Ну, то есть, это я потом уже сообразил, что у меня второй аспект включился. Сначала-то я подумал, что в нас ударила ракета и я умер.
Мир затопила испепеляющая все белизна. Такая яркая, такая ослепительная и такая насыщенная, какой ни в одной рекламе «тайда» не увидишь. Окружающий мир исчез, он перестал существовать в этой белизне, я потерял точку отсчета, и точку опоры, и само чувство времени. Казалось, что прошла целая вечность, пока я висел в этой белой пустоте, хотя на самом деле миновало всего несколько секунд.
А потом в нас действительно ударила ракета.
На самом деле, нет.
Гарри Борден, специалист по уничтожению людей разными способами, о части которых ни вы, ни я даже не подозреваем, объяснил мне, что если бы ракета в нас таки попала, то мы бы превратились в розовые облака пара, которые очень быстро бы испарились под воздействием агрессивной внешней среды.
Мне все-таки удалось чуть-чуть отклонить ракету и она упала на землю за пределами принадлежавшего Виталику земельного участка.
Этим хорошие новости исчерпывались.
А плохая новость была в том, что ракета все-таки взорвалась.
Дальнейшее я помню урывками. Помню, как я лежал на земле, и у меня болело абсолютно все, словно меня сбил грузовик, а по тому, что осталось, проехал асфальтоукладчик, а потом промаршировала рота солдат.
Помню, как я пытался встать хотя бы на четвереньки и видел, как шатающийся Гарри Борден с залитым кровью лицом бредет к «Патриоту» Виталика и открывает его багажник.
Помню, как он отбросил в сторону дробовик (интересно а сколько всего у Виталика дробовиков?) и достал из багажника одноразовый гранатомет. Помню, что подозрения, будто Виталик ограбил какой-то военный склад, окончтаельно превратились в уверенность.
Помню, как Борден взвалил гранатомет на плечо и направил его в сторону вертолета, разворачивающегося для второго захода.
Помню второй взрыв, уже в воздухе, и вой захлебывающегося двигателя вертолета, который падал куда-то в лес, за пределы видимости.
Помню, как Гарри тащил меня к машине и помогал усесться на переднее сиденье. Помню, с каким трудом он затащил на заднее сиденье бесчувственное тело Виталика.
Помню, как мы куда-то ехали, как бросили машину, как Гарри спрашивал, могу ли я идти сам.
Помню, как шел по ночному лесу, то и дело спотыкаясь и падая, и как хрипел и ругался Гарри, шедший сзади и тащивший на себе Виталика.
А потом уже ничего не помню.
Когда я пришел в себя, было уже светло. Я лежал на спине, мне было холодно, во рту пересохло и в то же время там ощущался солоноватый привкус крови. Тело все еще болело, но уже терпимо. Словно из вышеприведенного уравнения выбросили асфальтоукладчик, оставив только грузовик и роту солдат.
Я поворочал головой и обнаружил, что Гарри и Виталик валяются рядом и оба выглядят, как покойники. До Гарри было проще дотянуться, поэтому я ткнул рукой ему в бок.
Борден выругался по-английски.
Значит, таки жив.
Я огляделся по сторонам. Мы лежали на дне оврага, а где-то над нами шелестели своими кронами деревья.
Как всякий современный человек, в первую очередь я полез в карман за мобильником, чтобы уточнить, который час, но мобильник событий сегодняшней ночи не пережил. Экран оказался разбит вдребезги, а сам телефон отказывался включаться, не работая даже, как часы.
Я отшвырнул его в сторону.
— Примерно восемь утра, — сказал Гарри.
— Давно мы тут?
— Несколько часов.
— Я ничего не помню, — сказал я.
— Это нормально, — заверил он. — У тебя контузия.
— У меня повышенная регенерация, — сказал я. — Все уже должно было зажить.
— Я бы пожал плечами, но слишком устал для этого, — сказал Гарри. — Посмотри, что с нашим другом.
Я посмотрел.
С нашим другом все было плохо. Кто-то, скорее всего, Гарри, потому что я этого не делал, а больше тут никого и не было, перевязал ему раны, используя бинты из автомобильной аптечки, но повязки сбились и из-под них сочилась кровь. Виталик был бледен, дышал прерывисто и неглубоко.
Я приготовился включить суперменское зрение, задействовать скилы и поставить Виталика на ноги, как поставил на ноги в Индии самого Гарри, но у меня ничего не получилось.
Скиллы не работали. Зрение отказывалось переключаться в форсированный режим.
Я попробовал еще, и еще, и еще.
И ничего.
— У меня не работают скиллы, — сообщил я Гарри.
— Это очень плохо, — сказал он. — Без медицинской помощи он долго не протянет.
— В больницу…
— Ага, — сказал Гарри. — Здравствуйте, доктор, мы сцепились со спецназом ФСБ, а потом сбили вертушку из гранатомета, а в нашего друга несколько раз попали из пистолета, а потом его посекло осколками ракеты, не могли бы вы что-нибудь сделать. И это я уж не говорю о том, что понятия не имею, где здесь ближайшая больница.
Только тут я заметил, что у Виталика действительно добавилось новых ран. Одна была в плече, и выглядела особенно плохо. Там как будто кусок мяса вырвали…
Я снова попробовал использовать скиллы, и снова безрезультатно. Как это водится, суперспособности подвели меня в самый неподходящий момент.
Гарри достал из кармана фляжку с водой, хлебнул, протянул мне. Вода была холодной и божественной на вкус. Я сделал пару глотков, смывая привкус крови, а потом попробовал влить хотя бы немного жидкости в Виталика.
Он поперхнулся, закашлялся и открыл глаза.
Меня он узнал сразу.
— Джокер, — сказал он. — Жив. Где мы?
— Не знаю. Где-то в лесу.
— А Борден?
— Я тут, рядом.
— Холодно, — сказал Виталик. — Руки не слушаются. Борден, у меня в кармане должна быть коробочка. Там шприц. Вколи мне.
Гарри аккуратно влез Виталику под куртку, извлек из внутреннего кармана небольшой металлический контейнер и с сомнением посмотрел на ее содержимое.
— Не думаю, что это будет полезно.
— Коли.
Гарри содрал со шприца колпачок и, вонзив иглу Виталику в руку, надавил на поршень. Содержимое очень быстро перекочевало в кровь майора Савельева, но лучше он выглядеть не стал.
— Что это? — спросил я.
— Какой-то боевой коктейль, — сказал Гарри.
— Типа того, — сказал Виталик куда более бодро, чем несколькими минутами раньше. — Значит, теперь слушайте и запоминайте, — он продиктовал нам несколько цифр. — Это номер телефона человека, который сделает вам новые документы. Но вопрос с вашими рожами, которые наверняка будут висеть у каждого пограничника на стене, вам придется решать самим. Человек надежный, скажите ему, что от меня. Теперь еще один номер, — он продиктовал. Я даже не старался запомнить, надеясь на память профессионального разведчика. — Это на самый крайний случай. Телефон моего начальника. Если совсем припрет, позвоните ему и сдавайтесь. Свободы не гарантирую, но бить, скорее всего, не станут.
Опершись на руки, Виталик сел и огляделся.
— Насколько мы далеко от моей дачи?
— Около сорока километров, — сказал Гарри.
— Это хорошо, — сказал Виталик. — Это, сука, замечательно, потому что нас наверняка ищут с собаками и не только. Машина где?
— Бросил километров пять назад, — сказал Гарри.
Это мы пять километров пешком отмахали? Не помню. Да как это вообще возможно по ночному лесу и в моем состоянии?
— Я вас тащил, — ответил Гарри на мой невысказанный, но очевидный вопрос. — Не сразу обоих, конечно. По очереди. И вам обоим явно следует похудеть.
Что-то я уже не уверен, кто в этой компании настоящий супермен.
— У меня есть около часа, — сказал Виталик. — А потом все станет очень, сука, печально. Поэтому я вам предлагаю валить отсюда к хренам, а я останусь здесь и буду наслаждаться общением с природой.
— Тебе нужна медицинская помощь, — сказал я.
— А также два миллиона долларов, холодный мартини, блондинку и вертолет, — сказал Виталик. — Кстати, что там с вертолетом?
— Сбил, — сказал Гарри.
— Как?
— У тебя гранатомет в багажнике лежал.
— Пригодился, значит, — сказал Виталик. — А кто тебе, собака английская, вообще разрешал в мой багажник лазить?
— Обстоятельства, — сказал Гарри.
— Силен, чертяка, — сказал Виталик. — Вертушку гранатометом усандалить — это тебе не мелочь по карманам тырить. С упреждением стрелял?
— Как учили, — сказал Гарри.
— Чему сейчас в Хогвартсе только не учат, — сказал Виталик. — Как мы вообще отбились?
— Чудом, — сказал Гарри. — Хватит трепаться, пошли.
— Далеко я за час уйду?
— Чем дальше уйдешь, тем меньше мне тебя тащить, — сказал Гарри.
— Будь профессионалом, Борден. Дай хоть помереть спокойно.
— Не сегодня, — сказал Гарри.
К сожалению, он ошибся.
Виталик продержался на ногах чуть больше часа. Гарри по-новой перебинтовал его раны, и мы пошли, шатаясь и поддерживая друг друга.
Но у организма Виталика осталось слишком мало ресурсов, и боевой коктейль, который вколол ему Гарри, сжигал последние прямо на глазах.
В принципе, нами двигало лишь упрямство и нежелание признать очевидное. Нам нужны были либо профессиональные медики, либо скиллы целителя, но ни того ни другого у нас не было и в обозримом будущем добраться до них мы не могли.
Это было тяжело физически и невыносимо морально, поэтому я старался не думать. Не думать вообще. Я просто шел, переставляя одну ногу за другой, по возможности поддерживал Виталика и смотрел исключительно перед собой.
Когда Виталик упал в третий раз и уже не смог подняться даже с нашей помощью, Гарри взвалил его на плечи и потащил. Под массивной фигурой майора СВР британского агента было практически не видно, ноги Виталика волочились по земле, но Гарри упрямо шел вперед.
Он был железный человек, и даже без всякого костюма, но через несколько часов силы кончились и у него.
Он аккуратно ссадил Виталика на землю, привалив спиной к стволу дерева, а сам рухнул рядом.
Мои скиллы не работали. Я проверял, не вернулись ли они, каждые пять минут, и каждый раз убеждался, что они не вернулись.
Может быть, они уже вообще не вернутся. То-то будет сюрприз для Дока… Пусть с контролерами класса «апокалипсис» разбирается кто-нибудь другой.
Гарри хлебнул воды, которую мы набрали в флягу в каком-то ручье, а остатки вылил Виталику на лицо.
— А я, сука, говорил, — сказал Виталик, приходя в сознание. — Надо было оставить меня там.
— Что уж теперь, — сказал Гарри.
— Был дураком, дураком и помрешь, — предрек ему Виталик. — Ладно, теперь слушайте сюда. Ты — неплохой чувак, Джокер, хотя и супермен, а я суперменов не люблю. И ты тоже неплохой чувак, Борден, хоть и англичанин, и к ним я тоже не очень. Но вы, типа, исключения. Приятно было иметь знакомство с вами обоими.
— Ты что, прощаешься, что ли? — спросил Гарри.
— Типа того, — сказал Виталик. — Не порть мне пафос, сука, момента.
Я попробовал еще раз. Безрезультатно.
— Сейчас, по правилам игры, я должен сказать что-нибудь мудрое, — продолжал Виталик. — Дать вам последнее напутствие, направить в нужную сторону. Но что-то ничего, сука, мудрого, в голову не приходит.
Мы хранили молчание.
— Обидно, сука, — сказал Виталик.
И умер.
Собственно говоря, я и знал-то его всего ничего.
Можно сказать, толком и не знал.
Он был разведчик, балагур и сквернослов. Мы несколько раз выпивали вместе, он несколько раз мне помог, а потом он умер по моей вине. Ведь если бы я вчера не попросил его о встрече, сейчас он был бы жив.
Думаю, эту вину я буду ощущать до конца своей жизни.
Последнее время люди вокруг меня умирали с неприятным постоянством, но смерть Виталика меня здорово подкосила. Это было настолько глупо, неуместно, несвоевременно…
Гарри ничего не говорил, и я был ему за это благодарен. Слова, любые слова были бы лишними.
Один нож был у Гарри, второй мы нашли на теле самого Виталика. Пользуясь ножами и, по большей части, руками, мы выкопали яму, достаточно глубокую, чтобы до тела не смогли добраться дикие животные и бродячие собаки, которых в Подмосковье водится преизрядное количество, осторожно спустили в нее тело Виталика и засыпали его землей.
Утрамбовали невысокий холмик. Вместо надгробия Гарри воткнул в землю свой нож, все равно у нас больше ничего с собой не было.
Когда мы закончили с этим, в лесу снова стемнело, а мы были измотаны до невозможности.
— Ночуем здесь, — сказал Гарри. — А утром попытаемся выбраться к людям.
Вместо ответа я сел на землю, обхватив руками колени.
Гарри растянулся на земле. Через пять минут он уже спал. Или делал вид, что спит, я не проверял.
Ко мне сон не шел. Я сидел на земле, думал о Виталике и о том, что сделал не так.
А не так я сделал примерно все.
Скорее всего, они прогнали запись с камер в аэропорту через программу для распознавания лиц, и компьютер безошибочно распознал мое. Я же был зарегистрированным некстом, моя рожа присутствовала во всех базах, и вряд ли они обновлялись так часто, чтобы меня успели удалить после того, как официально признали мертвым.
А когда они поняли, кого надо искать, остальное было делом техники. Суховея, как вы помните, они в сходной ситуации нашли достаточно быстро.
Ну ладно, слажал, но я в этих делах новичок, а о чем думал матерый профессионал Борден? И сам Виталик, если уж на то пошло? Недооценили эффективность работы коллег?
Но «Ауди» Виталика была тонирована, а я сидел сзади, возможно, как раз для того, чтобы не попадать в поле зрения дорожных камер. Так как же они нас нашли так быстро?
Сканеры? Или управление Н за время моего отсутствия научилось каким-то новым фокусам?
Возможно, я уже никогда этого не узнаю.
Утешало в этой ситуации одно. Сейчас я не был некстом, и никакой сканер не смог бы меня засечь. А значит, как минимум до утра мы в безопасности.
Миссия в Москве закончилась полным провалом. Мы не добыли девайс, засветились, подставили Виталика и похоронили его в лесу. Для полного «счастья» не хватало только, чтобы к утру Гарри умер от заражения крови или укуса какого-нибудь клеща. Тогда сразу можно будет звонить по второму телефону, только я его никогда в жизни не вспомню.
И самое обидное, что мы проиграли не какой-то очередной зловещей организации некстов, не мутной Лиге Равновесия с неубиваемым Доком во главе, не Ветру Джихада и его Сынам, не какому-нибудь чертовому Кракену или Эль Фуэго. Нас уделали простые хорошие парни при исполнении. Может быть, я даже знал кого-то из них по тем временам, когда трудился в Управлении, встречал в коридорах, сидел с ними на летучках или жил в одной казарме.
Кого-то из них мы наверняка убили.
Как говорил Виталик, это война, а на войне случаются жертвы. Пусть даже такие нелепые.
Мы подрались с теми, с кем нам следовало сотрудничать. И тут уже не важно, кто первый начал, если мы не способны договариваться друг с другом, как мы вообще можем противостоять внешним угрозам? Может быть, ну его к черту, это человечество? Не очень-то оно хочет, чтобы его спасали. Я, конечно, не ждал, что перед нами расстелят красную дорожку, но к такому уровню противодействия оказался не готов.
За этими невеселыми размышлениями я и сам не заметил, как заснул.
Утром я проснулся, ощущая холод и голод. Тело бил озноб и дико хотелось жрать, но этим, как ни странно, все неприятные ощущения и исчерпывались.
Синяки рассосались, ссадины сошли, царапины затянулись. Даже дикая усталость, еще вчера ломившая все мышцы, больше не чувствовалась. Я был голоден, зол, опустошен, пребывал в отчаянии, но физически чувствовал себя прекрасно.
Повышенная регенерация снова была со мной.
Как и все остальные скиллы.
От злости на эту жизненную несправедливость я телекинезом схватил булыжник, валявшийся на земле чуть поодаль, а зашвырнул его метров на двести в лес.
И чуть не зашиб поднявшегося с утра пораньше грибника.