Тафгай 5

Глава 14

В маленькой деревне под Выборгом непонятно откуда взявшийся автобус с кинопередвижкой устроил самый настоящий незапланированный, как счастье, праздник. Всю пятницу 2 июня он крутил детские кинокартины, а вечером сначала показал «Офицеров» с Юматовым и Лановым в главных ролях, а затем ударил по напряжённым нервам простых деревенских жителей «Песнями моря», художественным фильмом совместного производства Румынии и СССР. И поэтому когда киномеханика провожали около часа белой ночи в обратный путь, благодарный народ, подогревшись самогонкой, вышел на дорогу с гармошкой и запел:

От зари до зари,

От темна до темна,

О любви говори,

Пой, гитарная струна!

На-на-на, на-на-на

На-на-на, на-на-на…

Даже мы, сидя в кустах в километре от весёлой деревни слышали этот хит начала семидесятых. Правда, его горланил не румынский секс символ Дан Спэтару, а какой-то местный первый парень на деревне, но получалось душевно.

— Вы что думаете у меня документы липовые? — Смеялся водитель и киномеханик кинопередвижки, когда мы тряслись по дороге мокрые, потные и усталые в сторону Ленинграда. — Самые настоящие! Главное знать, кому дать на лапу. Да мне в нашем отделении Ленинградской области ещё и спасибо сказали, что я на них сезон погорбачусь.

— Иван, — зашептал мне в ухо шаман Волков, не дав провалиться в сон. — Мужики спрашивают, когда расчёт?

— На окраине Ленинграда нас встретят, накормят, напоют, в бане помоют, переоденут в чистое, там я вам почти весь задаток и отдам.

— Понял. — Кивнул головой Волков. — И ещё мужики спрашивают, когда в следующий раз пойдём? Сам понимаешь, деньги всем нужны.

— Ну да, коммунизм ещё не скоро построят. — Я почесал затылок. — Если есть такое желание, то в следующий раз двинете без меня. Мне надо к профессионалам готовиться, а не по болотам бегать. Но связь с криминалом будете держать только через меня, чтобы вас на деньги не кинули. Я эту публику хорошо знаю.

— Иван. — Через минут пять снова потряс меня за плечо неугомонный шаман. — Я чё сказать-то хочу. Знаешь, а мне эта заграница не понравилась. Деревня и деревня, только чистая. У нас в СССР лучше и говорят все на понятном языке.

— А ты что в лесу в двух километрах от государственной границы хотел увидеть? Манхэттен что ли?

— Ну да, ну да, — согласился Волков. — Я вот чё думаю. А если я просто хочу Хельсинки посмотреть или ещё там какие города. Я могу туда слазить?

— Да, лезь ты куда хочешь, твоя же жизнь, чё сидеть на одном месте! — Разозлился я. — Только документы сделай липовые, что ты не Михаил Волков, а какой-нибудь Хвосто Лаппонен. И дай ради Бога поспать!

— Ну да, ну да, — пробубнил шаман, задумавшись о чём-то нехорошем.

От 15-ти тысяч рублей задатка, когда я 14 отдал мужикам, нам с «Малышом» осталось по пятьсот рублей. Остальные деньги должны были поступить на мой и Бори Александрова счёт по мере реализации товара. И деньги эти были очень хорошие. Я бы даже сказал для простого советского человека очень большие деньги, которые требовалось позже раскидать на несколько сберегательных книжек на предъявителя, самое интересное изобретение советского общества. Именно благодаря таким безымянным книжкам спокойно себя чувствовали все советские подпольные миллионеры.

— В расчёте? — Спросил я плотного коренастого мужичка в белой кепочке, с которым на следующий день мы с Борей Александровым обедали в «пельменной» почти в самом центре Ленинграда. — Все дела я закрыл с товарищем Зараном?

«Неплохо бы такую кепку тоже приобрести», — подумал я, выглядывая за окно, где уже припекало непривычно жаркое для начала июня солнце.

— Так, — пробубнил мужичок с квадратной челюстью, потом порылся в кармане и вытащил, надо полагать, подробную инструкцию. — Вот. Последний пункт. Заран написал, что я обещал привезти в Горький для записи… магнита… магнит… Хрен подчерк разберёшь. В общем, ты, Тафгай, ему обещал, что привезёшь Владимира Семёновича Высоцкого для какой-то записи. Мы уже в ДК и студию оборудовали. Аркашу Северного записали. Надо везти Владимира Семёновича.

— А «Битлз» привезти в Горький не надо? — Хмыкнул «Малыш», покосившись на меня.

— Вот «Битлз», молодой человек, не надо, — обиделся мужичок. — А Высоцкого надо.

— Слушай, а давай я вам «Лейся песню» привезу, у меня продюсер там знакомый, — я тяжело вздохнул, укоряя себя за длинный язык. — Где я сейчас Высоцкого найду. Театральный сезон закончился, «Таганка» сейчас с гастролями хрен знает куда усвистала.

— «Лейся песню» мы сами пригласим, — упрямо пробубнил мужичок. — Ты, Тафгай, человек авторитетный, но если Володю не привезёшь, перед обществом ответить придётся.

— Да мы мужик сейчас знаешь, как с тобой пошутим? — Разгорячился «Малыш», который уже наверно представил, как мы макнём товарища с квадратной челюстью в одно отхожее место головой.

— Подожди, — я поднял руку как вождь племени «Делаваров». — Так.

«Кому бы позвонить? — подумал я, повертев по сторонам головой. — Может, Мише Плоткину, у них тусовка большая». И вдруг мой взгляд упал на огромную афишу, которая была наклеена на круглую тумбу буквально в пяти метрах от «Пельменной», где большими буквами было написано «Десять дней, которые потрясли мир» и «Пугачёв». А в левом верхнем углу был нарисован красный квадрат с подписью «Театр на Таганке».

— Высоцкого вам «вынь да положь», — пробубнил я. — Звони, мужик, Зарану. Завтра днём в Горький на несколько часов я вам привезу Владимира Семёновича. Чтоб сессионный музыканты к десяти утра были в сборе! Пошли «Малышатина», время не ждёт!

— Какие музыканты?! Я не догнал? — Крикнул в спину мужичок.

— Найдите самых лучших! — Уже из дверей, войдя в боевой раж, ответил я. — Запись сделаем на все времена! Чтоб для матери-истории и навсегда!

Перед Дворцом культуры Первой пятилетки на берегу Крюковского канала я внимательно осмотрел свой и Бори Александрова внешний вид. Низ — джинсы американские, верх — рубашки цветастые из Мюнхена, самый низ — белые кроссовки «Адидас» с тремя синими полосками.

— Кто носит фирму «Адидас», тому любая телефончик даст, — пробормотал я.

— Какой дальше план? — Шмыгнул носом юный гений прорыва.

— Врываемся во дворец, — я загнул один палец. — Всех, кто мешается под ногами, вколачиваем в борт. Дальше небольшая перепасовка.

— И по ситуации, — улыбнулся Боря.

— Точно!

На вахте, чтобы бдительная бабушка меньше задавала вопросов, кто мы и откуда, я сам начал с этих самых вопросов:

— Добрый день! Крыша не протекает?

— Чего? — Опешила бабушка.

— Я говорю, из унитазов не вытекает на пол то, что не тонет? И как у вас с противопожарной безопасностью обстоит тревожная обстановка? Почему веник в неположенном месте? — Выдал я скороговоркой.

— Нормально веник стоит, — обиделась вахтерша. — Чего привязались?

— Мы из вневедомственной охраны социалистического порядка, — продолжил я наседать. — Московские артисты сейчас где?

— Балерины из соседнего Мариинского театра жалуется на шум и сквернословия, — включился в игру юный гений прорыва. — Невозможно репетировать. Уши вянут и музыкальный слух портится.

— Да вопрос с «Таганкой» теперь взят на строжайший контроль комитетом ВЛКСМ, — еле сдерживая смех, продолжил я. — Так, где московские театральные хулиганы?

— Да где ж им быть, лешим?! — Хлопнула кулаком по столу бдительная бабушка вахтерша. — Вот там по коридору пройдёте, увидите, в гримёрке сидят с утра пьют и курят! А я сразу директору сказал, тюрьма по ним плачет! А ещё артисты.

— Сигнал принят, — сообщил я старушке и кивнул «Малышу» показывая, что дуй за мной.

В бедной артистической гримёрке, которая кого только не видела за свой многолетний срок, можно было смело на сигаретный «коромыслом» дым сигарет без ментола повесить топор. Я в первые секунды даже не смог рассмотреть, где среди весёлой компании сидит сам Владимир Высоцкий.

— Товарищ Жеглов, Глеб Егорыч! — Гаркнул я. — О, Атос, привет. — Поздоровался я с Вениамином Смеховым. — Бумбараш, здорово. — Я хлопнул по плечу Валерия Золотухина. — Глеб Егорыч, мать твою, отзовитесь! Промокаш… то есть Ваня Бортник, где Жеглов-то? Чё у вас в театре за бардак?

— Вы товарищ кого ищете? — Встал с ножом в руке безусый и сейчас малоузнаваемый Леонид Филатов. — Дверью ошиблись, али ещё чем?

— Кто вы такой, в конце концов! — Взвизгнули немного нервные артистки театра.

— Служба у Федота — рыбалка да охота. Царю — дичь да рыба, Федоту — спасибо. Гостей во дворце — как семян в огурце. — Я прочитал несколько строчек из «Федота-Стрельца», пытаясь рассмотреть, где же наша всесоюзная знаменитость и легендарный автор исполнитель всеми любимых песен.

— Постойте, — пророкотал характерным голосом с хрипотцой Высоцкий, который оказывается всё это время, стоял у открытого окна и курил наружу, не загрязняя воздух этой прокуренной тесной гримёрки. — Это же хоккеисты: Иван Тафгаев и Борис Александров собственной персоной. Олимпийские чемпионы и чемпионы мира.

— И чемпионы СССР, — пробухтел «Малыш». — А вас товарищ Высоцкий я попрошу с вещами на выход.

— Шутка. — Я чуть не упал от такой наглости моего юного друга. — Вас Владимир Семёнович хоккеисты приглашают на творческую встречу, дабы скрепить союз клюшки и лиры скромной символической денежной премией в пределах полёта вашей поэтической фантазии.

— Это, наверное, получится очень дорого, так как моя фантазия не имеет границ. — Высоцкий развёл руки в стороны и улыбнулся, как на сцене.

— Кому-то супчик жидковат, а кому-то унитаз золотой маловат! — Брякнул «Малыш».

— Да, Глеб Его…, то есть Владимир Семёнович, — поддакнул я. — По дороге обговорим границы полёта поэтической фантазии. Сейчас время деньги!

Когда через три минуты Высоцкий в сопровождении меня и Бори Александрова проходил мимо вахты, бдительная бабушка хлопнула в ладоши и крикнула нам в след:

— Скрутили-таки одного антисоветчика! Молодцы! Так держать комсомольцы!

— Мы ещё вернёмся, — хмыкнул «Малыш». — Вы нам всех перепишите.

— Постойте! — Внезапно следом за нами выбежал Леонид Филатов. — Постойте! — Ещё раз крикнул он, догнав нас уже на улице. — А вот эти стихи: Служба у Федота — рыбалка да охота. Царю — дичь да щука.

— Рыба, — подсказал я. — Федоту — спасибо.

— Леня отстань от людей, нам надо перед творческой встречей с мыслями собраться, — сплюнул на раскалённый асфальт Владимир Семенович, пока «Малыш» тормозил все машины подряд.

— Семёныч, ну дай я спрошу! — Филатов так разнервничался, что у него стали подрагивать руки. — Кто автор-то?!

— Потом с вашим автором разберёмся! — Крикнул Борис, остановив частника. — У нас самолёт с минуты на минуту полетит «Михаил Светлов» цигель цигель, мать твою!

— Леня я ещё раз повторяю, отстань! — Прорычал Высоцкий, укладывая на заднее сиденье машины гитару.

— Гостей во дворце — как семян в огурце. Один из Швеции, другой из Греции, третий с Гавай — и всем жрать подавай! А дальше товарищ Филатов сам сочиняй! — Гаркнул я, уже усаживаясь в автомобиль «Москвич». — Гони шеф в аэропорт, два счётчика!

В Город Горький мы прилетели около трёх часов ночи для тех, кто ещё не ложился, или трёх часов утра для тех, кто только что встал на свою трудовую вахту. Для водителя же такси, который вместе с родственниками и близкими прилетевших пассажиров из Ленинграда дежурил на выходе из зала приёма багажа, эти три часа — были просто обычными тремя часами.

— Кому такси! — Скромно, но с достоинством спрашивал каждого встречного поперечного «водила». — Кому такси до города! — Внезапно он увидел мою здоровенную фигуру, которая возвышалась над выходящими пассажирами, криво усмехнулся и заголоси. — Тафгай! Иван Иваныч! Какими судьбами опять к нам? Садитесь, домчу вас с ветерком! Ой! «Малыш»! Боря Александров, и вы к нам! — Увидел он моего партнёра по тройке нападения. — Ей Богу кому скажу, никто не поверит, кого сегодня встре…

Дальше взгляд таксиста упал на Владимира Высоцкого, который в чёрных очках показался из-за моей могучей спины.

— Не поверит никто, — забубнил он, при этом мелко перекрестился и затрясся, как будто стал свидетелем воскрешения Иисуса Христа.

— Тихо, тихо, пока весь аэропорт не сбежался, — зашептал я. — Поехали быстрее в гостиницу «Волна». Это не настоящий Высоцкий, двойник.

— Артиста загримировали, — хмыкнул «Малыш». — Только никому ни слова.

— Бесплатно домчу, — не поверил нам «водила».

Владимир Семёнович Высоцкий, когда узнал, что мы везём его не на встречу с творчески настроенными хоккеистами сборной СССР, а на банальную запись магнитофонного альбома, очень сильно на нас обиделся и не разговаривал вплоть до того момента, когда мы к 10.30 прибыли в ДК Горьковского автозавода. Во-первых, поэт сменил гнев на милость, когда мы договорились о цене за запись альбома, ведь на эти деньги можно было купить «Волгу» по гос. цене. А во-вторых, когда Высоцкий увидел, что для записи пригласили почти тридцать разных музыкантов, он в прямом смысле слова остолбенел.

— Это кто? — Были первые слова поэта на земле гостеприимного города Горького.

— Ансамбль! — Гордо брякнул «Малыш». — Фирма ерунды всякой не вяжет.

— Это Владимир Семёнович сессионные музыканты, чтобы сделать альбом для будущих поколений в хорошем высоком качестве. — Сказал я, ища глазами криминального авторитета Заранко, чтобы он мне объяснил, какого лешего нагнали такую кучу народа? — Вы идите в студию, я сейчас с этим всем разберусь.

— Шустрые вы ребята, — ухмыльнулся поэт. — Вчера только днём познакомились, а сейчас уже запись с оркестром.

— Тормоза в хоккей не играют, — тут же ответил Боря Александров. — У нас на «всё про всё» всего шестьдесят минут чистого игрового времени.

Я заглянул в студию, которую оборудовали местные бандиты, впечатлило. Не хуже чем на фирме «Мелодия». Владимир Высоцкий взял себе стульчик, выложил на пюпитр тетрадь с текстами песен и стал настраивать свою семиструнную классическую гитару. Наконец появился Геннадий Заранко и сказал, обведя рукой музыкантов, что пригласили всех самых лучших кого смогли.

— Деловой подход, — кивнул я. — Оставляем барабанщика с ударной установкой, соло-гитариста, басиста и ритм-гитариста. Потом двух скрипачей и одного с большой скрипкой хватит за глаза. Трубачей не надо, если они дунут, то никого слышно не будет. Флейту оставим. И нужен тренер, композитор, то есть дирижёр. А то они сейчас все так напиликают, мама не горюй. И это, — я сказал тихо по хоккейной привычке, прикрыв рот рукой. — Звукорежиссёру скажи, чтобы он гитару Владимира Семёновича посильнее прижал. Вокалист он великолепный, поэт гениальный, а играет так себе.

— Сделаем, — флегматично ответил Заран.

А дальше потянулись медленные минуты работы над магнитофонным альбомом. Какие-то песни записывались легко, какие-то с пятого дубля. «Малыш» к примеру, через час уже дремал прямо в кабинке звукорежиссёра. Я же, чтобы не прилечь рядом, сказал, что съезжу за горячими обедами для музыкантов и покинул студию. На улице меня встретил легкий теплый ветер и обжигающее солнце, которое вновь напомнило, что лето будет убийственно жарким. У крыльца ДК дежурил и наш знакомый таксист.

— Поехали в «Волну», — скомандовал я, хотя до гостиницы здесь было всего пятьсот метров, просто не хотелось лишний раз отсвечивать, так как с Горьким меня уже ничего не связывало.

И только я уселся в машину, как увидел до боли знакомый образ. Ноги сами меня понесли в направлении миниатюрной дочки физорга Самсонова, Светки, которая куда-то шла по площади перед ДК среди невысоких и аккуратненьких клумб.

— Привет! — Крикнул я, не добегая метров двадцати. — Как дела, Светка?! Как папа?!

— Чего пристал, Тафгаев? — Девушка остановилась и посмотрела на меня как на привидение. — Сбежал из города, скатертью дорога. А папе-то что моему будет? У него сейчас новая заводская спартакиада.

— Могу приехать, метнуть гранату по старой памяти, — соврал я, уже подойдя на расстояние вытянутой руки. — Или прыгнуть через препятствие. Не нужны папе ползуны по-пластунски?

— Ты всё такой же врун? — Усмехнулась Света и медленно пошла в сторону кинотеатра «Мир».

— Подожди, — я ухватил девушку за руку. — Пошли я тебе Высоцкого покажу, настоящего, живого с гитарой.

— Дурак! — Взвизгнула она. — Я сейчас как закричу, весь район сбежится! Не надоело ещё врать?!

— Ладно, — я отпустил Светку, а то она в гневе могла бы и залепить по физиономии. — Если там, в ДК в новой студии сидит настоящий Высоцкий, то ты меня поцелуешь, а если там кто-то другой, то я тебя. Так будет честно?

— Ну, смотри, верю в последний раз, — погрозила мне пальчиком дочка физорга Самсонова. — И не воображай себе ничего такого, ясно?

— Сейчас только таксисту скажу, чтоб он горячие обеды привёз из гостиницы! — Заулыбался я, и побежал к машине.

Ещё через два часа, Владимир Высоцкий сам отслушал самые удачные песни, которых набралось около десятка, и с облегчением выдохнув, сказал:

— Кажется на сорока пяти минутный альбом достаточно. Как считаешь, Витюша? — Спросил он звукорежиссёра.

— Ещё бы одну песню на финальчик. — Посмотрел на поэта толковый смекалистый парень. — На четыре минуты и будет в самый раз. А так я считаю — великолепно получилось. Мы с Аркашей Северным целый день мучились. Все нервы он нам вымотал.

— Что ж такое сыграть? — Задумался Высоцкий.

— Владимир Семёнович, а давайте запишем дворовую вещь. — Я встал с лавочки, перестав сжимать ладонь Светки Самсоновой в своей загребущей руке. — Я эту песню слышал в Череповце, и называется она «Что такое осень». Вы пока поешьте, а я слова и аккорды набросаю. Гармония у неё простая, но берёт за душу.

— Дворовая? — Почесал затылок поэт. — Ну, разве ради шутки, почему нет.

Через пятнадцать минут сводный оркестр гитаристов и скрипачей выдал «на гора» первые аккорды «Осени».

— Танцевать можно, — улыбнулся Высоцкий, сделав пару движений из модного танца твист. — А что за слова? — Он посмотрел в бумажку, где я старался писать печатными буквами и присвистнул. — А неплохо. Кто хоть автор известно?

— Говорят, что написал какой-то Юра музыкант. — Не стал я врать и выдумывать.

— Ладно, давайте работать, а то у меня завтра спектакль в Ленинграде. — Сразу же посерьезнел поэт и встал к микрофону. — Из какого города хоть музыкант?

— Может из Уфы, а может из Ленинграда, — я пожал плечами. — Да все мы родом из Советского союза.

— Хорошо. Витюша командуй! — Махнул рукой звукорежиссёру Высоцкий и когда тот нажал на запись, сказал. — Песня Юры музыканта исполняется впервые.

Ансамбль отыграл один музыкальный квадрат и Владимир Семёнович с напором с хрипотцой вдарил рок-н-рол в этой «глуши»:

Что такое осень? Это небо.

Плачущее небо под ногами.

В лужах разлетаются птицы с облаками.

Осень, я давно с тобою не был…

— Мировая песня, — шепнул мне выспавшийся юный гений прорыва, подозрительно покосившись на Светку Самсонову. — Что же будет осенью с нами? Одолеем профессионалов?

— Посмотрим, — пробубнил я, слушая, как гармонично ложатся стихи Шевчука на хрипловатый вокал Владимира Высоцкого:

Осень. В небе жгут корабли

Осень. Мне бы прочь от земли

Там, где в море тонет печаль

Осень, темная даль…