Судьба открытия. Роман

3

Машина остановилась у «дома приезжих», у маленькой рудничной гостиницы. Григорий Иванович вышел. Прощаясь, Шаповалов спросил разрешения повидаться с ним сегодня вечером либо завтра утром.

Весь облик рудника уже не прежний. Даже старые дома выглядят по-иному, и люди на улицах идут незнакомые, и здания спасательной станции совершенно не узнаешь. Перестроенное, оно стало двухэтажным, оштукатурено снаружи, стены белые.

Лаборатория спасательной теперь на втором этаже.

Начальник ее - пожилой человек в полувоенной одежде - встретил Шаповалова не очень приветливо. Смотрел с подозрительной настороженностью. И вникнуть в дело по-хорошему не захотел. Отвечал одно: работает он здесь недавно, что кому-то удавался синтез углеводов - сомневается, а об имуществе своей лаборатории посторонним лицам справок выдавать не может.

Шаповалов решил побеседовать с парторгом спасательной станции. Нашел его в аппаратном зале. Парторг оказался рядовым спасателем нынешней дежурной смены; он был занят испытанием кислородных противогазов - видимо, только что полученных с завода. Противогазы, еще с заводскими пломбами, лежали на длинном-предлинном столе.

Он продолжал работу. Шаповалов, стоя рядом, рассказывал, в чем состоит его задача.

- Интересно про Пояркова… Я думал - просто штейгер. Смотри ты! - удивился парторг. - Вот не знал… Вы нам бы в стенгазету заметку про него!

- Я помощи прошу, - тихо, но настойчиво проговорил Шаповалов.

- А почему же именно ко мне пришли? Требуйте в лаборатории!

Шаповалов объяснил, что суть вопроса здесь, так сказать, неуловимая. Формально говорить об этом, требовать - нет никаких обоснованных данных. Все потеряно; никому ничего толком не известно. Но если в корень посмотреть, то речь идет о розысках чрезвычайно важного открытия - для науки важного, а значит, и для государства. Вот приехал ученый…

- И кто, как не мы с вами, должны подумать, помочь ему, сделать все, что от нас зависит, - не лишь бы как, а по партийной совести?

Замолчав, он стоял выжидательно, собранный, подтянутый. Парторг встретился с ним взглядом и опустил глаза; в раздумье начал будто рисовать гаечным ключом по брезентовой сумке с инструментами.

- Видишь ты, какая вещь, - сказал он наконец. - Тут старые работники могли бы быть полезны. А люди же у нас, как на подбор - кто год работает, кто два… Мало старых-то.

В просторном аппаратном зале, в другой его стороне, находилось еще несколько спасателей, занятых каким-то делом.

Парторг окликнул одного из них:

- Игнат Матвеевич! Поди сюда!

Оказалось, что Игнат Матвеевич как раз один из старейших: на спасательной он уже шесть лет. Он помнит сарай, в который, по мнению Шаповалова, были вынесены ящики. Сам даже участвовал в сносе этого сарая. Ветхую постройку сломали. Однако про ящики, бывшие там, Игнат Матвеевич никогда не слышал. В лаборатории же, как он считает, все недавно служат; вот разве лаборантка Оля Петрусенко чуть подольше остальных.

Около них остановились еще двое или трое, вступили в разговор. Парторг подошел к стенному телефону:

- Лаборатория?… Петрусенко Олечка не там?… А, Олечка! Ты не могла бы спуститься на минуту в аппаратный зал?…

Появилась лаборантка - молодая девушка в коричневом халате. Пришла, глядит с наивным любопытством.

А они уже разговаривали целой группой. Стояли у стола. Принялись ей наперебой втолковывать о Пояркове и про неведомо куда девавшиеся, ценные для науки вещи.

Олечка только отрицательно качала головой: нет, про эти ящики она ничего не знает.

Шаповалов перечислил, какие именно предметы содержались в ящиках. Нет, на Олечкиной памяти не было ничего такого.

- Ты сколько лет у нас работаешь? - спросил ее Игнат Матвеевич.

- Почти три года. - Она переступила с ноги на ногу. - Мне можно уйти?

Парторг с вопросом посмотрел на Шаповалова. Олечка пошла к дверям. Возле порога обернулась. Вдруг что-то осенило ее.

- А банки были не с притертыми пробками?

- С притертыми, - насторожившись, ответил Шаповалов.

- Такие у них кубики стеклянные на пробках, чтобы удобно открывать… ну, за которые берут рукой?…

- Кубики! - воскликнул Шаповалов. - Совершенно точно, кубики!

Чуть порозовев, она сказала неуверенным голосом: не знает, это - то, что ищут, или не то… Но когда она поступила в лабораторию работать, в большом шкафу на нижней полке стояло много банок с такими пробками. Говорили, будто в них вещества совсем ненужные. Слипшиеся порошки. И вот, если понадобится банка, лаборанты оттуда выбирают, какая по размеру подходящая, высыпают порошок из нее в мусор, вымывают как следует, и пожалуйста - пустая, чистая и с притертой пробкой! Теперь их мало там. Штук пять-шесть с порошками-то осталось: плохие, пробок не открыть. В горячую воду клали, и ничуть не помогло. Так крепко приросли, молотком не отобьешь! Наверно, очень старые…

- Где они? Где, где оставшиеся?…

- Да я же говорю: в большом шкафу на нижней полке.

- Сейчас?!

- Ну да, все время. И сейчас!

Шаповалов кинулся к телефону, вызвал «дом приезжих», профессора Зберовского. Сказал, что ему удалось напасть на след кое-каких веществ из лаборатории Лисицына и что он просит Григория Ивановича тотчас зайти на спасательную станцию.

Все, кто до этого участвовал в разговоре, теперь молча переглядывались. У одних - улыбка, у других - серьезные лица. Каждый прислушивался к беседе Шаповалова с профессором. Чувствовалось, все довольны неожиданным поворотом дела.

А Шаповалов, повесив телефонную трубку, попросил парторга и лаборантку Олю пойти с ним вместе к начальнику спасательной станции. Тот, очевидно, знает цель приезда Зберовского. Надо, чтобы он срочно велел принести уцелевшие банки хотя бы к себе в кабинет.

Кабинет оказался закрытым. Кто-то крикнул, что начальник сию секунду вернется. Они остановились в парадном вестибюле - в комнате с колоннами, где Шаповалов был впервые; сейчас он обвел взглядом вестибюль.

Вдруг увидел мраморную доску у стены.

Золотыми буквами по мрамору написано, что в 1914 году команда этой станции погибла, героически оказывая помощь пострадавшим на руднике «Святой Андрей».

Сам того не замечая, Шаповалов сделал несколько шагов к доске. Прищурился, внезапно ощутив, как у него бьется сердце.

Торжественно и строго - по алфавиту - шел список погибших на «Святом Андрее» членов команды.

В середине списка значилось:

«Галущенко…

Кержаков…

Поярков Владимир Михайлович, штейгер».