Святоша

Глава 7

Ида

Как же он меня выбесил! Словами не передать… Я шарахнулась в сторону, больно ударившись о косяк. Ухнула. Из глаз фонтаном брызнули слезы, а драгоценное колье упало на пол прямо вместе с коробкой. Стало еще горше. Что-то заворочалось в груди, будто пробиваясь сквозь ледяную корку, сковавшую сердце. Царапая острыми краями плоть. Делая больно-больно. Так, как давно уже не было.

– Ида…

– Отвали! – рявкнула я, сама не в силах себе объяснить, почему вымещаю боль на постороннем, в общем-то, человеке. А после, вспомнив о том, что за тонкой стенкой спит Дашка, гораздо тише и жалостливее добавила: – Просто отвали, а?

Вместо этого Паша нахмурился и, сев совсем рядом на корточки, подхватил футляр, колье и осторожно положил его внутрь.

– Тут еще вот… – протянул мне какую-то бумажку. – Не документы ли, которые ты искала?

Я сквозь слезы покосилась на зажатую в лапище Павла бумажку. М-да, видать, он своих женщин не баловал драгоценностями, раз не может отличить обычный листок из тетрадки от документов, подтверждающих аутентичность изделия… Похоже, Светку ждет неприятный сюрприз. Эта мысль меня здорово развеселила. Очевидно, у меня начиналась истерика. Никак иначе мою дурацкую реакцию было не объяснить. Чтобы успокоиться, вдохнула поглубже и забрала из рук Павла злосчастный листок. Стряхнув слезы, поднесла тот к глазам и… Мое сердце остановилось сразу, как только я узнала почерк Ильи – заваленные влево буквы, острые, словно кардиограмма. Затем рвануло, как птица о прутья клетки. Я села прямо. Разгладила записку трясущимися пальцами. Буквы расплывались перед глазами, но я упрямо стряхивала слезы и читала.

«Я загадал увидеть его на тебе, когда Дашке стукнет двадцать. Надеюсь, хотя бы к тому моменту ты найдешь эту записку. Lol

P.S.: Как можно быть такой невнимательной, Корсакова? А впрочем… Витай в облаках и дальше, я никому не позволю подрезать твои красивые крылышки.

Люблю тебя».

Господи… Как удар под дых. Я про вела пальцем по чернилам… Грудь сдавило так, что дыхание стало рваным. Буквы окончательно слиплись одна с другой. Я согнулась, уткнувшись лбом в колени. Прижала письмо к груди.

– Я нашла, Илюш… – и расплакалась. Меня била крупная дрожь. Из груди наружу рвались хриплые отчаянные рыдания. Нет, я отдавала себе отчет, что не одна… Но в тот момент мне было совершенно плевать, что у моей истерики есть свидетели. Боль, которую я так долго держала внутри, что и сама не поняла, как много ее скопилась, наконец, прорвалась наружу. И я выла, как раненый зверь, то отчаянно комкая записку судорожно сжимающимися пальцами, то, наоборот, разжимая их, чтобы не повредить эту бесценную реликвию. Слёзы катились по щекам, впитывались в листок, размывая чернила, и казалось, что меня не становится вместе с ними. Подвывая и слепо шаря руками по полу в поисках… Я не знаю… Может быть, хоть какой-то опоры? И совершенно неожиданно я ее обрела в виде Павла. Бережно меня приобняв, он шепнул:

– Ну, все… Все. Давай поплачь…

Я засмеялась. Его слова противоречили друг другу. Невозможно было и поплакать, и успокоиться одновременно. Он же, сбитый с толку развернувшейся драмой, именно это и предлагал. Тем самым умудрившись сделать то, что не смогли сделать ни советы друзей, ни лекарства, ни разговоры с психологом – высвободить, наконец, мои эмоции. Они потоком слез устремились наружу. Меня трясло. Я хрипела, выдыхая раскаленный воздух короткими рваными толчками, хватала ртом пустоту. Позволяя себе быть слабой и уязвимой. А Павел молча гладил меня по сведенным судорогой плечам. Иногда, когда я начинала дрожать, надавливая чуть сильнее, иногда, напротив, касаясь меня легко, словно перышком. Его дыхание было ровным, как метроном, и постепенно совершенно невольно я подхватила этот успокаивающий ритм. Мои рыдания сменились судорожными всхлипываниями, а потом и вовсе стихли, оставив после себя дичайшее опустошение и усталость.

Я выпрямилась, аккуратно сложила письмо все еще немного подрагивающими руками и вернула его в коробку. От мысли, что я могла не найти это послание, бросало в холодный пот. Для меня записка от покойного мужа стала гораздо ценнее подарка, который сподвиг ее написать.

Справившись с эмоциями, первым делом отстранилась от Павла подальше.

– Что тебя так расстроило? – спросил он.

– Ничего… Это слезы радости.

– Как-то не похоже, – нахмурился Павел.

– Этот листок – потерянная записка от мужа. Понимаешь… Он словно заговорил со мной, когда я уже смирилась, что никогда его не услышу. Впрочем, неважно. Наверное, я опять должна извиниться… За свою истерику.

– Ничего ты мне не должна! – буркнул Павел.

– Ты мне тоже, – подхватила я, вскинув на него взгляд. – Поэтому убери это… – кивнула на валяющийся на полу кошелек.

– Сказал же, потом отдашь! Когда на ноги встанешь.

– Нет.

– Ты что, козерог?

Я даже замерла, обалдев от такой смены темы. Оторвала бумажное полотенце, вытерла нос. Игнорируя правила приличий, громко высморкалась.

– А ты что, веришь в гороскопы?

– Я верю своему опыту, который показывает, что с козерогами сложно вести дела.

– Я – телец.

– Все понятно. Тоже баран.

Хмыкнула. Почему-то было совсем не обидно. Может, на обиду просто не осталось сил. Их вообще ни на что не осталось…

– А ты, дай угадаю, лев?

– Что, так заметно?

– Львы всегда считают себя лучше других.

– Даже не буду спрашивать, с чего вдруг такие выводы.

– С твоего презрительного «Ты что, козерог»?

Павел хмыкнул. Глянул на меня как-то странно.

– Все с тобой понятно. Значит, в долг не возьмешь?

– Нет, – вздохнула. – Может, у кого-то другого, но не у тебя.

– Но хоть колье продавать этой… передумала?

– Считаешь нормальным называть «этой» свою женщину?

– С чего вдруг она моя? – немного резко уточнил Павел.

– Нет? А чья?

– Даже не знаю, как сказать, чтобы никого не обидеть. Ты не догадываешься?

Я-то да.

– Главное, чтобы Света все поняла правильно.

– Далась она тебе!

– Она моя подруга.

– Подруга, которая в настолько сложное для тебя время думает лишь о том, как побольше на этом нагреться?

– Знаешь, я могу спросить у тебя то же самое!

– У меня?

– Ну, да. Зачем спать с женщиной, о которой ты настолько невысокого мнения?

– Я же не зову ее замуж. А спать… У меня был тяжелый день, она подвернулась под руку. Это проблема?

– Нет, – отрезала я, в действительности в самом деле смущенная тем, как все у него просто. – Это вообще меня не касается.

– Думаешь?

В глазах Павла мелькнуло что-то странное. Я увязла в них, невольно стремясь разгадать эту загадку. Низ живота налился давно забытой горячей тяжестью.

– Конечно. Как и тебя не касаются наши с ней отношения. И вообще, я думаю, тебе пора.

Павел как-то нервно кивнул. Шагнул то ли к коридору, то ли ко мне. Поднял руку и… коснулся скулы шершавыми крупными пальцами. Мое лицо все еще горело от слез, а его руки казались такими блаженно-прохладными, что я, абсолютно того не контролируя, о них потерлась. Крылья носа Павла дрогнули, как у норовистого жеребца. Зрачки расширились. Абсолютно завороженная их космической чернотой, я приоткрыла губы…

– А если я найму тебя на работу?

– Ч-что?

– Ты не хочешь взять у меня в долг. Как насчет того, чтобы заработать?

– Эй! За кого ты меня принимаешь?! – взвилась я, с силой отталкивая от себя этого зарвавшегося мужика. Минутка слабости, если это была она, закончилась. Меня будто окатили водой из проруби – аж дыхание перехватило. Еще не хватало, чтобы кто-то мне предлагал содержание в обмен… на сами знаете что! Я, конечно, находилась в отчаянном положении, но ведь не до такой степени!

– А ты меня? Я вообще-то хотел взять пару уроков танцев!

– Ты?! – опешила, окидывая огромную фигуру Павла недоверчивым взглядом. Фантазия, которая у меня всегда была буйной, тут же подкинула парочку ярких картин святоши в трико и с волосами, обильно политыми гелем. Мои губы дрогнули, а в горле булькнул дурацкий смех. Ну и денек! Мою менталочку изрядно так помотало на эмоциональных качелях.

– Я что, сказал что-то смешное?

– Паш, послушай, я знаю, что ты хочешь как лучше, но мы же понимаем, что уроки танцев – последнее, что тебе нужно.

– Не в канун новогоднего корпоратива! – довольно жестко парировал тот. Я вытаращилась на него и с недоверием уточнила:

– Так ты серьезно, что ли?

– Более чем. Меня пригласили занять одну из ключевых должностей, так что откреститься от этого дела, как раньше, у меня не получится. А там… В общем, я не хочу себя чувствовать слоном в посудной лавке.

И вроде его слова звучали вполне логично, но…

– Почему ты не попросить Свету дать тебе пару уроков? Уверена, она с радостью согласится.

– Не хочу я Свету! Хочу тебя.

А вот тут меня окатило жаркой волной похоти. И это уже было ни с чем не спутать. Я облизала в момент пересохшие губы. Потупилась, чтобы он не увидел, какой произвел на меня эффект, и не подумал обо мне плохо.

– К тому же она в скором времени улетает, насколько я понимаю.

– А, да… – ухватилась я за его слова. – У них с Маратом соревнования.

– Ну, вот. Так что? Ты согласна?

– Да, наверное, – неожиданно для себя согласилась я. – Только я не уверена, что нам удастся арендовать зал. Перед праздником свободные слоты разлетаются, как горячие пирожки…

– Зачем нам зал? Можем и здесь порепетировать.

– Здесь даже развернуться негде, что ты…

Павел по-прежнему стоял слишком близко, и я всё ещё чувствовала его прохладные пальцы на щеке – даже после того, как он их убрал. Воздух в комнате будто сгустился, набрав дополнительный вес. Я отступила на шаг и, надеясь скрыть дрожь, повернулась к комоду, чтобы пристроить на нем злосчастный футляр с колье.

– Ладно, – выдохнула я. – Если ты не шутишь, давай попробуем. Но не здесь.

– Годится, – кивнул он.

Я прикусила губу, листая в телефоне расписание студии на ближайшие дни.

– Вот, в два часа есть окошко... Тебе, наверное, неудобно?

– Нормально. Я как раз догуливаю отпуск. Тогда до пятницы?

– До пятницы, – согласилась я, чувствуя, как щеки снова предательски теплеют. Павел кашлянул в кулак, как если бы тоже пытался скрыть одолевающую его неловкость. Какого черта между нами происходило?!

– Ну, тогда я пойду, – сказал он, наконец. Прошёл в коридор, натянул куртку, обулся. Дверь мягко щёлкнула, оставив меня в звенящей пустоте. Я коснулась все еще горящей щеки. И это было ужасное чувство… Как я могла после всего пережитого сегодня испытать пусть даже крохотную искру влечения? И как теперь отделаться от чувства вины, как заставить себя поверить, что это не измена покойному мужу, а просто… жизнь, которая, несмотря ни на что, идет? Меня передёрнуло. Я уткнулась лицом в ладони и задышала часто-часто.

Нет, конечно, я понимала, что не умерла вместе с мужем... И что однажды я встречу мужчину, который не заменит его – тут я не питала иллюзий, но займет какое-то свое отдельное место в моем сердце. Но я совершенно не была готова к тому, что это случится так скоро. Ведь прошел всего год… Аж целый год, господи. Насыщенный и такой сложный год.

Тяжело вздохнув, я подошла к окну, отдёрнула штору. На улице снежило. Огни фонарей пульсировали в вихрях метели, и казалось, весь мир растворялся в этой белой ледяной пелене.

Какой же бесконечный день…

Зазвонил телефон.

«Твою машину пригнали. Она в порядке. Просто засорился фильтр, его поменяли».

Руки взмыли к щекам. Мамочки! А ведь я напрочь забыла о брошенной черт его знает где тачке! А он помнил.

Как можно быть такой невнимательной, Корсакова? А впрочем… Витай в облаках и дальше, я никому не позволю подрезать твои красивые крылышки…

Так, кажется, написал Илья? И обманул… Так жестоко меня обманул.

Мои крылышки не то что подрезали… Их вырвали вместе с суставами. А я как была рассеянной, так и осталась. Даже интересно, когда бы я опомнилась, если бы не Павел?

«Наверное, залили какую-то бодягу вместо бензина. Спасибо, что выручил».

«Не за что. Лучше заправляться в проверенных местах».

«Я так обычно и делаю. Вчера только черт попутал».

«Ясно. Ну, спокойной ночи, Ида».

Черт… Я что, показалась ему навязчивой?

«Ага. Пока».