Сумка Гайдара

Часть II. ГДЕ СУМКА?

В первых числах июня 1944 года от массивного серого здания на улице «Правды» в Москве, где находится редакция «Комсомолки», взял с места «виллис». Крылья его были залатаны. Верх — самодельный фанерный. В кабине находились двое: сержант-шофер и офицер с погонами капитана. С короткими остановками «виллис» мчался на недавно освобожденную Украину. Когда машину останавливали военные патрули, офицер протягивал вчетверо сложенный мандат на плотной бумаге:

Редакция газеты «Комсомольская правда»

4 июня 1944 года

Удостоверение (секретное)

Редколлегией газеты «Комсомольская правда» на военного корреспондента капитана А. Ф. Башкирова возложены розыски могилы погибшего партизана, писателя Аркадия Петровича Гайдара, похороненного в Полтавской области, близ города Канева; ему поручено также с помощью местных организаций привести в порядок могилу писателя, поставить обелиск и организовать гражданскую панихиду.

Просьба ко всем военным, советским, партийным и комсомольским организациям Украины и организациям Союза писателей Украины оказывать тов. Башкирову содействие в выполнении возложенных на него обязанностей.

Секретный мандат капитана Башкирова был отпечатан на таком же бланке и скреплен той же подписью и печатью, что и удостоверение Гайдара, с которым он уехал на фронт в июле 1941 года.

В Каневе «виллис» пересек по понтонному мосту Днепр, взметая песок всеми четырьмя колесами, добуксовал до Леплявы и остановился на маленькой площади возле сельского Совета.

Но в сельсовете в этот час никого не было. На дверях темнел тяжелый замок. Капитан спросил пожилую женщину в мужском пиджаке, которая проходила мимо:

— Вы не скажете, где похоронен писатель Гайдар?

Женщина пожала плечами.

— Могил тут много. Он через Днепр переплывал или в госпитале умер? Кто в госпитале, тех подальше хоронили.

— Он был партизан. Погиб в сорок первом.

— Так бы и сказали. У нас тут похоронен всего один партизан. Его могила — возле железницы. То есть возле железной дороги. Только туда не ходят. Можно подорваться. Немцы везде насовали мины.

— А знал этого партизана кто-нибудь в селе?

— Если кто и знал, то молчали. Зайдите к Фене Степанец. Тут по дороге. Я вас проведу.

Женщина издали показала хату, палисадник с двумя грушами. Аккуратное крыльцо. Соломенная крыша. Больше дом не был примечателен ничем.

Башкиров постучал. Ему открыла молодая женщина в белом платке.

— Можно у вас переночевать? — спросил капитан.

— Вам будет у нас неудобно — четверо детей.

— А я люблю, когда много детей, — весело ответил капитан.

Обстановка в избе была бедная. На капитана сразу уставилось четверо ребят: два мальчика постарше и две совсем еще маленькие девочки. Башкиров назвал себя.

Хозяйка сдержанно ответила:

— Феня.

Она полила на руки капитану и шоферу, приготовила ужин: теплая картошка из чугуна, глечик молока, два сиротливых кусочка хлеба на тарелке.

Башкиров подал знак. Водитель принес из машины мешок, и капитан выложил на стол две банки свиной тушенки, запарафиненную коробку яичного порошка, буханку серого хлеба и пакетик пиленого сахара.

При виде сахара оживились дети, которые сидели в сторонке. Башкиров поднялся, подошел к каждому с пакетиком, ребята вежливо взяли по куску. Разговаривать стало легче.

За ужином капитан спросил:

— Феня, а бывали у вас в сорок первом году партизаны?..

Хозяйка побледнела, поперхнулась картошкой. В ее расширенных зрачках капитан увидел страх.

— Почему вы испугались? — смущенно спросил он. — Вот мои документы. — Он протянул свой мандат и офицерское удостоверение.

Внимательно прочитав оба документа, Феня успокоилась и объяснила:

— Неделю назад, в Сушках, недалеко отсюда, в хату вошел военный, тоже попросил рассказать, как в сорок первом помогали партизанам. А потом вынул два револьвера и застрелил хозяина... Военный был переодетым полицаем.

Феня успокоилась и коротко рассказала, что муж ее был партизаном. Несколько раз приходил домой из леса вместе с Гайдаром. Мужа потом схватили и расстреляли фашисты.

— Коля и Витя хорошо помнят Гайдара, — закончила она.

Башкиров повернулся к мальчикам.

— Веселый был, — улыбнулся Витя.

А Коля добавил:

— Дядя Аркадий давал нам поручения.

Капитан понял, что ему повезло.

Помощником Башкирова стал бойкий Витя. Рано утром он повел капитана к насыпи, возле которой был похоронен Гайдар.

Башкиров по дороге вспомнил вчерашнее предостережение насчет мин.

— Не бойтесь, — успокоил Витя. — Это в лесу корова подорвалась. А возле могилы еще никто не подорвался.

За насыпью, неподалеку от будки путевого обходчика, Башкиров увидел прибитый ветром и дождями поросший травой беспризорный холмик.

«До моего посещения, — писал через несколько дней

капитан Башкиров, — могила Аркадия Петровича Гайдара... ничем не выделялась и не было на ней ни столбика, ни дощечки с указанием имени погибшего. Но колхозники села Леплява знали, что здесь похоронен погибший в бою с немецкими захватчиками партизан-писатель Гайдар.

Однако запущенность могилы объясняется тем, что окрестности села еще не разминированы...»

Башкиров сорвал несколько одуванчиков и положил их на холмик.

С окраины села Витя отвел капитана в центр, в сельсовет. Его председатель, Тарас Федорович Бутенко, обрадовался появлению Башкирова. Бутенко сам был в партизанском отряде, помнил Гайдара.

— Да, — подтвердил он, — возле будки обходчика похоронен Аркадий Петрович. Но раз вы приехали и у вас такой мандат, давайте перенесем могилу Гайдара прямо под окна сельрады...

— Полномочий на перенос праха у меня нет, — сдержанно ответил Башкиров. — Лучше помогите привести могилу в порядок.

Бутенко распорядился вызвать плотников, заказал им «памятный знак» и стал рассказывать о Гайдаре.

Капитан вынул из планшета блокнот, начал записывать. И тут в воспоминаниях Бутенко мелькнула важная подробность.

«Гайдар, — отмечал позднее в отчете Башкиров, — вел дневник партизанского отряда, создал несколько лирических произведений в форме писем к сыну, жене, читал их партизанам».

«Дневник и свои произведения, — продолжал Башкиров, — автор всегда носил с собой, и они попали в руки к немцам». И в другом месте, рассказывая о гибели Аркадия Петровича, капитан отметил: «Немцы тут же сняли с погибшего партизана его орден, верхнее обмундирование, забрали тетрадки, блокноты» (разрядка моя. — Б. К ).

Это было первое и последнее упоминание о пропавших бумагах Гайдара в документах военных лет.

Отчет Алексея Филипповича Башкирова был опубликован в 1951 году. А осенью 1963-го Константин Федотович Пискунов, директор издательства «Детская литература», а в прошлом — редактор и друг Аркадия Петровича, подарил мне машинописную копию отчета и два снимка, сделанные Башкировым.

На одном был изображен могильный холмик, каким его впервые увидел Алексей Филиппович. На другом — уже приведенная в порядок могила с надписью на простой сосновой доске:

А. П. Г А Й Д А Р

Писатель и пулеметчик партизанского отряда

Погиб в октябре 1941 г.

Над словом «октябрь» кто-то поставил число: «26».

Дома я подолгу рассматривал снимки, перечитывал листки отчета, пока однажды не пришла простая мысль: да ведь Башкиров, газетчик и специальный корреспондент, должен был напечатать в «Комсомолке» статью!..

Я тут же вынул из ящика стола папку с библиографией — то есть списком статей и воспоминаний о Гайдаре. В длинном перечне авторов фамилия «Башкиров» не значилась...

«Ничего, — успокоил я себя. — Мне ведь тоже не сразу пришло на ум, что на страницах «Комсомолки» военной поры затерялась его статья».

С трудом дождался рассвета. В газетный зал Исторической библиотеки пришел самым первым. Сотрудница в синем халате принесла тяжелую подшивку за 1944 год.

Я подсчитал: Башкиров выехал из Москвы в Лепляву примерно 5 июня. Четыре дня на дорогу в один конец. Столько же на обратный путь. Дней десять заняло расследование. Дня два — составление отчета. Еще три на то, чтобы превратить отчет в очерк. Итого двадцать три дня. Пусть двадцать пять. Значит, не позднее первых чисел июля очерк капитана Башкирова должен был появиться на полосе.

Я начал нетерпеливо листать газетные страницы, ожидая увидеть большую статью с портретом. Скорей всего, на второй полосе. Ведь Гайдар был не просто пулеметчик и партизан, не просто известный писатель и кинодраматург, но еще и военный корреспондент «Комсомольской правды».

Больше того, статья Башкирова должна была вызвать поток читательских писем. Возможно, некоторые из них позднее тоже были напечатаны.

...Очерк Евгения Воробьева «Человек выходит из леса» — о белорусских партизанах.

...«О чем рассказывают стены» — десятки надписей на штукатурке немецкого застенка.

Стихи Михаила Матусовского «Надписи, взывающие к мести».

Указ о награждении полковника Александра Покрышкина третьей медалью «Золотая Звезда». Его портрет и статья — «Лучший летчик СССР».

И вдруг: «Он смертью утвердил бессмертие!»

Вторая полоса, как я и предполагал. Небольшой портрет. Печать плохая. Изображение смазано. Похудевшее лицо. Гимнастерка с пустыми петлицами. Выглядит очень молодым. На фотографиях после ретуши это случается. Снимок неизвестный. Машинально подумалось: «Нужно разыскать негатив».

Подавив волнение, начал читать статью — она была посвящена подвигу связиста...

Внимательно просмотрев подшивку за все второе полугодие 1944 года, я не обнаружил даже заметки в двадцать строк. Да что заметки — не было даже традиционной траурной рамки: «Редакция с глубоким прискорбием извещает, что при исполнении служебных обязанностей погиб военный корреспондент газеты, писатель-орденоносец...»

Проверил по числам — комплект полный. Тогда я начал листать подшивку снова. Я хотел знать: напечатал ли что-нибудь Башкиров после своей поездки в Лепляву?..

18 июля. Корреспонденция «За Собеж». Подпись: «А. Башкиров. Действующая армия. По телеграфу».

22 июля. Репортаж «Город взят на рассвете».

9 августа. Очерк «Один летный день» — о летчиках-штурмовиках. «Второй Прибалтийский фронт. По телеграфу».

С каждой новой корреспонденцией Башкиров удалялся от Москвы. Я понимал: нужны материалы о летчиках, саперах, пехотинцах. Но почему Башкиров не напечатал хотя бы сто строк о подвиге писателя и журналиста? Не доехав до Москвы, получил новое задание? Но если Алексей Филиппович нашел способ переслать в Москву свой отчет, он имел возможность переправить и статью.

Больше того, отчет Башкирова изложен строго, мужественно, лаконично. Документ волнует до сих пор. Чтобы опытной рукой превратить его в репортаж, требовался от силы час. В редакции это мог сделать любой сотрудник.

Я начинал склоняться к мысли, что ни работники редакции, ни Башкиров не были повинны в этом молчании.

Тогда кто?..

В маленьком читальном зале уже не оставалось свободных мест. Я сидел у открытого окна, в которое врывался ветер. И страницы распахнутой подшивки вздрагивали, как живые. Листы были из плохой, толстой бумаги. Они пожелтели, сделались ломкими. Поврежденные страницы кто-то заботливо склеил прозрачной пленкой.

Для меня становилось все очевиднее, что в молчании этих полос по поводу гибели писателя заключена какая-то тайна.

Что за тайна?.. Этого я не знал. И не представлял, с какой стороны к ней подступиться.

«Хорошо, — сказал я сам себе, — предположим, что сейчас — сорок четвертый. Я — сотрудник «Комсомолки». Передо мной отчет Башкирова. А Гайдар был моим товарищем. Но редактор, допустим, заявил, что статью о гибели Гайдара он печатать не станет. В этом деле для него много неясного. Он не намерен спешить. Нашел бы я способ, не помещая некролога, сказать с газетной полосы, что Гайдар погиб?»

И я начал перелистывать подшивку в третий раз. Теперь я искал статьи с будничными, спокойными заголовками. Я понимал, что в нарисованной моим воображением ситуации сведения о трагической судьбе Аркадия Петровича не могли лежать на поверхности. Их следовало терпеливо искать.

И я остановился на литературно-критическом обзоре, который поначалу пропустил.

Обзор был помещен 30 июня (машинально прикинул: «Башкиров уже успел вернуться из Леплявы»). И назывался так: «Ребята ждут нового Тимура». Подпись: «К. Андреев». Кирилл Андреев — критик, беллетрист, исследователь литературы для детей и юношества. Он был хорошо знаком с Аркадием Петровичем.

Я пробежал глазами первый абзац. И озноб прошел по телу:

«С момента выхода в свет повести о Тимуре, — говорилось в статье, — прошло несколько лет. Вчерашние дети с оружием в руках вышли на дороги войны. Но Аркадий Гайдар никогда уж не расскажет о Тимуре, ставшем взрослым. Воин в жизни и в литературе, он умер на посту».

Я уже не сомневался: ради этой единственной фразы был написан весь обзор.

Передо мной лежало первое печатное сообщение о гибели Гайдара. Это был некролог. И хотя я ожидал, что сообщение будет зашифровано, я ощутил душевную боль от того, как оно было составлено и подано.

Когда каждая статья «Комсомолки» прославляла подвиг, героизм, самоотверженность, о Гайдаре, который погиб в поединке с фашистами, было сказано, что он «умер на посту». До войны так писали о людях, которых разрыв сердца настигал в служебном кабинете.

Знала ли редакция, что Аркадий Петрович погиб в бою? Да. Осведомленность проступала в нарочито затуманенной фразе: «Воин в жизни и в литературе». Но при этом газета ни словом не упоминала, что Гайдар пал на войне, в партизанском отряде.

Почему?

Я сдал подшивку и вышел на улицу Богдана Хмельницкого. Проходя мимо Центрального Комитета комсомола, я посмотрел на зеркальные стекла подъездов. Сюда много раз наведывался Аркадий Петрович. Здесь он добился разрешения поехать на фронт корреспондентом «Комсомольской правды». И, вспомнив статью, снова спросил себя: «Почему?» Усомнились, что Аркадий Петрович погиб достойно? Но слова о том, что он умер «на посту», служили признанием его мужества и верности долгу.

«А что, если летом сорок четвертого обстоятельства гибели Гайдара было решено засекретить? — задал я себе вопрос и тут же ответил: — Чушь!»

Я шел по Сретенке. Ехать в автобусе у меня не было желания.

Что могло быть секретного в том, что на окраине села Леплява погиб хороший, отважный человек, по роду основных своих занятий — писатель?

Наоборот, известие о том, что гитлеровцы убили Гайдара, породило бы в его читателях волну ненависти к врагу. Тысячи оккупантов поплатились бы жизнью, огромное количество немецкой военной техники было бы уничтожено — «За Гайдара!». Понимали это в редакции «Комсомолки»? Видимо, понимали. Тогда в чем же дело?

Я отвлекся на минуту от размышлений, чтобы перейти Колхозную площадь, где при зеленом свете, словно бешеные, срываются с места полчища машин. И на углу проспекта Мира, возле магазина подписных изданий, снова спросил себя: «А не было ли в обстоятельствах гибели Гайдара такого, чем бы могла воспользоваться гитлеровская пропаганда? Ведь одно дело — если человек погибает в окопе среди своих...»

И я остановился от внезапной догадки посреди тротуара.

«Было обстоятельство, — с болью признался я. — Было. Сумка. Тетради. Блокноты. Записи на отдельных листках. Но с другой стороны — чем уж гитлеровцы могли там поживиться? Секретных бумаг в сумке не было. Эпизоды обороны Киева? Марш-бросок от Семеновского леса к Лепляве? Перечень боевых операций партизанского отряда? Все это не представляло большого интереса для противника. Кроме того, многие записи Аркадия Петровича были зашифрованы... И потом, какое все это могло иметь значение в 1944 году?..»

Я с облегчением перевел дух. И вдруг: «Удостоверения! Вместе с сумкой убийцы забрали членский билет Союза писателей СССР и удостоверение «Комсомольской правды» с фотографиями и личной подписью!»

Вот когда мне многое стало понятным...