Свидание в морге

Глава 11

Я услышал, что он поднимается по лестнице, и пошел к дверям, чтобы встретить его. Зейфель запыхался, и лицо его казалось осунувшимся.

— Вы не должны были заставлять меня пережить подобное, — заявил он, едва переведя дыхание. — Вся атмосфера этого заведения… тело… Я человек чувствительный и боюсь мертвецов.

— Вы знали этого человека?

— Кажется, да. Я даже уверен, что видел его. Что же касается обстоятельств, при которых это произошло, то, поверьте, адвокаты — никудышные свидетели.

Я указал ему на стул.

— Садитесь и расскажите обо всем подробнее.

— Да-да, конечно…

Он окинул взглядом помещение и остановил свой взор на вазе с цветами, которые уже начинали увядать.

— Старина, нет ли у вас чего-нибудь выпить? У меня в горле пересохло.

Я указал ему на графин с водой.

— И это все, что у вас есть?

— К сожалению.

— Ну что ж, самый чистый напиток. Моя мать называет воду «вином Адама».

Он выпил три бумажных стаканчика.

— Уф… Теперь мне лучше… Откуда, черт возьми, вы узнали, что я видел этого человека? — спросил он наконец, повернувшись ко мне спиной.

— Это не имеет значения.

— Не очаровательная ли малышка Энни сказала вам об этом?

— Не будем терять время. Идемте, вы все расскажете мне там.

Я толкнул дверь в свой кабинет и предложил ему пройти первым. По дороге я поймал его взгляд, в котором таилась неприкрытая злость. Губы у него были еще мокрыми, и со своими коротко подстриженными волосами он напоминал мне затравленного зверя, решившего дорого продать свою шкуру.

— Это дружеская беседа или официальный допрос? — усмехнулся он и сел.

— Сами увидите. А пока я должен предупредить вас, Зейфель, что вы можете оказаться в скверном положении.

— Не смешите меня, Кросс. Что это вам там наговорила обо мне Энни? Когда женщина в ярости…

Не отвечая, я устроился за своим столом и сменил пленку в диктофоне.

Он наклонился в мою сторону, удивленный и рассерженный.

— Что это значит?! — возмутился он. — Вы не имеете никакого права записывать мои слова! Вы не полицейский.

— В мои обязанности входит и проведение следствия, в процессе которого я имею право записывать полученные сведения. До сих пор никто еще не жаловался на меня. А вы возражаете?

— Естественно.

— Почему?

— Я не собираюсь делать официальных заявлений, которые потом будут меня обязывать. У меня и без вас был сегодня тяжелый день, да еще этот ужасный труп…

— Другими словами, вы отказываетесь говорить со мной без адвоката. А своим собственным адвокатом вы не можете быть?

Он немного побледнел.

— Я пришел сюда не для того, чтобы меня в чем-то обвиняли! И я должен вам сказать, что мне совсем не понравился тон, которым вы разговаривали со мной по телефону.

— Если вам доставит это удовольствие, можете вернуться к себе, и мы начнем все сначала. Я могу даже прислать вам приглашение на надушенной бумаге и с лилиями в правом верхнем углу.

Зейфель откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

— Хотелось бы мне знать, — медленно протянул он, — известно ли вам, что в Стэнфордском университете, перед войной, я был чемпионом в полутяжелом весе. И если бы вы не были другом Энни, я вбил бы ваши слова обратно вам в глотку. Кроме всего прочего, я вообще не обязан выполнять ваши указания.

— Если вы считаете себя другом Энн, то говорите о ней с большим уважением. Все друзья называют ее Энн, а не Энни.

Он сжал кулаки.

— Вы напрашиваетесь на неприятности, Кросс!

Я встал из-за стола и уставился на него тяжелым взглядом. Я готов был держать пари, что он блефует в своей наглости, а на самом деле дрожит от страха, что я могу разоблачить его.

— Если вы хотите драться со мной, Зейфель, приходите на следующей неделе в спортивный зал. Там вы сможете выбрать себе оружие. А сейчас у меня совсем другие, причем неотложные, дела.

И я включил диктофон.

— Остановите эту штуку! — пронзительно крикнул он и встал. — Я протестую против того, чтобы мои слова записывали!

— Потому что хотите иметь возможность потом от них отказаться? Что с вами происходит, Зейфель? Если вы будете продолжать в том же духе, я действительно поверю, что вы замешаны в эту историю.

— Я могу обвинить вас в диффамации! — продолжал кричать Зейфель. — Если вы только посмеете прокрутить эту пленку перед третьим лицом, я заставлю вас отвечать перед законом. Советую вам стереть все, что вы уже записали.

— В данный момент пленка крутится вхолостую, я еще не включил микрофон. А вот теперь включаю.

Я нажал на клавишу.

— Беседа между адвокатом Лоуренсом Зейфелем и Говардом Кроссом. Десятое мая, шестнадцать часов. Садитесь, пожалуйста, мистер Зейфель.

— Я протестую против записи моих заявлений, — громко сказал он и сел.

Урчание диктофона никак не способствовало разрядке сгустившейся атмосферы.

— Что вы сказали лейтенанту Клиту, мистер Зейфель?

— Ничего. Я только сказал ему, что хочу увидеть тело, как вы и просили меня сделать. Когда я пришел, он разговаривал с сотрудниками шерифа и, как мне показалось, был в плохом настроении.

— А вы опознали человека, тело которого лежало в морге?

Некоторое время Зейфель колебался, но потом сказал:

— Да, опознал.

— Кто он такой? Известно ли вам его имя?

— К сожалению, нет. Возможно, он мне его и говорил, я даже почти уверен в этом, но я позабыл его. У меня вообще плохая память на имена. К тому же я видел его всего один раз.

— Когда? При каких обстоятельствах?

— Минутку! Может, я что-нибудь и вспомню, но мне будет легче это сделать, если вы остановите свою машинку.

— Как это понимать? Это угроза, что вы вообще ничего не будете говорить?

— Конечно, нет, — заявил он, демонстративно глядя на диктофон. — Это просто констатация моего психологического состояния и логическое следствие нашего разговора.

— Огорчен, мистер Зейфель, но ведь не я начал разговор в таком тоне.

— Вы остановите его?

— Нет. Вы только что признались, что у вас плохая память, значит, мне придется рассчитывать только на свою, а это невозможно.

— Я ничего подобного не говорил. А что, собственно, происходит? Это формальный допрос? Я протестую против образа ваших действий. Вы нарушаете мои конституционные права.

— Слезьте со своего конька, вы не перед судом. Я просто хочу зафиксировать ваше заявление, так как речь идет об очень важном деле. До сего времени вы единственный, кто знал убитого.

— Я его не знал. Я один раз встречался с ним, вот и все.

— На этом мы как раз и остановились. При каких обстоятельствах вы с ним встречались?

— Я видел его в день процесса Майнера двадцатого февраля, если не ошибаюсь. Я приметил этого человека среди публики в зале суда. Там было немного народу: Джонсон, жена Майнера и еще двое или трое посторонних. Вы не хуже меня знаете, что это был не настоящий, полноценный процесс. Майнер признал себя виновным, и судья назначил этот день для вынесения приговора, имея в виду его условное осуждение.

— Миссис Джонсон присутствовала там?

— Да.

— А она утверждает, что никогда не видела этого человека.

— Очень возможно, что так оно и было. Он сидел в глубине зала, вдалеке от других. Я заметил его из-за лысины. Знаете, это бросается в глаза. Когда судебное заседание закончилось, я остался собрать бумаги. Этот лысый явно ждал меня, потому что, когда я выходил, он подошел ко мне уже в дверях зала.

Его внешность отнюдь не была располагающей, и я не собирался задерживаться с ним. Но он, похоже, очень интересовался этим делом и следил за ним по газетным публикациям. Во всяком случае, так мне показалось. Он знал имена всех заинтересованных лиц. Под конец разговора он предложил мне воспользоваться при случае его услугами.

— Каким образом?

— Я не совсем понял его. Он представился частным детективом, но я усомнился в этом. Когда я спросил его, чего он хочет, он сделал вид, что не расслышал вопроса. Да, простите, забыл… Он дал мне, кажется, визитную карточку с адресом и номером телефона в Лос-Анджелесе, если не ошибаюсь.

— Эта карточка сохранилась?

— Возможно. Но мне не приходилось ею пользоваться.

— А где она находится?

— Вероятно, в моем кабинете. Может, — я сунул ее в бумаги Майнера. Да, теперь я вспоминаю, она должна быть там.

— Если вы отыщете ее, то окажете нам большую услугу, Зейфель. Она может послужить отправным пунктом в расследовании убийства. Да, его имя случайно не Кэрри Сноу?

Зейфель поднял голову и посмотрел на потолок, словно надеясь там найти ответ.

— Нет, — сказал он наконец. — Это не Кэрри Сноу. Его фамилия состояла из одного слога, но не была столь распространенной, как Сноу или Кент. И имя — не Кэрри. В этом я уверен.

— Он просил вас нанять его, но вы не знаете для чего?

— Именно так. Его было трудно понять. Говорил он много, но путного ничего не сказал. Больше всего он распространялся о своих профессиональных достоинствах. А кроме всего, у него так скверно пахло изо рта, что я старался держаться подальше и не слышал половины из того, что он говорил.

— Да, такие встречаются: говорят много, и ничего толком.

Ларри обиделся.

— Если вы намекаете на меня, Кросс, то это просто бестактно с вашей стороны. Я, как могу, стараюсь сотрудничать с вами, и вы должны это ценить.

— Как только выберу свободное время, сразу пошлю вам письмо с благодарностью. Продолжим. Ну хоть что-нибудь вы помните из того, что он говорил?

— Прежде всего, я помню крайнюю неприязнь, которую вызвал во мне этот человек. А к этому еще и недоверие. У меня было ощущение, что я имею дело с шантажистом.

— Кого же он собирался шантажировать? Не вас ли?

— Не будьте смешным, — Ларри рассмеялся. — Помнится, он просил меня рекомендовать его миссис Джонсон. Он говорил, что может опознать жертву этого несчастного случая, и считал, что это должно заинтересовать миссис Джонсон.

— А как она к этому отнеслась?

— Я ей даже ничего не сказал. У меня и без того было достаточно неприятностей. К тому же в обязанности адвоката, среди прочего, входит также и ограждать своих клиентов от сомнительных личностей.

Я выключил диктофон, и в комнате воцарилась полная тишина.

— А это желание «оградить» не дошло до необходимости применить стилет, Зейфель?

Он вскочил со стула.

— Вы сошли с ума!

— Я просто задал вам вопрос. Была ли у вас потом возможность выяснить, действительно ли этот человек знал что-то, компрометирующее миссис Джонсон?

— Вы сошли с ума! — повторил Зейфель. — Я видел этого человека всего один раз и по доброй воле сообщил вам все, что знал о нем.

Он тяжело упал на свой стул.

— По доброй воле… Это слишком, сильно сказано, — заметил я.

Он расстегнул воротник рубашки.

— Вы ничего не понимаете в таких делах, Кросс. Вы просто искажаете мои слова. Я повторяю вам, что Эллен Джонсон не могла иметь дело с подобным типом, так же как… как… — он не нашел сравнения, встал снова и оттолкнул стул ногой. — Идите вы к черту! — наконец закончил он.

— Не волнуйтесь, Зейфель. Вы знаете не хуже меня, что, если хочешь получить какие-то ответы, надо задавать вопросы.

Ларри выглядел таким несчастным, что мне стало жаль его.

— Если мы не проясним все в этой истории, больше всего от этого может пострадать миссис Джонсон, — сказал я мягко.

Он провел рукой по лицу.

— Спрашивайте меня обо всем, что хотите, мне нечего скрывать. И ей тоже. Сразу видно, что вы не знаете Эллен Джонсон.

— Я ничего не имею против нее… Если вам показалось, что вы имеете дело с шантажистом, почему вы пожали ему руку на прощание? Почему обещали обратиться к нему в случае надобности?

— Вижу, Энн ничего не забыла.

— Почему вы скрыли это от меня?

— Я все больше чувствую к вам неприязнь, Кросс, но я ничего от вас не скрываю. Почему я пожал его руку? Я так обращаюсь со всеми. Я не хочу сказать, что я — образец для подражания, но такая уж у меня профессиональная привычка. В детстве я платил сверстникам гадостью за гадость, но теперь я стараюсь быть любезным со всеми, с кем так или иначе имею дело. Но, повторяю вам, этот человек мне был крайне неприятен.

— Почему?

— Трудно объяснить… Для меня он был воплощением Зла с большой буквы. У меня нюх на таких людей. Я жил в Чикаго и встречал там подобных типов. Мне еще ребенком довелось видеть зло во всех его проявлениях. Да и потом, когда я служил в военно-морской коллегии.

— Ну вот, и у нас с вами нашлось что-то общее.

Ларри улыбнулся.

— Но я могу поспорить, что вас никогда не похищали, а со мной это случилось, — сказал он.

— Вас похищали?

— Мой собственный отец. Когда мне было три года. Мать развелась с ним и воспитывала меня сама. Однажды, когда ее не было дома, пришел отец и предложил мне погулять с ним. Я согласился. Прошло около недели, прежде чем полиция сумела найти его и забрать меня. Я, конечно, забыл об этой истории, я даже не помню отца, но мать часто мне об этом рассказывала.

— А он не хотел снова сойтись с ней?

— Вероятно, нет. Но он хотел, чтобы я жил с ним. Ему здорово не повезло. Родственники матери были весьма влиятельными людьми в Иллинойсе, и поэтому когда его со мной задержали, то запрятали в сумасшедший дом. Где-то страшно далеко. Мать взяла свою девичью фамилию, ту, которую я теперь ношу.

Ларри говорил быстро и казался страшно взволнованным этими воспоминаниями.

— Не знаю, почему я вам это рассказываю, Кросс. Я никогда никому не говорил об этом.

— На вас подействовала атмосфера помещения. Я всегда считал, что она располагает к откровенности. Мне пришлось выслушать здесь сотни признаний.

— Сами понимаете, Кросс, — продолжал Зейфель, — мне бы не хотелось, чтобы моя история обошла город.

— Можете рассчитывать на мою скромность. Кстати, как звали вашего отца?

— Не имею представления. Мать совсем вычеркнула его из нашей жизни, словно его никогда и не существовало. Я только знаю, что к моменту женитьбы он был адвокатом по уголовным делам. Потом он совершил, видимо, что-то непозволительное, потому что был исключен из этого сословия. Поэтому же, конечно, мать и развелась с ним.

— У вашей матери, безусловно, очень развито чувство чести.

— Вы и представить себе не можете до какой степени. Она постоянно предостерегала меня от ведения уголовных дел, и должен вам сказать, пока мне удавалось избегать их. Даже во время службы в военно-морской коллегии.

— Адвокат по уголовным делам вполне может быть и честным человеком.

— Я знаю. Когда я еще учился на юридическом, я восхищался Кларенсом Дарроу… Кстати, о чем мы говорили? Да, я сказал вам, что у меня, нюх на всякое зло. Так вот, это правда, и…

Я направился к двери.

— Давайте отправимся в ваш офис, Зейфель, — предложил я. — Сгораю от нетерпения увидеть эту проклятую визитную карточку. Она может очень помочь нам.