Взросление

Лишь немногие люди способны изменить ход своей жизни, но каждый из нас может жить так, чтобы изменить хоть малую часть событий. В результате этих усилий пишется новая история жизни.

Хорошо помню, как я взрослела вместе со своими подругами по подъезду, Светой Доропей и Раей Газизовой. В их семьях, как и в моей, не все было благополучно: старший брат Светки трагически погиб на службе в армии, после чего мать запила, а затем и отец; Рая страдала от побоев пьяного отца, в их семье было четверо детей… И очень часто, собравшись где-нибудь в беседке пустого детсада, мы обсуждали наши далеко не детские проблемы. «Святая троица» – так звали нас соседи, потому что мы были не разлей вода. Между нами существовала прочная дружба, нас объединяли не только общие интересы, учеба в школе, но и те трудности, которые мы испытывали в своих семьях. И самая главная – нехватка денег. Все свободное время мы проводили вместе. Каждый раз, встречаясь, придумывали себе какое-нибудь занятие. Нам нравилось усаживаться на подоконнике четвертого этажа нашего подъезда и мечтать. Мы представляли себе, что вырастем и поедем искать шоколадный город, где все будет из шоколада – дома, заборы и деревья. Нам представлялось, как мы будем в нем жить и есть каждый день шоколад. Мы мечтали уехать на необитаемый остров и жить там самостоятельно.

Летом все кусты и цветы возле нашего подъезда тщательно пропалывались нашими детскими ручонками. Соседки, сидящие возле подъезда, хвалили нас, и нам это было приятно слышать.

Проявляя большую жалость ко всем бездомным кошкам, мы собирали их по всему кварталу, сооружали им жилище под забором детского сада из старых кирпичей и картона. Таскали каждый день им еду из дома, иногда в чем-то отказывая себе. Каждый раз, когда мы отправлялись домой, наши подопечные с громким мяуканьем выстраивались в вереницу и провожали почти до подъезда. Потом мы создали свой отряд тимуровцев и к праздникам, накопив немного денег, покупали маленькие открытки, аккуратно их подписывали и бросали в почтовый ящик каждому жителю нашего подъезда. Наша троица рисовала праздничную стенгазету, вывешивая ее на видном месте на втором этаже в подъезде. У нас постоянно возникали новые идеи.

Мы нянчили соседских детей, помогали одиноким бабушкам, живущим в нашем подъезде, убирали их квартиры, ходили в магазин за продуктами. Также играли в прятки и классики, по тем временам очень популярные игры. Вспоминаю, как я впервые влюбилась в соседского мальчишку. Помню свое волнение и первые бессонные от безответной любви ночи. Мои подружки всячески успокаивали меня, еще до конца не понимая, что же такое любовь.

Наша троица, собираясь вечерами в подъезде, сладостно мечтала о светлом будущем, о сытой и мирной жизни в наших неблагополучных семьях. Летом часто вместо отдыха мы отправлялись в садово-тепличный совхоз, работали на прополке или сборе ягод, фруктов и овощей. Получая мало-мальские деньги, спешили отдать их родителям, заранее зная, что ничего от них не получим.

Подходило к концу жаркое лето 1972 года, я вновь работала на птицефабрике. Возвращаюсь домой после работы, я понимаю, что меня никто не ждет. Полупустая квартира, ободранная мебель и гора бутылок из-под пива и вина на кухне. Мама проявляла ко мне интерес только в день моей зарплаты. Она вновь забирала деньги, и все повторялось. К началу учебного года у меня не было новой школьной формы. Из старой я давно выросла, рукава стали короткими, локти протерлись, не было обуви – я донашивала развалившиеся старые сандалии. Маму это вообще не волновало. Однажды, получив заработанные деньги, прежде чем принести их домой, я зашла в магазин и купила недорогую игрушку сестренке и немного сладкой карамели. За что, придя домой, получила от матери море оскорблений.

– Не смей тратить деньги!!! – кричала мама, пересчитывая на кухне мою зарплату. – Дрянь! Нам еще жить надо полмесяца и питаться! Конфет захотела, на хлеб не хватает, а она конфеты ест. Ишь ты какая! Что бы ты ими подавилась!!!

А на следующий день, приехав с работы, я застаю маму крепко спящей после очередной дозы зелья. В доме никто не убирался, во всех комнатах – беспорядок.

Сестренку забрала к себе мамина сестра. В холодильнике ничего нет, только черствый хлеб и остатки консервов.

Желудок просит есть, тело ломит от усталости, болит голова.

Я сижу в оцепенении на кухонной табуретке.

Что делать? Как жить дальше? Это просто невыносимо, с горечью размышляю я. Я не хочу жить! Все, все надоело!!!

Так думала я, сидя на кухне за столом с облезлой клеенкой. Сил не было даже плакать, пустота вокруг и на душе, в голову все чаще стали лезть подленькие навязчивые мысли: смысла в жизни нет, одни страдания… Кому нужна моя жизнь, да и я сама?..

Что-то удерживало меня от рокового шага.

В дверь позвонили. Открываю и вижу на пороге мою рыжую подружку Светку. У нее были красивые ярко-рыжие волосы, бледная кожа, крупные веснушки и огромные голубые глаза. Одевали Светку, так же как и меня, во все штопанное-перештопанное, и сейчас она стояла в выцветшем зеленом старом летнем платье.

Она посмотрела на меня с удивлением:

– Свет, ты что вся зареванная? Опять маманя ругала? Да не обращай внимания! Моя такая же, и что теперь?!

Я рассказала ей, что очень устала от всего. От тяжелой работы, от постоянных пьянок матери и вообще от своей ненужности и острого чувства голода. Мне казалось, что я на грани нервного срыва. Светка молча выслушала меня, вздохнула и сказала:

– Да хватит реветь, пошли ко мне. Родители уехали, я тоже хочу есть, может, у нас что-нибудь найдем?

Придя к Светке домой, с горечью обнаруживаем, что и в ее доме – пустой холодильник. Неожиданно в морозилке нашли слипшихся замороженных бройлерных тощих, синих цыплят. Есть хотелось невыносимо. В желудке урчало и тошнило от голода, кружилась голова. Попробовали отделить одного цыпленка, чтобы сварить, но тщетно. Чувство голода нарастало. Этот смерзшийся, обледеневший кусок курятины не входил ни в одну кастрюлю. Нам пришлось наполнить большой эмалированный тазик водой, поставить на плиту, положить туда смерзшихся цыплят. Мы хотели дождаться, когда они оттают, оставить немного себе, а остальное мясо положить обратно в холодильник. Расположившись напротив газовой плиты, в четыре глаза уставились на огонь газовой конфорки. Вода долго не закипала, и мы вышли на балкон. Увлеченные своими беседами, совсем забыли про голод и варящихся цыплят. И только когда на кухне зашипела выливающаяся и пенящаяся через край вода, мы вспомнили про нашу еду. Тощие цыплята разварились, даже немного подгорели, и от них по всей квартире распространялся не совсем приятный душок. Помню, с какой жадностью уминали мы этих птиц, даже не заметив, как съели все содержимое таза. Живот был так полон, что от переедания ныл желудок. Но для нас этот день был большим праздником – мы наелись курятины до отвала!

Света мне рассказывала, что мать, обнаружив исчезновение нескольких килограммов цыплят, сильно ее ругала и даже отшлепала мокрой тряпкой.

Еще долго, на протяжении многих лет, страх быть голодной сидел в подсознании, и, наверное, поэтому в моем холодильнике дома и где бы я ни была всегда находилось много разной еды на всякий случай, про запас. Этот страх голода трудно отпустить и забыть. Время стало самым лучшим лекарем.

Лето было в разгаре, для меня оно было привычно хмурым и безрадостным. Ранний подъем на работу, тяжелый труд и холодный, опостылевший дом с мамой, которая все больше и больше уходила в темное пространство алкоголя.

Неожиданно из Казахстана приехали родственники, трое папиных родных братьев. Мы встретились с ними у отца. Они долго расспрашивали меня, как я живу, как сестра, брат и как мама. Расплакавшись, я откровенно рассказала им, насколько невыносима жизнь в доме моей матери. Они посмотрели недоуменно на моего папу (как же так?! ты все это знал и не забрал дочку в свою семью?). Посовещавшись, младший папин брат Леонид предложил мне уехать жить к нему в Северный Казахстан, в село Семиполка.

В один день решилась моя судьба, и жизнь вывела меня на новый виток. Я решилась уехать жить в Казахстан. Мама даже не подозревала, что меня увозят, потому что была в очередном запое, а младшая сестра жила у тетки.

Встав рано утром, я собрала свои скромные пожитки, зашла в комнату, где спала мама, и, прижавшись щекой к облезлому дверному косяку, долго стояла и смотрела на ее бледное, осунувшееся лицо. В комнате стоял тяжелый запах перегара. У меня не было желания писать какие-либо записки, было одно огромное желание уйти из этого дома – дома, который для меня в последнее время стал местом непроходящей душевной и физической боли и внутренней пустоты. В нем уже давно не звучал детский смех, не пахло вкусными борщами – больше не было той доброй и ласковой мамы. Он был пустой, холодный и мрачный.

Помню, как я долго стояла посредине самой большой комнаты в нашей квартире, внимательно оглядывая все в последний раз: тусклые стены, обшарпанный пол, старую, ветхую мебель – все, что осталось от моего детства; по щекам текли слезы – это плакала моя душа. Я осознавала, что прощаюсь не только с этим домом, где прошло детство, я прощаюсь с мамой, с моей родной мамочкой, которая так и не смогла дать мне то, в чем я так нуждалась: любви, мудрости, заботы.

Я достала наш семейный альбом, который все это время прятала от мамы, так как она на многих фотографиях вырезала лицо отца, вытащила из него фотографии моих родителей, сестры, брата, завернула их в газету и положила в свою сумку. К сожалению, в нашем семейном фотоархиве нет ни одной общей семейной фотографии, где были бы сняты все вместе.

Также нет фото, где бы я была сфотографирована с мамой или папой в раннем детстве. Оставив ключи от квартиры на столе, я подошла к двери и вышла из дому с большой тревогой в сердце и крохотной надеждой на то, что мир не такой уж жестокий и моя жизнь переменится к лучшему. Это был первый шаг во взрослую жизнь. Я была готова к переменам, до конца не осознавая, какими они будут нелегкими.

Позднее я узнала, что мама вспомнила обо мне только через сутки. Сообщила ей о моем отъезде жена моего брата. И узнав о том, что меня забрали родственники в Казахстан, она пришла в ярость и очень долго посылала в мой адрес проклятия.

Папа спокойно отдал меня в семью своего брата, заботясь только о своем благополучии, и начал судебный процесс о лишении родительских прав моей матери.

Меня взял к себе дядя Леня, замечательной души человек и очень добрый. Он жил с супругой и новорожденной дочуркой. В одном маленьком, всего из двух комнат, домике, полуземлянке, мы стали жить вместе: дядя, его жена, малышка дочь и бабушка Матрена. Они искренне меня любили, заботились, а дядя называл меня трогательно:

– Рыдна племяшка!

Тогда почти все мои родственники, проживающие в Казахстане, говорили с украинским акцентом, а бабушка говорила только на украинском языке вперемешку с польским.

Когда я что-то вытворяла, дядя с любовью ворчал:

– Господи, не позавидуешь тому, кому ты достанешься! Вот коза-дереза!

Дядя Леня иногда был ко мне строг, а бабушка наоборот – добра и терпелива. У меня до сих пор сохранились самые теплые, благодарные чувства к их семье.

Весь восьмой класс я проучилась в казахстанской школе. И там также была активисткой. Да и с учебой, по понятным причинам, дела пошли намного лучше, чем в Магнитогорске. В моем дневнике были только четверки и пятерки. У меня появился интерес к жизни. Я старалась не думать о доме, о маме. Воспоминания приходили чаще всего по ночам, и тогда я тихо, тоскуя по своим близким, плакала. Со мной училось много казашек и русских, естественно, появились новые подруги и друзья.

Я продолжала заниматься спортивной гимнастикой, и тренер местной школы был просто счастлив, что мог выставлять мою кандидатуру на соревнования от нашего района. Один раз меня отправили в Алма-Аты на всесоюзные соревнования по спортивной гимнастике – выступать за Северный Казахстан. Выступила я замечательно и заняла первое место, набрав наибольшее количество баллов. Это были всесоюзные соревнования. За эту победу я получила диплом и подарок – красивую куклу. Помню, сколько радости было в моей душе и гордости за себя! Жалела я только об одном – что мои родители, мама и папа, были так далеко и не могли разделить мою победу. Мне всегда их не хватало.

Жизнь в этой сельской школе бурлила, проходили разные конкурсы художественной самодеятельности, где вновь я была первой. То пела, то танцевала или читала стихи, иногда показывала цирковые трюки (в чем помогла мне моя спортивная гимнастика.). В школе были хороший коллектив учителей и инициативный директор Владимир Горелик. Учащиеся, особенно старшеклассники, конечно, мечтали о том, чтобы в нашей школе был свой вокально-инструментальный ансамбль, проводились танцевальные вечера. Была сформирована группа добровольцев-старшеклассников для работы на животноводческой ферме, чтобы на заработанные деньги можно было купить аппаратуру для своего школьного ансамбля. Работать на ферме могли только по желанию. Конечно, я была в первых рядах добровольцев.

Зима. Метель. Раннее-раннее утро. На улице мороз – тридцать градусов. И вот по этому морозу, по белому, сверкающему под луной и скрипящему снегу, я, в стоптанных бабушкиных валенках, закутавшись в шаль, иду на ферму. Четыре утра, хочется спать, но меня ждут. В тот день, когда школьники выходили на работу, дояркам давали выходные дни. Работали мы в арочных фермах, где не было отопления и аппаратной дойки. За нами закрепляли группы коров. Мы с мальчиком из параллельного класса получили группу из двадцати восьми коров. В наши обязанности входило подоить всех коров и накормить. Доили мы вручную, что для меня, городской девочки, было неимоверно трудно. Но сдаться и показать свою слабость перед местными девчонками-одноклассницами я не могла.

Мы работали по два дня в неделю, полный рабочий день. Утренняя и вечерняя дойка. В выходные и праздники. Я помню, как нелегко было доить, руки с непривычки и от большого напряжения сводило судорогой. Приходилось таскать тяжелые ведра с сухим кормом и молоком. Иногда нам устраивали соревнования на самый высокий надой, где я была на равных с деревенскими девчонками. Перерыв между дойками был шесть-семь часов, и я помню, как, с трудом держа авторучку опухшими руками, выполняла школьное домашнее задание. От этой тяжелой физической работы я сильно уставала. Но, придя домой, находила силы, чтобы с восторгом рассказывать своей любимой бабушке о наших героических трудовых подвигах. Бабушка вздыхала, глядя на мое уставшее лицо, а дядя Леня уговаривал меня бросить эту затею. Некоторые школьники не выдерживали такой нагрузки и отказывались от работы на ферме. Но меня и моих одноклассников (самых стойких) грела мечта, что скоро в нашей школе мы сможем слушать песни ансамбля, в котором будут играть старшеклассники. Мы с нетерпением ждали первого концерта и дискотеки.

Наступила весна, и состоялся первый концерт. Помню, как на сцене школы красиво блестела музыкальная аппаратура, мелодично играли гитаристы и ударник. Нас всех, кто был причастен к этому празднику, распирало от гордости и удовольствия. Директор школы прилюдно поблагодарил всех учащихся, отлично поработавших на ферме и заработавших деньги на оборудование. Нам вручили подарки и долго аплодировали. Я была очень горда тем, что внесла вклад в культурную жизнь школы.

Так и прошел незаметно год моей жизни в Казахстане. Иногда я жила и у других родственников. Кто-то меня просто жалел, а кто-то открыто со злостью говорил о том, что от меня отказались родители и все свалили на чужие плечи. Мне было больно слышать это, и я начала тосковать по моему городу, по школе, по подружкам, Светке и Рае. Часто я думала о папе, сестре, брате и, конечно, маме. Весь этот год я мало знала о том, что происходило в Магнитогорске. Под Новый год пришло письмо от папы, в котором он сообщил мне, что скоропостижно скончалась моя бабушка Маша (мамина мама). Для меня она была лучиком тепла и нежности. Это была большая потеря, ведь бабушка все мое детство, как могла, согревала меня своей любовью. Она скапливала немного денег со своей скромной пенсии, шла на барахолку и покупала мне что-нибудь из одежды. Позже я узнала, что баба Маша после моего отъезда из города сильно тосковала по мне и вскоре слегла. Через месяц ее не стало.

Весна, моя первая весна вдали от родины! Я успешно заканчиваю восьмой класс, сдаю экзамены. Передо мной стоит выбор – продолжить обучение в школе или поступать учиться куда-то дальше. В это время к нам в школу приехали представители из троицкого ветеринарного техникума для набора учеников. Я понимала, что меня никто и нигде не ждет, и надо было думать о том, чтобы как-то устраивать свою жизнь, получать профессию.

Я принимаю решение поступить в этот техникум и стать ветеринаром. Я подала заявление и начала готовиться к вступительным экзаменам, оформлять документы. Эта работа мне представлялась интересной. Животные – самые благодарные существа на свете. Я написала о своем решении папе, понимая, что в Магнитогорске у меня нет больше дома. Маму к тому времени по решению суда лишили родительских прав. Сестру забрала к себе тетя.

Получив мое письмо, папа неожиданно приехал в Казахстан и объявил всем родственникам, что я буду жить в его семье.

Жизнь в семье отца не предвещала ничего хорошего, я это чувствовала и просила папу разрешить мне остаться жить и учиться в Казахстане.

Папа был категоричен, он твердо заявил:

– Останешься здесь – и потом будешь крутить всю жизнь коровам хвосты! Нет! Я этого не допущу!

Он спешно собрал все мои скромные пожитки и увез в свой дом.

Так началась моя жизнь в семье отца, которая состояла из его супруги Александры Сергеевны и ее дочери Веры.

По возвращении в Магнитогорск у меня было огромное желание встретиться с мамой, несмотря ни на что. Я узнала, что она продолжает так же пить и практически ни с кем не общается.

В один из дней, набравшись смелости, я пошла в квартал, где прошло мое детство. Зашла в подъезд: те же покрашенные синей краской стены, тот же запах подгоревшего молока на лестничной площадке. Медленно поднимаюсь на четвертый этаж. От волнения и страха сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Очень хотелось зайти в квартиру и увидеть лучистые и радостные глаза моей мамочки, той мамочки, которую я помню с детства, и услышать ее слова: «Доченька, дорогая моя кровиночка! Как я по тебе скучала, родная! Я так рада, что ты вернулась!»

Позвонила в дверь, мне открыла сестра. Захожу в квартиру, все та же мебель, серая убогая обстановка, очень душно. Стоит смрад от перегара. Ничего не изменилось: полупустая квартира, облезлые стены, деревянный пол с потрескавшейся краской и сияющими чернотой щелями. Серая кухонная дверь с разбитым стеклом. Холодно. Мама сидит на кухне, сильно похудевшая и постаревшая, в старом, выцветшем халате, на плечи наброшена вязаная вылинявшая кофта. Седые волосы на голове собраны в небрежный пучок. Ее когда-то ясные, наполненные жизнью голубые глаза теперь стали совсем тусклыми. Чувствовалось, что она после большого запоя. Увидев меня, мама резко вскочила из-за стола, и в мой адрес посыпались оскорбления. Я услышала страшные слова, резанувшие мое сердце нестерпимой болью:

– Явилась, скотина? Про мать вспомнила? А кто тебя здесь ждет, кайдашовская порода?! Пошла вон отсюда! Что б я тебя больше не видела никогда в этом доме! – кричала мама. – Чего смотришь на меня, сволочь? Будь ты проклята!

Я развернулась и с ревом выскочила из дому, и еще долго стоял в ушах мамин крик:

– Проклята!

Хриплый голос мамы эхом возвращался:

– Проклята!

Кто бы тогда мог знать, что именно эти слова, произнесенные моей мамой, так глубоко западут в душу, что в последующие годы я буду жить с огромной обидой на нее и на весь мир. Я ясно поняла, что с этой минуты у меня больше нет матери. От обиды во мне умирала моя внутренняя мама, та часть моей души, которая должна была заботиться обо мне и согревать меня своей нежной любовью всю дальнейшую жизнь.

Весь день я бродила по городу с ощущением, что из моего сердца кто-то вырвал с болью, с корнями веру в людей, в моих родителей, веру в себя и в саму жизнь.

И только тогда, когда я сама стала мамой, я стала много размышлять о том, что чувствовала моя мать в минуты прозрения, когда понимала, что она потеряла не только семью, мужа, но и детей. Было ясно – она потеряла себя. Свое собственное «я». Так и не реализовав до конца себя как любящая и нежная мать, как прекрасная хозяйка уютного дома, замечательная жена, искренне уважающая своего мужа, моего отца. Она похоронила в себе талант великого организатора и человека с большим и щедрым сердцем. И тогда, обижая нас, детей, мама находилась в состоянии внутренней боли женщины, которую кто-то когда-то тоже сильно обидел и унизил. Женщины, которая не смогла найти выход из сложной ситуации и выбрала самый легкий путь – обезболить свое израненное сердце алкоголем.

Нередко дети повторяют судьбу своих родителей. И мне предстояло повторить судьбу своей мамы, стать несчастной и обиженной, озлобленной на весь мир и людей и так же медленно уйти в никуда.

В тот момент мне показалось, что я повзрослела и взглянула в лицо истине. И проклятие матери стало для меня в последующей жизни благословением. Благословением на самостоятельную жизнь, где я могла взять ответственность за происходящее только на себя.

Загрузка...