Свобода совести

180

тикультурный, мультирелигиозный характер современного британского общества подчёркивает в своих публичных выступлениях наследник престола принц Уэльский Чарльз. На будущей коронации он планирует изменить содержание традиционного титула (существует с 1521 г.) британских монархов «защитник веры», объявив себя защитником всех религий, которые исповедует сегодня население Соединённого королевства, а не англиканского варианта протестантизма, подобно своим предшественникам.

Монополия же самой Церкви Англии на религиозную жизнь страны давно уже является виртуальной. Даже номинально к ней принадлежит менее половины населения страны (26 млн из 60-ти). Планируемая правительством Блэра реформа верхней палаты парламента в перспективе может привести к утрате англиканскими епископами занимаемых в ней мест. Нередко высшие англиканские иерархи делают заявления о возможном отделении Церкви Англии от государства. Но и без формального отделения Церковь Англии, после создания в 1919 г. Национальной Ассамблеи, а в 1970 г.— Синода, стала гораздо более самостоятельной при решении внутренних вопросов, чем это было в XIX столетии. Например, если ранее правительство и корона полностью контролировали процесс назначения епископов, то теперь глава правительства выбирает одну из двух кандидатур, предложенных Королевской комиссией, состоящей из членов Синода и представителей епархии, на ставшую вакантной епископскую должность. В то же время нельзя не признать, что религиозная свобода Церкви Англии, важнейшие решения которой, в том числе и по доктринальным вопросам, нуждаются в утверждении Парламента и короны, остаётся по-прежнему ограниченной.

Преподавание религии в школе не является обязательным. Учащихся нельзя заставить посещать как религиозные собрания в школах, так и уроки религиоведения, основанные на принципах нейтральности и объективности.

Одной из крупнейших конфессий в Великобритании является ислам (более 1,5 млн приверженцев). Первая мечеть появилась в Англии ещё в 1899 г. В целом степень толерантности по отношению к мусульманам со стороны коренных британцев достаточно высока. С «исламским фактором»» политики вынуждены считаться не только на местном уровне, в районах компактного проживания мусульман, но и на общебританском. Накануне очередных парламентских выборов некоторые политические лидеры (Э. Блэр) даже посещали мечети. В то же время остаются неудовлетворёнными такие требования мусульман, как финансовая помощь со стороны государства при строительстве мечетей, предоставление им возможностей для забоя

181

скота в соответствии с нормами ислама, осуществление раздельного обучения в школах и предоставление девушкам права ношения в них платка, предоставление дней отдыха в период религиозных праздников и др.

Германия. Основной Закон Федеративной Республики Германия (1949) в ст. 140 воспроизводит ст. 136-139, 141 Конституции Веймарской республики (1919), в которой впервые в германской истории провозглашались гарантии свободы совести и вероисповедания. Ст. 140 Основного Закона подчеркивает отсутствие в стране государственной церкви, свободу объединения граждан в религиозные организации. Ст. 4 Основного Закона гарантирует неприкосновенность свободы совести и вероисповедания, религиозных и светских убеждений. Ст. 7 отмечает обязательный характер религиозного обучения в государственных школах, за исключением светских. Ст. 56, посвященная присяге федерального президента, предполагает употребление формулы «Да поможет мне Бог», но допускает и её отсутствие. Фактически, как и во Франции, религиозные объединения отделены от государства, но это отделение не является жёстким.

Одним из фундаментальных конституционных положений является право религиозных организаций на самостоятельное управление своими внутренними делами. Конституция придаёт правовой статус договорным отношениям между государством и религиозными объединениями. Кроме того, некоторые религиозные организации, прежде всего Римско-католическая церковь и Евангелическая церковь считаются корпорациями публичного права, что позволяет им быть не только полностью самостоятельными, но и исполнять определённую часть государственных функций, например в области ведения похоронного дела.

Религиозное объединение может существовать и без статуса корпорации публичного права, считаясь союзом, организованным на основе частного права. В этом случае оно также находится под защитой, например уголовного права —в случае нанесения данному религиозному объединению материального ущерба. Однако публичноправовой статус дает многочисленные привилегии, к числу которых относятся: право на взимание церковного налога, ведение религиозных занятий в школах, выступление в качестве работодателей и т.д. Объединения, организованные на основе частного права, такими привилегиями не обладают. Церковный налог вычитается из заработной платы государственными финансовыми органами и затем передается церкви — соответственно Римско-католической или Евангелической. Выход гражданина ФРГ из церкви освобождает его от уплаты церковного налога.

182

По решению родителей или опекунов ребёнок может быть освобождён от уроков религии в государственной школе. В ряде федеральных земель в настоящее время делаются попытки заменить религиозные занятия религиоведением. Некоторые политические партии (Свободные демократы, Союз 90/Зелёные) выступают за проведение религиозных занятий в церквах, но не в школах.

В праве ФРГ имеется следующая особенность. Для того чтобы объединение было признано религиозным, оно должно соответствовать аналогичной организации одной из двух ведущих церквей страны — Католической или Евангелической. Если такого соответствия не наблюдается, то объединение не считается религиозным, что означает отсутствие многих льгот, в частности освобождения священнослужителей от призыва на военную службу, как это произошло, например, с Церковью сайентологии. Но в дальнейшем развитие модели церковно-государственных отношений в Германии, которую исследователи обычно именуют кооперационной (в отличие от достаточно жёсткого отделения религиозных объединений от государства во Франции и сохранения государственной церкви в Англии), пойдёт, видимо, по пути расширения числа религиозных организаций, располагающих статусом корпорации публичного права.

В Италии Конституция 1947 г. содержит гарантии свободы и вероисповедания (ст. 19). Преобладающая интерпретация её сегодня сводится к тому, что здесь также гарантируется право иметь и распространять агностические и атеистические убеждения. Ст. 3 гарантирует одинаковое общественное достоинство и равенство всем гражданам, в том числе и вне зависимости от вероисповедания. Ст. 7 и 8 констатируют независимость и суверенитет государства и католической церкви «в принадлежащей каждому сфере», возможность самоорганизации некатолических вероисповеданий и заключения ими соглашений, подобных конкордату с католической церковью, с государством.

В период после окончания Второй мировой войны итальянское общество стало значительно более секулярным. В то же время значительно сгладилась острота полемики между клерикалами и антиклерикалами, потрясавшая Италию в конце XIX —первой половине

XX столетия. Этому способствовали как урегулирование «папского вопроса» Латеранскими соглашениями 1929 г., которые не только предусматривали создание города-государства Ватикан, но и восстанавливали ряд привилегий католической церкви, так и тенденция к отказу последней от навязывания обществу определённых политических и моральных стандартов, проявившаяся после II Ватиканского

183

собора. В итоге в 1970-е —начале 1980-х гг. произошла постепенная законодательная легализация разводов и абортов. Новый конкордат, заключённый между Ватиканом и Италией в 1984 г., уже не предусматривает столь привилегированного, как ранее, положения католической церкви, ликвидирует статус Рима как «священного города».

В 1980-е гг. конкордаты были заключены и с рядом других религиозных организаций — пятидесятниками, адвентистами, иудеями, вальденсами, баптистами и лютеранами. Они могут посылать в государственные школы преподавателей религии в том случае, если на них поступит специальный запрос. Однако только католическое религиозное образование полностью обеспечивается государством. Следует подчеркнуть, что посещение религиозных уроков является добровольным делом учащихся и их родителей.

По итальянскому закону 0,8% индивидуального подоходного налога должны направляться либо на религиозные, либо на социальные цели, причём право выбора, включая указание, на нужды какой именно религиозной организации передаются деньги, принадлежит налогоплательщику. Лишь те религиозные организации, которые подписали конкордаты с государством, имеют право на получение части суммы подоходного налога. До 1984 г. финансовую поддержку, причём непосредственно из бюджета, получала только католическая церковь, что означало получение ею денег, собранных в том числе и с некатоликов. Нынешняя система, безусловно, представляется более справедливой. Однако она приводит к определённой дискриминации тех религиозных групп, которые не заключили соглашения с государством.

В Испании продвижение к международному стандарту в области свободы совести стало возможным только после смерти фактического правителя страны Франко в 1975 г. Долгие дебаты, предшествовавшие принятию Конституции 1978 г., в немалой степени затрагивали вопрос о положении и статусе католической церкви. Ряд иерархов требовал закрепления её привилегированного положения в Конституции, включения в текст основного закона понятия «Бог». Но в итоговом варианте присутствовала лишь следующая формулировка: «Никакая религия не может быть государственной. Публичные власти должны принимать во внимание религиозные верования испанского общества и поддерживать соответствующие отношения сотрудничества с Католической церковью и другими вероисповеданиями» (Ст. 16, §3).

Поскольку осуществлённое республиканцами в начале 1930-х гг. отделение церкви от государства стало источником конфликтов и

184

оставило после себя недобрую память, то Конституция воспроизводит скорее американскую формулу о невозможности установления какой-либо религии в качестве государственной. Зафиксировано в тексте Основного закона и право на свободу вероисповедания (ст. 16, §!)•

Спецификой испанского законодательства является наличие особого Закона о религиозной свободе (1980). С одной стороны, он развил некоторые идеи Конституции, указав на право свободного исповедания любых (или никаких) религиозных верований, обращения в свою веру, перемены религиозных убеждений, поддержания отношений с центрами, находящимися за пределами Испании и др. С другой стороны, в законе о религиозной свободе содержится градация религиозных организаций, подразделяющихся на четыре группы: 1) католическая церковь; 2) «глубоко укоренившиеся» религиозные организации, подписавшие соглашения с государством (ислам, иудаизм, евангелизм); 3) религиозные меньшинства, не заключившие соглашения с государством; 4) незарегистрированные религиозные организации.

Объём имеющихся прав и возможностей довольно серьёзно варьируется в зависимости от того, к какой из групп относится та или иная религиозная организация. К примеру, религиозные организации, относящиеся к первым двум группам, имеют преимущественные и специально оговоренные возможности по осуществлению образовательной деятельности в государственных школах, по религиозному обслуживанию вооружённых сил и тюрем, право на организацию собственных образовательных учреждений. Религиозные организации, входящие в первые три группы, имеют статус юридического лица, тогда как организации четвёртой группы действуют в рамках Конституции в качестве частных ассоциаций. Только религиозные организации, относящиеся к первой и второй группе, имеют право на заключение соглашений с государством, тогда как входящие в третью и четвертую группы этого делать не могут. Многие организации вынуждены доказывать, что та деятельность, которой они занимаются, действительно является религиозной. Таким образом, в Испании, как и в Италии, говорить о юридическом равенстве всех религиозных организаций не приходится.

В Скандинавских странах существует довольно значительная специфика в отношениях между государством и церковью. Во-пер-вых, законодательное признание свободы совести здесь произошло несколько позже, чем во многих других европейских странах. Например, в Норвегии лишь в 1964 г. в Конституцию был включен параграф о свободе вероисповедания. В Конституциях Дании (1953) и

185

Исландии (1944) говорится только о праве граждан объединяться в общины для отправления религиозных обрядов. В Швеции в 1951 г. был принят закон о свободе вероисповедания, в соответствии с которым появилась возможность выхода из государственной Шведской церкви без вступления в какую-либо другую религиозную общину. В Финляндии аналогичное положение было зафиксировано значительно раньше —в 1923 г.

Во-вторых, для большинства Скандинавских государств характерно сохранение института государственной церкви. Иногда он прямо зафиксирован в конституциях (в Дании, Исландии, Норвегии), в Финляндии статус национально признанной имеет не только лютеранская церковь, но и православная. В Швеции с 1 января 2000 г. Шведская церковь отделена от государства. Теперь священники здесь не считаются государственными служащими, как в других Скандинавских странах, и церковный бюджет полностью отделен от государственного. Шведская церковь получает различные государственные пособия лишь наряду с другими религиозными общинами страны, но обладает полной самостоятельностью при решении внутренних вопросов. В других Скандинавских странах отделение церкви от государства является делом, по-видимому, не столь уж близкого будущего.

Если в Швеции межконфессиональные отношения можно назвать спокойными и констатировать достижение высокого уровня взаимной толерантности (Шведская церковь даже издаёт научно-популярную литературу об исламе и мусульманах), то в Норвегии ситуация выглядит иначе. Подавляющее большинство норвежцев отрицательно отнеслось к решению муниципалитета Осло (2000 г.) предоставить возможность мусульманам созывать верующих на пятничную молитву с помощью громкоговорителей. В силе остаются в этой стране и многие весьма архаичные законы, например о необходимости для членов Церкви Норвегии воспитания своих детей в лютеранском духе.

Совершенно особняком среди всех западноевропейских стран стоит Греция. Безусловно, и в законодательствах, и в конституционных актах целого ряда стран легко обнаружить следы прежней конфес-сиональности, привилегированного положения той или иной церкви. Помимо уже отмечавшихся выше можно также назвать упоминание об ответственности перед Богом в Конституции ФРГ, о «Святой и нераздельной Троице» и «Всемогущем Боге» в Конституции Ирландии. В Греции же серьёзному ограничению подвергается составляющая сердцевину понятия «свобода совести» возможность менять и распространять религиозные убеждения. Принятая в 1975 г. Кон

186

ституция не только содержит положение о том, что «Господствующей Церковью является религия Восточно-Православной Церкви Христовой», но и фиксирует её автокефальный статус (ст. 3, п. 1) и неизменность текста Священного Писания (ст. 3, п. 3), что свидетельствует об отсутствии полного разграничения между церковными канонами и государственными законами, давно уже осуществлённом в других европейских странах. Более того, ст. 13 п. 2 Конституции прямо запрещает прозелитизм, а действующий до сего дня принятый в 1938 г. закон предполагает возможность возведения и открытия неправославных храмов лишь с разрешения местного православного архиерея.

Гражданский брак в Греции является необязательным, отсутствует гражданская клятва, которую могли бы приносить избранные депутаты парламента (ст. 59 Конституции предусматривает лишь клятву в соответствии с формулой, установленной тем вероисповеданием, к которому принадлежит депутат), не существует гражданских похорон, православный Закон Божий преподаётся в государственных школах в качестве обязательного предмета. Всё это в совокупности объясняет, почему именно эта страна и судебные решения, принятые на её территории, так часто являются предметом рассмотрения Европейского суда, а также не позволяет назвать Грецию, в отличие от всех остальных европейских стран, светским государством.

В странах Центральной и Юго-Восточной Европы, вступивших на путь преодоления последствий недавнего социалистического прошлого, в 1990-е гг. были приняты новые конституции, содержавшие положения о гарантиях свободы совести и вероисповедания. Новшеством они ни для одной из стран, за исключением Албании, не были, однако теперь они уже не являлись простой декларацией, как в недавнем прошлом. Кроме того, теперь свобода совести оказалась более тесно увязана с правом на свободу мысли и убеждений, реализуемым в рамках государства, подчёркивающего отсутствие связи с какой-либо идеологией или религией, приверженность мировоззренческому плюрализму. Если же вести речь о конкретных законодательных формулировках и практике, то конечно же, можно обнаружить определённые различия. В конституциях некоторых стран (Болгарии, Венгрии, Сербии, Словении, Хорватии) фиксируется принцип отделения религиозных объединений от государства. Одновременно Конституция Болгарии в ст. 13 подчёркивает особый статус Православия, именуя его «традиционной религией». В таких странах, как Чехия, Румыния сохраняется прямое государственное финансирование религиозных организаций, причём в Чехии католи

187

ческие и православные священники свою заработную плату получают непосредственно из казны.

В данном регионе существует целый ряд нерешённых и даже обостряющихся проблем. Иногда они связаны с проведением правительствами некоторых государств жёсткой линии в отношении НРД, вплоть до запретов на деятельность некоторых из них (Свидетели Иеговы в Болгарии, 1993). В другом случае церкви, имеющие традиционно наибольший вес и влияние, требуют особого «национального» статуса, что вызывает тревогу у конфессиональных меньшинств (православная церковь в Румынии). В Польше католическая церковь, по-прежнему пользующаяся огромным авторитетом, пытается законодательно закрепить некоторые нормы католической морали. В 1990-е гг. право на совершение аборта было ограничено рядом условий: прямая угроза здоровью женщины, наличие тяжелой патологии у будущего ребенка, наступление беременности в результате кровосмешения. Последовавшая затем некоторая либерализация закона об абортах не решила всех проблем. Неоднократно обсуждался в польском Сейме и законопроект о запрете работы магазинов в выходные дни.

Особая ситуация сложилась на территории бывшей Югославии. Её распад в начале 1990-х гг. сопровождался кровавыми межэтническими и межконфессиональными конфликтами, в ходе которых говорить об элементарном соблюдении норм свободы совести не приходилось. Противоборствующие стороны во время ведения военных действий часто в первую очередь уничтожали культовые центры — православные и католические храмы, мечети. После окончания военных действий на территории Сербии почти не осталось хорватов-католиков, а в Хорватии — сербов-православных, вынужденных покинуть места своего проживания в результате прямых чисток или фактического выдавливания. В конце 1990-х гг. и начале XXI века формулировки о свободе совести, имеющиеся в конституциях всех государств, возникших в результате распада Югославии, стали в какой-то степени наполняться реальным содержанием. Проблема безопасного возвращения беженцев на места, почитаемые ими священными, остается здесь важнейшей.

В странах Балтии и СНГ, так же как и в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, в 1990-е гг. были приняты конституции, в текстах которых имелись статьи о гарантиях свободы совести и вероисповедания. Только в Латвии, где восстановлено действие Конституции 1922 г., такая статья отсутствует. Конституции Азербайджана, Казахстана, Киргизии, Таджикистана, Туркменистана провозглашают светский характер государственности. В подавляющем

188

большинстве стран подчеркнуто отделение религиозных объединений от государства, отсутствие конфессиональных приоритетов, а также светский характер образования в государственных учебных заведениях. В Кыргызстане, Туркменистане, Узбекистане существует конституционный запрет на создание партий на религиозной основе.

Особняком среди государств данного региона стоит Грузия. Здесь 9-я ст. Конституции (1995) говорит о признании государством исключительной роли православной церкви в истории Грузии. Некоторое время данная статья имела в большей степени декларативный характер. Однако осенью 2002 года Парламент Грузии одобрил ранее подписанное президентом Э. Шеварднадзе и католикосом-патриархом всей Грузии Илией II конституционное соглашение, по которому православие фактически получило статус государственной религии. Соглашение определяет разнообразные сферы сотрудничества церкви и государства, предполагает изучение в государственных правительственных учреждениях православного вероучения (на добровольных началах), определяет, что культовые предметы, хранящиеся в музейных собраниях, находятся в совместном владении государства и Грузинской православной церкви.

Можно констатировать, что Грузия среди всех постсоветских стран оказалась в наибольшей степени подвержена соблазну градации конфессий, выделения «традиционных», «особых» религиозных организаций. Если после десятилетий унижений, которым в той или иной степени подвергались все конфессии на территории бывшего СССР, какая-то одна вдруг оказывается в привилегированном положении, то остальными это воспринимается безусловно как дискриминация.

Не в такой откровенной форме, но стремление к ранжированию религиозных организаций присуще и некоторым другим постсоветским странам. Оно находит отражение обычно не в Основном законе, а в специальных законодательных актах. Например, закон «О религиозных общинах и сообществах» Литовской Республики выделяет девять официально признанных государством конфессий. Остальные же могут обратиться с просьбой о государственном признании спустя двадцать пять лет после первичной регистрации на территории Литовской Республики. В Законе «О религиозных организациях» Латвийской Республики вводится понятие «нетрадиционная религиозная организация». А в Узбекистане предпринята попытка законодательно ограничить прозелитизм. Здесь новая редакция закона 1998 г. «О свободе совести и религиозных объединениях» запрещает любую миссионерскую деятельность и действия,

189

направленные на обращение верующих одной конфессии в другие.

В Белоруссии в 2002 г. вступил в действие в новой редакции закон «О свободе совести и религиозных организациях». Он фактически запрещает религиозную деятельность без государственной регистрации, лишает религиозные организации права проводить религиозные собрания в арендуемых помещениях, не являющихся культовыми зданиями, без разрешения органов государственной власти. Одновременно в том же году было подписано соглашение между властями страны и православной церковью, в соответствии с которым последняя признаётся одним из важнейших социальных институтов, оказывающих существенное влияние на формирование духовных, культурных и национальных традиций страны.

Эти и другие факты позволяют прийти к заключению о том, что борьба за утверждение международных стандартов свободы совести на значительной части постсоветского пространства ещё предстоит серьёзная. В Рекомендации 1556 (2002) Парламентской Ассамблеи Совета Европы «Религия и перемены в Центральной и Восточной Европе» (текст принят 24 апреля 2002 г.) отмечается необходимость добиваться «соответствия внутригосударственного законодательства Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод с особым упором на статью 9 ... гарантировать всем церквам, религиозным организациям, центрам и объединениям статус юридического лица в том случае, если их деятельность не нарушает права человека или международное право ... предпринять эффективные меры с тем, чтобы гарантировать свободу религиозных меньшинств ... с особым упором на их защиту от дискриминации или преследования со стороны религиозного большинства».

В США в прошедшем столетии, в отличие от подавляющего большинства стран мира, не появилось никаких новых конституционных положений, затрагивающих вопросы свободы совести и вероисповедания. Вместе с тем чрезвычайно важным представляется решение Верховного Суда (1947), подчеркнувшее, что 1-я поправка к Конституции должна впрямую действовать не только на федеральном уровне, как это часто считалось ранее, но и на уровне штатов. При этом делалась ссылка на 14-ю поправку (1866), гласившую: «Ни один штат не должен издавать или приводить в исполнение законы, ограничивающие привилегии и вольности граждан Соединенных Штатов».

Данное решение Верховного Суда означало, что вопросы, связанные с религией, ранее считавшиеся находящимися в большей сте-

190

пени в компетенции штатов, теперь перемещались на федеральный уровень. Соответственно и сам Верховный Суд стал значительно чаще, чем ранее, рассматривать вопросы такого рода. При этом анализ принимавшихся за последние 50 лет решений позволяет выявить две важнейшие тенденции.

Во-первых, происходит дальнейшее расширение принципа «неуста-новления» любой религии, укрепления «стены разделения» между религиозными организациями и государством. В 1961 г. в деле «Тор-касо против Воткинс» был признан неадекватным закон одного из штатов, требующий обязательной веры в Бога для должностных лиц. В 1962 г. в деле «Энгел против Витали» Верховный Суд запретил чтение молитв в государственных школах, а год спустя постановил, что религиозные мероприятия, осуществляемые в рамках государственной программы в государственных школах, являются нарушением 1-й поправки к Конституции, и запретил чтение Библии во время торжественных церемоний в школах. Следует добавить, что в 1973 г. решением Верховного Суда по делу «Роу против Уэйда» было легализовано большинство видов абортов.

В 1980 г. Верховный Суд признал неконституционным закон штата Кентукки о вывешивании в школах настенных плакатов с текстом десяти заповедей (дело «Стоун против Грэма»). В 1985 г. последовала отмена закона штата Алабама о проведении в школах минуты молчания для медитаций или добровольной молитвы. Верховный Суд счел «минуту молчания» попыткой обойти запрет на обязательную молитву в школах (дело «Уоллес против Джеффри»). Наконец, в 1992 г. в деле «Ли против Вайсмана» Суд признал неконституционным участие в выпускной церемонии в государственной средней школе представителя духовенства.

Справедливости ради следует отметить, что некоторые решения Верховного Суда не вписываются в обозначенную выше тенденцию. Так, решением по делу «Розенбергер против ректора и студентов университета штата Вирджиния» (1995) Суд определил, что отказ университета в субсидировании христианского студенческого журнала, при параллельном предоставлении средств на издание нерелигиозных публикаций, противоречит праву на свободное выражение взглядов. Это решение лишний раз продемонстрировало наличие в американском обществе различных и подчас прямо противоположных мнений о месте религии и религиозных символов в общественной жизни. Поскольку США до сих пор являются страной с весьма высокими цифрами религиозной статистики (около 90% верующих), то такого рода дискуссии, равно как и попытки некоторых политиков вернуться к обязательной молитве в школах (законопроект прези-

191

дента Р. Рейгана, 1984 г.) и запрету абортов представляются вполне естественными.

Во-вторых, Верховный Суд достаточно последовательно проводил в жизнь тезис, в соответствии с которым ограничение свободы совести возможно лишь в случае наличия «неоспоримого государственного интереса». В деле «Голдман против Вейнбергер» (1986) Суд поддержал запрет на ношение кипы иудею — офицеру армии США. «Неоспоримый государственный интерес» выражался здесь в необходимости ношения военными во время прохождения действительной службы одинаковой формы. С другой стороны, в деле «Шерберт против Вернер» (1963) Суд счёл, что отказ члену организации «Свидетели Иеговы», отклонившей предложенные ей варианты трудоустройства, предусматривавшие и занятость по субботам, в получении пособия по безработице является нарушением свободы вероисповедания. В данном случае Верховный Суд пришел к выводу, что отказ от работы был мотивирован религиозными убеждениями, и не обнаружил состава «неоспоримого государственного интереса».

В 1990 г. при рассмотрении дела «Отдел трудоустройства при департаменте штата Орегон против Смита» Суд отказал в привилегии при найме на работу двум индейцам, уволенным со своих должностей в клинике по причине предоставления ими пейота — запрещённого наркотического средства, для проведения церемоний туземной религиозной группы. Верховный Суд не счёл уместным в данном случае проведение теста на наличие «неоспоримого государственного интереса», ограничившись ссылкой на приоритет нейтральных, так называемых «общих» законов перед правом свободного отправления культа. Значительной частью американского общества решение Суда по данному делу было воспринято как удар по свободе вероисповедания. Возникла широкая коалиция, включавшая деятелей различных конфессий, активистов общественных движений, политиков. Они сумели добиться принятия Конгрессом в 1993 г. «Акта о восстановлении религиозной свободы», предусматривающего обязательное проведение теста на «неоспоримый государственный интерес» при рассмотрении дел, затрагивающих свободу совести. Это обстоятельство очевидно демонстрирует, что свободе совести, или, как её чаще именуют в США, религиозной свободе в американском обществе по-прежнему придаётся фундаментальное значение.

В последнее время США активизировали свои усилия по поддержке свободы совести в странах, где с её соблюдением по-прежнему дело обстоит не лучшим образом. В 1998 г. Конгрессом США был одобрен закон «О международной свободе вероисповеда-

192

иия». В России данный акт получил достаточно плохую прессу. Многие наблюдатели усмотрели здесь тенденцию к навязыванию американских стандартов в области прав человека всему миру, вмешательство во внутренние дела других государств. Однако не следует забывать о том, что так называемый «американский стандарт» по правам человека является в значительной степени и мировым, признаваемым, по крайней мере в теории, всеми странами, подписавшими «Всеобщую Декларацию прав человека». Кроме того, права человека на международном уровне давно уже не считаются исключительно «внутренним делом» той или иной страны. Ещё в 1991 г. страны — члены Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ, до 1991 г. — СБСЕ), в состав которой входят как Россия, так и США, приняли документ, в котором говорится, что обязательства по соблюдению прав человека и основных свобод «являются вопросами, представляющими непосредственный и законный интерес для всех государств-участников, и не относятся к числу исключительно внутренних дел соответствующего государства». Об этом следует помнить всем ревнителям «самобытности», приоритета государства перед правами личности. Реализация же их замыслов означала бы нарушение международных обязательств, взятых на себя Россией.

Возвращаясь, после весьма пространного, но необходимого отступления, к содержанию данного акта, отметим, что он предусматривает создание целого ряда новых структур и должностей: Отдела по международной свободе вероисповедания, Полномочного посла по свободе вероисповедания и др. Ежегодно Государственный секретарь США должен представлять Конгрессу доклад о состоянии дел в мире в области обеспечения свободы вероисповедания, в котором будут указаны страны, допустившие её ущемление, например ограничившие свободу менять религию, распространять религиозные убеждения, не соблюдающие равенство прав граждан вне зависимости от их мировоззренческой ориентации. В отношении подобных государств могут быть приняты разнообразные меры: дипломатические демарши, ограничение культурных обменов, финансовой помощи и т. д. Конечно, речь в данном документе идёт не столько о свободе совести, сколько о свободе вероисповедания, но и в таком виде, повторим, принятие настоящего акта представляется шагом вперёд в области международного контроля обеспечения фундаментальных человеческих свобод.

Подводя итог, отметим, что, по крайней мере по формальным признакам, почти все государства европейской культуры (включая латиноамериканские, положение в которых мы специально не рас

193

сматривали, но исключая Грецию) можно отнести к категории de facto светских, поскольку они мировоззренчески нейтральны, декларируют свободу совести и вероисповедания в конституциях, иных законодательных актах и реально её обеспечивают. Конечно, степень светскости не везде оказывается одинаковой, но ни одно государство (разумеется, исключая Ватикан) не строит свою внешнюю и внутреннюю политику под непосредственным влиянием той или иной религиозной организации и исходя в первую очередь из её интересов. Религия всё в большей степени становится частным делом. Об этом свидетельствует, например, отказ депутатов Европарламента включить в Конституцию Европейского Союза (одобрена в 2004 г.) упоминание о Боге и христианских корнях цивилизации континента, на чем настаивал Ватикан, ограничившись ссылкой на «культурное, гуманистическое и религиозное наследие Европы». Однако всё сказанное выше, на наш взгляд, вовсе не означает удаления религиозных организаций из общественной жизни, их дискриминации, как это иногда считается. Светскость государства лишь указывает на существование совершенно определённых современных реалий, которые теперь оформлены и законодательно, в рамках которых религиозные организации через общепринятые демократические процедуры могут высказывать и отстаивать свою точку зрения, предлагать её обществу, при отсутствии стремления получить какие-либо преимущества.

Исследователи единодушно констатируют многообразие конкретных форм и путей осуществления взаимоотношений между государством и религиозными организациями. Обычно выделяются: 1) модель отделения (Франция, Нидерланды, Венгрия, США); 2) модель государственной церкви (Англия, Греция, Дания, Норвегия, Исландия); 3) модель сотрудничества (Испания, Италия, Германия, Польша). Вторая модель, безраздельно господствовавшая на протяжении многих столетий, постепенно уходит в прошлое. Свидетельством тому может служить, например, отделение Церкви Швеции от государства (2000), достижение Церковью Англии в последние десятилетия гораздо большей религиозной свободы по сравнению с предшествующим периодом, вплоть до заявлений архиепископа Кентерберийского Р. Уильямса о намерении добиваться в перспективе её полной самостоятельности.

Первую модель, видимо, следует признать оптимальной, но в ближайшее время пока что неосуществимой. Но движение в направлении постепенного перехода к первой модели наблюдается вполне отчётливое. Показательно, что в выработанных на встрече ОБСЕ по свободе религии и вероисповедания в Вене рекомендациях (17-18 июля 2003 г.) подчёркивается, что в тех странах ОБСЕ, где от

194

сутствует узаконенная иерархия религиозных организаций, следует воздержаться от её введения, а где она всё-таки введена — отменить во избежание усиления дискриминационных тенденций. Однако и в с/гранах второй и третьей моделей, хотя и не существует равенства религиозных организаций, но есть политическое и гражданское равенство их приверженцев, возможность менять убеждения, гарантии свободного выбора как между различными религиями, так и между религиозным и нерелигиозным мировоззрением. Наличествует значительное число международных правовых актов по вопросам свободы совести и убеждений. Изменились и позиции самих церквей, пошедших по пути смягчения эксклюзивизма. Всё это позволяет со значительной долей оптимизма смотреть в будущее.

Глава 9. Веротерпимость и её пределы в России (X — начало XX в.)

Всерьёз говорить о проблемах, связанных с возможностью исповедания или неисповедания какой-либо религии применительно к России можно с 988 г. — официальной даты Крещения Руси. До этого момента восточнославянское язычество, в определённой степени имевшее характер государственной идеологии, но не обладавшее экс-клюзивистским потенциалом, и другие религии — прежде всего интенсивно распространявшееся христианство, достаточно мирно уживались друг с другом. В Киеве и Новгороде в X в. уже существовали христианские церкви. В Киеве, который слыл центром талмудической образованности, имелась большая синагога и «Жидовские ворота». При заключении в 945 г. договора с Византией часть дружинников князя Игоря (912-945) во главе с ним самим, согласно «Повести временных лет» (XI-XII вв.), клялась на холме, где стоял Перун, а «христиан русских приводили к присяге в церкви святого Ильи». В самом тексте договора упоминались как русские, уже принявшие крещение, так и некрещёные. Всё это свидетельствует не только о значительном прогрессе в распространении христианства на Руси (в договоре 911 г. с Византией понятие «христианин» отождествлялось ещё исключительно с греками), но и о возможности достаточно свободного избрания религии, по крайней мере, княжескими дружинниками.

Ставшая княжить в Киеве после смерти Игоря его вдова Ольга (945-964) приняла, согласно «Повести временных лет», крещение в Константинополе (955), однако в отношении своего сына Святослава (964-972) и других русских язычников никаких принудительных мер не принимала, говоря : «Да будет воля божья; если захочет Бог помиловать род мой и землю Русскую, то вложит им в сердце то же жела

196

ние обратиться к Богу, что даровал и мне». Святослав же, оставаясь убежденным язычником, в отношении желавших стать христианами поступал так: «если кто собирался креститься, то не запрещал, а только насмехался над тем».

Конечно, между язычниками и христианами могли возникать и конфликты. Об одном из них, вызванном отказом варяга-христиани-на, жившего в Киеве, отдать своего сына в жертву языческим богам, подробно рассказывается в «Повести временных лет» (983). Крещение Руси, осуществлённое князем Владимиром (980-1015), сопровождалось гораздо более масштабной конфронтацией. В призыве князем киевлян к крещению слышится явная угроза: «Если не придёт кто завтра на реку —будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб,—да будет мне враг». Изображения языческих богов уничтожались. Владимир «приказал рубить церкви и ставить их по тем местам, где прежде стояли кумиры». Лишь три года спустя после крещения Киева пришел черёд Новгорода (991). В особой повести, входящей в состав Иоакимовской летописи, подробно рассказывается о том, как новгородцы упорно сопротивлялись усилиям воевод Добрыни и Путяты по их обращению в христианство. Как и в Киеве, крещение сопровождалось уничтожением статуй языческих богов.

Всё сказанное выше, конечно, не означает, что в процессе христианизации Руси использовались исключительно или даже преимущественно принудительные меры. В источниках не сообщаются подробности о крещении других русских городов, но при этом подчёркивается, что Владимир привел к христианству «всю землю Рускую от конца и до конца» («Память и похвала Владимиру», XI в., «Сказание о Борисе и Глебе», XI в.). Без наличия огромного числа людей, желающих или просто готовых креститься, с помощью голой силы такая задача не могла быть решена чисто технически. Вместе с тем ни о какой свободе выбора между язычеством и христианством, как и в других европейских странах в аналогичных ситуациях, речь, естественно, не шла.

Впрочем, и жёсткие меры по отношению к язычникам если и применялись, то не систематически. Часть из них укрылась в труднодоступных местах, другие являлись лишь номинальными христианами. Волхвы, «хулившие христианскую веру», объявлялись не только в XI—XII, но даже в XIII в.

Долгое время на Руси не существовало и специально оговорённых наказаний за ересь и вероотступничество, активно применявшихся в Византии. «Устав святого князя Владимира о церковных судах» (X в.), «Устав князя Ярослава о церковных судах» (XI-XIII вв.) наиболее детально рассматривали преступления против чистоты нравов

197

(прелюбодеяния, незаконные браки и т.п.), которые православная церковь в лице епископа судила по каноническим нормам, а светская власть осуществляла наказания. Только в более поздней, пространной редакции «Устава князя Ярослава» (вторая пол. XII — первая пол. XIII вв.) появились статьи 49-51, содержавшие запреты совместной еды с иноверцами (видимо, нехристианами), отлучёнными от церкви, сожительство с «жидовками» и «бессерменками». Правда, в некоторых случаях церковные соборы принимали особые меры против еретиков. В 1004 г. в Киеве был заточён в тюрьму за распространение ереси некий Адриан и его последователи, в 1123 г.— Димитрий, а в 1157 г. еретик Мартин даже сожжён.

В целом же можно говорить об относительной толерантности, существовавшей в Древней Руси. Свидетельством тому может служить и наличие католических храмов во многих городах (Киеве, Новгороде, Ладоге), и заключение многочисленных династических браков с правящими западнохристианскими родами. Киевский митрополит Иоанн в послании к папе Клименту III об опресноках (1080-е гг.) подробно разбирал многочисленные «согрешения» католиков, но вместе с тем отмечал: «Не говорю, что вовсе не христиане вы, христианами вас Божьей благодатью изначала знаем... », выражая далее надежду, « чтоб при тебе и при твоих духовных уладилось между вами и нами». Серьёзное конфессиональное отчуждение от «латинства» началось только в XIII в., а в сочинениях XV-XVI вв. католиков уже будут именовать «еретиками».

Вместе с тем в древнерусский период обозначилась и ещё одна тенденция, которая станет впоследствии чрезвычайно характерной как для русского православия в целом, так и для конфессиональной политики государственной власти: стремление не столько распространить, сколько охранить православную веру -- вследствие её истинности и неразрывной связи с жизнью русского народа. Один из основателей русского монашества, Феодосий Печерский (ок. 1036— 1091), в «Послании о вере латинской» (около 1069 г.) призывал князя Изяслава Ярославича быть милостивым ко всем, в том числе иноверцам, ибо Бог «и сам в этой жизни сохраняет и поганых, и христиан». В то же время, категорически отвергая взгляд, согласно которому «Бог дал и ту, и другую веру», Феодосий занимал последовательно эксклюзивистскую позицию, утверждая: «Нет другой такой веры, лучше нашей единой чистой и святой православной веры», которая называлась им единственно спасительной. Феодосий подчеркивал: «Не подобает хвалить чужой веры. Если кто чужую веру хвалит, то становится он свою веру хулящим». Католики же, по его мнению, «неправо веруют и нечисто живут», а потому «не подобает нам иметь

198

с вами общения, ни к Божественным Тайнам сообща приступать, ни вам к нашей службе, ни нам к вашей». Симптоматично, что упоминавшийся выше митрополит Иоанн, признавая католиков христианами, тем не менее резко осудил «благороднейшего князя, отдающего дочерей в замужество в народы, причащающиеся опресноком» (имелся в виду киевский князь Всеволод Ярославич, отдавший свою дочь Евпраксию замуж за германского императора Генриха IV).

К XIV-XV вв. в Московском государстве тенденция к интоле-рантности обозначилась достаточно очевидно, хотя продуманная система поиска еретиков, подобная инквизиционной, так никогда и не сложилась. В списках «Кормчей книги» XIV в., использовавшейся в качестве руководства по церковному праву, уже содержалось указание о необходимости применять строгие меры, вплоть до сожжения, к «обидящим церкви божия».

Эти меры были переведены в практическую плоскость в связи с появлением ересей стригольников и жидовствующих. Не касаясь специально вопроса как об их содержании, так и происхождении, ограничимся констатацией их антитринитарного и антицерковного характера. В 1375 г. руководители стригольников дьяки Никита и Карп были утоплены в Волхове. После того как во второй половине XV в. стала распространяться ещё одна ересь, позднее получившая название «ересь жидовствующих», то главным борцом против неё первоначально оказался новгородский архиепископ Геннадий. Восхищаясь действиями испанской монархии против иноверцев и еретиков, Геннадий в 1490 г. писал московскому митрополиту: «Смотри, франки по своей вере какую крепость держат! Сказывал мне посол цесарский про шпанского короля, как он свою землю очистил, и я с тех речей и тебе список послал». По мнению Геннадия, государь обязан блюсти чистоту православной веры. Монархи назывались им «пастырями словесных овец Христовых», которым «подобает... попечение о них имети, якоже самому Христу».

Однако церковный собор 1490 г. ограничился отлучением нескольких ересиархов (протоиерей Гавриил, священник Денис, Захарий и др.) Впоследствии некоторые из них были заточены в тюрьму, а некоторые отосланы в Новгород, где митрополит Геннадий организовал особую позорную процессию, завершившуюся сожжением берестяных шлемов на их головах. Возможно, после этого был сожжён и кто-то из самих еретиков.

Относительно мягкий приговор собора не устроил не только Геннадия, который оказался скорее практиком нетерпимости. В качестве её теоретика выступил игумен Иосиф Волоцкий (1439/40-1515). Вопросам борьбы с ересями и еретиками он посвятил ряд

199

«слов», написанных в 1502-1504 гг., вошедших в состав произведения, позднее получившего наименование «Просветитель». Современную ему ересь, распространившуюся как в Новгороде, так и Москве (отсюда одно из её названий —новгородско-московская), Иосиф Во-лоцкий пытался представить имеющей иудейские корни. В качестве главного ересиарха назывался некий еврей Схария. Именно этим обстоятельством объясняется и закрепившееся наименование сторонников ереси — «жидовствующие». В этой связи приведём мнение крупнейшего отечественного специалиста по истории России XIV-XVII вв. Р. Г. Скрынникова, считающего свидетельство о Схарии вымыслом, поскольку «ни русские летописи, ни иностранные источники не заключают в себе ни прямых, ни косвенных известий» о нём.

Важнейшей идеей «Просветителя» была мысль о необходимости применения к еретикам жёстких как церковных, так и государственных мер, так как «божественные правила издревле ... перемешаны с гражданскими законами и определениями» (в качестве примера приводился византийский «Номоканон» —сборник церковных правил и императорских указов, легший в основу русской «Кормчей книги»), а «гражданские законы подобны писаниям пророков, апостолов и святых отцов». Утверждая, что «убить молитвой или оружием еретика едино есть», Иосиф отдавал приоритет именно насилию. Ссылаясь на Библию, преимущественно на Ветхий Завет (действия пророка Илии, царя Иосии), приводя в качестве образца для подражания акции римских и византийских императоров против еретиков, игумен Иосиф подчёркивал: «всем христианам подобает осуждать и проклинать еретиков и отступников, а царям, князьям и мирским судьям подобает посылать их в заточение и предавать лютым казням». Слова одного из восточных «отцов церкви» Иоанна Златоуста «не следует нам убивать еретиков» Иосиф относил исключительно к духовенству.

Теоретически Волоцкий допускал существование еретиков в том случае, если они «не прельщают никого из православных». Однако эта возможность в значительной степени нивелировалась тем, что обычные миряне, по мнению Волоцкого, должны были доносить о местонахождении еретиков, а правители — казнить тех из них, которые, зная о существовании «еретиков и отступников», тем не менее не предали их судьям.

Сторонники и последователи Иосифа Волоцкого, получившие название иосифлян, составляли лишь одну из группировок в церкви. Их противники — нестяжатели, или заволжские старцы, главным идеологом которых являлся Нил Сорский (1433-1508), выступали не только против приобретения церковью земельных и имуществен

200

ных ценностей (за что ратовали иосифляне), но иногда и против насильственных мер по отношению к еретикам, предлагавшихся Во-лоцким. В своих посланиях нестяжатели утверждали, что если еретики держат свои взгляды в тайне, то специально разыскивать их не следует. Ссылаясь на Библию (Мф. 7.1: «Не судите, да не судимы будете»), заволжские старцы указывали, что гонения противоречат учению Христа, а с еретиками надлежит бороться только убеждением и молитвой. Они отрицали возможность наказания еретиков государством, полагая, что «дело духовное есть дело личной совести каждого», и их простое раскаяние будет вполне достаточным. Иосиф Волоцкий же в «Просветителе» подчёркивал, что раскаяние еретика после его обличения является неискренним, а потому и недействительным.

Точка зрения иосифлян победила уже на церковном соборе 1504 г., проходившем с участием великого князя Ивана III. Собор приговорил многих обвинённых в ереси к заточению и ссылке. Такие «жидовствующие», как Иван Волк — Курицын, Митя Коноплёв, Иван Максимов были сожжены в деревянном срубе. В дальнейшем продолжателем дела Волоцкого стал митрополит Московский Даниил (1521-1539), призывавший власть «возревновать против врагов Божьих — еретиков — божественной ревностью и проявлять к ним праведную ярость». На протяжении XVI столетия обвинения в ереси выдвигались достаточно часто, например в отношении таких вольнодумцев, как Феодосий Косой и Матвей Башкин (осуждены Соборами 1553-1554 гг.), но дело обычно ограничивалось тюремным заключением.

На рубеже XV и XVI вв. в значительной степени под влиянием иосифлян окончательно оформилось представление о Москве как о «Третьем Риме». В соответствии с ним Москва, будучи наследницей как первого, так и второго Рима — Константинополя, погибших вследствие неспособности сохранить в неповреждённом виде истинное христианство, является теперь последним оплотом чистой веры. Русский монарх — вначале великий князь, а затем и царь, рассматривался в свете этой концепции как единственный в мире истинно христианский государь.

Утверждение теории «Москва —Третий Рим» способствовало развитию ксенофобии и изоляционизма, сакрализации государственной власти, что на практике вело к её более активному вмешательству в дела православной церкви и ограничению религиозной свободы последней. Окончательная победа иосифлян над нестяжателями в первой половине XVI в. означала и закрепление в качестве нормы точки зрения Иосифа Волоцкого, согласно которой «власть госуда

201

ря подобна вышнему Богу», тогда как заволжские старцы полагали, что монарх — «не судья в делах духовных». Начался процесс постепенного поглощения церкви государством, становящимся всё более сакральным и самовластным, что приведет в будущем к самым негативным последствиям как для дела религиозной свободы и толерантности, так и для страны в целом.

В XVI столетии в Московском государстве, после присоединения в 1552 г. Иваном Грозным Казани, появилось первое крупное конфессиональное меньшинство — мусульмане. С миром ислама Русь неоднократно соприкасалась и ранее, а в середине XV в. в центре Московской Руси появилось так называемое Касимовское царство. Оно просуществовало до 1633 г., долгое время исполняя роль буфера между Москвой и Казанью. Ислам в Касимовском царстве исповедовался наряду с православием. Взятие же Казани сопровождалось разрушением мечетей и медресе, выселением мусульманского населения за пределы города. Акции подавления ислама и мусульман имели место и в дальнейшем. В 1593 г. был обнародован указ царя Федора Иоанновича (1584-1598) о разрушении мечетей, гласивший: «Мечети же татарские все пометати и татарам мечети единолично не ставити и, конечно, татарские извести». В 1593 г. была принята специальная грамота, запрещавшая татарам, жившим в деревнях вместе с русскими, «иметь мечети ... для того, чтобы не было соблазна христианам... ». Однако попытки обращения татар в православие в целом оказались не слишком удачными. В дальнейшем отношение к мусульманам постепенно стало меняться в лучшую сторону.

В XVI в. значительно увеличилось количество западноевропейских купцов, торговавших в русских землях, да и в целом контакты с Западом, по сравнению с двумя предшествующими столетиями, стали более интенсивными. Католицизм и протестантизм рассматривались обычно в это время в Московском государстве в качестве ересей. Первый русский царь Иван IV Грозный (1533-1584), отвечая лютеранскому пастору Яну Роките, познакомившему его с основами протестантизма (1570), подчёркивал: «как католики — ложь, так и вы —тьма». При этом речь о борьбе с «погибельными ересями» (так именовались католицизм и протестантизм в «Слове на лати-нов и лютеров», датируемом концом XVII в.) на их территории и обращении в православие их носителей не шла. Представителям английской Московской торговой компании в период правления царя Федора Иоанновича было официально сообщено, что «до их веры и дела нет», а все купцы, приезжающие на Русь, «живут в своих верах, а от веры их не отводят, кто как хочет, тот так и живет в своей вере». Об отсутствии у русских желания насильно обращать в свою

202

веру писал и побывавший в Московском государстве в 1630-1640-е гг. немецкий путешественник Адам Олеарий.

Главным считалось другое: защита населения «Третьего Рима» от знакомства с иноземными учениями, охранение православия как единственно истинной религии. В ответе Роките Иван Грозный указал, что на него лично, несмотря на его еретичество, опала не наложена. В то же время Грозный подчёркивал: «впредь бы тебе этого учения в нашей стране не объявлять... И о том Господа нашего Иисуса Христа ... прилежно молим, чтобы нас, российский народ, сохранил от тьмы вашего неверия». Аналогичным образом в беседе с папским представителем А. Поссевино (1581) Иван Грозный заявил, что всем католикам вольно приезжать в Московское государство для торговли, беря с собой «попов», «только им учения своего русским людям не плодить и костёлов им в государстве Московском не ставить, каждый в своей вере да пребывает». В уже упоминавшемся «Слове на латинов и лютеров» отмечалось, что от строительства костёлов и кирх в Московском государстве будет «своей православной греческой вере ругательство, укоризны и поношение».

С другой стороны, право нерусского населения вновь присоединённых территорий исповедовать католицизм или протестантизм иногда признавалось официально, хотя и с ограничениями. Например, согласно Андрусовскому договору с Речью Посполитой (1666) жители уступленных Москве городов имели «вольное... употребление веры святой Католической, без всякого в отправлении богомолия своего в домах своих затруднения».

Однако степень толерантности по отношению к католикам и протестантам была неодинаковой. Многие иностранные путешественники, посетившие Московское государство в XVI-XVII вв., в частности, Дж. Горсей и А. Олеарий, отмечая терпимость русских по отношению к различным нациям и религиям, исключали из этого перечня католиков. Олеарий употребил даже столь сильные выражения, как «прирождённая ненависть и недружелюбие русских к папистам», но не преминул отметить, что русские «ладят с теми, кто от папистов отделился». Первый католический храм открылся в Москве в 1687 г., тогда как лютеранская кирха — столетием раньше, в 1575 или 1576 г. Характерно, что в отличие от обширной антикатолической полемики, антипротестантские произведения не получили в Московской Руси столь же широкого распространения.

Объяснение этим фактам следует искать в сфере исторической и политической, а не догматической. В Москве было хорошо известно о попытках католизации православного населения Речи Посполитой, католики подозревались и в желании вести активную прозелитиче-

203

скую деятельность среди русского населения. Смутное время начала

XVII в. также ассоциировалось в первую очередь с польской интервенцией, с покровительством католицизму, оказанным Лжедмитри-ем I (1605-1606). В конце XVII в. (1695) в заявлении Посольского приказа австрийскому послу откровенно говорилось: «А лютеры и кальвины, хотя отстоят еретичеством своим от восточного благочестия дальше католиков, однако же противности от них грекороссийскому благочестию нет и ни в какие духовные дела они не вступаются».

В XVII столетии был принят первый общегосударственный свод законов — Соборное уложение (1649). Оно гораздо шире, по сравнению с принимавшимися ранее Судебниками, охватывало всю сферу законодательства. Открывалось Соборное уложение главой «О богохульниках и церковных мятежниках», первая статья которой гласила: «Вуде кто иноверцы, какия ни буди веры, или и русский человек, возложит хулу на ... Иисуса Христа, или на ... Богородицу и Прис-нодеву Марию, или на Честный Крест, или на святых Его угодников, и про то сыскивати всякими сыски накрепко. Да будет сыщется про то допряма, и того богохульника обличив, казнити, зжечь». Данная статья примечательна не только тем, что она устанавливала смертную казнь за богохульство, но и противопоставлением «иноверец» — «русский человек», без упоминания о религиозной принадлежности последнего. Следовательно, обязательность официального исповедания всеми русскими православия казалась настолько самоочевидной, что даже не требовала специальной юридической фиксации. Последующие статьи первой главы определяли наказания «бесчинникам», нарушающим порядок в православном храме во время богослужения, пытающимся подавать челобитную царю или патриарху.

Немалое значение Соборное уложение придавало охранению православия, отступление от которого запрещалось. В ст. 24 главы 22 говорилось: «А будет кого бусурман какими нибудь мерами насиль-ством или обманом русскаго человека к своей бусурманской вере принудит, и по своей бусурманской вере обрежет, а сыщется про то допряма, и того бусурмана по сыску казнить, зжечь огнем безо всякого милосердия. А кого он русскаго человека обусурманит, и того русскаго человека отослать к Патриарху, или к иной власти, и велети ему учинити указ по правилам Святых апостол и Святых отец». Для предупреждения перехода православных в иные религии Соборное уложение (ст. 70 главы 20) запрещало им находиться в услужении у иноземцев.

В то же время, хотя и косвенным образом, Уложение предполагало некоторые возможности для удовлетворения своих религи

204

озных потребностей иностранцами, прежде всего —протестантами. Ст. 40 главы 19 содержала суровое распоряжение: «кирки сломати», «и впредь в Китае и Белом и Земляном городе на немецких дворах киркам не быти», но всё-таки точно определяла место их возможного сооружения — «а быти им за городом за Земляным, от церквей Божиих в дальних местах». Таким образом, применительно к XVII столетию можно констатировать наличие элементов веротерпимости в отношении нерусского, прежде всего — иностранного населения Московского государства.

Вскоре после принятия Соборного уложения в Русской Православной церкви произошёл раскол, явившийся следствием реформ патриарха Никона, проведённых в 1653-1654 гг. Они касались не догматов (догматика в православии, в отличие от католицизма, принципиально не подвержена изменениям), а обрядовой практики и порядка совершения богослужения (замена двоеперстия троеперстием, служение литургии не на семи, а на пяти просфорах и др.), но осуществлялись чрезвычайно жёсткими, часто — насильственными методами. Собор 1666 г. ещё ограничился преимущественно духовными наказаниями сторонников старого обряда, и лишь в крайнем случае предлагал меры «телесного озлобления» в отношении «ослушников и бесчинников». Состоявшийся год спустя, в 1667 г. Собор уже объявил старообрядцев еретиками и предал их анафеме. Отцы Собора призвали царя Алексея Михайловича «крепкою десницею твоею за-щитити церковь Божию от них» и «наказать злочестивых и градским законом, и казнить их разным томлением и различными муками».

С этого времени масштаб репрессий в отношении сторонников «древлего благочестия» резко увеличился. В них власти видели не только разрушителей считавшейся естественной монополии православной церкви, но и «тайных мятежников». После подавления восстания Степана Разина (1670-1671) в некоторых районах церковные власти приводили всё население к присяге на верность церкви и царю. Подавляющее большинство старообрядцев отказывалось целовать «никонианские» крест и Евангелие, после чего епископы передавали их светским властям, применявшим «градские наказания». В 1682 г. «за великие на царский дом хулы» вместе со своими «соузниками» был сожжён лидер старообрядцев протопоп Аввакум.

В 1685 г. правительство царевны Софьи приняло 12 статей против староверов. Они имели характер гражданского закона и были утверждены несовершеннолетними царями Иваном V и Петром I, Боярской думой. Согласно этим статьям, само существование раскола в форме приверженности старым обрядам фактически запрещалось. «Упорствующие» старообрядцы, производящие «соблазн и

205

мятеж», в случае отказа перейти в православие, подлежали сожжению в срубе. Такое же наказание ждало вернувшихся в раскол после ранее принесённого покаяния. Раскаявшиеся и покорившиеся отсылались в монастыри под надзор. Увлекающие к самосожжению сами подлежали сожжению. Укрывателей раскольников били кнутом и ссылали в дальние края. Кроме того, низшее духовенство должно было доносить епископам о всех не ходящих в церковь и не исповедующихся. Они подвергались дознанию и принуждались к выдаче единомышленников.

Количество жертв самого настоящего террора против старообрядцев не поддаётся точному учёту, но если в их число включить погибших в результате массовых самосожжений— «гарей», в значительной степени спровоцированных жестокой политикой властей, то речь может идти о многих десятках тысяч человек.

Справедливости ради следует отметить, что и вожди раскола вовсе не являлись приверженцами религиозной толерантности. Протопоп Аввакум в своем автобиографическом «Житии» писал, что апостолы не учили утверждать веру «огнём, да кнутом, да виселицей», но тут же предлагал царю поступить так: «Возьми еретиков тех, погубивших душу твою, и пережги их, скверных собак ... а нас распусти, природных своих. Право будет хорошо».

В 1690 г., незадолго до своей смерти, патриарх Иоаким обратился к Ивану и Петру (1682-1725) с посланием, в котором призывал царей к защите православия и предостерегал от общения с иноверцами, указывая на категорическую недопустимость осуществления ими религиозной проповеди на территории России, строительства храмов и распространения своих обычаев. Однако потребности экономического и политического развития России требовали усвоения технических достижений Запада, восприятия различных элементов его культуры. Всё это делало в перспективе трудноисполнимым завет патриарха Иоакима: не иметь общения «с иноверными еретиками и злобожниками и никакую дружбу имети с ними».

XVIII век ещё ознаменован разнообразными проявлениями религиозной нетерпимости. Во-первых, продолжало оставаться весьма сложным положение старообрядцев. Спасаясь от преследований, они бежали как в отдаленные районы государства (нижегородские, брянские леса, Поморье, Урал, Сибирь), так и за границу. Лишь в конце царствования Петра I наметились небольшие изменения к лучшему. В 1716 г. староверам было разрешено свободное проживание в сёлах и городах при условии записи в «двойной оклад», то есть при уплате двойных налогов. Но сама принадлежность к старообрядчеству была признаком правовой и гражданской неполноценности. Расколь-

206

мики не имели права свидетельствовать на суде против православных и занимать общественные должности. Предполагалось ношение старообрядцами особой одежды с желтыми нашивками и надписями Е.Р.О. (еретик, раскольник, отступник). Жёнам раскольников было предписано носить «платья опашни и шапки с рогами».

Во-вторых, продолжалось давление на мусульман с целью побудить их к принятию православия. В ноябре 1713 г. появился именной царский указ, предписывавший мусульманам, живущим в Казанской и Астраханской губерниях, и имеющим православных крестьян и дворовых, креститься в течение полугода. В противном случае вотчины с людьми и крестьянами отписывались государству. В сентябре 1728 г. был издан наказ губернаторам и воеводам не допускать принятия ислама иноверными народами империи: мордвой, чувашами, черемисами, остяками и др. «А ежели явятся такие Магометане или другие иноверцы, которые тайно или явно кого из Российских народов в свою веру превратят и обрежут, таких брать и разыскивать, и по розыску ... казнить смертию, сжечь без всякого милосердия», — подчёркивалось в наказе.

Запрещалось и сооружение мечетей. Сенатским указом от 19 ноября 1742 г. все новопостроенные мечети, «а наипаче в тех местах, где воспринявшие веру греческого исповедания жительство имеют», было велено «сломать и впредь строить отнюдь не допущать». Помимо этого губернаторам и воеводам вменялось в обязанность «всеми удобовозможными способами разведать, а кто явится, сыскивать накрепко, кем и из какой веры или народа к магометанскому закону обращены... ». В итоге по данным, приводимым А. А. Аловым и Н. Г. Владимировым, только в 1742 г. из имевшихся 536 мечетей уничтожению подверглось 418.

Попытки возврата из православия в ислам пресекались ещё более жёстко. Так, в 1738 г. был сожжён «совратившийся паки в магометанский закон» башкир Тойгильда Жуляков. Акция состоялась в Екатеринбурге в присутствии многих крещёных башкир. В 1740 г. сожжению подвергся и «обусурманившийся» казак Исаев, которому, правда, в вину ставилось и активное участие в башкирском восстании: «во время башкирского бунта был в сообщении при главных ворах башкирцах... ».

В-третьих, по-прежнему значительную нетерпимость российское государство проявляло по отношению к иудеям. До 1770-х гг. их количество в пределах России было незначительным. В 1723 г. в окрестностях Смоленска появилась, было, первая синагога, но четыре года спустя, в связи с выходом указа Екатерины I о высылке всех некрещёных евреев из России, она была разрушена. Тем не ме

207

нее некоторое количество иудеев продолжало находиться на территории империи или приезжать в неё. Императрица Елизавета Петровна (1741-1761) в начале своего царствования вновь издала распоряжение об удалении иудеев за границу. На предложении Сената о разрешении, с целью увеличения доходов казны, их поселения в некоторых местах, императрица собственноручно начертала: «От врагов Христовых интересной прибыли не желаю». Трагедией закончилось и обращение в иудаизм морского офицера А. Возницына. Вместе с «совратителем», купцом Б.Лейбовым, строителем первой российской синагоги, он был сожжён в Санкт-Петербурге в 1738 г.

Начало правления Екатерины II (1762-1796) также ознаменовалось принятием указа с характерным названием: «О позволении иностранцам, кроме жидов (курсив мой. — М. С.), выходить и селиться в России» (1762).

Наконец, невозможно не упомянуть и о церковной реформе Петра I. Будучи лично религиозным человеком, он тем не менее рассматривал церковь прежде всего как полезный институт.. Идея духовной независимости церкви была совершенно чужда Петру, создававшему полицейско-бюрократическое государство. Поэтому, воспользовавшись смертью патриарха Адриана (1700), Пётр не допустил избрания нового церковного главы. До решения церковного вопроса дело дошло только в 1721 г. Институт патриаршества был упразднён, а взамен, в соответствии с «Духовным регламентом», создана Духовная коллегия. Это наименование свидетельствовало о намерении царя подчинить церковь государственной власти, поскольку к тому времени уже существовали различные гражданские коллегии— Коммерцколлегия, Мануфактурколлегия и т.д. Скорое переименование Духовной коллегии в Святейший Правительствующий Синод сути дела не изменило: Русская Православная церковь полностью утратила самостоятельность, превратившись в составную часть государственной машины Российской империи. В «Духовном регламенте» об этом говорилось достаточно откровенно: «Коллегиум правительское под Державным Монархом есть и от Монарха уставлено... Коллегиум не есть некая факция, тайный на интерес свой союзом сложившаяся, но на добро повелением Самодержца, и Егож с прочими рассмотрением собранныя лица».

В функции Святейшего Правительствующего Синода, обладавшего законодательной и административной властью в РПЦ, входило: толкование догматов, определение порядка церковной жизни, обсуждение вопросов об открытии новых епархий, избрание кандидатов на епископские кафедры, утверждение и увольнение настоятелей монастырей, цензура духовных книг, борьба с ересями и расколами

208

и решение множества других вопросов, связанных с жизнью церкви. Хотя Синод состоял из лиц духовного звания, над ними возвышалась фигура светского чиновника — обер-прокурора, выполнявшего роль «ока государева» в данном учреждении. Согласно инструкции, обер-прокурор должен был «сидеть в Синоде и смотреть накрепко, дабы Синод свою должность хранил ... по Регламенту и Указам отправлял».

В «Духовном регламенте» утверждалось, что государь является блюстителем «правоверия ... и всякого в Церкви Святой благочиния». Члены Синода должны были приносить специальную присягу, в которой клялись не только в «верной службе» монарху, но и признавали его «крайним судьёй» этого органа. Все распоряжения Синода выходили под грифом «По указу Его Императорского Величества» и императором же и утверждались — «быть по сему». Но наиболее ясным свидетельством подчинения церкви государству и постановки перед ней задачи по идеологическому обслуживанию его интересов явился указ от 17 мая 1722 г., согласно которому священник был обязан не соблюдать тайну исповеди в том случае, если в ходе неё он узнавал о намерении произвести «измену, или бунт на государя, или на государство, или злое умышление на честь, или здравие государево и на фамилию Его Величества».

Если до Синодальной реформы Петра I православная церковь сохраняла определённую религиозную свободу, и влияние на неё государства выражалось прежде всего в фактическом отборе кандидатов на высшие церковные должности, то теперь свобода церкви как института оказалась полностью утрачена. Последствия реформы чрезвычайно чётко оценивает современный российский историк Е. В. Анисимов: «Превращение церкви в контору по делам веры, подчинение всех её ценностей нуждам самодержавия во многом означало уничтожение для народа духовной альтернативы режиму и идеям, идущим от государства и имеющим свои истоки в этатизме, государственном мышлении, в авторитарной светской власти. Церковь ... стала послушным орудием власти и тем самым во многом потеряла уважение народа как хранительница духовного начала, утратила свой высший моральный авторитет. Не случайно этот народ впоследствии так равнодушно смотрел и на гибель церкви под обломками интегрировавшего её самодержавия, и на разрушение её храмов».

Возвращаясь к рассмотрению ситуации XVIII столетия, можно отметить, что наряду с многочисленными проявлениями религиозной интолерантности существовала и тенденция к веротерпимости и её законодательному оформлению, особенно очевидно обозначившаяся к концу века. Говоря о причинах расширения веротерпимости,

209

следует отметить, во-первых, уже упоминавшиеся потребности модернизации России, осуществление которой было немыслимо без её большей открытости внешнему миру, а значит —без приглашения иностранцев и предоставления им некоторой свободы вероисповедания. Во-вторых, продолжение территориальной экспансии постепенно превратило страну в многонациональную и, следовательно, — поликонфессиональную империю. Как отмечает Б. Н. Миронов, «основным принципом политики на инкорпорированных территориях являлось сохранение существовавшего до вхождения в состав России административного порядка, местных законов и учреждений, отношений земельной собственности, верований, языка и культуры». Конечно, этот принцип, в том числе и такой его компонент, как «сохранение верований», соблюдался далеко не всегда, но, по данным И. К.Смолича, уже к середине XIX в. православные в Российской империи не составляли абсолютного большинства населения.

Первым серьёзным законодательным актом о веротерпимости был манифест Петра I от 16.04. 1702 г., в котором говорилось: «Мы, по дарованной нам от Всевышнего власти, совести человеческой приневоливать не желаем и охотно предоставляем каждому христианину на его ответственность пещись о блаженстве души своей». Значимость этого манифеста резко снижалась тем обстоятельством, что он имел отношение лишь к иностранцам, прибывающим в Россию. Переход же православных подданных русского царя в другие религии был категорически запрещён. Впоследствии, при Анне Иоанновне и Елизавете Петровне возможность существования в России как неправославных христианских исповеданий, так и запрет на обращение в них православных неоднократно подтверждались. Манифест Анны Иоанновны (1735) носил чрезвычайно показательное название: «О дозволении свободного богослужения всем христианским исповеданиям в России, и о возбранении духовным особам иностранных христианских вер обращать в оныя русских подданных». При этом православизация населения империи продолжала считаться безусловно желательной. Сенатское постановление от 25 июня 1723 г. разрешало черемисам, утаившим множество душ при переписи, вместо положенного наказания креститься и «ежели и впредь такие иноверцы в утайке душ явятся, а пожелают креститься, и тем наказания не чинить».

Определённую позитивную роль сыграл указ Петра III (29.01.1762), в соответствии с которым раскольникам, пребывающим за границей, было разрешено вернуться в пределы Российской империи, с отправлением закона «по обыкновению» и старопечатным книгам, правда, при условии проживания в Сибири, Барабинской степи и

210

тому подобных местах. В указе отмечалось, что отвращать от раскола следует «не принуждением и огорчением» и констатировался следующий факт: «внутри ... империи и иноверные, яко магометане и идолопоклонники, состоят». Тем самым раскольники фактически приравнивались к иноверцам, что представляло определённый шаг вперёд в утверждении более терпимого отношения к ним государства.

Окончательное же утверждение политики веротерпимости состоялось в царствование Екатерины II. В «Наказе», написанном императрицей для составителей нового «Уложения законов» (1767), отчётливо ощущалось влияние идей французских просветителей, прежде всего Ш.-Л. Монтескье и особенно Вольтера, с которым Екатерина II состояла в переписке. В «Наказе» указывалось: в силу наличия в государстве множества народов «весьма бы вредный для спокойствия и безопасности своих граждан был порок, запрещение или недозво-ление их различных вер». Не снимая задачи «всех ... заблудших овец паки привести к истинному верных стаду» (то есть к православию) Екатерина II, руководствуясь своим пониманием интересов государства, отвергла религиозное принуждение: «Гонение человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону из-мягчает и самые жестоковыйные сердца и отводит их от заматерелого упорства, утушая споры их, противные тишине Государства и соединению граждан».

Практическим выражением данного положения был указ Синода «О терпимости всех вероисповеданий и о запрещении архиереям вступать в разные дела, касающиеся до иноверных исповеданий... » (17.06. 1773). В нём, со ссылками на «Наказ», признавалась правомерной практика разрешения мусульманам строительства мечетей, православным архиереям запрещалось вступать «в дела, касающиеся до всех иноверных исповеданий и до построения по их законам молитвенных домов, а предоставлять оное всё на рассмотрение светских команд... ». Архиереи, как и «светские команды», «должны прилагать, в силу Государственных законов, старание, чтоб от того между подданными ... не могло быть никакого разногласья, а паче б между ними любовь, тишина и согласие царствовало». Ещё раньше, в 1763 г., всем прибывающим в Россию по приглашению императрицы немецким колонистам было предоставлено «свободное отправление веры по их уставам беспрепятственно». Старообрядцы в 1782-1783 гг. были освобождены от уплаты «двойного оклада» и ношения нашивок, в 1785 г. им было разрешено избираться на общественные должности, хотя строить церкви и иметь колокола запрещалось.

211

Но, перейдя к веротерпимости, Российское государство вовсе не собиралось предоставить неправославным религиозным организациям сколь-нибудь значительную внутреннюю свободу, которой, как уже отмечалось, не обладала и РПЦ. Так, в указе Екатерины II «Об определении Мулл и прочих духовных чинов магометанского закона и об учреждении в Уфе духовного собрания... » (1788) генерал-губернаторам предписывалось «наблюдать, дабы к исправлению духовных должностей магометанского закона употребляемы были люди в верности надежные и доброго поведения», причем после прохождения специального испытания. А в «Регламенте, данном Санктпетербургской Римско-Католической Церкви» (1769), определявшем положение католиков не только в столице, но и во всей империи, оговаривался статус Сената как высшей инстанции при решении всех светских и духовных дел, предусматривалось согласование с государственными органами кандидатур иерархов, и осуществление непосредственных, минуя Рим, отношений между католической церковью в России и Российским государством.

В начале XIX в., в царствование Александра I (1801-1825) политика веротерпимости сделала в России дальнейшие успехи, хотя и постепенно приобрела несколько неожиданное направление. В первые годы правления Александра I, воспитанного в духе идей Просвещения, дело ограничилось фактическим допущением старообрядческого богослужения, принятием «Положения об устройстве евреев» (1804), официально признававшем иудейское вероисповедание. В дальнейшем акцент был сделан на сотрудничестве различных христианских исповеданий во имя «общего блага» не только России, но и всей Европы.

14 сентября 1815 г. по инициативе Александра I монархи трёх государств — России, Австрии и Пруссии поставили свою подпись под актом «Священного союза». Впоследствии к ним присоединились главы почти всех европейских государств (кроме Великобритании, Турции и папской области). В документе говорилось о желании держав «образ взаимных отношений подчинить высоким истинам, внушаемым вечным законом Бога спасителя». Как во внутренних делах, так и в международных монархи выразили намерение руководствоваться исключительно «заповедями любви, правды и мира». Государи договорились «почитать всем себя как бы членами единого народа христианского», поскольку «самодержец народа христианского, коего они и их подданные составляют часть», есть «Иисус Христос, глагол всевышнего, слово жизни».

Священный союз для Александра I вовсе не был «пустым и звонким документом», каковым его считал, например, министр иностран

212

ных дел Австрии К. Меттериих. Влияние этого акта, текст которого должен был быть выставлен, по распоряжению императора, во всех храмах, на внутреннюю, в том числе конфессиональную политику российского государства, не подлежит сомнению. Ещё в 1812 г. в России было создано Библейское общество, в состав которого впоследствии вошел сам император и великие князья. Всем государственным чиновникам было фактически приказано поддерживать Библейское общество. Программа общества предусматривала распространение текста Библии на разных языках и утверждала наличие прямой связи между количеством изданий Священного Писания и восприятием его идей, с одной стороны, и уменьшением числа пороков, общественной стабильностью, экономическим процветанием — с другой.

Президентом Библейского общества стал князь А. Н. Голицын, к тому времени уже возглавлявший Синод в качестве обер-прокурора (с 1803 г.) и занимавший пост главноуправляющего делами иностранных исповеданий (с 1810 г.). Созданное в 1810 г. Главное управление духовных дел разных (иностранных) исповеданий (ГУДДИИ), в ведении которого находились дела всех неправославных конфессий империи, пришло на смену прежней системе управления, подразумевавшей осуществление контроля над ними различными государственными учреждениями — вначале (в XVII —начале XVIII в.) Посольским приказом, затем — Святейшим Синодом, Коллегией иностранных дел, Юстиц-коллегией лифляндских, эстляндских и курляндских дел, другими ведомствами. После принятия акта «Священного союза» последовала очередная реорганизация: создание Министерства духовных дел и народного просвещения (1817), во главе которого вновь оказался князь Голицын.

Главной особенностью нового министерства являлся объединённый («сугубый») характер. В его состав вошли как ГУДДИИ, так и Синод, что означало сосредоточение контроля над всеми религиями и системой учебных заведений империи в рамках одного ведомства. Должность обер-прокурора сохранилась (на этот пост был назначен князь П. С. Мещерский), но осуществлял он свои функции уже в составе единого министерства. В департаменте духовных дел министерства имелось четыре отделения: по делам православного исповедания, по делам римско-католического, униатского и армянского исповеданий, по делам протестантов и, наконец, по делам нехристианских исповеданий.

Конечно, это был шаг в направлении дальнейшей государственной монополизации церковной и духовной жизни общества. Примечательно, однако, что теперь, с точки зрения системы государственного управления конфессиями (вопрос о том, чтобы пустить их в

213

«свободное плавание», не ставился и не обсуждался), РПЦ оказалась приравнена к остальным христианским, а в какой-то степени — и нехристианским исповеданиям. Как говорилось в указе о создании объединённого министерства, оно учреждалось для того, чтобы «христианское благочестие было основанием истинного просвещения».

Вслед за актом о «Священном союзе», подчёркивавшем значимость общего христианского основания, а не конфессиональных различий, идея «сугубого» министерства утверждала приоритет «христианства вообще» по сравнению с его конкретными формами. И это уже был существенный шаг в направлении толерантности.

Как отмечал известный специалист по проблемам русской культуры А. М. Панченко, «идее Священного союза прямо-таки противопоказано национальное либо конфессиональное самодовольство. Без толеранции, без терпимости в самом широком смысле эта идея пуста и нелепа... Веротерпимость — принцип и девиз “сугубого” министерства». Противником религиозного принуждения и сторонником свободы вероисповедания являлся и сам император Александр I, без воли которого создание и функционирование «сугубого» министерства было бы невозможно. В 1816 г. в письме к херсонскому губернатору он утверждал: «Учение Спасителя мира ... не может быть внушаемо насилиями и казнями. Истинная вера порождается благо-датию Господней, чрез убеждения, кротостию и более всего добрыми примерами, жестокость же не убеждает никогда, но паче ожесточает».

В указе от 11.04. 1820, предписывавшем раскольникам иметь паспорта и заниматься своим делом, что фактически означало отказ государства от репрессий по отношению к ним, отмечалось его принятие в соответствии с «непреложными правилами терпимости, вследствие коих не возбраняется в империи исповедовать каждому спокойно религию свою и допущено даже всякое снисхождение к заблудшим разных сект, коль скоро действия оных не нарушают спокойствия общего, не являют соблазность и других вредных для общества последствий... ». Конечно, это не означало провозглашения свободы вероисповедания, но являлось свидетельством наполнения понятия «веротерпимость» несколько иным содержанием. Не отказываясь от намерения и впредь определять легитимность религиозных представлений (показателен термин «заблудшие»), российское государство выражало намерение впредь преследовать не за ересь как таковую, а только за нарушение общественного порядка. Последовательное утверждение этих начал означало бы движение в сторону создания светского государства.

214

Однако эксперимент с «сугубым» министерством длился сравнительно недолго. В 1824 г. князь Голицын был снят со всех занимавшихся им постов, а «сугубое» министерство ликвидировано. В 1826 г., уже при Николае I (1825-1855), прекратило свое существование и Библейское общество. К этому времени успел выйти русский текст Нового Завета (1820), однако тираж русского перевода Пятикнижия Моисеева был почти полностью уничтожен.

Можно выделить несколько причин, приведших к сворачиванию курса официальной поддержки идеи «универсального христианства». Во-первых, это определенное разочарование в данном курсе самого Александра I, отчетливо ощутившего, что возвышенные принципы «Священного союза» на практике, в частности, в международных отношениях, практически не исполняются. Во-вторых, это давление на императора со стороны православных иерархов и консервативных сил российского общества, совершенно не воспринимавших столь неожиданных проявлений толерантности. В-третьих, это полная неразвитость гражданского общества и его институтов, способных поддержать движение в направлении свободы вероисповедания. В-четвёртых, «универсальное христианство» и сопутствующая ему веротерпимость вводились «сверху», часто — принудительным образом. Несогласных с идеей «сугубого» министерства православных иерархов устраняли с кафедр. А, как уже неоднократно подчеркивалось, попытки введения «гражданской религии» «сверху» обречены на неудачу.

В существовавшем тогда цензурном уставе имелась такая статья: «Всякое творение, в котором под предлогом защиты или оправдания одной из церквей христианских, порицается другая, яко нарушающая союз любви, всех христиан единым духом во Христе связующей, подвергнется запрещению». Проблема заключалась не в том, что, как отмечает Г. Флоровский, «оказывалось непозволительным разбирать протестантские взгляды с православной точки зрения» (ведь не дозволялось и обратное!), а в сохранении вмешательства государства в конфессиональные дискуссии, выступлении им в роли высшего арбитра в вопросах совести, наличии цензуры как таковой. Примечательно, что книга Е. Станевича «Разговор о бессмертии души над гробом младенца» была вначале (1818) запрещена как не соответствующая идеям «всеобщего христианства» и утверждающая «истинность» православия, а затем, после падения «сугубого» министерства, реабилитирована, переиздана и рекомендована Синодом, причем как запрет, так и реабилитация осуществились по распоряжению императора Александра I!

Для религиозной политики Николая I были характерны совсем

215

иные тенденции. Ни о каком «всеобщем христианстве» старались не вспоминать, Священное Писание на русском языке не издавать, ибо, как утверждал министр народного просвещения А. С. Шишков, в этом случае у необразованного простонародья оно будет валяться под лавками и одновременно провоцировать расколы и ереси. Православие Николая I, как писал А. И. Герцен, было «холодным, ледяным, как петербургский климат». Идеологией эпохи стала теория «официальной народности», основанная на знаменитой формуле «православие, самодержавие, народность», автором которой был сменивший Шишкова на посту министра народного просвещения граф С. С. Уваров. Он называл составные части данной триады «охранительными принципами», составляющими «последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества». «Народность» обычно трактовалась как приверженность русского народа к православию и самодержавию.

При такой постановке вопроса новое ужесточение политики в отношении неправославного населения империи, в первую очередь старообрядцев, самим существованием своим очевидно нарушавшим представление о православии как единственно возможной религии русского народа, оказывалось практически неизбежным. В 1826 г. начали закрываться появившиеся в царствование Александра I старообрядческие церкви, строительство новых не допускалось. В официальных документах было восстановлено понятие «раскольник», не употреблявшееся при Александре I, прекратилось избрание старообрядцев на общественные должности. Старообрядцам запрещалось принимать священников, переходивших к ним из РПЦ.

Весьма суровые меры стали применяться в отношении иудеев. Помимо существовавшей с 1791 г. черты оседлости, вне пределов которой большинство из них не имело права постоянного проживания, и других ограничений, в 1827 г. последовал императорский указ о призыве евреев на военную службу (ранее ими уплачивался особый рекрутский налог). Еврейские общины (кагалы) были обязаны поставлять ежегодно по десять рекрутов с тысячи человек, тогда как для неиудеев норма составляла семь рекрутов с тысячи, но брались они раз в два года. Если остальное население империи призывалось в армию с 18 лет, то евреев брали с 12 лет. Еврейские подростки (на практике призванными в некоторых случаях оказывались и дети 8-9 лет) попадали в школы кантонистов, где они, вплоть до достижения совершеннолетия, должны были готовиться к прохождению военной службы. В числе изучавшихся в этих школах предметов был и Закон Божий. Но его преподаванием дело не ограничивалось: еврейские кантонисты буквально принуждались к крещению. Их секли роз

216

гами, оставляли раздетыми на морозе, кормили соленым, не давая затем пить, пытали паром и «просто» подвергали регулярным избиениям. Зато принявшие крещение сразу же получали льготы: целенаправленные избиения прекращались и следовала единовременная выплата 30 рублей, которые русский писатель Н.С. Лесков возмущенно называл тридцатью сребрениками!

Конечно, определённую долю ответственности за сложившуюся ситуацию (умирало от трети до половины еврейских кантонистов, отправлявшихся пешим порядком в отдалённые губернии) несут руководители еврейских религиозных общин, поставлявшие рекрутов. Но принимало их всё-таки рекрутское присутствие, как раз и признававшее годными к службе детей значительно моложе 12 лет. Необходимо отметить, что и вся акция с призывом евреев была затеяна прежде всего с целью их ассимиляции, немыслимой без обращения в православие. Николай I постоянно требовал рапорты о количестве кантонистов, принявших крещение. Солдат, сохранивших, несмотря ни на что, верность иудаизму, нельзя было производить в унтер-офицеры. Только в 1856 г., уже в царствование Александра II (1855— 1881) институт кантонистов был упразднён, а в 1861 г. было разрешено производить солдат в унтер-офицеры без перемены вероисповедания.

Предпринимались в период царствования Николая I и другие меры давления на иудеев (например запрет на проживание в некоторых городах, входивших в черту оседлости) и мусульман (указ от 13.05. 1830 «О неотступлении от общих правил при погребении Магометан», предписывавший не предавать земле умерших ранее истечения трех дней, тогда как в соответствии с нормами ислама желательно осуществление погребения в день кончины).

В период правления Николая I и в начале царствования Александра II система управления конфессиями Российской империи была поставлена на более прочную законодательную базу. В 1832 г. был подготовлен, а в 1835 г. введён в действие Свод законов Российской империи, в состав которого вошел и Устав о предупреждении и пресечении преступлений. В 1845 г. в силу вступило Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. В 1857 г. был издан первый «Устав духовных дел иностранных исповеданий» (УДЦИИ).

К этому перечню необходимо добавить и изменение статуса ГУД-ДИИ. С 1824 г., после ликвидации «сугубого» министерства, оно существовало как самостоятельное ведомство, вплоть до присоединения в 1832 г. к Министерству внутренних дел (МВД). Далее и вплоть до 1917 г. управление делами иноверцев было организовано как Департамент духовных дел иностранных исповеданий МВД (ДДЦИИ).

217

Перед ним ставилась задача следовать принципу «полной терпимости», но только в той мере, в какой она «может согласовываться с интересами государственного порядка». ДЦЦИИ был немногочисленным по составу (не более 40 чиновников), а в структуре его имелось три отделения, ведавшие делами христианских и нехристианских конфессий. Служили в нём только православные чиновники. В ведении ДЦЦИИ находились вопросы назначения, смещения и перемещения священнослужителей, переходы из одной религии в другую и др.

Конечно, в сложившееся законодательство и систему управления периодически вносились изменения, но основные его принципы и положения сохранялись вплоть до начала XX в., а некоторые компоненты-—и до 1917 г. Охарактеризуем и прокомментируем наиболее важные из них, не ставя перед собой задачу детального анализа конкретного правового положения каждой из конфессий.

Законодательно в Российской империи провозглашалась «свобода веры». Об этом шла речь в ст. 44-45 первого тома Свода законов, где излагались законодательные акты, определённые как «основные»: «Все непринадлежащие к господствующей церкви подданные российского государства, природные и в подданство принятые, также иностранцы, состоящие в русской службе или временно в России пребывающие, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной (ст. 44). Свобода веры присвояется не только христианам иностранных исповеданий, но и Евреям, Магометанам и язычникам, да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языками по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование Российских монархов и моля Творца вселенной о умножении благоденствия и укреплении силы Империи (ст. 45)».

На наш взгляд, для характеристики вероисповедной политики Российской империи можно использовать понятие «веротерпимость», но никак не «свобода вероисповедания». Последняя предусматривает свободу выбора религии, правовое равенство конфессий, а их не существовало. Не было и религиозной свободы, причем как у РПЦ после Синодальной реформы, так и у других религиозных организаций. В УДЦИИ подчеркивалось, что иноверные религиозные общества «ведаются их духовными властями и особенными правительствами, Верховной властью к сему предназначенными» (ст. 3).

Законодательство выстраивало достаточно чёткую систему иерархии религий и религиозных организаций. На первом месте находилась РПЦ. Ст. 40 основной части Свода законов гласила: «Первенствующая и господствующая в Российской империи вера есть

218

Христианская Православная Кафолическая Восточного исповедания». Законами РПЦ и православию предоставлялся целый ряд преимуществ. К ней должен был принадлежать император (ст. 41) — «верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния» (ст. 42). Только РПЦ имела право «убеждать последователей иных христианских исповеданий и иноверцев к принятию её учения» (ст. 4 УДЦИИ), хотя при этом и запрещалось использование «малейших покусительных средств при обращении последователей иных исповеданий и вер к православию» (Устав о предупреждении и пресечении преступлений. Ст. 70 // Свод законов Российской империи. Т. XIV. СПб., 1890). Никто не должен был препятствовать исповедующим иную веру перейти в православие (ст. 5 УДЦИИ). За создание такого рода препятствий «Уложением о наказаниях уголовных и исправительных» (вступило в силу в 1845 г.; далее цитаты и нумерация статей, если это не оговорено особо, даются по изданию: Свод законов уголовных. Ч. 1. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. СПб., 1885) предусматривалось тюремное заключение на срок от двух до четырех месяцев, а если препятствия сопровождались угрозами —то до двух лет (ст. 191). Проповедующих православие губернское начальство должно было защищать от «обид» иноверцев и оказывать им «всякое вспомоществование» (Устав о предупреждении и пресечении преступлений, ст. 72).

Если родители, обязанные по закону воспитывать детей в православной вере, начинали их воспитывать «по обрядам других христианских исповеданий», то полагавшееся наказание — тюремное заключение — составляло от восьми месяцев до одного года четырёх месяцев (ст. 190). Виновные в распространении среди православных «ересей и сект» лишались всех прав и ссылались на поселение (ст. 196).

Отступление же от православной церкви было запрещено. Ст. 36 Устава о предупреждении и пресечении преступлений гласила: «Как рождённым в православной вере, так и обратившимся к ней из других вер, запрещается отступить от неё и принять иную веру». Для предупреждения «отступления» Устав обязывал православных священников давать сведения о всех «бывших и не бывших у исповеди» (ст. 21), и в случае выявления неисповедовавшихся и неприча-щавшихся в течение двух-трёх лет, доносить архиерею для принятия последним мер по «вразумлению» потенциальных вероотступников. Если меры оказывались безуспешными, то вопрос ставился «на усмотрение гражданскому начальству» (ст. 22). Впрочем, в отличие от XVIII столетия, когда, как уже отмечалось, отступившие от православия в нехристианское исповедание карались смертью, законо

219

дательство XIX в. столь жестоких кар не предусматривало. Согласно ст. 185 «Уложения о наказаниях» отступивший от православия отсылался к «духовному начальству» для вразумления, а имущество его бралось под опеку. Правами своего состояния он не мог пользоваться до возвращения в православие.

Гораздо более суровые наказания законами Российской империи предполагались для «совратителей». Если таковой признавался виновным в «отвлечении» от православия в другое христианское исповедание, то следовало лишение всех прав состояния и ссылка в Сибирь или отдача в исправительные арестантские отделения (Уложение о наказаниях, ст. 187). В случае «отвлечения» в нехристианское исповедание вслед за лишением прав состояния следовала уже отправка «совратителя» на каторжные работы (от 8 до 10 лет), а если «отвлечение» сопровождалось насилием и угрозами, то срок наказания увеличивался до 12-15 лет.

Таким образом, можно констатировать, что применительно к РПЦ в России XIX столетия действовал принцип «всех впускать, никого не выпускать». Отсутствие возможности легальным путём покинуть православную церковь, перейдя при этом в другое вероисповедание, не говоря уж о возможности вневероисповедного состояния, российским законодательством не предусмотренного, порождало ситуацию, при которой формально принадлежавшие к РПЦ люди на самом деле относились к ней резко отрицательно, перенося свое недовольство и на самодержавие, санкционировавшее подобное положение вещей.

Ко второй группе, статусом ниже РПЦ, следует отнести «терпимые» исповедания. Иногда в научной литературе высказывается мнение (В. Е. Кучер) о наличии в России к началу XX в. пяти полностью легальных и признанных исповеданий — римско-католического, лютеранского, армяно-григорианского, буддистского и иудейского. Однако в УДЦИИ содержались также и уставы реформатских и гернгутерских общин, уставы шотландских и базельских колонистов, мусульман, караимов и др. Интересно, что отдельно выделялся образованный «с высочайшего соизволения» архангельский евангелический приход, но уставы, например, англикан и старокатоликов отсутствовали.

Это означало, что многих религиозных обществ, фактически действовавших в духовном пространстве Российской империи, юридически не существовало. Правда, иностранцам, в соответствии со ст. 44 Основных государственных законов, давалось право свободного «отправления веры» с ведома полиции. Никаких специальных правил, в соответствии с которыми можно было получить «высочайшее со

220

изволение» на зачисление в разряд «терпимых», не предусматривалось. Поэтому, как полагает М. А. Рейснер, в России практиковалась веротерпимость, основанная не столько на собственно религиозных, сколько на национальных признаках. Действительно, неправославные исповедания официально именовались «иностранными», в УДДИИ буддизм («ламайская вера») был назван религией, которую исповедуют «некоторые калмыки и буряты» (ст. 1673), армяно-григорианская церковь — церковью «народа гайканского» (ст. 1118). В ст. 45 Основных государственных законов речь, как уже отмечалось, шла о предоставлении возможности славить «Бога Всемогущего» именно народам, равно как и право на самостоятельный церковный брак даровалось «каждому племени и народу (курсив мой. — М. С.), не исключая язычников».

Такого рода национальная веротерпимость (обратной стороной которой являлись ограничения и гонения на старообрядцев и «сектантов», своим существованием нарушавших считавшийся естественным статус православия как единственно возможной религии русского народа) вытекала из достаточно умеренной национальной политики империи. Б. Н. Миронов выделяет несколько этапов в её развитии— до 1830 г., когда она была «толерантной к национальным особенностям и прагматической», переходный период середины века, и с 1863 г. — время форсирования курса на административную интеграцию национальных окраин, языково-культурную интеграцию в форме русификации. Однако изменения в национальной политике не приводили к пересмотру самого принципа терпимости в отношении «иностранных» вероисповеданий.

Вместе с тем «терпимые» исповедания обладали существенно меньшими правами по сравнению с «первенствующей и господствующей» РПЦ. Им категорически запрещался прозелитизм. Ст. 4 УДДИИ гласила, что духовные и светские лица неправославных исповеданий «строжайше обязаны не прикасаться к убеждению совести» лиц, не принадлежащих к их религии (См. также ст. 256, 1110). Ст. 216-217 «Уложения о наказаниях» предусматривали тюремное заключение за оскорбление лицами иностранных исповеданий православного духовного лица, причём даже если оно случилось и не во время богослужения. Если в православном храме «мир и тишину» была обязана «строго охранять местная полиция», то для охраны мест богослужения «иностранных исповеданий» «стража» отряжалась только «по требованию начальства» (ст. 10, 69 Устава о предупреждении и пресечении преступлений).

Кроме того, законом проводилось разграничение между «терпимыми» христианскими и нехристианскими вероисповеданиями. Пе

221

реход из первых в последние был юридически невозможен. За «отвлечение» от христианства в любую другую религию предусматривались столь же суровые наказания, как и за отступление от православия (Уложение о наказаниях, ст. 184-185). Допускались «наставления в правилах своей церкви мусульман и язычников» духовными лицами «терпимых» христианских конфессий, правда, лишь с особого разрешения министра внутренних дел. Такое же разрешение требовалось и для осуществления перехода из одного «терпимого» христианского исповедания в другое (ст. 6 УДЦИИ).

На более низкой иерархической ступени, по сравнению с другими «терпимыми» вероисповеданиями, находилось старообрядчество. Его правовой статус был менее определённым по сравнению с другими христианскими исповеданиями, и «терпелось» оно скорее фактически, нежели юридически. В одной из статей Устава о предупреждении и пресечении преступлений (ст. 55) старообрядцы были прямо названы «заблуждающимися», а православие— «истинной верой», тогда как применительно к другим христианским исповеданиям в законодательных актах подобное противопоставление обычно не делалось. Там же отмечалось (ст. 45), что раскольники не преследуются за «мнения о вере», но им запрещалось «совращать» в раскол и «чинить какие-либо дерзости против Православной церкви». Целый ряд статей данного Устава запрещал старообрядцам организовывать скиты и обители, свободно печатать и продавать богослужебные книги (за исключением печатавшихся в особой типографии), а также осуществлять «публичное оказательство» раскола, под которым понималось совершение крестных ходов и других процессий, ношение икон, пение на улицах и т.д. (ст. 46-59).

Наконец, к последней, третьей группе относились «нетерпимые» исповедания. Их состав не был чётко определен, но в середине XIX в. к числу «вреднейших» относили скопцов, молокан, духоборов, хри-стововеров, субботников. В законодательных актах их, как и старообрядцев, именовали раскольниками, но принадлежащими к ересям, соединенным с «свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою и других, либо с противонравственными, гнусными действиями». Согласно ст. 203 Уложения о наказаниях они лишались всех прав состояния и ссылались: в случае проживания в Европейской России — в Закавказье, проживания в Закавказье — в Сибирь, а Сибири — в её отдалённейшие места.

М. А. Рейснер обратил внимание на интереснейший парадокс: только два вероисповедания в России были «вполне доступны для перехода к ним всех остальных российских подданных других исповеданий, и это — вера господствующая и вера “особо вредных сект”.

222

Однако если принятие православия законодательно приветствовалось, то официально уйти из него, так и из «терпимого» христианского исповедания, не переходя в господствующую церковь, можно было только в «нетерпимое» исповедание, но ценою ссылки и утраты прав состояния. Только там, в ссылке, человек мог вполне официально не считаться православным. Впрочем, в случае возвращения в лоно «первенствующей и господствующей» церкви сосланные восстанавливались в прежних правах. Но если случалось повторное «отпадение» от православия, то лишение всех прав состояния следовало вновь, а ссылка в Закавказье или отдалённейшие места Сибири приобретала безвозвратный характер (ст. 204 Уложения о наказаниях) .

Применительно к первым двум выделенным группам — господствующей церкви и «терпимым» конфессиям — необходимо отметить следующее: все они, хотя и не в одинаковой степени, подвергались государственному регулированию и не обладали религиозной свободой. В этом смысле дихотомия «государственная церковь — свободные церкви», существовавшая в ряде европейских стран того времени (Англия, Скандинавские государства), и предполагавшая наличие государственного управления лишь одной конфессией, России XVIII-XIX вв. была абсолютно незнакома. Здесь не только Православная церковь, но и «терпимые» исповедания были государственными. Это означало не только получение духовенством ряда конфессий жалованья, подобно духовенству РПЦ, из государственных источников, но и жёсткое регулирование форм религиозной жизни, организационного устройства и даже богослужебной практики.

Можно согласиться с С. Л. Фирсовым в том, что «юридически отношения Российского государства с иными конфессиями были вполне корректно «оформлены», и сделать вывод о существовании достаточно широкой, но подконтрольной и предельно регламентированной веротерпимости. При этом не следует забывать, что эта «корректность» проявлялась в формах, характерных для сложившегося в России полицейско-бюрократического государства, чуждого идеям свободы личности. Приведём в качестве примера только одну статью (103) из Устава о предупреждении и пресечении преступлений: «Запрещается чинить ложные разглашения и распространять рассуждения, умствования и толки, предосудительные для правительства и рассеивать слухи о военных и политических происшествиях, к нарушению народной тишины и покоя клонящиеся».

Поэтому, помимо введения Синодальной формы управления РПЦ, превратившей её в орудие социально-политического охрани-тельства, государство, прежде всего в УДЦИИ, детально регламен

223

тировало жизнь «терпимых исповеданий» с целью обеспечить «высочайший интерес». Например, российские мусульмане после создания в 1788 г. Оренбургского магометанского духовного собрания, а затем и других подобных учреждений, получили, несмотря на отсутствие в исламе классического духовенства, организацию, аналогичную церковной. Она, по мысли правительства, была более приспособлена к осуществлению контроля над мусульманами: ведь ст. 1495 УДДИИ обязывала казиев (судей) «следить за нераспространением между мусульманами вредных, не терпимых правительством учений и за недопущением воспрещённых сношений с заграничными духовными или иными установлениями». У иудеев, в отличие от многих других «терпимых» исповеданий, допускалось «разделение на секты», но лишь «по удостоверении о безвредности его для нравственности и общественного спокойствия» (ст. 1303 УДДИИ).

Сношения РКЦ с римской курией были возможны исключительно через МВД, а папские буллы принимались к исполнению специальным разрешением императора и только после удостоверения об отсутствии в них чего-либо «противного государственным постановлениям» (ст. 17 УДДИИ). Ст. 23 УДДИИ устанавливала первенство архиепископа Могилевского в РКЦ в пределах Российской империи, католическим епископам вменялось в обязанность охранять «права Самодержавной власти, государственные узаконения и высочайший интерес» (ст. 49).

Если в некоторых случаях для обеспечения данного «интереса» по-видимому, полагалось достаточным наличие иерархической системы, то в Уставе евангелическо-лютеранской церкви были подробно прописаны все частности. Ст. 252 УДДИИ точно указывала, на каких символических и богослужебных книгах основано её учение, перемены в литургических постановлениях разрешались лишь после представления в МВД (ст. 781). Речи проповедников должны были быть исполнены «истинным животворным учением Христа Спасителя», а не «бесполезными мудрствованиями» (ст. 782), а основное богослужение начинаться не позднее 10 часов (ст. 792).

Естественно, жизнь вносила свои коррективы в столь формализованную систему государственного управления религиозными организациями. Если при Александре II произошло некоторое смягчение режима «черты оседлости» для лиц иудейского вероисповедания, то после еврейских погромов 1881-1884 гг. последовало принятие «Временных правил», запрещавших проживание иудеев в сельской местности, покупку ими недвижимости и её аренду. В 1883 г. император Александр III (1881-1894) утвердил мнение Государственного Совета «О даровании раскольникам некоторых прав гражданских и по

224

отправлению духовных треб». В частности, разрешалось совершение богослужения как в молитвенных домах, так и в частных, распечатывание ранее закрытых властями часовен и храмов, но после согласования с министром внутренних дел. «Публичное оказательство веры» по-прежнему запрещалось.