Свет успеха, или Исповедь счастливой женщины

Все мы родом из детства

Моя родина – это далекий уральский город Магнитогорск. Он стоит на самой границе между Европой и Азией, разделенный рекой Урал. Именно про Магнитогорск пишут, что его жители могут за несколько минут переехать из Европы в Азию. Это город с хорошо развитой металлургической промышленностью.

С раннего детства я помню небольшие горы, покрытые серой травой, крыши однообразных пятиэтажек и трубы, трубы, трубы мартеновских цехов и сталеплавильного производства большого металлургического комбината, одного из самых крупных в мире. Голубое небо редко бывало чистым, чаще всего оно разрисовано в лиловые, коричневые цвета от дыма и копоти. Багровый румянец облаков, смог и серость. Эти облака очень часто по ночам опускались на город, и тогда в квартирах и на улице воздух наполнялся приторным запахом сероводорода, дышать было тяжело, свежего воздуха не хватало.

Каждую зиму, как только выпадал белый искрящийся снег, мы, детвора, спешили на улицу. Весь город преображался, становился светлым и красивым. Повсюду ярко сверкали гирлянды и витрины магазинов. То тут, то там слышен был детский смех и радостные крики. Дети и взрослые катались с больших деревянных горок, валялись в снегу и лепили снеговиков с большими красными носами. Все спешили побарахтаться в снегу, так как через пару дней он становился серым и черным от пыли с комбината.

Магнитогорск, город моего детства и юности… Никто и никогда особенно не беспокоился о его жителях. Они по утрам идут на работу, садятся в переполненные трамваи и вечером возвращаются домой, уставшие, злые, с потухшими глазами. В городе постоянно озеленяли улицы и сажали цветы в маленьких скверах, в которых стоят старые, разваливающиеся фонтаны и сломанные скамейки. В самом центре города – единственный драматический театр, дворец культуры и несколько кинотеатров. Однообразные хрущевские пятиэтажки и девятиэтажные дома, детские площадки со сломанными качелями и пустыми песочницами. Единственным украшением города был старый район, построенный по проекту ленинградских архитекторов, – это Проспект металлургов. Точно такой же район, с такими же домами и улицей, есть в Питере, в районе Невского проспекта. Я любила этот город таким, каким он был…

Здесь я набиралась мудрости и опыта, радовалась и страдала, встречала и теряла близких мне людей. Этот город – родина моих предков, в нем формировался мой характер.

Мои родители – мама, Тамара Вячеславовна, отец, Николай Ефимович, – переехали жить на Урал в пятидесятых годах из Северного Казахстана. До этого они жили в Караганде, где поженились, там и родился мой старший брат. Любимцем в семье всегда был брат Вячеслав, он первенец, и ему достались вся любовь и забота родителей.

Воспитанию брата уделяли много времени и сил. Самая лучшая одежда, игрушки, в дальнейшем отдельная комната – все было для него.

Семья была шумной. Со старшим братом мы играли в игры, которые придумывала я, и каждый раз, когда он проигрывал, он обязательно устраивал ссоры. Все заканчивалось чаще всего потасовкой.

Я появилась на свет ранним морозным утром в начале февраля. Мама очень хотела, чтобы родилась девочка. Ее мечта сбылась. Единственной проблемой со мной было то, что я категорически отказывалась от материнской груди и сразу стала, как раньше говорили, «искусственницей» в питании.

Сначала мы жили в трехэтажном доме с большими коммунальными квартирами на несколько семей в старом уютном городском районе. Квартира была на трех хозяев и находилась на первом этаже. Под окнами с утра до вечера громыхал трамвай, ездили машины, небольшие передышки наступали ночью. Грохот от железных колес был таким сильным, что каждый раз, когда проезжал трамвай, в квартире дребезжала посуда и тряслась мебель.

Семья занимала одну маленькую комнату с высокими потолками и аккуратно побеленными стенами. Все подоконники были заставлены любимыми мамиными цветами и детскими игрушками. Вдоль стены стояла большая двуспальная железная кровать с витиеватыми дужками, покрашенными белой краской, – на ней спали родители.

Мама по утрам взбивала перину, застилала кровать желтым покрывалом, а на возвышение помещала большие подушки. Сверху подушек набрасывалась накидка из белого накрахмаленного тюля. Это было веяние того времени. И боже упаси нам, детям, задеть и уронить эти подушки. Как тогда было модно, на стене висел ковер с нарисованными на нем озером и плавающими лебедями. Рядом были кровать брата и маленький черный, обитый дерматином диванчик, на котором спала я. Для красоты на спинке дивана висели вышитые салфетки с розами и сердечками. Их вышивала мама. Каждый раз, когда я поворачивалась во сне, диван сердито скрипел. Старые жесткие пружины упирались мне в бок и причиняли боль. Изучив свой диванчик, я находила такое место на нем, чтобы он не скрипел.

В комнате стояли круглый деревянный стол, застеленный зеленой бархатной скатертью с бахромой, старый темный шифоньер и несколько стульев. Было очень тесно: швейная машинка, какие-то полочки, этажерки с кружевными салфетками и всякая домашняя рухлядь, связки старых газет… В дальнем углу – большой старый бабушкин деревянный сундук. В нем мама хранила ненужные вещи и наши игрушки. Моим любимым занятием было играть на этом сундуке. Играя в магазин, мы с моей подружкой Ниночкой из соседней квартиры раскладывали на его крышке разные камешки, катушки ниток, цветные пуговицы, стеклышки и безделушки. Разложив товар лицом, начинали бойкую торговлю. Из простой бумаги мы рисовали денежки и торговались как взрослые.

Я чаще всего выкупала у Ниночки весь товар. После того как прилавок оставался пустым, она почему-то сильно обижалась на меня и начинала канючить:

– Все выкупила у меня, и я теперь б-е-едная!

А я по-взрослому ее успокаивала:

– Не плачь, мы же понарошку играем. Я все верну тебе. Поиграю немножко и верну, честное слово!

Но больше я любила гулять в нашем уютном и зеленом дворе. Детвора всегда с нетерпением ждала, когда весной к нам во двор завезут желтый песок. Все дети от мала до велика собирались в большой песочнице и часами лепили замки и песочные дома. Поздно вечером, уставшие, но очень довольные, мы бежали домой, где приходилось долго отмывать руки.

Как-то раз мои родители приехали из Риги и привезли для меня подарок – маленький бархатный красный чемоданчик, внутри которого была крохотная красивая кукла с набором одежды. Это была по тем временам очень редкая игрушка. Я с гордостью выходила во двор и старалась играть так в эту куклу, чтобы все дети меня видели. Девчонки и мальчишки окружали меня, с интересом рассматривая мою игрушку. Позволяя играть с куклой девчонкам, я получала наслаждение, потому что видела, сколько восторга было в их глазах. А самое главное – я для всех становилась особенной девочкой, у которой есть свой маленький красный чемоданчик!

Мои родители, как и все остальные, много работали, потому что нужно было содержать семью. В четыре месяца я была отдана в детские ясли.

В те далекие годы сплошь и рядом были детсады и ясли для грудных детей. Декретный отпуск у женщин был очень коротким, и они были вынуждены с самого раннего возраста оставлять своих детей в казенных детсадовских домах, чтобы выйти на работу.

Мама часто вспоминала, что в яслях, куда меня отдали, нас всех одевали в одинаковые фланелевые распашонки и ползунки. Мы целыми днями находились в манеже, в котором валялись различные погремушки и облезлые игрушки. И конечно, чаще всего принадлежали сами себе. Нас кормили, укладывали спать и опять сажали в манеж. Родители забирали нас только поздно вечером. Даже когда болели, нас лечили детсадовские врачи.

С двух лет родители оставляли меня в круглосуточной группе и забирали только на выходной. Вспоминаю, как мы, «круглосуточные», каждый вечер с надеждой ждали своих родителей, и, когда открывалась дверь, мы бежали навстречу мамам и папам, надеясь в очередной раз, что пришли за нами. До сих пор помню то щемящее состояние души, когда родители меня оставляли в детсаде на несколько дней: было очень грустно и одиноко. По вечерам дежурная няня, укладывая нас спать, уходила из спальни, а я, уткнувшись в подушку, тихонько плакала. Таких детей было не так много, но чаще всех в круглосуточной группе оставалась я. Каждое утро мы собирались своей маленькой компанией и мечтали, что вот-вот дверь откроется, войдет мама и уведет нас домой. Наступало завтра, а родители все не шли. Мое детское сердечко болезненно переносило это одиночество. Засыпая, я с надеждой думала о том, что завтра вечером буду дома, разложу свои игрушки на любимом бабушкином сундуке и буду играть, а мой братик даст мне своих оловянных солдатиков и другие новые игрушки, которые родители покупали ему почти каждый месяц. Я предвкушала, как рады будут мама и папа, а я, обнимая их, буду шептать им на ушко о том, как скучала без них в детсаду и что я их очень, очень люблю.

Не знаю, догадывались ли мои родители о том, что моя детская душа так тосковала без их любви и заботы.

Часто в детсаду объявляли карантин, и детей не отпускали домой неделями. Самой большой радостью для нас были скудные посылочки от мам и пап с яблоками, печеньем и конфетами. Все дети с нетерпением ждали прогулки на свежем воздухе – это было лучшее развлечение.

Однажды я гуляла с воспитателями и детьми на территории детсада. Мне очень захотелось домой, и я решила сбежать. Была осень, погода стояла прохладная, нас тепло одели и вывели на прогулку. Вся группа разбрелась по участку, каждый занимался своим делом. Воспитатели собрались вместе, что-то бурно обсуждали, громко смеясь. Мальчишки бегали по участку, играя в «войнушку», а девочки – в «дом». Выбрав момент, когда воспитатели перестали обращать на меня внимание, я тихонько пробралась к забору, с трудом забралась на него и бесстрашно спрыгнула с большой высоты, при этом упала и больно ушибла колено. Быстро поднявшись, я стряхнула грязь с одежды и, не обращая внимания на поврежденную ногу, стремительно побежала в сторону дома. Он находился в нескольких минутах ходьбы. Подбегая к подъезду дома, я предвкушала, как мне обрадуются родители, обнимет мама, погладит по голове папа, а мой братик даст мне поиграть в свои новые игрушки.

Я мечтала, как буду сидеть со своими близкими за одним обеденным столом, уминая любимую вкусную мамину толченку из картошки, с ароматной котлетой и поджаренным на сливочном масле луком. Обязательно расскажу родителям, как я без них скучала, и попрошу их, чтобы они никогда не оставляли меня так надолго в детском саду. Быстро взлетев по ступенькам своего подъезда, я, бросившись к квартире, начала барабанить по дверям. Мне было тогда всего пять лет.

Мне открыли, на пороге стоял папа в своем любимом домашнем трикотажном костюме, и, с большим удивлением посмотрев на меня, он спросил:

– Ты как пришла? Кто тебя отпустил из садика?!!

– Папочка, мамочка, я по вам так соскучилась и хочу домой! – громко и радостно затараторила я.

– Ты что, сама пришла? Без разрешения воспитателей? Ты сбежала? – Грозный голос отца разносился по всему подъезду.

Он впустил меня в квартиру, и я с удивлением обнаружила, что вся семья в сборе. Мама и брат сидят на кухне за маленьким семейным столом, мирно ужинают, но без меня.

– Мамочка! Я по вам очень, очень скучала!

Я бросилась к маме и обняла ее за шею, горячо шепча ей прямо в ухо:

– Пожалуйста, не отводите меня в садик, я хочу с вами быть, мамуля родная!

За мной следом вошел отец и сердито сказал:

– Ты без спросу ушла из детсада, тебя там ищут. Ты должна вернуться. И если еще раз это повторится, пеняй на себя, выпорю как сидорову козу!

Он взял меня крепко за руку и, несмотря на мои слезы и вопли, повел обратно в детсад. Мама равнодушно молчала.

Тогда мне было трудно понять, почему мой брат – дома, а я неделями и месяцами живу в этом ненавистном детском саду. Видно, все это отложило отпечаток на мои отношения с братом. Мы постоянно с ним ругались и часто сильно дрались. Родители безумно любили сына. Я думаю, это и сыграло роковую роль.

В школе преподаватели прочили ему большое светлое будущее, но его мечта посвятить себя биологии так и не сбылась. Мой брат сразу после успешного окончания школы женился. Вскоре у него родился замечательный сын Виталий, но в дальнейшем семейная жизнь брата не сложилась. Он запил, разошелся с женой, так и прожив всю оставшуюся жизнь в одиночестве, в пьяном угаре, еле-еле сводя концы с концами. Затем он потерял работу, да и особо к ней никогда не тянулся, жил на случайные заработки. Жизнь для него стала бессмысленной и неинтересной. Ему постоянно казалось, что в этой жизни все ему чем-то обязаны.

Каждый раз, возвращаясь в свой любимый город, я встречалась с братом. Передо мной был спившийся человек, с осунувшимся серым лицом и холодным, безучастным взглядом. Его единственным желанием было найти где-нибудь деньги, чтобы купить бутылку дешевого вина. Одинокий, несчастный человек. Мои попытки помочь ему бороться с недугом под названием «алкоголизм» провалились. Встречая его, я слышала одни и те же слова:

– Сестренка, дай на хлебушек.

Брат не оправдал надежд и чаяний родителей, и неизвестно, кто здесь прав, а кто виноват. Совсем недавно, холодной, дождливой осенью, пришла грустная весть: Слава умер в своей убогой квартире в полном одиночестве. После многих лет, став сама мамой, я начала понимать, что слепая, безумная любовь к детям, наша безмерная забота о них не дает им возможности взять ответственность за свою жизнь. Это отнимает у них самостоятельность, стремление и желание жить радостно, быть сильным перед любыми испытаниями и невзгодами.

Вспоминаю, как я тяжело хворала и мама меня выхаживала. Стояла морозная, снежная зима. Однажды я проснулась и увидела, что в доме никого нет. Забралась на окно, встав ногами на широкий холодный подоконник, путаясь в белой длинной ночной рубашке, открыла форточку и, высунув в нее голову, принялась долго и громко плакать. Мне казалось, что весь мир забыл про меня. Было страшно, потому что я одна. Прохожие останавливались под окном, смотрели на меня, жалели и говорили:

– Не плачь, девочка, мама с папой обязательно придут!

А я, вся продрогшая от мороза, рыдала навзрыд до тех пор, пока не вернулась мама, убегавшая в аптеку. Потом еще долго я лежала с очень высокой температурой.

Мне запомнилась соседка по дому, старая бабушка, которая каждый раз, когда я выбегала на улицу, одиноко сидела возле подъезда. Старушка подзывала меня и нежно к себе прижимала. Одета она была всегда в одну и ту же теплую поношенную кофточку и цветастую юбку, поверх которой был неизменный белый фартук. Бабушка не имела своих детей и доживала жизнь в одиночестве. Обняв и гладя меня по головке, она горестно вздыхала и приговаривала:

– Сладкая девочка, умненькая девочка, хорошенькая моя.

Ее старческие худенькие руки тянулись в карман передника, из которого она изымала помятые карамельки, пряники или леденцы. Она часто и долго смотрела на меня и говорила:

– Ты – ладная девочка, и пусть Господь тебя бережет!

Мне в то время не хватало заботы, и я, прижавшись к ней, долго могла сидеть, боясь пошевелиться. Ее теплая, мягкая рука тихо гладила мои пышные волосы. Однажды она подарила мне маленькие бусы из цветных камешков, сказав при этом:

– Носи их, девочка. Это будет тебе память обо мне.

Буквально через несколько дней бабушка умерла, а я, узнав об этом, долго и безутешно плакала, не понимая, почему такие светлые и добрые люди уходят из жизни. Бусы, подаренные ею, долго хранились в моих игрушках, но со временем были потеряны. Теплые воспоминания об этой старушке до сих пор живут в моем сердце.

Помню также, как в нашей коммуналке, на кухне, родители собирались с соседями, дядей Романом и его женой. Сосед работал фотографом. У меня до сих пор хранятся мои ранние фотографии, сделанные им. Они сидели на кухне и обсуждали последние новости в стране и за рубежом, политику, подъездные скандалы. Папа до хрипоты защищал непонятных капиталистов, говоря, что у них есть много прав, обсуждал, чем наша страна отличается от других. Он часто по ночам включал приемник, долго настраивал, и сквозь хрипы раздавалось: