Тафгай 5

Глава 5

16-го марта самолёт из аэропорта Мюнхен-Рим в аэропорт Шереметьево летел уже два часа. Позади остались плачущие немецкие женщины, Урсула и её подруги, которые провожали нас от гостиницы, загрустивший и поэтому, неплохо поддавший Томас Гюнтер. Хорошие дороги, поджаренные колбаски, свиные рульки, красивые улицы и переполненные полки баварских магазинов. А впереди нас ожидала Москва, затем перелёт в Горький и битва за хоккейное золото чемпионата. Но Всеволод Михалыч, который выгнал из соседнего кресла Борю Александрова и уселся рядом со мной, думал о вещах более отдалённых. Например, старшего тренера уже волновал состав сборной СССР на чемпионат мира в Прагу, а так же кем ещё усилить в следующем сезоне московское «Динамо». То, что мы станем чемпионами в этом сезоне, Всеволод Бобров считал уже делом решённым.

— Значит, говоришь, тройка Капустин — Жлуктов — Балдерис всем глаз на одно место натянет, — пробормотал старший тренер. — Тьфу, и где ты выражения такие находишь. Кто ещё имеется на перспективу?

— Записывай, Михалыч, — хмыкнул я и посмотрел в иллюминатор. — Владимир Крутов, Сергей Макаров, Игорь Ларионов, Вячеслав Фетисов и Алексей Касатонов. Но они ещё мелкие.

— Тьфу! Да я тебя не про дальнюю перспективу спрашиваю, а про ближайшую! — Психанул тренер, зачеркнув продиктованные мной имена знаменитой пятёрки.

— Тогда братьев Голиковых надо брать. Александр Голиков сейчас в «Химике» играет. И есть у него ещё младший брат Владимир Голиков, гоняет сейчас где-то в Пензе. У обоих парней редкий правый хват. Володю можно, как центрфорварда наиграть, а Саша — отличный левый крайний. Ну, я немного посплю? — Я жалостливыми глазами посмотрел на Боброва.

— Возьмём Голиковых, чую «Динамо» надо будет перетряхивать основательно. — Старший тренер кивнул на наших ветеранов. — А то я пока «стариков» от бутылки оторву и заставлю их работать по-новому, волосы все от нервов на голове выпадут. Ну, ты меня понимаешь.

«Ещё бы не понять, — подумал я, закрыв глаза и пытаясь уснуть. — Вчера после последней игры со сборной ФРГ, которая так и закончилась со счётом 1: 9, опять наши старожилы приналегли на баварское пиво и более крепкие напитки. Урсула до кучи привела своих слишком весёлых подружек. И опять мне пришлось поработать, одних перенести в номера, других проводить до дому. Вроде как бы сделал дело, гуляй смело, но ведь 18-го уже игра с „Крыльями“. Вновь с молодыми, которых я пока держу в узде, придётся стоять за честь клуба. Взрослыми мужиками так просто не покомандуешь».

Но это так — мелочи жизни. Вчера на заключительном банкете произошло ещё кое-что действительно меня зацепившее. Сначала переводчик и «большой знаток чамикуро» Виктор Алексеевич в небольшом подпитии вдруг присел за мой столик и повёл откровенный разговор, о том, как жизнь его сложна, что жена дома не понимает и дело идёт к разводу. И ещё как бы невзначай спросил:

— Ваня, поделись секретом, как ты доллары перевезёшь через границу? Ты же знаешь, где я на самом деле работаю, я ведь тебя можно сказать прикрываю.

«Знаю, что откровенные разговоры с человеком из КГБ ведут либо люди слишком глупые, либо слишком пьяные. Но я пока ещё ни тот и не другой», — подумал я и рассказал комитетчику свою старую придуманную для Олимпиады в Японии схему:

— Алексеич, у нас хоккеистов есть такой расходный материал, как изолента. Ей я обматываю перо клюшки, делаю на черенке набалдашник, перед игрой заматываю коньки, чтобы шнурки не развязались, и дополнительно креплю защитную амуницию. У меня этой изоленты целые рулоны. И чтобы она по баулу не разлетелась, я отдельные ленты объединил в один тубус. Снизу и сверху настоящие изоляционные ленты, а в середине пустышка, сам соображай для чего.

— Тайник? — Криво усмехнулся Виктор Алексеевич. — Ловко. Умный ты парень, Ваня. Сработаемся.

«Я-то умный, посмотрим какой ты? — улыбнулся я. — Проверю тебя товарищ начальник на вшивость».

Это как говорится, была первая серия, а вторая произошла позже. После того как я загулявших немецких фройляйн опять довёл до квартиры Урсулы и уже возвращался в гостиницу. Надо сказать, что ночные улицы в центре Баварской столицы довольно безопасны. Не нагрянули сюда ещё товарищи эмигранты с жаркого юга и бурлящего востока, и порядочные бюргеры могли спокойно прогуливаться хоть до утра. Поэтому я уверенно шагал более короткой дорогой по кривой узкой улочке, вместо того, чтобы сделать «крюк» по широкой и хорошо освещённой центральной улице города. И внезапно голос в моей голове проснулся: «Стой! За этой дверью тебя поджидает человек с арматурой в руках».

«Вот это мило, вот это я понимаю», — я зло усмехнулся и уже представил, как резко распахну дверь, пропущу мимо себя удар железным прутом и раскрошу подбородок незнакомца на куски. Адреналин тут же выбросился в кровь, как перед ледовой потасовкой, но холодный и расчётливый ум подсказал иной выход: «Умный в драку не пойдёт, умный драку обойдёт». С такой простой и логичной мыслью, я очень тихо сделал несколько шагов назад и потопал в гостиницу обходным более длинным путём, через широкую центральную улицу Мюнхена.

«Вот я дубина! — обругал я себя. — Какой к лешему „Дойче банк“? Да меня в два счёта вычислят за такую махинацию, пропесочат в центральных газетах, затем посадят и сделают навечно невыездным. Ведь на меня похоже открылся сезон охоты. Хотя что-то тут другое! Хотели бы убить или посадить, то убили бы и посадили бы за любую мелочь. Меня лишь на время нужно вывести из игры, чтобы суперсерия с НХЛ прошла без моего участия. Вывод: товар по прилёту скидываем, доллары прячем простым дедовским способом, обвязав вокруг своего могучего торса. И вообще я сейчас до Праги должен быть тише воды и ниже травы. Фарцую без фанатизма джинсы, шмынсы и нейлоновые чулки. И Прагу проигрывать никак нельзя, тогда и Боброва попрут, как не оправдавшего высокого доверия, и меня следом».

Тайник в связке моих множественных изоляционных лент на таможне в аэропорту Шереметьево искали минуты три. Раскромсали ни в чём неповинную изоленту на разные теперь не пригодные кусочки.

— Что там внутри? Атомы или молекулы? — Спросил я донельзя смутившегося таможенника.

— Что-то слишком много магнитофонных кассет с собой везёте, — пробубнил он. — Магнитофон, проигрыватель пластинок и этот…

— Эквалайзер, — подсказал я. — Музыку люблю, мечтаю записать все песни Иосифа Кобзона и Льва Лещенко, — буркнул я, проходя дальше на выход, где меня уже поджидали парни из Горького, которые пригнали разрисованный киноафишами автобус, чтобы взять всё, что наша команда заработала непосильным трудом на «загнивающем западе».

— Что за аппарат? — Кивнул я на «кинотеатр» на колёсах.

— Двигаем культуру в массы, — заулыбался один более бойкий хлопец, который принимал товар, что подносили ему хоккеисты «Торпедо». — С мая по сентябрь поедем крутить кино по деревням и весям. А пока вот, там отвезём, тут подвезём. На запчасти надо, — стал загибать пальцы работник кинопередвижки. — На бензин надо, на обслуживание и прочее, ну чё я буду рассказывать, сам всё понимаешь. Когда новый товар?

— Первого апреля играем в Стокгольме, второго — день на то чтобы побегать по магазинам. Встречайте третьего рано утром. Но возможно придётся временно «лавочку прикрыть», — ответил я и обратил внимание как наш легендарный футболист и хоккеист недавнего прошлого, выйдя из здания аэровокзала с полными сумками, резво повернул к нам.

— Здесь принимают иностранные магнитофоны и иностранные плёнки? — Спросил Всеволод Бобров, подойдя к пункту сдачи зарубежного дефицита.

— Михалыч, ты же вроде сам хотел слушать это всё ещё лет двадцать? — Усмехнулся я.

— А я больше пластинки люблю. — Засмеялся хитрый старший тренер. — На них музыка душевней.

— Понимаю, винил, ретро стайл, — пробурчал я.

На следующий день, в пятницу 17 марта, еле-еле ближе к шести часам вечера заставил себя встать. Ведь прилетели только в полдень. Пока местных горьковчан развезли по домашним адресам, пока добрались до базы «Зелёный город», от этих переездов и перелётов лично меня уже мутило. И если бы не Боря Александров, у которого с Алёнкой начался новый виток странных отношений, и ему не жить, не быть захотелось сводить девушку в кино, то я бы проснулся только ночью.

— Иван, ну мы же договорились! — Забежал «Малыш» в мою комнату размахивая газетой «Советский спорт». — Кстати, полюбуйся, пока мы там, в западной Германии, отставили честь страны, ЦСКА нас практически догнал. Сегодня ещё «Локомотив» со СКА вечером сыграет и остается всего ничего. Наши две игры с «Крыльями». Ну и армейцы Москвы в последний день 100 % набросают полную авоську аутсайдеру «Локомотиву».

Я посмотрел на таблицу, вяло натягивая на себя брюки:

____________________И_____В____Н____П____РАЗНИЦА____ОЧКИ

Торпедо (Г.)_________30____23____4_____3____154 — 70______50

ЦСКА (М.)___________31____23____3_____5____183 — 109_____49

Динамо (М.)_________32____19____5_____8____126 — 96______43

Спартак (М.)_________32____14____2____16____117 — 121_____30

Крылья Советов (М.)__30____13____2____15____104 — 119_____28

Трактор (Чел.)_______32_____11____5____16____112 — 135_____27

Химик (Вск.)_________32_____12____0____20_____98 — 119_____24

СКА (Лен.)___________31_____9____2____20_____87 — 129_____20

Локомотив (М.)_______30_____4_____1____25____65 — 151______9

— Что сказать? — Промычал я. — Завтра как-нибудь день простоять, два очка заработать, да потом на праздновании золота чемпионата ночь продержаться и в Москву. В последней ничего не решающей игре пусть Ковин с Доброхотовым попотеют.

— В смысле в Москву? — Боря присел на мой заваленный одеждой стул. — А Алёнка?

— Я же говорил уже, что нам трехкомнатную квартиру дают, правда, на троих. Если у вас всё серьезно, то она сама приедет. А если как у меня с Варей, то не приедет.

«Малыш» тяжело задышал, медленно соображая, приедет его ненаглядная или нет, а я привёл себя в боле-менее сносный порядок и накинул поверх футболки легкий японский пуховик, так как в марте в Горьком значительно прохладнее, чем в далёком и тёплом Мюнхене, где мы гуляли в одних пиджаках.

— Поехали, таксист готов, — усмехнулся я. — Сначала за цветами, а потом на каток за Алёнкой. Дальше вы уже сами, а я, кстати, и сам кое-куда загляну.

Чтобы заглянуть кое-куда, а именно в редакцию «Горьковского рабочего» я купил шикарный букет из пяти красных роз. Денег за них отдал просто жуть. Мне сразу пришла в голову аналогия из хоккея, где старший тренер снимает вратаря и выпускает на лёд шестого полевого игрока, либо достигнуть каким-то чудом нужный результат, либо проиграться вдрызг. И сейчас я был именно в такой ситуации. На вахте меня встретили две воинственные бабульки. Почему две, когда по штатному расписанию должна быть одна? Потому что одна зашла на пять минут что-то сказать, но забыв что, засиделась на несколько часов.

— Куда вы, товарищ Тафгаев, идёте? — Спросила маленькая, сухонька и курносая бабушка.

— Вас пускать не велено, — захихикала вторая, тоже маленькая, но полненькая и нос картошкой.

Я разглядел на столе двух пожилых вахтёрш журнал «Крокодил», где меня «любовно» изобразили с сигареткой во рту и с котомками, из которых торчали выпивон и закусон.

— И с каких это пор «рупор рабочего класса» закрыт для простого трудового человека? — Огрызнулся я и «попёр буром», давя главным образом на сознательность. — Если на меня нарисовали гадкую и ругательную карикатур имею я право требовать опровержения хотя бы здесь на страницах местной прессы? Молчите? Как всегда безмолвствует народ? Отворяй ворота, хоть рубль, хоть пятак, не уйдём из дома так!

— Вот лешак, да открой ему Трофимовна. — Махнула рукой бабушка, у которой нос картошкой.

— Пущай топает, — пропустила меня курносая. — Это он котяра к Варьке побежал «маслиться». Она тебе всё равно даст от ворот поворот. У неё таких ухажёров тыща! — Донеслось до меня, когда я уже поднимался по лестнице на второй этаж.

«Первый защитный заслон пройден», — отметил я про себя, заглядывая уже в большую общую комнату редакции, где, как правило, сидело человек шесть, и каждый щёлкал на пишущей машинке что-то свое, личное. Сегодня, под конец рабочего дня кроме Варвары, был ещё один журналист, который вместо того чтобы заниматься производственными обязанностями пялился на мою девушку. Поэтому я решительным шагом вошёл внутрь и сел на край стола так, чтобы журналист пялился исключительно на мою поясницу.

— Я попрошу, — пискнул обиженный ухажёр.

— Я тебя умоляю, — бросил я за спину и протянул букет из пяти красных роз Варваре. — Прости. Хотя я ни в чём не виноват.

— А сборной по лыжным гонкам ты туже цветы подарил? — Обиженно отмахнулась от букета девушка.

— Позвольте я выйду! — Засуетился парень за спиной, которого я фактически прижал к стене.

— Сиди пока не мешаешь, — буркнул я ему. — Ну, глупо обижаться на то, что было до тебя. И ещё я скоро переезжаю, поедешь со мной?

— Сейчас всё брошу и помчусь на край света! — Выпалила Варя. — Буду тебя дома месяцами ждать, пока ты где-то там катаешься.

— В хоккей играю, — поправил я свою бывшую подругу.

— Мне всё равно! — Варвара воинственно сжала кулачки.

— Да дайте уже уйти! Мне работать надо! — Заверещал журналист.

— Не суетись на рабочем месте, это чревато производственными травмами, — угрожающе шикнул я. — Давай попробуем начать всё сначала. — Сказал я и вручил букет Варе Варшавской.

Секунды три девушка смотрела на красивые розовые бутоны, а затем, совершенно для меня неожиданно она размахнулась и этими цветами махнула меня по лицу. Но сработав на автомате, я легко ушёл от удара колючими стеблями в левую щеку, зато журналист из-за моей спины, который пошёл на прорыв огрёб по полной программе. Парень вскрикнув, схватился за лицо. И в этот самый момент в комнату заглянул главный редактор газеты Георгий Иваныч. Не знаю, что он успел подумать, но видя, как один его сотрудник хлещет по лицу другого, он оторопел.

— Сидоров, я тебя предупреждал, чтоб ты не приставал к Варшавской! — Гаркнул главный человек в «Горьковском рабочем». — Вот теперь походи с расцарапанной физиономией! Здорова Иван. — Кивнул он мне. — Видишь, какие страсти кипят. Кстати, как сыграли с командами из Западного Берлина? Дашь информашку?

— Мы в Берлин не заезжали. — Смутился я. — Играли со сборной ФРГ в трёх городках недалеко от Мюнхена. Первый матч выиграли 1: 10, второй 0: 17 и третий 1: 9.

— Тотальный разгром, — обрадовался Георгий Иваныч. — Это сейчас то, что нужно! Зайди ко мне в кабинет, я это всё запишу.

Из редакции газеты я ехал со смешенными чувствами. С одной стороны в личной жизни наступила полная тягостная определённость, теперь я свободный мужчина, с другой может быть так даже и лучше, когда нет человека, который может из-за тебя пострадать. Ведь сезон охоты на меня пока не закрылся, а когда находишься в подвешенном состоянии намного проще быть одному, без близких и родных. Это я ещё по лихим девяностым хорошо запомнил.

«Кстати, — вспомнил я. — Надо бы навестить писателя. Если он всё ещё трудится над моим заказом, то надо доплатить ему денег, а если нет, то пожалуй хватит кормить тунеядца. Кто не работает, тот не ест».

«Давай, давай раскидывайся деньгами, — пробурчал недовольный голос в голове. — 25 рублей за цветы отдал и что? В пустую! Сейчас ещё сотню отвалишь писателю неудачнику, чтобы он на эти рублики ещё несколько дней пил! Котов с кошками всех на базе кормишь! Давай, швыряй деньги!».

«Вот котов я попрошу не касаться», — я повернул из центра Горького в сторону Автозаводского района, где жил писатель Сергей Викторович, который по моей задумке должен был в фантастическом романе отразить события, поджидавшие СССР в момент его трагического развала.

Однако судя по обстановке в квартире, где раньше стрекотала пишущая машинка и где велись интеллектуальные беседы на философские темы, сегодня собирались исключительно для того, чтоб пить, курить и материться. Двумя хлесткими пинками я выгнал двух вонючих ханыг, которые дрыхли вповалку на полу большой комнаты. На диване же лежало существо смутно похожее на женщину, а сам хозяин квартиры, которому хватило координации движений, чтобы открыть мне дверь ухмылялся, разглядывая моё вытянутое от удивления лицо.

— Что, не ожидал? — Засмеялся бывший писатель, гадким каркающим голосом, переходящим в нездоровый грудной кашель. — Вот у меня новая подруга. Познакомься. Хочешь мне нос сломать? А ломай!

— Мужчина! Дайте денег на поправку здоровья, — пробудилась новая подруга бывшего интеллигентного человека. — Что тебе жалко?

— Стендаль, значит, написал «Красное и чёрное», а ты пьёшь красное по чёрному? — Я картинно поаплодировал бывшему писателю. — И это дело всей твоей жизни?

— «Агдам» что ли принёс, так наливай! — Обрадовалась женщина со слипшимися, немытыми и всклокоченными волосами. — Срёжа доставай стаканчики быстрее.

— Много ты в моей жизни понимаешь?! — Крикнул на меня Сергей Викторович. — Сам-то кто? Неуч! Еле-еле окончил вечернюю школу. Хоккеист-дуболом! Видали мы хоккеистов!

— Не нарывайся, — буркнул я, развернулся и покинул нехорошую квартиру.

Ещё в конце восьмидесятых и в начале девяностых я заметил, что некоторые товарищи, получившие хорошее образование и, имея неоспоримый талант, вдруг по какой-то причине переставали верить в себя и бороться за свою мечту. Опускали руки, спивались и покорно ждали, когда безжалостная судьба их окончательно раздавит и выбросит на обочину жизни. Естественно так в итоге и происходило. Ведь жизнь всегда даёт то, к чему ты вольно или невольно стремишься. И лишь иногда судьба подбрасывает второй шанс.