Свифт

БЕЗУМНЫЙ ПОП

Ал. Дейч

«СЛАВНАЯ революция» 1688 г. посадившая на трон Вильгельма Оранского, была делом вигов. Принятый парламентом в следующем году билль о правах утверждал право народа, через посредство его представителей, назначать короля, изменять порядок престолонаследия и отдавать корону, кому он пожелает. Всякие притязания королевской власти на «божественное происхождение» или на право наследовать корону независимо от закона устранялись.

Вильгельм III, водворенный на престол парламентом, разумеется, был в значительной мере стеснен парламентом в своих правах. Одна- «ко, нельзя думать, что новый король шел на ограничения, не вступая с парламентом в борьбу, но из этой борьбы парламент выходил чаще победителем, чем король.

Первые годы царствования Вильгельма III виги господствовали в палате общин и в палате лордов. Большинство королевских министров составлялось из лиц, пользовавшихся личным доверием короля независимо от принадлежности к той или другой партии. Больше того, королю хотелось установить известное равновесие между вигами и ториями, тем более, что общие теоретические разногласия, отличавшие одну партию от другой, на практике легко сглаживались. В зависимости от стечения обстоятельств стоявшие у власти виги зачастую отстаивали мероприятия, соответствовавшие принципам ториев, а тории, попадая в оппозицию, нередко выдвигали вигские принципы.

И тории и виги никогда не выступали против существующего строя, ио лишь выдвигали свои методы управления государством.

В 1693 г. граф Сэндерланд, бывший королевский министр Якова II, переметнувшийся на сторону нового короля, посоветовал Вильгельму составить однородное правительство из партии вигов. Он убедил короля передать власть родовой олигархии. Важнейшие министерские посты перешли в руки Росселя, Сомерса, Шрюсбери и других представителей видных вигских фамилий.

Землевладельческая олигархия, чьи интересы были тесно связаны с интересами денежных тузов и торговой верхушки, была преобладающим элементом в палатах и в королевском совете Вильгельма III.

Мелкопоместное дворянство, включая и те слои, которые оставались преданными короне Стюартов, не могло соперничать с вигской аристократией и было оттеснено от государственной власти. Это-то дворянство и составляло главное ядро ториев, находившихся в оппозиции.

Когда срок полномочий палаты общин истек в 1698 г. новые выборы коренным образом изменили состав палаты и принесли большинство оппозиционной партии ториев.

Тории повели энергичную борьбу с господствующими вигами и даже с королем, который им явно покровительствовал. Палата предъявила требования, чтобы Вильгельм отослал в Нидерланды свою гвардию, с помощью которой он воцарился в Англии. Другой конфликт возник по вопросу о землях в Ирландии, которые Вильгельм роздал своим фаворитам голландцам.

Когда палата объявила министров ответственными за раздачу этих земель, Вильгельм отставил министров, особенно враждебных ториям. Однако палата общин, где преобладали тории, не удовлетворилась этим, приняла билль об отобрании земель у фаворитов и решила возбудить судебное преследование против вигских министров.

Палата лордов, в которой большинство составляли виги, была против этих мер. Между ториями и вигами разгорелась борьба, грозившая чуть ли не гражданской войной.

Были и причины более глубокие, заставлявшие партию ториев бороться с виток им правительством. Вильгельм III затевал военные походы, которым противодействовала масса сельского мелкопоместного дворянства.

При таком критическом положении граф Сэндерланд дал Вильгельму новый совет: —отставить министров вигов и заменить их ториями.

Вильгельм III так и сделал.

До ирландской глуши доходят слухи о тревожном положении в Англии, о борьбе партий.

Свифт заинтересовывается этой борьбой. Ему кажется, что он может сыграть здесь некоторую роль. Он становится на сторону вигов и выступает в их защиту с политическим памфлетом, названным им «О раздорах в Афинах и Риме».

То, что Свифт стал на сторону вигов, английской знати, наиболее влиятельной части нового буржуазно-аристократического общества, является в большей мере случайностью. В самом деле, Свифт не был представителем этой богатой деньгами и феодальными титулами олигархии. Казалось бы, он скорее должен был примкнуть к ториям, к которым принадлежало большинство англиканского духовенства, недовольного возвышением диссентеров.

Но Свифт все же в этот период своей жизни безоговорочно решается поддержать вигов. Это он делает потому, что считает несправедливым выдвинутое против них ториями обвинение и потому, что он видит в лице этих вигов вождей партии и министров, талантливых и деятельных людей, перестраивающих старую феодальную Англию в интересах развития торговли и промышленности.

В своем памфлете Свифт выдвигает вопрос о политическом равновесии в государстве, колебание которого вызывается взаимоотношениями тех или иных партий. Он оперирует историей Греции и Рима, но под масками государственных мужей античности скрываются лики современных Свифту политических деятелей, Он горячо защищает лорда Сомерса, лорда Галифакса, графа Оксфорда, обвиненных в государственных преступлениях. Он сравнивает Сомерса с Аристидом, который оказал услугу своей стране и был все же подвергнут изгнанию, он проводит параллель между Периклом и лордом Галифаксом и между графом Оксфордом и Фемистоклом.

В то суровое время, когда два вражеских лагеря вели непримиримую борьбу, дыша (ненавистью и местью, Свифт из предосторожности выпускает анонимно свой памфлет и выжидает его действия.

Вожди вигов — Сомерс, Галифакс, Годольфин и другие — начинают разыскивать анонимного автора. Ходят слухи, что памфлет написан епископом Бернетом. Но последний публично отрекается от этого авторства, которое может навлечь на него месть со стороны ториев — членов парламента.

Наконец, авторство Свифта разоблачают. С тех пор он часто посещает Лондон, завязывает связи в политических и литературных кругах, сближается с вождями вигов, с современными ему писателями и литераторами.

Мало-помалу как будто начинает сбываться долгожданная мечта Свифта. Он, не имевший ни громких дворянских титулов, ни денег, обладал однако мощным орудием воздействия. Он чувствовал свое превосходство над враждебными общественными элементами благодаря силе ума. Те замечательные способности, которые Свифт чувствовал в себе, могли быть выявлены в острых памфлетах, разящей стрелой иронии и насмешки. Это была пора, когда светская интеллигенция стала приобретать вес, когда людям, стоящим у власти понадобилась сила слова наряду с остротой меча насилия. Свифт хорошо учел момент для своих первых выступлений в качестве памфлетиста. Быть может в значительной мере. Инстинктивно, не отдавая себе отчета в побуждениях, Свифт являлся глашатаем пробуждавшихся масс, желавших выразить свои пожелания, свое негодование или свое сочувствие. Он был от начала и до конца своей деятельности представителем той мелкобуржуазной интеллигенции, которая была еще в массе своей обделена, и не знала на кого ей ориентироваться, потому что по политической своей незрелости, она была далека от возможного контакта с такими же обделенными и обиженными широкими трудовыми массами рабочих, ремесленников и крестьянских бедняков.

Бурные конфликты классов ломали заплесневелые формы жизни. Это отражалось в политике, в литературе, в искусстве. Классицизм XVII века, наименее сильный в Англии, отмирает прежде всего в этой стране, где буржуазия раньше, чем во Франции и в Германии становится у власти. Классицизм XVII века являлся идеологической опорой абсолютизма и дворянства. Когда же пробудившееся буржуазное общество поднялась на гребень волны, возникла потребность в новой литературе, которая бы разила идейные устой старого общества. Новый потребитель не желает знать о подвигах древних героев или о доблестях аристократических предков отмирающего класса. Новому читателю нужна литература, изображающая новое буржуазное общество, его нравы, его добродетели и его стремления. Распущенность придворных аристократов, продажность королевских прихвостней, подхалимство, угодливость, лицемерие, ханжество — подвергается осмеянию. Молодая буржуазная литература Англии принимает прямым, сатирический и морализующий характер. Литература становится орудием классовой борьбы, классового воспитания. Большинство писателей этой буржуазной Англии — Аддисон, Стиль, Дефо не только беллетристы, но и публицисты, философы, проповедники буржуазной морали и добродетели.

В их кругу проводит время Свифт, посещая Лондон. В литературной кофейне, где собирался Аддисон со своем компанией, стал по-. являться какой-то странный человек в одежде священника. Мрачный и нелюдимый он приходил в определенное время, прогуливался взад и вперед по комнате с полчаса и затем уходил, не проронив ни с кем из присутствующих ни слова.

Аддисон и его друзья прозвали его про себя «безумным попом».

В одно из своих посещений этот поп подошел к какому-то посетителю и спросил его:

— Скажите пожалуйста, можете ли вы припомнить хоть один день, когда была хорошая погода?

— Да, сударь, — ответил тот, — я могу насчитать много дней в моей жизни, когда была хорошая погода.

— Этого я не могу сказать, я не могу припомнить ни одного дня, когда погода не была бы или слишком жаркой, или слишком холодной, или слишком сырой, или слишком сухой. А к концу года оказывается, что все обстоит как нельзя лучше.

Эксцентрические выходки «безумного попа», Джонатана Свифта не помешали его сближению с группой литераторов-вигов. Дружеские связи установились довольно быстро. На экземпляре своих «Путешествий» Аддисон написал: «Доктору Джонатану Свифту самому приятному собеседнику, самому верному другу, самому большому гению своего времени от его покорного слуги — автора».

В литературной кофейне Беттона, в министерских салонах проводит время Свифт. Он научился в доме Темпля разбираться в дипломатах-притворщиках, понимать какие тайные рычаги движут действиями государственных деятелей. Теперь приходит время пустить в ход приобретенный опыт и знания. Свифт надеялся при помощи влиятельных друзей-вигов быстро взойти вверх по лестнице карьеры, вырваться из Ларакора, чтобы стать у кормила власти.

Он ждал соответствующего приглашения, приезжая в Лондон. И каждый раз с чувством разочарования возвращался обратно в Ирландию, где его ждал деревенский приход и радушный прием попрежнему влюбленной в него Стеллы Джонсон.

Гуляя по маленькому садику своего ларакорского дома, служа в церкви, произнося старательно отделанные проповеди перед прихожанами, Свифт занят теперь одной творческой мыслью, которая крепко засела в его голове еще чуть ли Не со школьной скамьи.

Медленно, строку за строкой, страница за страницей он пишет свое первое крупное произведение «Сказка о бочке».

Это — хитроумно сплетенный, нарочито схоластически запутанный памфлет на общественный строй, которым Свифт решительно недоволен.

Это — беспощадная сатира на церковь, на религию и клерикализм. Это — обвинительный акт господствующим классам, это — голос сотен тысяч пробуждающихся народных масс, голос, громко заявляющий о своих правах впервые в такой решительной форме.

Наряду с обличительной силой в этом оригинальнейшем произведении мировой литературы чувствуется известная слабость класса мелкой буржуазии, еще не решающегося вступить в открытый бой за свои интересы. Эта слабость внешне выражается в замаскированном, так сказать «эзоповом языке», которым вещь написана. Автор прибегает к форме аллегорической притчи, но аллегория весьма прозрачна и не вызывает никаких сомнений в истинных целях и намерениях Свифта.