Суженая императора (СИ)

Глава 19

Сегодня фрайн Дэйриан Бенни, магистр ордена Заката, облачён в простую чёрную одежду, ни знаков отличия, ни драгоценных цепей и колец. Оттого он больше похож даже не на придворного, а на книжника из Университетского квартала или законника не самого высокого ранга. Бледная кожа и худое длинное лицо, отмеченное следами прожитых лет, кажущееся измождённым, иссушенным, лишь усиливают обманчивое это впечатление. Но взор светлых глаз прямой, цепкий, всё подмечающий, он не щурится подслеповато, как порою бывает у людей, много времени отдающих книгам, письму и долгой работе при плохом освещении. Магистр Бенни кланяется, когда я в сопровождении Илзе переступаю порог зала аудиенции, однако едва я, ответив вежливым кивком, поворачиваю к креслу на возвышении, как закатник делает шаг мне наперерез и останавливает жестом.

– Полагаю, фрайнэ Астра, лучше нам побеседовать с глазу на глаз, – заверяет он, смерив Илзе мимолётным равнодушным взглядом. – Чем меньшее расстояние нас будет разделять, тем выше вероятность, что наши слова не достигнут ушей, для которых они не предназначены.

– Магистр Бенни, как я слышала, вы не чужды придворному этикету, а значит, вам должно быть известно, что суженая Его императорского величества не может вести беседы с глазу на глаз с посторонними мужчинами, – произношу я твёрдо. – Моя дама останется со мною, что бы вы ни пожелали мне сказать.

Бенни вновь смотрит на Илзе, на сей раз пристальнее, оценивающе, и во взгляде его вспыхивает любопытство.

– Ваша дама и есть та, кто расспрашивал Ану? – уточняет закатник проницательно. – Бедняжка спохватилась, что что-то не так, уж больно она была откровенна с незнакомкой, которую никогда прежде не видела… в отличие от фрайна Рейни, которого она вспомнила. И вопросы ваша дама задавала правильные, обходящие кровную клятву. Не каждая придворная фрайнэ разбирается в этих нюансах… а заворожить по-настоящему среди них и вовсе редко способен.

Приходится приложить усилие, чтобы остаться неподвижной, непоколебимой, чтобы не выдать ни себя, ни Илзе случайным жестом ли, взглядом. Страх перед закатниками, перед пугающей их обителью быстро въедается в кровь, мгновенно отравляет разум, пробуждается инстинктом, вскормленным не одним поколением, и неважно, скрывающийся ты или смесок. Это подспудное опасение, неосознаваемое в полной мере желание оказаться как можно дальше от любого представителя ордена Заката.

– Во имя Благодатных, магистр Бенни, какой приворот? – я надеюсь, что маска удивления, возмущения подобными смехотворными предположениями достаточно непроницаема, чтобы скрыть истинные чувства. – Все мои дамы благородные добродетельные фрайнэ, чтящие Четырёх как должно…

– Благородство и добродетель не помеха семенам дара, разве нет? – перебивает закатник. – Фрайнэ Асфоделия была носителем немалой силы… огромный потенциал, растраченный впустую. У вас сил не меньше, но происхождение их очевидно иное. Я наблюдал за вами на оглашении, фрайнэ Астра.

– И за фрайнэ Асфоделией вы тоже наблюдали… и ничего более, – роняю я сухим тоном. – Вы распрекрасно видели, что и почему происходит, лучше многих в той зале понимали, чем это может обернуться, но не вмешались.

– У нас с фрайном Шевери был уговор, и я следовал своей части сделки, – парирует магистр спокойно. – Думаете, фрайнэ Асфоделии пошло бы на пользу моё вмешательство? Отнюдь. Стало бы только хуже и скрыть последствия с такой лёгкостью уже не удалось бы. Вам ли об этом не знать? Впрочем, фрайнэ Асфоделия нынче далеко и наверняка всем довольна в большей степени, нежели вы сейчас. В противном случае вы не занимались бы расследованиями дел минувших.

– Сколь погляжу, дела эти и по сей день не преданы пламени забвения, коли вы не просто взялись покровительствовать Мар… Ане, но оставили её в городе, – напоминаю я. – Хотя очевидно вдали от столицы ей было бы безопаснее.

– Что ж,– скупая улыбка трогает тонкие губы Бенни. – Полагаю, вы уже знаете об этой истории довольно многое… посему повторяться не буду. Эта девочка, Ана, единственная может подтвердить злонамеренное участие небезызвестной фрайнэ Жиллес в тех трагических событиях.

– Боюсь, вы заблуждаетесь, магистр. Фрайнэ Жиллес всего лишь желала защитить своего государя от позора, оттого и взяла на себя этот грех, скрыв правду о Кассиане от императора. Кто поверит бывшей служанке, простой аранне, случилось той обвинить высокочтимую благородную фрайнэ?

Бенни делает ещё один шаг ко мне, смотрит пристально в глаза.

– Вы ведь уже задавали себе вопрос, кто дал Кассиане настойку, не так ли? Как и где благородная добродетельная фрайнэ, супруга императора, раздобыла столь опасный препарат? Вам известно, что большая часть настоек для отторжения эмбриона на ранней стадии беременности либо обладают низкой эффективностью, либо требуют строгого соблюдения дозировки?

Киваю медленно, осторожно.

– Судя по рассказанному Аной, Кассиана необходимую дозировку превысила, что и привело к необратимым последствиям, – продолжает магистр тихо. – Я не берусь утверждать, что фрайнэ Жиллес намеренно дала Кассиане больше, чем нужно, или ошиблась с дозировкой…

– Вы думаете, это Мадалин дала Кассиане снадобье? – теперь мой черёд перебивать собеседника.

– А вы предполагаете участие кого-то ещё? – в светлых глазах плещется наигранное удивление. – Считаете случайностью, что из всей свиты в нужный момент поблизости оказалась именно она? Сколько дам состоит при супруге императора, даже если не брать в расчёт фрайнэ Бромли как родственницу государя? Десяток, дюжина? А рядом крутилась лишь фрайнэ Жиллес и никого более. Поразительная забота о здоровье Кассианы.

– Мадалин же расспрашивала Ма… Ану… о женских днях госпожи…

– Задала несколько вопросов, дабы оценить степень осведомлённости служанки. Поэтому, сообразив, что к чему, Ана и испугалась за себя.

– Ана не знает, к кому именно в ту ночь ходила госпожа.

– В точности – не знает. Впрочем, ни для кого не секрет, что Кассиана благоволила Мадалин и ещё двум фрайнэ из свиты. Но те две фрайнэ слишком юны, чтобы помочь ей в таких вопросах, – закатник словно мысли мои читает, и оттого пугает сильнее, до наполовину животного желания бежать прочь от него, будто бессловесный зверь от огня. Страх этот безотчётный, иррациональный, разумом я понимаю, что мысли мои закрыты для магистра, что он всего-навсего пришёл к тем же выводам, что и я. – Остаётся Мадалин, о дружбе с которой Кассиана распространялась меньше, нежели о сближении со своими ровесницами. И если правильно обставить дело, то благодаря Ане фрайнэ Жиллес камнем пойдёт на дно и увлечёт за собой добрую половину родственников.

– Но вам-то какое дело? – выпаливаю я. – Вы магистр ордена Заката, вы одинаково далеки что от придворных интриг, что от поисков влияния, что от жажды государевых милостей.

– Если бы так, фрайнэ Астра, если бы так, – качает головой Бенни и во взоре его отражается снисходительность, мягкая, капельку усталая, неожиданно роднящая его с Блейком. – Нынче многие только и говорят, что о речах старшего фрайна Элиаса в Совете. Избавить благословенные цветущие сады Франской империи от семян ядовитых растений… столько патетики, столько красивых слов о чистоте крови, прикрывающих обыденное желание прибрать к рукам накопленные Рассветом богатства. А знаете ли вы, что наша кровь, кровь адептов Заката, также негласно признаётся не совсем чистой? Но мы, в отличие от рассветников с их бесконечными походами и не менее высокими речами о богах и долгах, куда более ценный ресурс. Наши огнёвки освещают дворцы, на наших кораблях летают фрайны, наши артефакты помогают в разрешении различных затруднений. В отличие от толпы благородных и не очень рыцарей, одарённые, вступающие в орден Заката, не томятся в безделье в обителях, но приносят пользу Империи и её подданным.

– Как и те одарённые, кто попадает в обители Заката против своей воли.

– На самом деле всё не так ужасно, как уверяет народная молва, – магистр сразу распознаёт недвусмысленный мой намёк. – Но да речь нынче не о том. Когда Элиасы и все, кто их поддерживает, найдут способ ограничить деятельность рассветников и поделить их не столь уж и малое состояние, они примутся за нас. Они используют тот же предлог, чтобы связать каждого из нас по рукам и ногам. Их не заботят полукровки, потому что ловить горстку смесков или даже урождённых харасанцев по всей Империи занятие бесперспективное и крайне невыгодное. Другое дело мы. Мы здесь и деваться нам некуда. Если на Закат наложат куда более строгие ограничения на законодательном уровне, что нам останется, кроме как принять их? Мы не выкажем открытого неповиновения – подобное противостояние слишком дорого обойдётся обеим сторонам и, хуже того, окончательно извратит само понятие благословенного дара.

– Бесспорно, орден Рассвета расформировать можно, – я оставляю при себе слово «нужно». Моё мнение всего лишь моё мнение, необъективное, приправленное той же изрядной долей опаски, что заставляет сторониться закатников. – Однако вы сами сказали – Закат ценный ресурс. Корабли, огнёвки, артефакты – всё напоено вашей силой, которая без подпитки рано или поздно иссякнет. И Закат в достаточной мере могуществен, влиятелен и неуязвим для нападок сродни тем, что фрайн Элиас обрушивает сейчас на Рассвет.

– Фрайнэ Астра, сколько вы уже при дворе? – внезапно спрашивает Бенни. – Месяц?

Дольше, считая дни и ночи, проведённые во дворце втайне ото всех, почти взаперти.

– Полагаю, вы, с вашим происхождением и особенностями дара, даже за месяц увидите больше, чем другие за год, – моего ответа магистр явно не ждёт. – Все мы нуждаемся в переменах, и с течением времени необходимость реформ становится лишь острее.

– Реформ? – повторяю осторожно, пытаясь решить, следует ли пытаться усмотреть в речах закатника тень государственной измены?

– Островное восстание наглядно продемонстрировало, что свободно взращенная сила куда полезнее, могущественнее нашей, выпестованной в строгости под сенью закатных обителей, – и опаснее. Для Островов воздушные корабли средство передвижения, а не роскошь, не прерогатива богатых благородных фрайнов. Вы знали, что на Островах во многих домах есть огнёвки, даже среди араннов, и есть давно? А здесь, в сердце Империи, огнёвки по-прежнему стоят только в домах тех немногих, кто может себе их позволить.

– Подобно многим другим предметам роскоши, необязательно сотворённым руками закатников.

– Но, в отличие от, скажем, богатого платья, они действительно полезны, – усмехается Бенни, скользнув выразительным взглядом по моему наряду. – Реформы Заката и расширение поля его деятельности могли бы сделать эту так называемую роскошь более доступной и заодно сократили бы количество поделок, изготавливаемых тайными артефакторами… как и самих артефакторов. Да и скрывающихся стало бы меньше, будь наши двери… открыты для всех.

– Даже для женщин? – на сей раз я не прячу удивление под маской невозмутимости.

– Даже для женщин, – подтверждает магистр так, словно женщины в обители Заката самая естественная вещь на свете, лишь по досадному недоразумению не воплотившаяся в реальность. – В Вайленсии и Целестии полно признанных колдуний, получающих соответствующее образование наравне с мужчинами.

– В Вайленсии матриархат.

– Зато в Целестии нет. Для одарённых целестианок это, как известно, не является помехой.

Видят боги, это предположение звучит ещё более дико, непривычно, дерзко, нежели идея повсеместно распространённых обителей заблудших женских душ.

– Однако для подобного рода перемен нужны изменения и на государственном уровне. Филандер слишком поздно осознал некоторые свои ошибки, а его брат всегда лавировал между всеми, не отдавая предпочтения никому в частности. Его сын продолжил держаться этого же курса. Я ни в коем случае не утверждаю, что решение это ошибочно, – добавляет Бенни с толикой поспешности, точно только сейчас вспомнив, где, с кем и о чём он говорит. – Стефанио Первому удалось собрать и удержать страну, сгладить, а кое-где и исправить последствия деяний брата, не всегда обдуманных и взвешенных в должной мере. Стефанио Второй бережно хранит созданное его отцом… но так не может продолжаться вечно. Нейтралитет Его императорского величества не бесконечен, как и всё в бренном этом мире. Фрайн Элиас, да и не только он, будет пытаться подтолкнуть императора к решениям в свою пользу, оба Совета начнут давить и каждый всё громче станет говорить о правах тех, кого представляет…

Постепенно я догадываюсь, к чему магистр клонит, чего хочет от меня. Понимаю, почему Бенни принял предложенные фрайном Шевери условия, почему охотно отвернулся от очевидных проявлений силы у Лии, почему ни словом не обмолвился о моём даре. Закатникам нужен эмиссар, не просто человек, состоящий в Совете или приезжающий ко двору от случая к случаю, но представитель, вхожий в близкий круг императора, обладающий достаточным влиянием, чтобы открыто беседовать с государем, быть выслушанным и услышанным, чьё слово будет иметь настоящий вес. Возможно, орден рассматривал кандидатуру фрайна Шевери, оттого и согласился с лёгкостью на сделку... сомневаюсь, что наличие в близком окружении Стефана скрывающихся такой уж великий секрет для закатников. Однако нынче фрайн Шевери далеко, вне досягаемости ордена, зато есть императорская суженая, обличённая силой не меньшей – а может, и большей, – чем советник, отбывший в другую страну.

– Рано или поздно их противоборство выйдет из тени и достигнет своего апогея. Его императорскому величеству придётся решать, выбирать чью-то сторону, желает он того или нет… либо, подобно правителям Эргерштернского королевства, прийти к идее абсолютной монархии.

– Предлагаете мне роль шептуньи Заката? – спрашиваю напрямик. – Кто, как не суженая и в дальнейшем супруга императора, сумеет наилучшим образом донести до государя все тонкости закатных интересов, а то и подтолкнуть в нужном направлении?

– Предлагаю вам пищу для размышлений, – отвечает Бенни с истинно придворной уклончивостью. – Наше положение, как адептов Заката, так и скрывающихся, с каждым годом становится всё сложнее. Мы движемся по пути южных стран, на которые так любит оглядываться фрайн Элиас и ему подобные, не замечая в слепом своём упрямстве, что дорога эта ведёт нас назад, к кострам, а не вперёд, к лучшему пониманию и принятию сил, дающихся не всем. Произошедшее с фрайнэ Асфоделией и той служанкой печальное тому подтверждение. Но вы не фрайн Элиас, не суть важно который из них, вы не слепы. И Его императорское величество не так слепы, как пытается представить в стремлении сохранить нейтралитет… иначе его окружали бы совсем другие фрайны. В конце концов, вы сами – одна из грандиознейших реформ первопрестольного древа, та, кого, казалось бы, здесь и быть не должно. Как и вашей дочери, впрочем. И если вы печётесь о её будущем и благополучии не только как принцессы из императорского дома, чей долг выйти в срок замуж за выгодного её отцу и стране фрайна, но и как одарённой, в чьей крови спрятана сила, подобная вашей, то вы подумаете над сказанным мной. Фрайнэ Астра.

Магистр отступает от меня, кланяется коротко. Поворачивает было к двери, но замирает, смотрит на меня искоса.

– К сожалению, после визита вашей дамы и фрайна Рейни Ане с супругом всё же пришлось покинуть город.

– Вы по-прежнему намерены использовать её против Мадалин?

– Если потребуется, – лицо Бенни бесстрастно, взгляд спокоен, невозмутим. – Поэтому и рисковать её безопасностью я не собираюсь. Подобный шанс предоставляется не часто, чтобы столь беспечно его отбрасывать. Если фрайну Рейни вдруг понадобится свидетель, пусть обращается… но он мальчик сообразительный, сам догадается, что к чему. Уверен, фрайнэ Астра, нам ещё случится побеседовать позднее. Доброго дня.

И магистр степенно удаляется.

* * *

Я едина в трёх лицах, полукровка, скрывающаяся и тайный артефактор, и я понимаю, о чём магистр Бенни толковал мне столь настойчиво. В речах его есть изрядная доля истины, пусть о том и редко говорят во всеуслышание, нечасто задумываются и едва ли предпринимают хоть что-то для исправления ситуации. Я знаю, что к моменту, когда в крови Миреллы проснётся моё наследие, всё станет хуже, чем сейчас, всё переменится не в лучшую сторону. Даже если старший фрайн Элиас и впрямь не намерен искоренять семена ядовитых растений из сада Империи на деле, а не на высокопарных словах на собраниях Совета, то это вовсе не означает, что опрометчивые его заявления не спровоцируют волны насилия по отношению к смескам и нелюдям. Никто не поклянётся, что яд дурных мыслей не начнёт отравлять разум людей почище харасанской заразы. Никто не пообещает, что больше никогда не вспыхнут костры, не будет преследований, доносов, нападений – и почти наверняка на тех, кто слабее, кто не сможет защититься. В юности мне не приходилось прятать свои силы, я мало чего боялась тогда. Завери жили слишком уединённо, чтобы была нужда таиться от немногочисленных окружающих, не обращавших особого внимания на дар господской дочки. Мирелле же придётся скрывать силы с первой минуты их пробуждения и до конца дней своих, придётся юлить и изворачиваться, лгать, притворяться и прятаться по углам. Моя девочка всегда будет на виду, к ней всегда будут прикованы сотни чужих взглядов, следящих пристально за каждым поступком, каждым движением, каждым словом первенца императора, ей будет во стократ труднее, нежели мне сейчас. И если станет известно, что дочь государя скрывающаяся… или, хуже того, смесок, порождение яда Хар-Асана… то помилуйте нас, Благодатные.

Я слишком хорошо осознаю риски, неумолимой тенью преследующие Миреллу, но и принять безоговорочно сторону Бенни и Заката не готова. У ордена свои интересы, и я для него прежде всего тот самый редкий шанс, который не стоит отбрасывать со столь пренебрежительной беспечностью. Я им нужна, я ценное вложение в будущее и при правильном употреблении я окуплюсь сторицей, так отчего бы не закрыть глаза на незаконную силу суженой императора? При нынешнем раскладе закатники простят мне что угодно, даже если прознают подробности истинного моего происхождения, поэтому отчасти я в безопасности, зыбкой, неверной, что первое весеннее тепло. Но теперь я и уязвима пуще прежнего и Мирелла вместе со мною. Бенни понимает прекрасно, к чему апеллировать в беседе со мною, дабы достичь наилучшего результата, он не зря занимает свою должность, однако возможно и обратное движение, попытка угроз, а не вежливых увещеваний. Да и закатники очевидно преувеличивают моё влияние на Стефана. Он может выслушать меня, может решить, что в словах моих есть своя правда, может не отвергать моего мнения по тому или иному поводу, может пойти навстречу, если сочтёт это разумным и не противоречащим его мнению и обстоятельствам, но он не станет выполнять покорно всё, о чём я ни попрошу, не станет поступать так, как я велю. Я и впрямь могу нашептать ему о чём-то, да хоть о снеге посреди лета, однако сказанное мною не означает, что Стефан тут же отправится менять одежду на зимнюю.

Я укрываюсь в кабинете, где в одиночестве, среди обстановки, кажущейся более привычной, аскетичной, нежели роскошь остальных комнат, пытаюсь трезво, здраво взвесить предложение Бенни. Это именно предложение, желание заключить союз, соединённое с осторожным, аккуратным прощупыванием курса будущей императрицы. Как и говорил Блейк, Мирелла, официально признанная своим царственным отцом, в одночасье сократила мой путь от брачного венчания в храме до принятия венца императрицы. Теперь два этих статуса разделяют не неизвестное количество месяцев, а порою и лет, требующихся для зачатия, проявления признаков беременности, вынашивания и рождения первенца государя, но лишь несколько дней, необходимых для последних приготовлений к коронации. Я не буду супругой государя, которая может примет венец, – а может, и нет, – я сразу стану императрицей и стремительность моего взлёта ныне осознают все, даже те, кто ещё недавно видел во мне фигуру невысокого номинала. Так уж случилось, что закатникам первым представилась возможность предложить союз женщине, что вскоре встанет подле своего венценосного мужа не только в качестве супруги.

Закат и Бенни не ждут моего ответа сию минуту, у меня есть время на размышления, но кто бы знал, сколь тяжела сама необходимость думать над предложением, от которого зависят слишком многие. Я то сажусь за стол, то встаю и начинаю кружить по кабинету, то надолго замираю подле окна, глядя невидяще на заснеженный дворик. Подобно телу, мысли тоже то мечутся в беспокойном хаосе, то, словно наткнувшись на преграду, застывают на одном месте. Оттого шум и суета, внезапно возникшие во внутреннем покое, где собрались мои дамы, не сразу привлекают моё внимание. Я слышу женские голоса, звучащие громче обычного, и возражающий им мужской, затем приближающиеся шаги и осторожный стук в дверь. Я иду к створке скорее по старой привычке, чем из действительной на то необходимости, – во дворце в дверь стучат нечасто, а уж самолично открывают и подавно. У каждого высокопоставленного фрайна есть стража, слуги, а иногда и своя свита, открывающие двери и объявляющие посетителей.

– Стефан? – удивляюсь, увидев его по другую сторону порога.

За спиной мужчины застыла Шеритта, поглядывающая встревоженно поверх плеча кузена на меня. Убедившись, что всё в порядке, она отступает, возвращается к креслам, занятым остальными фрайнэ. Дамы вышивают и только у Илзе, сидящей немного поодаль, в руках не иголка, но раскрытая книга. Фрайн Рейни, очевидно, сопровождавший императора, замирает подле кресла, где сидит его суженая, склоняется к Лаверне, притворяясь, будто всецело увлечён изучением цветов на белом полотне, однако украдкой бросает исподлобья взгляд на Илзе. Брендетта с детской обидой смотрит на Блейка, резко втыкает иголку в ткань и сразу ойкает, попав по собственному пальцу. Фрайнэ Бромли укоризненно качает головой, Блейк же удостаивает девушку мимолётным равнодушным вниманием и вновь отворачивается к Лаверне.

И так, чтобы видеть Илзе.

– У тебя всё хорошо? – спрашивает Стефан напряжённо, и я отвлекаюсь от сценки, разыгрывающейся в моих покоях.

– Да, – я распахиваю створку шире, пропускаю его внутрь. Нет нужды вести беседы на пороге, да ещё и при всех.

Стефан заходит, настороженно осматривает кабинет, точно надеется обнаружить в этих стенах кого-то чужого, и оборачивается ко мне.

– Мне сообщили, что твоей аудиенции добивался магистр Бенни из ордена Заката, – произносит он требовательно. – И что ты приняла его, хотя могла отказать. Пока ты суженая императора, не жена, и не обязана принимать каких бы то ни было просителей.