Свет успеха, или Исповедь счастливой женщины

Родители во время ссор мало обращали внимания на детей, они стремились что-то доказать друг другу. Их в тот момент не волновало, какие страдания и потрясения переживают их маленькие девочки. Брат в это время молча исчезал из дому, забирал вещи и ночевал у бабушки, которая жила в другом районе города, предпочитая ни во что не вмешиваться.

Во время ссор мама, как всегда пьяная, постоянно кричала отцу:

– Ненавижу тебя! Что б ты сдох!

– Что ты сказала?! Повтори… Тварь! Убью! – кричал ей отец. И пускал в ход руки.

А я, дрожащая от страха за их жизнь, стараясь перекричать обоих взрослых, визжала что есть мочи:

– Мамуля! Папуля! Миленькие мои, родненькие мои! Умоляю! Не убивайте друг друга!!!

Своими детскими ручонками я пыталась разнять разъяренных взрослых, державших друг друга мертвой схваткой.

– Миленькие! Хотите, я встану перед вами на колени, только не деритесь!

Девочка-подросток всерьез опасалась, что любимые и самые близкие ей люди могут убить друг друга. Это был детский крик ужаса перед происходящим и полной беспомощностью что-либо изменить…

Влезая между ними, я всегда пыталась заслонить своим телом того или другого родителя, при этом очень часто попадая под кулаки матери или отца, но в накале своих разбирательств родные мне люди даже не замечали этого. На детский крик, который разносился по всему подъезду, всегда сбегались соседи и начинали разнимать родителей, а когда они, несмотря ни на что, не унимались, вызывали милицию.

Мне приходилось принимать на себя огонь ярости и ненависти любящих когда-то друг друга людей. Трудно было понять: почему зерно злости было посеяно и взросло с такой силой в их сердцах? Люди, которые столько лет прожили вместе, любившие друг друга, обвенчавшиеся перед алтарем, создавшие семью, дом полный радости и достатка, родившие на свет троих детей, в одночасье все разрушили. Эти два человека не нашли сил и желания сохранить то хорошее, что у них было, изменить к лучшему свою жизнь. И тем самым просто-напросто искалечили детские души, оставив в сердце каждого своего ребенка боль от разрушенного детства, страх перед жизнью и неспособность верить в людей и в себя. Это горькая правда, с которой я долго шла по жизни, не имея возможности доверять близким и самое главное – себе.

Соседи каждый раз жалели нас, потому что иногда мы с сестрой во время драк и разборок прятались в чужой квартире. Находились и такие, которые при виде меня или сестренки говорили вслед:

– Надо же такому случиться, такая была хорошая семья, мать спилась, отец загулял, а дети-то такие славные… Охо-хо-хо!

Повзрослев, я стала осознавать, сколько же в России искалеченных детских и взрослых судеб! Сколько израненных сердец, потерянных в жизни людей ждут моральной помощи и не дожидаются. И только личное желание, огромная сила воли, которая есть в каждом из нас, рано или поздно помогают сбросить груз прошлого и освободить свой ум от тяжелых воспоминаний и страха. Страх – это то, с чем жили наши родители, в свою очередь постоянно держа в этом страхе нас, детей, не давая нам возможности дышать свободно…

Вскоре этим кошмарным дням пришел конец. После очередного заседания суда родители разошлись. Папа ушел к другой женщине, у которой был ребенок.

Судились родители семнадцать раз. Делилось все: мебель, посуда, квартира, дачный участок и даже домашняя утварь. Самым чудовищным было то, что, когда все было разделено, стали делить детей.

Брат был совершеннолетним, и делить его по суду родители не могли. Сестра была маленькая, и по закону, автоматически, ей полагалось жить с мамой. А я, в возрасте десяти лет, должна была на суде принять решение, с кем хочу остаться.

До сих пор перед глазами это убогое, старое, бревенчатое, находящееся в аварийном состоянии здание суда. Дом был построен еще в 30-е годы, мрачный как снаружи, так и внутри: облезлая краска на стенах коридоров, прогнившие полы и закрытые решетками окна в судебных залах.

Хорошо помню этот день. Была зима, грязный, серого цвета снег, мороз и эта дорога в суд, идти по которой, казалось, я буду вечно. Я шла в суд одна, так как перед этим ночевала у своей тетки, живущей рядом. Было ощущение, что я иду по этой пустынной дороге в никуда. В свои десять лет мне предстояло принять решение, с кем из родителей я буду жить. Но что я могла поделать, если мое маленькое детское сердце очень любило и маму, и папу?! Как их можно было разделить в своей душе, принявшей на себя в столь раннем возрасте удар таких испытаний и предательства обоих родителей?

Помню темный, серый, холодный зал, наполненный соседями, какими-то незнакомыми мне людьми, которые пришли ради интереса посмотреть, как будут развиваться события. Вспоминаю своего отца, который перед судом был ко мне особенно внимателен и заботлив, уговаривая меня перейти жить к нему и его супруге. Папа был очень хорошо одет: в новом пальто, отглаженных брюках и кроличьей серой шапке. У него были новая семья и красавица жена. И судя по всему, отец был всем доволен и счастлив. Даже на этот суд он пришел вместе с новой супругой. Помню и маму, которая перед судом перестала пить и практически месяц была образцовой родительницей. Вкусные обеды, забота обо мне и «страшилки» на ночь о том, какая трудная будет у меня судьба, если я решусь жить с мачехой.

Мама тоже на суде выглядела хорошо. С прической, подтянутая и аккуратно одетая. Глядя на моих родителей, можно было подумать, что эти люди разводятся по недоразумению. И только мы, дети, знали, что стоит за всем этим. День развода родителей стал для меня самой первой личной человеческой трагедией. Я осознавала, что теряю и маму, и папу. Но я теряла нечто еще более ценное, то, что находилось в глубине моей души, – веру в людей.

Настало время, и меня пригласили пройти в центр зала суда, чтобы задать вопросы. Судья и еще несколько человек сидели за одним длинным столом. Я стояла посреди зала в стареньком драповом красном пальто, из которого давно выросла, в стоптанных, зашитых валенках, на голове – белая вязаная шапочка. Спрашивали о том, как жили мои родители, кто больше о нас заботился и т. д. Вопрос женщины судьи прозвучал дико:

– Светлана, кого ты больше любишь – маму или папу?

Я в недоумении долго не знала, что ответить, потом расплакалась и сказала:

– Тетенька судья, пожалуйста, помирите моих родителей. Они – лучшие родители на свете, я их очень, очень сильно люблю. Помирите их!

Я стояла посредине угрюмого серого зала и плакала.

– К сожалению, я не в силах этого сделать, девочка. Твои родители теперь живут в разных семьях, и нам предстоит решить, в какой семье будешь жить ты. С кем бы ты, Света, хотела жить? С мамой или папой?

В зале воцарилась звенящая тишина. Мое сердце от волнения готово было выскочить наружу.

Помню, как, всхлипывая, я посмотрела на папу, гордо сидящего в самом первом ряду, закинувшего ногу на ногу, вместе со своей новой женой, тетей Шурой. И на маму, которая низко опустила голову, пряди седых волос спадали ей на лоб, она теребила в руках старенькие варежки и тихонько всхлипывала.

Судья повторила вопрос более жестким голосом:

– С кем из родителей ты хотела бы жить, Светлана?

Я опять молчала.

– Тебе понятен вопрос, девочка? С кем?

Не помню, что со мной произошло в тот момент, но у меня началась истерика. Раздался мой громкий плач и крик на весь зал:

– С ними вместе хочу жить! Я не хочу отдавать папу и бросать маму! Я вас люблю! Вы слышите меня! Я их очень люблю! Слыы-шиии-те меня!

Я стояла посредине зала суда, закрыв лицо руками и безутешно рыдая. Люди, сидящие в помещении суда, зашептались. Мама стремительно поднялась, бросилась ко мне, обхватила меня руками и, гладя по голове, стала успокаивать:

– Доченька, кровиночка, прости меня… Христа ради… прости…

Она целовала меня своими сухими губами, вытирая мои горькие слезы шершавой ладонью. Мое худенькое детское тело тряслось и дрожало от страха и ужаса перед происходящим. Судились родители, а судьбу их дочери решали чужие люди. Через какое-то время огласили решение суда:

– Суд постановляет… Кайдаш Светлану, такого-то года рождения, прописанную там-то… оставить на воспитании и проживании с матерью Кайдаш Тамарой Вячеславовной.

Меня присудили маме, женщине, которая меня родила. Женщине, которая меня воспитывала и с которой я и так жила. Главную роль играл закон, а не человеческий фактор.

Хотя мне в то время было уже безразлично, с кем я буду жить. Я понимала, что по-настоящему не нужна им обоим. Каждый из них просто хотел доказать свою правоту.

После суда папа подошел ко мне и сказал:

– Что ж ты, доченька, так поступила? Ты отказалась жить со мной. Как это понимать? Ты еще пожелаешь об этом!

Он развернулся, взяв под руку свою новую супругу, и вышел из зала.

Эта ситуация еще много лет была мне непонятна. Да и можно ли в десять лет понять, что, если у взрослых рушатся личные отношения, они в агонии ненависти друг другу часто забывают маленьких человечков, ради которых и создаются семьи. Ведь в большинстве своем попросту идет торг. Нет сегодня такого лекарства, чтобы, повзрослев, мы смогли забыть все горести и страдания, доставшиеся нам в детстве. Кроме одного – прощения. Именно это прощение пришло ко мне осознанно через много лет, когда я пережила череду уже своих взрослых испытаний. Только после этого мне открылась дорога, ведущая к позитивному принятию мира и людей. Только после прощения я смогла попробовать жизнь на вкус, и она стала меняться в лучшую сторону, независимо от моего желания.

Папа жил в новой семье, но продолжал приходить в наш дом, и снова вспыхивали скандалы. Иногда он приносил гостинцы.

Встречаясь в очередной раз, родители вновь выясняли отношения, а у меня не было больше сил учить уроки, читать или чем-то заниматься. Когда вспыхивали ссоры и опять начиналась драка, я, не выдерживая больше такого кошмара, уводила сестренку к соседям, сама одевалась потеплее и уходила на улицу. Мне становилось безразлично, что будет дома с моими родителями.

Начиналось время глубокой душевной депрессии, и только улица становилась спасением от этого ужаса.

Шло время, и с каждым днем я все больше теряла интерес к жизни. Устав от криков и брани, понимая безысходность происходящего, я брела на остановку автобуса, садилась в него у промерзших окон и часами ездила по городу. До сих пор помню ту себя, девочку-подростка в стареньком красном драповом пальтишке и в стоптанных серых подшитых валенках, греющуюся у батареи в автобусе и мечтающую о тарелке горячего супа.

Помню холодный, продуваемый со всех сторон городской вокзал, ночь и себя, дрожащую от холода, сидевшую там часами, чтобы последним автобусом вернуться в дом, где меня никто не ждал.

Однажды поздно вечером на вокзале ко мне подошли милиционеры, спросив, что делает на вокзале в этот поздний час маленькая девочка. Я со слезами рассказала им о том, что дома дерутся родители, а я не хочу этого видеть. Один из них завел меня в комнату милиции, усадил за стол и напоил горячим чаем с булкой. Потом меня посадили в милицейскую машину и отвезли домой. Дома была мама, как всегда – навеселе, папа уже ушел. Увидев на пороге стражей порядка и меня, она даже не удивилась. Ее единственный вопрос был:

– Зачем привела милицию, идиотка? У нас дома все в порядке.

Милиционер, сопровождавший меня, посмотрел на маму и ничего не сказал. Он молча похлопал меня по плечу, глубоко вздохнул и вышел из квартиры.

Улица все чаще становилась моим спасением в любое время года. И как только родители начинали свои разборки, я уходила из дому.

Зимний вечер, крепкий морозец, снег обильно покрывает землю, в небе кружатся сверкающие от света в окнах большие снежные хлопья. Ледяной каток находился прямо посередине квартала плотно стоящих пятиэтажек. Он был огорожен деревянным забором, рядом находился один-единственный столб, с тускло горящей лампочкой. Часами до самой поздней ночи, совершенно одна, я каталась на коньках под окнами нашего дома. Я придумывала всевозможные пируэты и представляла себя чемпионкой на соревнованиях, мысленно исполняя себе под нос какую-нибудь незатейливую мелодию. И каталась, каталась, каталась…

Яркие промерзшие звезды мигали в черном зимнем небе, улыбалась луна; они были единственными моими зрителями, да и друзьями тоже. На улице в такой поздний час было очень тихо. В окнах гас свет, люди ложились спать… Замерзнув, я начинала дышать в свои старенькие обледеневшие шерстяные рукавички, согревая замерзшие ручонки. На улице наступала глубокая ночь, прохожих почти не было. Я ждала, когда потухнет свет в окнах нашей квартиры на четвертом этаже, – это было сигналом, что папа ушел, а мама и сестра легли спать. Только тогда я возвращалась домой. Наконец-то можно попить горячего чая с хлебом и самое главное – согреться. Я стаскивала с себя мокрую одежду, быстрее прижималась ногами к горячей чугунной батарее на кухне. Пальцы ног ломило, руки плохо слушались, но это были минуты покоя в доме, которым я могла спокойно наслаждаться, прежде чем лечь спать. В квартире стояла тишина. Громко тикал будильник в спальне мамы. Разбросанные вещи, битая посуда говорили о недавно закончившихся разборках родителей. Мама с сестрой спали, а папа возвращался в свою новую семью. Я была предоставлена самой себе.

Наступало новое утро, мы с сестрой спешили в школу, а мама со вздохами и всхлипываниями собиралась на работу, продолжая всячески ругать отца и посылая очередной раз в его адрес проклятия.

Я частенько приходила с невыученными уроками и с красными от недосыпания глазами. Садилась за парту – и иногда засыпала прямо во время урока. В школе мало кто знал, что происходит в нашей семье, я никому об этом не рассказывала и никогда никому не жаловалась.

Как ни странно, самыми лучшими моими друзьями были мальчишки из таких же неблагополучных семей. Они заходили за мной в школу, частенько провожали до дому. Таскали за мной портфель, сдавали за меня макулатуру и, если надо, могли встать на мою защиту. Мы часто собирались где-нибудь в школьных коридорах или во дворе и обсуждали последние новости школьной жизни. Это были самостоятельные мальчишки, не избалованные роскошью и вседозволенностью. Многие были просто предоставлены сами себе, так же как и я. Не знаю почему, но я всегда находила с ними общий язык, хотя в школе их считали отъявленными хулиганами. Было забавным и то, что если на уроке кто-либо из них садился за мою парту, то урок проходил без эксцессов с их стороны. И учителя иногда просили меня сесть с кем-либо из этих ребят, зная, что рядом со мной они будут вести себя смирно. Родители этих мальчиков были частыми гостями у классного руководителя. Сегодня многие из них находятся в местах не столь отдаленных, кто-то развернул бурную деятельность в бизнесе, а кто-то уехал жить за рубеж.

Но каким бы трудным ни было мое детство, в школе я всегда оставалась активисткой, что меня спасало и помогало выжить.

В первом классе меня заметили тренеры из спортивной школы гимнастики. И я занялась спортом. По несколько часов подряд тренировалась в спортзале, на центральном стадионе. Длительные изнурительные тренировки на стадионе «Металлург» давали мне возможность забывать на время свои горести и печали. В тринадцать лет я смогла сдать программу на звание кандидата в мастера спорта. Тренеры пророчили мне большое будущее в гимнастике, которому не суждено было сбыться. Да и родителей это вовсе не волновало.

Самостоятельно я выбирала какие-то кружки, бегала в библиотеку и часами сидела в читальном зале. Мне нравилось кататься на коньках и на лыжах, я приучила себя, просыпаясь рано утром, делать зарядку и только потом идти в школу.

Течет ручей, бежит ручей.

Его спросила я:

– Ты чей?

И отвечает мне ручей:

– Ничей… ничей… ничей…

Меня спросил ручей, бурля:

– Ты чья? Ты чья? Ты чья?

И я ответила грустя:

– Ничья… Ничья… Ничья…

Самостоятельность, которую я приобрела в детстве, в дальнейшем очень мне помогла и помогает до сих пор в жизни. Вольно или невольно мои родители дали мне возможность обрести жизненную силу. Обделяя меня своей любовью и заботой, они приучили меня к тому, что во всех ситуациях я рассчитываю только на себя.

Многие душевные травмы, полученные в детстве, отразились в дальнейшем и на взрослой жизни, наложили отпечаток на мой характер. Я долгие годы с разочарованием и с огромным страхом перед будущим смотрела на мир. Трудно было понять, что мир намного добрее, чем я думаю. К счастью, у меня нашлись силы и огромное желание простить близких людей. Душевные раны с годами я превратила в мудрость. Конечно, шла я к этому очень долго, и в этом мне помог мой бизнес в Компании. Творческий потенциал, проявившийся еще в детстве, на время ушел на задний план из-за жизненных неурядиц. Мне понадобилось немало усилий просто захотеть в один день сбросить с себя багаж прошлого, расправить плечи и с легкостью пойти по жизни. Что бы мне ни говорили, я чувствую: мы живем по особому сценарию, написанному в Высшей канцелярии для каждого человека задолго до его рождения. Поверьте: это сценарий счастливой жизни.