я не избегаю тебя. Почему ты так решил?

― Потому что ты в ужасе бежишь от каждой нашей встречи с тех пор, как мы покинули Фьяллтиндр.

― Ты сбежал от нашего разговора у костра прошлой ночью, ― заметила я, хотя это было слабым ходом, учитывая, что я действительно избегала его.

Я услышала плеск воды, когда он спустился по ручью, не позаботившись о том, чтобы остаться сухим, и остановился позади меня. Несмотря на страх быть обнаруженными, от которого у меня вспотели ладони и заныло в животе, находиться так близко к Бьорну было упоительно. Каждый вдох наполнял мой нос ароматом хвои и соли фьордов, а тепло, исходившее от него, заставляло меня прижиматься еще ближе.

― Бодил считает, что раз она в союзе с моим отцом, то может знать о делах клана, ― сказал он. ― Так что это от нее я ушел, а не от тебя. Чем ты оправдаешься?

Что я хочу потерять себя в твоих объятиях и боюсь, что все об этом узнают. Я сглотнула комок в горле.

― Я была занята тренировками.

― С Бодил. ― Его голос был ровным.

― Да, с Бодил и ее воительницами. ― Почему я не могу посмотреть на него? Почему я не могу встретить его взгляд? ― И что из этого?

Бьорн открыл рот, но вместо того, чтобы позволить ему говорить, я перебила:

― Ты ясно дал понять, что эта роль тебе не по душе. Ты недвусмысленно отрицал, что наши судьбы переплетены.

― Фрейя…

― Даже если бы ты считала иначе, Бодил ― лучший учитель. ― Я вспотела, голос звучал так тихо, что мне стало противно. ― Ты полагаешься на размер и силу, когда сражаешься, но я маленькая, слабая и…

― Ты не слабая.

Мои щеки покраснели.

― Ну, может, и нет. Но я слабее большинства мужчин, а это значит, что я не могу сражаться как мужчина. Я хочу научиться делать это как женщина.

Молчание.

Кусая щеку, я ждала, когда Бьорн заговорит, и предвкушение того, что он скажет, было чистейшей формой страдания. Я потела от волнения, и даже если он не мог видеть этого под моим плащом, то наверняка чувствовал запах, и все, чего мне хотелось, ― это прыгнуть в более глубокое течение ручья и позволить ему унести меня.

Вместо этого я заставила себя обернуться.

Вместо того чтобы хмуриться, Бьорн выглядел задумчивым. Когда наши глаза встретились, он кивнул.

― Ты имеешь на это право. Бодил научит тебя лучше, чем это мог бы сделать мужчина. ― Но затем он наклонил голову, его глаза прищурились. ― Но это не объясняет, почему ты отказываешься даже смотреть на меня.

Мое сердце замерло, затем забилось быстрее, и я тяжело сглотнула. Оправдания застряли у меня на языке как колючки, слова, которые ему придется принять, даже если он не до конца в них поверит.

Но я не хотела лгать. Только не ему.

Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, я сказала:

― Я избегала тебя из-за того, что произошло между нами в Фьяллтиндре.

Бьорн расстроенно вздохнул.

― Мы сделали то, что должны были сделать, чтобы люди Харальда не схватили тебя, Фрейя. Даже мой отец не осудил бы нас.

― Тогда почему никто из нас не сказал ему?

― Потому что в этом не было необходимости! ― Бьорн вскинул руки, отводя взгляд. ― Это ничего не значило.

Я вздрогнула, а потом попыталась скрыть это, переступив с ноги на ногу. Напрасные усилия, потому что глаза Бьорна прищурились, и он сказал:

― Это не все, так ведь?

Так.

Проще было пожать плечами и ничего не ответить, чем признать правду. Проще было оставить все как есть и уйти, сохранив гордость.

Вот только это был бы поступок труса, который предпочел бы лгать и притворяться, чем признать правду, а я была не такой. Вернее, я не хотела быть такой.

― Это не было ничем. Не… ― Мой голос надломился, грудь болезненно сжалась. ― Не для меня. ― Глаза горели, и хотя меньше всего мне хотелось плакать, я скорее остановила бы биение своего сердца, чем сдержала слезы, горячими каплями скатывающиеся по щекам. ― Я хотела сделать то, что мы сделали. Хотела тебя.

Бьорн застыл на месте, казалось, даже не дыша.

Я попыталась сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться, но все мое тело содрогнулось. Я должна стать воином. Лидером. Женщиной, которая объединит Горные земли под властью конунга. И все же я не могла вести разговор, не расплакавшись, как ребенок.

― Я знаю, что тебе это известно, ― сказала я, изо всех сил стараясь говорить так, чтобы у меня не перехватывало дыхание на каждом слове. ― Что ты оправдываешь мои действия, чтобы избавить меня от стыда и облегчить жизнь нам обоим. Я знаю, что должна быть благодарна тебе за это, но…

― Фрейя. ― Его руки обхватили мое лицо, большие пальцы смахнули слезы, но я оттолкнула его, потому что его прикосновение разрушило бы то, что осталось от моего самообладания.

― Я замужем за Снорри. ― Слова вырвались у меня на одном дыхании, и я крепко зажмурилась. ― Он твой отец, и хотя вы не всегда сходитесь во взглядах, я знаю, что ты ему верен. А значит, мое поведение оскорбительно для вас обоих. Ты пытался защитить меня, в то время как я… я…

И тут губы Бьорна прильнули к моим.

Я задохнулась, открыв глаза, и ударилась спиной о склон оврага. Его руки схватили мои запястья, подняв их над головой, а его бедра прижались к моим, удерживая меня на месте.

― Бьорн…

Он заставил меня замолчать, проникая языком в мой рот и проводя им по моим губам, разжигая страсть, которая уже полыхала между моих бедер.

― Я, ― прошептал он, покусывая мою челюсть, затем горло. ― Я, я, я, Фрейя. Ты любишь это слово, потому что тебе нравится брать на себя вину за все, независимо от того, виновата ты или нет.

Я перевела взгляд влево, на овраг, потому что достаточно было кому-то заметить нас, чтобы мы были обречены. Мы должны были остановиться. Но когда он прижался ко мне, все мысли о том, чтобы покинуть его, испарились.

― Я придумал план. Я поцеловал тебя первым. ― Его рот захватил мой, посасывая, поглаживая и покусывая. ― Я прикоснулся к твоей идеальной груди. ― Он прижал мое левое запястье к правому, легко обхватив их одной рукой, чтобы другой провести по моему боку, а большим пальцем погладить по пику соска.

Его колючая щека прижалась к моей, его дыхание щекотало мое ухо, когда он сказал:

― И не смей говорить мне, что давление, которое ты чувствовала между бедер в ту ночь, было уважением к моему отцу.

Тогда это было не так. И сейчас.

Нет, я чувствовала налитую головку его твердого члена, проступающую сквозь брюки, когда он приподнял меня одной рукой, возвращая туда, где я была в ту ночь во Фьяллтиндре. Желание пульсировало на вершине моих бедер, и я прижалась к нему, желая получить разрядку, в которой мне было отказано раньше.

Бьорн застонал мне в горло и отпустил мои запястья. Освободившись, я обвила руками его шею, распустила пучок его волос, а затем запуталась пальцами в шелковистых прядях.

Почему я не могла сопротивляться ему? Почему я была такой чертовски слабой?

Бьорн обхватил меня одной рукой за задницу, прижимая к себе, а другой рукой провел по лицу.

― То, что я не вошел в тебя той ночью, чуть не сломало меня, ― прорычал он. ― Я хотел тебя с первого взгляда. Я хотел тебя в Фьяллтиндре. Я хочу тебя сейчас, и завтра, и всегда, Фрейя.

Его дыхание обожгло мою кожу, когда он прошептал мое имя. Он произнес слова, которые прозвучали эхом моих самых темных фантазий, моих самых сокровенных желаний. Не один раз, а много раз.

Боги, как я хотела этого. Хотела его.

Звук шагов по лесной подстилке расколол тишину, и мы оба отпрянули друг от друга, а Бьорн бросил взгляд наверх. Мы долго молчали, потом он пробормотал:

― Это был всего лишь олень.

Но момент был разрушен, и разум вернулся. Я вытерла слезы с лица, затем встретила его взгляд, и мой голос наконец-то обрел твердость.

― Если мы сделаем это один раз, то откроем дверь в ад. И это будет повторяться снова и снова, пока нас не поймают. Потому что это случится. Бодил уже что-то подозревает.

Челюсть Бьорна сжалась, но он не стал спорить.

― Когда Снорри узнает, он причинит вред моей семье, возможно, убьет кого-то из них. Он казнит или изгонит тебя. ― Я подняла подбородок. ― Но я слишком незаменима, чтобы убивать, а значит, мне придется жить с чувством вины, что те, кто мне дороже всего, мертвы, потому что я не смогла обуздать свою похоть.

Если бы это была только похоть.

Похоть я могла контролировать, могла насытить другими способами, но чувства, растущие в моем сердце? Они искали лишь одного мужчину и выходили из-под контроля.

― Фрейя… ― Он вцепился в мои руки, губы приоткрылись, как будто он собирался возразить, но оказалось, что у него нет аргументов.

― Не подходи ко мне, Бьорн, ― прошептала я. ― Не смотри на меня. Не говори со мной. Не прикасайся ко мне, потому что теперь ты принадлежишь к числу людей, чья жизнь зависит от моего хорошего поведения. И если я поддамся искушению, это будет гибелью для всех нас.

Затем, поскольку я знала, что если останусь еще немного, то сломаюсь, я повернулась и пошла вниз по течению к фьорду.

***

― Среди нас шпион.

Мой голос был тише, чем я предполагала, но мне казалось, что, если я позволю себе хоть одну эмоцию, они все вырвутся из меня.

Бодил скрестила руки на груди, явно злясь, что я ушла, но я проигнорировала ее и добавила:

― Призрак снова явился мне и привел в лес, чтобы показать, где было оставлено послание с помощью рунического колдовства. ― Я рассказала обо всем, что произошло, опустив лишь появление Бьорна.

Когда я вернулась, Снорри, казалось, готов был задушить меня, но теперь его гнев исчез.

― Он говорил с тобой?

― Он лишь велел мне смотреть, ― ответила я, и эхо напряженного голоса призрака заполнило мою голову.

― Где Стейнунн? ― потребовал Снорри, и, когда скальд приблизилась, он схватил ее за рукав и потащил вперед. ― Это может стать еще одним испытанием. Ты должна услышать, что скажет Фрейя.

Скальд высвободилась из его хватки, затем плотнее запахнулась в свой плащ и спросила:

― Что ты видела?

Я должна быть осторожна, ведь все, что я скажу Стейнунн, может быть раскрыто в одной из ее песен, а я не забыла, что Бьорн считает ее шпионом в интересах Снорри.

― Призрак. Я видела его вблизи. Он был обожжен почти до костей, и, похоже, разговор причинял ему боль. Только глаза были целы. Они были человеческие, зеленые. Цвета листьев.

Снорри задрожал, а Стейнунн в тревоге отступила назад, когда он опустился на корточки, опустив голову на руки.

― Это она.

― Кто? ― спросила я, хотя Илва ответила:

― Ты не можешь этого знать.

― Слишком много совпадений, чтобы их можно было отрицать. ― Снорри поднял глаза на Илву, проигнорировав мой вопрос. ― Она предсказала приход Фрейи, и призрак появился только тогда, когда имя Фрейи родилось в огне. Она показывается только Фрейе. ― Его горло судорожно сжалось, когда он сглотнул. ― Она сгорела заживо, Илва. Ее можно было узнать только по украшениям на костях.

Осознание этого факта ударило меня по лицу, когда сапоги зашлепали по грязи, а Бьорн подошел к группе, скрестив руки и опустив глаза.

― Я вижу, Фрейя решила вернуться.

Никто не заговорил. Казалось, никто даже не дышал.

Снорри медленно выпрямился.

― Призрак явился к Фрейе и привел ее к доказательству того, что среди нас есть шпион. Я… я полагаю, что призрак ― это твоя мать.

Бьорн даже не моргнул, лишь пожал плечом и сказал:

― Похоже, она верна тебе даже в могиле, отец.

― Да. ― Снорри отвел взгляд. ― Или она связана с судьбой Фрейи.

Хотя его лицо было бесстрастным, в зеленых глазах Бьорна застыло напряжение, и моя грудь сжалась от сочувствия. Если призрак действительно был его матерью, значит, все эти долгие годы она оставалась между мирами, испытывая предсмертные муки. Если и существовал способ помочь ей, я его не знала, а значит, она могла томиться до скончания дней. Возможно, даже дольше.

― Послание было оставлено с помощью колдовства, ― проговорила я, чтобы отвлечь внимание от Бьорна, пока он смирялся с этим откровением. ― Шпион ― человек, владеющий рунической магией. Женщина.

Глаза Снорри и Стейнунн скользнули к Илве, и мне стоило больших усилий не закричать от восторга, когда на ее лице отразился дискомфорт, но заговорила Бодил.

― Покажи нам, какие руны ты видела, Фрейя.

Пожав плечами, я нагнулась, чтобы подобрать палку, а затем набросала на грязи увиденные руны. Когда я закончила ту, что была в центре, по моему лбу пробежал холодок, и я отшатнулась, выронив палку.

Илва оттолкнула меня локтем и опустилась на колени, прижав руку к глазу, который я нарисовала в грязи.

Внезапная паника охватила меня. Неужели я невольно вложила в руну воспоминание? Если да, то какое? Что, если это воспоминание о Бьорне? Что, если сейчас Илва смотрит моими глазами, как он целует меня?

― Все так, как сказала Фрейя. ― Илва выпрямилась. ― Я видела руны так же, как и она. Простая магия, которой легко обучить любого.

Я открыла рот, чтобы назвать ее лгуньей, но руны в круге резко задымились, грязь обуглилась и превратилась в черный круг у наших ног, доказывая ее правоту. Если я смогла повторить это, то и все остальные смогут.

― Соберите всех, кто был свидетелем речи Снорри, ― прорычала Илва. ― Бодил допросит всех и с помощью своей магии узнает, кто нас предал.

― Я согласна, ― сказала я. ― Пусть никто не останется в стороне.

Губы Илвы сжались, когда ее глаза встретились с моими, и, хотя это было глупо, я позволила ей увидеть, что знаю. И что я не собираюсь спускать ей это с рук.

Поэтому я была потрясена, когда увидела, как правительница Халсара повернулась к Бодил и заявила:

― Память была не моей. Я не вырезала руны. Я не предавала своего мужа.

Бодил долго смотрела на нее, потом кивнула.

― Илва говорит правду.

― Соберитесь все, ― позвала Илва. ― Пусть ни один не останется в стороне, пока мы не узнаем, кто нас предал.

― Хватит! ― прорычал Снорри. ― Сага открылась Фрейе не для того, чтобы помочь нам вычислить предателя. Она открылась, чтобы указать Фрейе иной путь.

Я моргнула, потому что это было последнее, что я поняла из разговора с призраком.

― Наш план нападения на Гриндилл известен нашим врагам. ― Его рука переместилась к оружию. ― А это значит, что Гнут будет готов к нашему появлению. Разведчики будут следить за морем и проходами через горы. Именно об этом Сага сказала Фрейе. Не о том, что нас предали, а о том, что Фрейя должна изменить ход судьбы.

― Как? ― спросила я, потому что альтернативой было напомнить, что за день до этого он был уверен, что Гнут будет прятаться за своими стенами, опасаясь гнева Снорри. Казалось, все это разговоры снова для того, чтобы заручиться поддержкой. ― Она ничего не сказала о том, что я должна делать.

― Потому что она не управляет тобой. ― Глаза Снорри вперились в меня с фанатизмом. ― Это делаю я. И я говорю, что мы пойдем не вокруг гор, а через них. Я говорю, что мы атакуем сейчас.

Глава 25

Ни один здравомыслящий человек не отправился бы в горы весной. Не тогда, когда есть более простой путь через ущелья или по водам фьорда. И уж точно не тогда, когда небо проливается дождем и мокрым снегом, а температура каждую ночь резко опускается до нуля.

Это означало, что, хотя Гнут и его воины могли знать о нашем приходе, они не ожидали его так скоро.

Если, конечно, мы продержимся достаточно долго, чтобы напасть, что казалось менее вероятным с каждой минутой.

Задыхаясь, я остановилась на выступе и смахнула с лица снег. Каждый мускул в моем теле горел от того, что я весь день взбиралась в гору, а руки и ноги почти потеряли чувствительность от холода. Мои зубы стучали с такой силой, что звук эхом разносился бы по вершинам, если бы не тот факт, что вой ветра заглушал все, кроме самых громких криков.

― Ты в порядке?

Я дернулась и повернулась, чтобы обнаружить Бьорна чуть ниже меня по склону. Капюшон его плаща свободно свисал вниз на спине, а руки были обнажены, ни одна часть его тела не страдала от холода. В нем постоянно горел огонь Тира, и я с трудом поборола желание подойти к нему поближе. Бьорн выполнил мою просьбу держаться на расстоянии, насколько позволял приказ Снорри, и мне следовало поступить так же.

― Я в порядке.

― Ты выглядишь так, будто отморозила себе грудь.

Я усмехнулась, бросив на него полный презрения взгляд.

― О, моя бедная замерзшая грудь. Если бы только какой-нибудь щедрый мужчина предложил согреть ее для меня.

Он пожал плечами, небрежно ответив:

― Это твои слова, не мои.

Я пнула в него снег.

― Отвали, Бьорн. Я сама могу о себе позаботиться.

Поправив меховой капюшон плаща, я сунула руки в варежках под мышки и зашагала вслед за Бодил вверх по склону ― под тяжелыми мехами пожилая женщина напоминала медведя.

― Глупо так ходить, Рожденная в огне, ― сказал он, следуя за мной. ― Если ты упадешь, то не сможешь ни за что ухватиться.

― Я не собираюсь падать. ― Вернее, риск этого был гораздо меньше, чем потерять пальцы от обморожения.

― Перестань быть такой упрямой и позволь мне согреть твои руки.

Позади меня внезапно разлилось тепло, и я поняла, что если повернусь, то увижу его топор, пылающий ярким пламенем. Я стиснула зубы, отчаянно желая прижать онемевшие пальцы к раскаленному оружию, пока они снова не согреются, но продолжала идти вперед, поправляя ремень щита и глядя в спину Бодил. Все остальные справлялись, значит, и я справлюсь.

― Фрейя…

― Я сказала тебе держаться подальше от…

Внезапно земля выскользнула из-под ног, с моих губ сорвался вздох. Бьорн потянулся ко мне, его глаза расширились, но моя рука запуталась в плаще.

Я больно ударилась о склон, пальцы попытались ухватиться за обледенелый камень и замерзшую грязь, но ничего не нашли. Мое тело перевернулось, и я полетела по воздуху, крик сорвался с моих губ, когда я упала…

И с плеском приземлилась.

Вода сомкнулась над моей головой, пузыри вырвались изо рта, когда мой щит ударился о камень, рукоятка впилась мне в спину и выбила воздух из легких.

Я билась, отчаянно пытаясь вздохнуть, а потом руки схватили меня за одежду и рывком вытащили на поверхность.

Задыхаясь, я встретила панический взгляд Бьорна.

― Даже не говори этого, ― проговорила я между приступами кашля, холод пробирал меня до самых костей. ― Не смей говорить этого!

― Что, по-твоему, я собирался сказать? ― Он вытащил меня из лужи слякоти и воды, в которую я упала, и поставил на ноги.

― Что ты меня предупреждал, ― пробормотала я, крадя его слова, чтобы у него не было возможности смутить меня ими.

― Я не это хотел сказать.

Он снял с меня щит и промокший плащ, отбросив их в сторону, а затем обернул свой плащ вокруг моих плеч, окутывая меня теплом и наполняя мой нос его ароматом. Но даже этого было недостаточно, чтобы унять неистовую дрожь, сотрясавшую мое тело.

― Что дальше? ― спросила я, видя, как Снорри спускается к нам по склону с глазами, полными паники.

― Я хотел заметить, что у тебя есть привычка становиться очень мокрой рядом со мной, ― сказал он. ― Я начинаю задумываться, не специально ли это.

На мгновение мое тело забыло о том, что замерзло до смерти, и кровь прилила к щекам. Я просила его держаться подальше. Рассказала ему о причинах, по которым я не могу находиться рядом с ним, хотя признаться в этом было унизительно, а теперь он еще и шутит на эту тему.

― Не льсти себе!

Он схватил меня за руки, его кожа обжигала.

― Это ты мне льстишь.

― Я не для того скатилась с горы, чтобы намокнуть ради тебя, Бьорн!

― О, я знаю, ― усмехнулся он. ― На самом деле это всего лишь холм с высокими устремлениями. А вот это, ― он указал вдаль на скалистый пик, ― уже гора.

― Единственное возвышение, которое я вижу, ― это твое чувство собственного достоинства, ― прошипела я, когда Снорри крикнул:

― Она ранена?

― Она в порядке, ― ответил Бьорн. ― Только мокрая и замерзшая. Нам нужно разбить лагерь и развести костер, чтобы согреть ее.

― Мы не можем терять время, ― прорычал Снорри, вскидывая руки. ― Нам нужно подняться на вершину до наступления ночи, иначе у нас не будет шансов добраться до Гриндилла, чтобы напасть завтра вечером. Если мы задержимся, то рискуем, что до Гнута дойдет весть о том, что мы в пути, и он будет готов к нападению с гор. Мы потеряем преимущество.

― Лучше потерять преимущество, чем потерять свою деву щита, ― огрызнулся Бьорн. ― От нее будет мало толку, если она замерзнет до смерти.

― Это боги испытывают ее! ― Снорри резко покачал головой. ― Она должна проявить себя снова. ― Он начал было отворачиваться, но затем устремил на Бьорна пристальный взгляд. ― Хлин поставила перед тобой задачу защитить Фрейю. То, что она упала с горы, ― твой провал. ― Не говоря больше ни слова, он зашагал вверх по горе.

Бьорн резко притянул меня к себе, обхватив руками так, что моя голова оказалась прижата к его груди.

― Это не чертова гора, ― пробормотал он, а я, слишком замерзшая, чтобы спорить, смотрела, как остальные воины уходят вперед, пока не осталась только Бодил.

― Боги действительно благосклонны к тебе, Фрейя, ― сказала ярл, протягивая мне бурдюк, пахнущий крепким напитком.

Я сделала глоток, закашлялась, когда напиток обжег мне горло, и сделал еще один.

― Мне так не кажется.

Она пожала мохнатым плечом, затем жестом указала на уступ, с которого я скатилась, и он был выше, чем Бьорн.

― Если бы ты приземлилась на несколько футов левее или правее, ты бы разбила свой симпатичный череп до неузнаваемости, но вместо этого гора швырнула тебя в лужу с водой, достаточно глубокую, чтобы смягчить падение.

― Это не чертова гора! ― крикнул Бьорн. ― Это всего лишь холм!

Брови Бодил поднялись, затем она рассмеялась.

― Хотя самое удивительное, что Бьорн чуть не описался, когда не спас тебя от падения с… ― она ухмыльнулась, ― холма.

Она засмеялась, когда руки Бьорна крепче сжались вокруг меня, а я не понимала, почему его настолько волнует семантика, чтобы затевать из-за этого ссору. Его сердце бешено колотилось там, где мои плечи прижимались к его груди, и замедлило свой стук только тогда, когда Бодил начала стаскивать с себя рубашки, и он спросил:

― Сколько рубашек на тебе, женщина?

― Шесть, ― ответила она. ― И три пары брюк. Я плохо переношу холод.

Сделав еще один глоток спиртного, я неохотно отстранилась от Бьорна и отдала ему меховой плащ, желая разрыдаться, когда ледяной ветер пронизывал мое промокшее тело. Сильно дрожа, я попыталась стянуть кольчугу, но руки меня не слушались, и Бьорну пришлось вмешаться, потянув ее вверх, а затем бросить на землю.

― Закрой глаза, ― сказала я, стуча зубами, а затем подняла взгляд, чтобы убедиться, что он так и сделал.

Его веки были закрыты, черные ресницы отбрасывали тени на щеки. Однако он с безошибочной точностью зацепился за подол моей туники, снял ее, а затем перешел к нижней рубашке. Костяшки его пальцев задевали мою кожу, когда он осторожно поднимал ее над моей головой, освобождая мои неповоротливые замерзшие руки от одежды, в то время как ветер трепал мою обнаженную грудь.

Я хотела снова оказаться в его объятиях, свернуться калачиком и вдыхать его запах. Я хотела, чтобы он открыл глаза и посмотрел на меня. Я хотела, чтобы он прогнал не только холод, сковавший мое тело, но и холод, разъедающий мое сердце. Вместо этого я заставила себя поднять руки, чтобы Бодил могла надеть мне через голову одну из своих рубашек, едва ощущая тонкую шерсть на своей онемевшей коже. Она накинула тунику из более плотной шерсти, а затем накинула на мои плечи плащ Бьорна.

― Его кровь имеет температуру кипятка, ― сказала она. ― Он мог бы голым подняться на эту гору и не почувствовать холода. ― Протянув руку, она снова поднесла к моим губам ликер. ― Выпей, Фрейя. Это поможет тебе не отморозить пальцы на ногах до того, как мы доберемся до вершины.

Все, что я смогла сделать, ― это отрывисто кивнуть, позволяя Бьорну собрать мою промокшую одежду и кольчугу, оставив мне только щит, который я несла, следуя за Бодил вверх по склону. Каждый шаг давался мне усилием воли, мышцы замерзли настолько, что, если бы не боль, они казались бы сделанными из дерева, а не из плоти. Обняв себя за плечи, я шла вперед, моя грудь болела, каждый вдох был рваным глотком холодного воздуха.

Я споткнулась, но Бьорн подхватил меня и не дал упасть.

― Не смей ее нести, ― крикнула Бодил через плечо. ― Нужно, чтобы ее кровь двигалась.

Слезы текли по моим щекам, смешиваясь со снегом, нос забился, из него текло, что заставляло меня дышать через рот, нижняя губа высохла и треснула. Я лизнула ее, почувствовав вкус крови, и снова споткнулась.

Бьорн поймал меня.

― Я держу тебя.

Он начал поднимать меня на руки, и я отчаянно хотела позволить ему это сделать. Вместо этого я вывернулась и уперлась взглядом в спину Бодил.

― Это мое испытание, а не твое.

Это означало, что я должна была идти на своих ногах.

Завтра я поведу в бой всех воинов нашего лагеря, и они должны верить, что я та, за кем стоит идти. Я хотела доказать, что достойна этого. Хотела, чтобы они сражались на моей стороне не из-за знамений богов, а потому что я была сильной и смелой. Никто бы так не думал, если бы я позволила Бьорну отнести меня в лагерь, потому что мне было холодно.

Я сжала руки в кулаки, рукава туники Бодил оказались достаточно длинными, чтобы прикрыть ладони, потому что рукавицы промокли. И я пошла дальше.

Все выше и выше, снег хлестал меня по лицу, ветер пытался сорвать плащ Бьорна с моего тела. Я не чувствовала пальцев ног и спотыкалась через каждые несколько шагов, но отталкивала Бьорна, когда он пытался мне помочь.

Я могу это сделать.

Я сделаю это.

Небо потемнело, солнце опустилось за горизонт, из воздуха исчезло все тепло. Как далеко нам еще идти? Мы до сих пор на склоне горы, и мысль о том, что придется плутать в холоде и темноте в поисках остальных, приводила меня в ужас.

В темноте многое может пойти не так.

Затем Бодил выкрикнула приветствие, и я услышала ее слова сквозь ветер. Я подняла голову и увидела, что в темноте движутся еле видные тени. Мы добрались до лагеря.

Но костра не было.

Пошатываясь, я остановилась, и мимо меня пронесся Бьорн.

― Что с тобой такое? ― прорычал он на тень, которая, как я поняла, оказалась Снорри. ― Ты оставил нас одних на тропе, а теперь хочешь посмотреть, как она будет умирать от обморожения? Она не сможет сражаться, если лишится пальцев рук и ног. Разведи проклятый огонь, или это сделаю я.

― Ты не сделаешь ничего подобного. ― Голос Снорри был ровным и спокойным, а когда я подошла ближе, оказалось, что он сидит на камне, укутавшись в мех. ― У Гнута есть разведчики. Достаточно одному из них увидеть костер на вершине горы, и наше преимущество будет потеряно.

Руки Бьорна сжались в кулаки, и на мгновение мне показалось, что он ударит отца. Но он лишь сказал:

― Я не понимаю, почему ты так рискуешь Фрейей. Ты говоришь, что она важна, что благодаря ей ты станешь конунгом, но при этом не предпринимаешь никаких усилий, чтобы защитить, только не позволяешь украсть ее.

― Боги защищают ее. ― Снорри наклонил голову. ― Ты видел доказательства этого снова и снова, Бьорн, но все равно не веришь ― они не позволят ничему страшному случиться с ней.

― Они позволили ей упасть сегодня.

― Чтобы она смогла пережить то, что не смог пережить никто другой, ― ответил Снорри. ― Стейнунн будет воспевать ее подвиги, ее песни пронесутся по Горным землям, как лесной пожар, и у людей не останется иного выбора, кроме как поверить словам Саги. Они толпами пойдут за ней в бой и будут клясться мне как своему конунгу. Вмешаться в дела богов, укрыв Фрейю, значит отказать ей в этой судьбе и тем самым изменить свою собственную к худшему.

― Значит, ты будешь бросать ее на растерзание волкам снова и снова, уверенный, что боги пощадят ее жизнь?

― Это ее судьба.

― Неважно, сколько страданий это ей принесет? Она твоя жена. Разве тебя не волнует боль, которую она испытывает?

Снорри неподвижно сидел в темноте.

― Я думаю, сын мой, что у тебя достаточно заботы для нас обоих.

Я замерла, и если бы мои руки и ноги еще не замерзли, они бы превратились в лед. Несмотря на все мои усилия держаться на расстоянии от Бьорна, Снорри почувствовал то, что я так отчаянно пытался скрыть. Я стиснула зубы, страх перед последствиями, которые могут наступить, пересилил физический дискомфорт. Я заставила свою замерзшую руку нащупать под меховым плащом меч, даже когда увидела, как пальцы Бьорна сжимаются в кулак.

Что он сделает, если Снорри сойдется с ним один на один? Что сделаю я?

Я затаила дыхание, молясь, чтобы у меня хватило сил сражаться, если понадобится. Но Снорри лишь резко покачал головой.

― Ты не мыслишь, как ярл, Бьорн. Ты зацикливаешься на трудностях, которые у тебя перед носом, и не думаешь о других людях, чьи жизни зависят от силы нашего клана. Если Горные земли объединятся под моим началом, они станут сильными и процветающими, но это произойдет только в том случае, если Фрейя будет продолжать угождать богам. Боги хотят, чтобы ты защищал ее, но не позволяй своей мягкости поставить под угрозу ее судьбу.

Потребовалось мгновение, чтобы его слова улеглись в голове, мое сердце все еще бешено колотилось в груди, пока я медленно осознавала, что Снорри обвинил Бьорна не в запретных чувствах, а в мягкости. Это должно было бы принести облегчение, но вместо этого я вспыхнула и зашипела:

― Могу ли я найти утешение в виде еды и одеял, муж, или ты считаешь, что боги благоволят дураку, который сидит голым на северном ветру?

― Делай, что хочешь.

Даже в темноте я почувствовала раздражение Снорри. Я знала, что он хочет, чтобы я молчала. Ну, если это было его желанием, ему придется отрезать мне язык.

― Народ Горных земель объединится под властью того, кто распоряжается моей судьбой. ― Я улыбнулась в темноту, но это было больше похоже на оскал. ― Так распорядись ею.

Тишину нарушало лишь злобное завывание ветра, все молчали. Никто, казалось, даже не дышал, ожидая, как ответит на вызов их ярл.

Я поняла, что это действительно был вызов. Не язык, а сердце озвучило вопрос, который назревал с того самого момента, как я узнала о пророчестве провидицы. Мать Бьорна не назвала Снорри в качестве того, кто должен управлять моей судьбой, а значит, это мог быть кто угодно. Он управлял мной, используя фарс брака, угрозы в адрес моей семьи и клятвы, скрепленные магией, и если раньше этого казалось более чем достаточно, чтобы держать меня под его контролем, то теперь… теперь я задавалась вопросом, не задумали ли боги что-то совсем другое.

Словно почувствовав, что его власть надо мной ослабевает, Снорри сказал:

― Сохрани свой дух для грядущей битвы, Фрейя, и напомни себе о цене поражения. ― Затем он дернул подбородком в сторону Бьорна. ― Накорми и обогрей ее, но не разводи огонь.

― Если утром она останется без ног, пеняй на себя, ― ответил Бьорн, приглашая меня следовать за собой.

Я шла медленно, чувствуя отдачу от каждого шага не столько в ногах, сколько в ступнях, и беспокойство прогоняло пыл неповиновения. Боги уже сочли нужным искалечить мою руку. Что мешало им отморозить несколько пальцев на ногах, чтобы еще раз проверить мою волю, а значит, и мою состоятельность? Я подумала о том, как буду выглядеть к тому времени, когда Горные земли получат своего конунга, ― покрытая шрамами и изуродованная, части меня перестанут функционировать, если не исчезнут совсем, ― и у меня заслезились глаза. Как инструмент, который используют до тех пор, пока его лезвие не затупится, а рукоять не сломается, а потом оставляют валяться в углу, отслужив свое.

В голову полезли видения. Я видела себя в будущем, достигшей всего, что было предначертано, а потом забытой в углу большого зала. Старой и измученной. Окруженной людьми, но одинокой. Слеза скатилась по моей щеке, и я не стала утирать ее.

Я смутно осознавала, что Бьорн о чем-то совещается с Бодил. Один из них взял меня за руку и повел за кусок холста, натянутый между двумя деревьями, чтобы заслонить от ветра. С меня сняли щит, прежде чем опустить на землю.

Свет солнца совсем померк, густые облака закрыли луну и звезды, погрузив мир во тьму, так что все, что я могла видеть, ― это видения в моей голове.

Хватит, беззвучно взмолилась я, умоляя свой разум прекратить мучить меня, но это ни к чему не привело. Мое тело обмякло, я больше не дрожала, как будто для моего тела это было слишком тяжело. Каждый вдох давался мне усилием воли.

― Фрейя?

Я слышала, как Бьорн произносит мое имя, но его голос звучал далеко, словно нас разделяло огромное ущелье, которое становилось все шире с каждым ударом моего сердца.

― Фрейя, с тобой все в порядке? Фрейя? Фрейя, посмотри на меня!

Мышцы на шее не хотели повиноваться, боль пронзила тело, когда я повернулась на его голос.

― Я… ― Во рту было так сухо. Слишком сухо, чтобы произнести слова.

Он выругался, а затем я почувствовала, как с меня стягивают тяжелый плащ. Я застонала, чувствуя, как холод впивается в плечи, но тут мое тело дернулось, и меня окутало тепло. Осознав, что завернута в объятия Бьорна, я попыталась отстраниться, но его хватка на моей талии была несокрушимой. А когда он накинул на нас плащ, мое желание сопротивляться исчезло.

― Позаботься о ее ногах, ― сказал он, и мои ноги сдвинулись с места, когда Бодил стянула с меня замерзшие сапоги и обмотки для ног, и с ее губ сорвался шокированный вздох.

― Они ледяные!

Судя по давлению на мои ноги, я подозревала, что мои ступни находятся у нее в подмышках, но я ничего не чувствовала.

― Мои пальцы…

― Все будет хорошо. ― Дыхание Бьорна коснулось моего уха. ― В твоих венах течет кровь бога.

Быстрый стук его сердца о мою спину опровергал его слова, но вместо того, чтобы испугаться, я погрузилась в дремоту, а звуки и ощущения то появлялись, то исчезали, как и мое сознание. Неужели это конец? Равнодушно подумала я. Не погибнуть в бою, а замерзнуть на склоне горы?

― Это не чертова гора, Рожденная в огне.

Я улыбнулась, не понимая, ответил ли Бьорн на самом деле или это было мое воображение.

― Это тот холм, на котором ты хочешь умереть?

― Не смешно. ― Его пальцы сжались, и меня охватило внезапное сожаление. У меня не было возможности насладиться его прикосновениями, почувствовать его вкус, ощутить его внутри себя.

― Это немного смешно, ― прошептала я, потому что альтернативой было разрыдаться.

И я потеряла себя во тьме. Плавала в теплом озере темноты, которое затягивало меня все ниже и ниже. Я слышала, как Бьорн зовет меня по имени, но не могла пошевелиться, чтобы подплыть к нему. Да и не была уверена, что хочу этого.

Возвращение означало боль, горе и одиночество. Почему я должна бороться за это?

― Это не твой конец, дочь, ― ответил нежный голос. ― Ты должна бороться дальше, ради них.

― Я не хочу, ― ответила я, не зная, правда это или ложь. ― Я не хочу возвращаться.

― Ты должна, ― прорычал более суровый голос, лишенный жалости. ― Ради себя.

Руки прижались к моей спине, выталкивая меня сквозь темные воды. Я боролась, пытаясь опуститься обратно на дно, но не могла вырваться из их хватки. Они толкали меня все выше, боль пронзала мое тело, когда я приближалась к поверхности.

― Нет, ― стонала я, когда жжение усиливалось. ― Это больно!

― Это значит, что ты жива, ― ответили голоса, и я, вдохнув воздух, закричала.

Глава 26

Боль пронзила мои ноги, мне казалось, что ступни прижаты к топору Бьорна, а кожа на них плавится. Я беззвучно закричала, пытаясь вырваться из огня, но чьи-то руки схватили меня за ноги, удерживая на месте.

― Перестань, ― умоляла я между всхлипами. ― Ты делаешь мне больно!

― Я знаю, что это больно, но боль ― это хорошо. ― Бьорн прижал меня к своей груди, шершавый подбородок терся о мою щеку. ― Это значит, что твои ноги согрелись.

― Это слишком! ― Слезы и сопли текли по моему лицу. ― Ты меня обжигаешь! Убери их из огня! ― Я прокричала последнее, потому что никто не слушал, и, о боги, это действительно было больно.

― Нет никакого огня, девочка, ― сказал кто-то. ― Просто подмышки Бодил. Они не причинят тебе вреда, просто немного попахивают.

― И это говорит человек, воняющий как задница, ― ответила Бодил, и дюжина голосов захихикала. Я поняла, что нас окружили воины Халсара. Их руки удерживали мои ноги на месте, их тела укрывали меня от ветра. Они защищали меня, несмотря на то что все должно было быть наоборот.

Внезапная, иррациональная паника охватила меня ― боги покарают их за это. Я должна выстоять одна, преодолевать испытания в одиночку.

Должно быть, страх заставил меня озвучить мои мысли, потому что все замолчали, только ветер завывал, а потом старый воин сказал:

― Боги ничего такого не говорили, девочка. Я был там, когда Сага произнесла свое пророчество, и видел, как сами боги явились во время твоего жертвоприношения в Фьяллтиндре. Ничего не было сказано о том, что ты будешь делать что-то одна.

Я стиснула зубы, ожидая услышать голос Снорри, который скажет им, что они ошибаются, но если он и был рядом, то молчал.

― Ты никогда не была одна, ― сказал Бьорн, его голос был таким мягким, что никто, кроме меня, не услышал бы его из-за ветра и моих рыданий. ― Я буду рядом с тобой, пока не переступлю порог Вальхаллы, Рожденная в огне, хочешь ты этого или нет.

В груди у меня сжалось, и, укрытая темнотой, я позволила себе уткнуться лицом в его грудь и отдаться боли. Я всхлипывала и вскрикивала, когда чувствительность возвращалась в мои ноги и руки, но не потому, что это было выше моих сил, а потому, что мне нужно было выплеснуть боль. Бьорн крепко обнимал меня, гладя по волосам, и уверенность в том, что он не уйдет, рушила все стены, которые я возводила вокруг своего сердца, пока усталость не усыпила меня.

***

Я проснулась, и боль от обморожения мгновенно напомнила мне, где я нахожусь, что было большой удачей, учитывая, что меня окружала темнота.

И я была в чьих-то объятиях.

Я застыла, осознавая, что Бьорн прижимается ко мне во всех возможных местах, и это мгновенно привело меня в чувство. Его рука поддерживала мою голову, моя щека покоилась на его мощном бицепсе, а другая рука крепко обнимала меня за талию, сжимая мои ладони в своей большой руке. Моя спина была прижата к его груди, моя задница плотно прилегала к его твердому животу, а ноги были зажаты между его икрами. Хотя каждый дюйм во мне болел, под густым мехом мне было блаженно тепло.

Бьорн пошевелился.

― Ты в порядке?

― Да. ― Во рту у меня пересохло, и я сглотнула, пытаясь прочистить горло. ― Спасибо.

Он не ответил, и на мгновение я подумала, что он снова заснул. Но в его лице чувствовалось напряжение, которое говорило о том, что он не спит.

Двигайся, сказала я себе. Ты уже согрелась ― можешь спать сама.

Вместо этого я затаила дыхание, ожидая, что он заговорит… сделает что-то, хотя я не была уверена, что именно.

Громкое фырканье в нескольких дюймах от моего лица испугало меня, и Бьорн тихонько засмеялся.

― Бодил храпит. ― Я почувствовала, как его рука выпрямилась под моей головой, а Бодил пробормотала проклятие и с шумом откатилась от нас, предположительно, чтобы избежать еще одного толчка. Смахивая слезы с ресниц, я увидела другие покрытые мехом фигуры, едва различимые в темноте. Хотя то, что они вообще были видны, означало, что близится рассвет.

А вместе с ним и первая серьезная битва в моей жизни.

Я протяжно вздохнула, в груди зародилась дрожь. Через несколько часов мы спустимся, чтобы атаковать Гриндилл, и от меня будет зависеть очень многое. От моей магии. Если я потерплю неудачу, погибнут десятки людей. Мужчины и женщины, рисковавшие прошлой ночью гневом Снорри, чтобы помочь мне, поставили свои жизни на кон с полной верой в то, что победа ― моя судьба, и внезапная тяжесть этого бремени заставила бы меня пошатнуться, если бы я стояла на ногах.

Я, едва избежавшая смерти прошлой ночью, могу умереть сегодня.

Эта мысль напомнила мне о сожалении, которое пронеслось во мне, когда я подумала, что моя жизнь закончилась. Через несколько часов я вполне могу лежать, истекая кровью, в грязи и испытывать такое же сожаление, а я не хотела этого.

Я хотела большего. Пусть даже на мгновение, потому что независимо от того, закончится ли моя жизнь сегодня или сбудутся мои опасения состариться в одиночестве всеми забытой, я могу ухватиться за этот момент, как за свечу в темной ночи.

Понимая, что ступаю на опасную почву, я подвинулась назад, прижимаясь к телу Бьорна.

Он просто подумает, что тебе холодно, сказала я себе, хотя жар, разливающийся внизу живота, надеялся, что он решит иначе.

Я затаила дыхание, ожидая его реакции, и от предвкушения у меня заколотилось сердце.

― Холодно, Фрейя? ― В голосе Бьорна не было ни капли беспокойства, только веселье и нотки чего-то гораздо менее невинного, чем смех.

Именно это заставило меня осмелеть.

― Нет, ― выдохнула я, прижимаясь к нему. ― Мне не холодно.

― Хм… ― Я скорее почувствовала, чем услышала, это бурчание, и прикусила губу, ожидая, как он ответит на то, что я сделала. Но Бьорн лишь спросил: ― Тебе нужно отлить?

Возмущение захлестнуло меня.

― Нет!

― Тогда почему ты вертишься? Из-за этого трудно заснуть.

Возмущение переросло в ужас, но тут я почувствовала вибрацию его тихого смеха, а еще через мгновение его большой палец начал поглаживать тыльную сторону моей покрытой шрамами руки легкими движениями, разжигая мое желание.

― Прекрати.

Его рука замерла.

― Прекратить?

― Говорить. ― Я прикусила губу. ― Перестань задавать мне вопросы, вот что я имела в виду.

― Ах.

Он возобновил свои движения, вызывая во мне дрожь, хотя я понимала, что мое требование было несправедливым. Бьорн имел полное право опасаться меня. Я пылала то жаром, то холодом, скакала на нем, как одержимое похотью животное, и потом кричала, чтобы он держался от меня подальше. Он не должен был иметь со мной ничего общего, потому что я была сложной и непостоянной, но он оставался у меня за спиной.

― Я могу умереть сегодня.

Бьорн напрягся, а потом тихо сказал:

― Поэтому ты хочешь, чтобы я перестал задавать вопросы? Потому что боишься смерти?

Завыл ветер, и храп Бодил усилился. Было просто чудом, что все окружающие не проснулись. Но никто не шелохнулся, а значит, у меня не было повода не отвечать.

― Я не боюсь умереть, ― прошептала я. ― Но прошлой ночью я испытала сожаления, и не хочу, чтобы это повторилось.

Бьорн не ответил, и, если бы не мягкие поглаживания его большого пальца, я могла бы подумать, что ошиблась, открыв ему свое сердце. По правде говоря, я и сама не знала, чего прошу у него, учитывая, что мы были окружены людьми. Его отец ― мой муж ― должен быть на расстоянии вытянутой руки от того места, где мы лежали, сплетясь в объятиях друг друга. Но, боги, как же я хотела!

И тут рука Бьорна переместилась и прижалась к моей груди, к сердцу, которое замерло, а потом забилось быстрее.

― Ты не умрешь сегодня, Рожденная в огне, потому что я убью любого, кто приблизится к тебе. Это обещание. ― Он замолчал на долгий миг, а затем добавил: ― Зная это, ты все еще хочешь, чтобы я перестал задавать вопросы?

Я судорожно вздохнула, от его слов у меня запылала кожа и заколотился пульс, потому что он требовал от меня большего, чем то, к чему я была готова. Легко рисковать, стоя перед лицом смерти, но гораздо сложнее рисковать, стоя перед жизнью, а он обещал именно это.

Я хотела. Но прежде всего я хотела его.

Переплетя свои пальцы с его, я вздохнула и переместила его ладонь на свою грудь. По его телу пробежала дрожь, и я сдвинула бедра ниже, так что моя задница прижалась не к его животу, а к объемной выпуклости его уже затвердевшего члена.

― Фрейя…

― Больше никаких вопросов, Бьорн.

Он молчал долгое, мучительное мгновение, а потом его зубы прикусили мочку моего уха, и это ощущение вызвало во мне толчок удовольствия, что и стало ответом на мою просьбу. Я прижалась к нему бедрами, пульсируя и нуждаясь в его прикосновении. Но вместо этого он обхватил рукой мою грудь, поглаживая сосок, проступающий под рубашкой.

Я подавила стон, когда он зажал его между большим и указательным пальцами, и мое тело вспыхнуло. Не заботясь о риске, желая лишь удовлетворения ноющего желания быть наполненной им, я потянулась назад, схватилась за его рубашку и задрала ее. Мышцы его живота были словно высечены из камня под моей ладонью, и я провела ногтями по дорожке волос, и нырнула в его брюки, обхватив его член рукой.

Он вздрогнул, резко прикусил зубами мочку моего уха, словно пытаясь заглушить стон, и мне едва не пришлось зажать рот рукой, чтобы не сделать то же самое. Боже, какой же он был большой, и я провела ладонью по его немалой длине, улыбаясь, когда он уперся в мою руку, желание уже увлажнило его кончик.

Но прежде чем я успела погладить его снова, он оторвался от моей груди и вцепился в мое запястье, вынуждая вынуть мою руку из его брюк. Я сдержала рык разочарования, даже когда почувствовала, как его грудь сотрясается от беззвучного смеха. Он переложил мое запястье в другую руку, фиксируя меня, пока его нога скользнула поверх моей.

Я поняла, что полностью нахожусь в его власти.

Мое лоно запульсировало, и без того мокрое, и я стиснула зубы, чтобы не застонать, когда он просунул руку под мою рубашку, провел пальцами по мышцам живота, вдоль ребер, вниз по позвоночнику, заставляя меня задерживать дыхание.

Мне нужно было больше. Мне нужно было, чтобы ко мне прикасались, чтобы меня наполняли, но мои запястья были зажаты в его захвате, и все, что я могла делать, ― это незаметно ерзать, потирая бедра друг о друга и опасаясь разоблачения. Но затем Бьорн передвинул ногу, фиксируя мои бедра на месте, отказывая мне даже в этом облегчении, и одновременно усиливая мое желание.

Его пальцы исследовали мой торс, мою грудь, длину моих рук, его дыхание было горячим там, где его губы прижимались к моей шее. Я хотела, чтобы он поцеловал меня, хотела ощутить вкус его языка у себя во рту, но поцелуи были громкими, а мое тяжелое дыхание уже казалось опасным.

Опустись ниже, ― беззвучно умоляла я, напрягаясь в его руках, и от отчаяния у меня перед глазами вспыхивали звезды. Прикоснись ко мне. Вонзи в меня свои пальцы. Позволь мне кончить.

Словно почувствовав, что я вот-вот сломаюсь, он укусил меня за горло, а затем потянулся вниз, передвигая ногу. Ухватившись за пояс моих брюк, он спустил их на изгиб моей задницы. Его ладонь оставила после себя огненный след, когда он сжал мою ягодицу, а затем погладил верхнюю часть бедер.

Пожалуйста.

Смутно я осознавала, что солнце с каждой секундой становится все ярче. Скоро наступит рассвет, и мы не успеем, и, боги, если он оставит меня неудовлетворенной, я убью его на хрен.

Затем его рука скользнула между моих бедер и легла на промежность, сжав ее, а я затаила дыхание, дрожа от предвкушения. Я пыталась тереться о его руку, желая большего, но он удерживал меня на месте, овладевая мной, даже когда отказывал мне.

― Пожалуйста, ― вздохнула я. ― Ты мне нужен.

― Я у тебя есть, ― ответил он, а затем провел пальцем по половым губам, раздвигая их. Я уткнулась лицом в его бицепс, чтобы заглушить всхлип удовольствия, и почувствовала его вздох, когда он обнаружил, насколько я мокрая и возбужденная.

Он зарылся лицом в мои волосы, и биение его сердца у меня за спиной, казалось, вторило пульсации желания между моих бедер. Ледяной ветер, трепавший мои волосы и проникавший под меха, был почти желанным ― я так жарко горела. Но это было все равно что сравнивать свет звезд с жгучим сиянием солнца, когда он погрузил в меня палец, потом два, поглаживая меня внутри, пока мое тело все выше поднималось к освобождению.

И все же я хотела большего.

Хотела, чтобы он вогнал в меня этот мощный член, чтобы взял меня с той силой, которая сейчас удерживала меня на месте. Хотела, чтобы он овладел мной, поглощал и трахал до тех пор, пока я не разобьюсь вдребезги. Однако, несмотря на то что пальцы Бьорна были погружены в меня, та же рука держала меня на расстоянии: его ладонь обхватывала мой зад, большой палец впивался в плоть, чтобы я не терлась о него.

В моей груди поднялся рык отчаянной ярости, но он был подавлен, когда он вытащил свои скользкие пальцы из моего лона и нашел мой клитор. Я стиснула зубы, почувствовав вкус крови, когда между ними оказалась внутренняя сторона щеки, но мне было все равно. Не тогда, когда его палец кружил по мне, а мое тело, влажное и готовое, поднималось все выше.