Таинственный всадник

Глава 22

На следующий день в шесть часов вечера в дверь Рене постучали. Она была уже готова; волосы завиты, уложены и переплетены узкими лентами. Она решила надеть простое белое платье из тонкого шелка с обтягивающим лифом, глубоким вырезом, длинными рукавами, с изящными защипами на плечах, свободной ниспадающей юбкой и шлейфом. Служанка Дженни с особой тщательностью причесала Рене, укладывая волосы в корону, и только несколько золотых спиралей свободно спускались от висков к шее, подчеркивая белизну лица и алебастровых плеч.

Тайрон Харт сказал ей вчера, что она прекрасна, как лунный свет, и она поверила этому всем сердцем. Его взгляд ошеломил ее и впервые в жизни заставил гордиться своей красотой. Рене трепетала от желания при виде этого необыкновенного человека. Она хотела быть для него лунным светом. Она была им, хотя и недолго.

Сегодня вечером ей не на кого было производить впечатление. Мужчина, из-за которого она вынуждена сейчас одеваться, жестокий и грубый, и все общество, перед которым она должна предстать, — это уроды, неприятные и враждебные. Рене д'Антон вовсе не хотелось, чтобы их жадные глаза следили за ней, за каждым ее шагом. Она не хотела, чтобы чужие руки прикасались к ней. Она не хотела улыбаться по принуждению, танцевать, болтать о пустяках, о необязательной чепухе; ее сердце обрывалось, а тело болело и ныло. Она чувствовала запах тела Тайрона Харта, она не смогла смыть его с кожи. Внутри Рене все пылало, приводя девушку в совершенное отчаяние.

Что говорила ей мать? Что однажды такое случится: незнакомый мужчина посмотрит на нее, они станцуют один танец, и ее сердце будет потеряно навсегда…

Тайрон Харт мог и не танцевать с ней, но она все равно потеряла себя. Навсегда.

Он ушел. Финн сообщил, что комната в башне пуста и там темно, — он поднимался туда с первыми лучами солнца. Постель аккуратно свернута, и пауки уже приступили к работе, обволакивая своими кружевами стол и стул.

— Мисс?

Глаза Рене быстро взглянули на отражение Дженни в зеркале.

— Я открою, мисс?

— Да. Да, открой. — Рене даже не слышала стука и заторопилась; она быстро подняла гребенку и занялась упрямым завитком. За спиной раздался голос Эдгара Винсента, и она похолодела.

Эдгар Винсент впервые вошел в ее комнату, и, судя по выражению его лица, убранство спальни не произвело на него впечатления. Рене сидела перед маленьким зеркалом и не встала, когда он вошел. Поступить иначе — значит оказать ему уважение, а она не собиралась этого делать, она вообще ничего не должна этому торговцу рыбой. Рене кивнула Дженни, чтобы та привела Антуана, а сама принялась наносить последние мазки румян на щеки.

— Готовы, я вижу. — Винсент наблюдал за ней. — Быстрота — качество, которым я всегда восхищаюсь в женщине.

Рене удержалась от замечания, что сам он не обладает подобным. Он явился на час позже назначенного хозяином дома срока.

Словно неповоротливый бык, Винсент прошагал на середину комнаты и открыто оглядел кровать. Рене, проследив за его передвижением по комнате в зеркале, поймала себя на мысли, что ее бы не удивило, если бы он проверил, твердый ли матрас лежит на кровати. Он подошел к ней сзади и остановился на достаточно близком расстоянии от нее.

Он стоял и смотрел, как ее пальцы поправляют завитки, — его увлекла игра света на нежной коже Рене.

— Вы такая чертовски хорошенькая женщина, — пробормотал Винсент, испытывая искушение взять золотой спиральный локон и пропустить его через свои пальцы. — Даже если бы в ваших жилах не текла благородная кровь, я все равно бы женился на вас, чтобы такая красота не досталась больше никому. У меня, конечно, нет титула герцога или графа, и у меня нет хорошей родословной, и цвет крови в моих венах не голубой, но вы не будете разочарованы, моя дорогая. Я одену вас как королеву, я закутаю вас в шелка и атлас с головы до ног, я куплю вам самые изящные драгоценные камни, которые только можно купить за деньги. Драгоценные камни, как вот эти, — он шлепнул на стол бархатную коробочку, которую принес с собой, — они как раз для вас, и это справедливо.

Рене не видела рубины «Кровь Дракона» с момента поспешного отъезда из Лондона, и, несмотря на все, что случилось между тогда и теперь, дыхание у нее перехватило, стоило ей только взглянуть на эти потрясающие драгоценности. Они были великолепны, они притягивали к себе взгляд, гипнотизировали Рене точно так же, как в первый раз, когда она увидела их на графине де Блоис.

— Изящные, не так ли? Исключительной красоты, вы согласны? Они словно созданы для того, чтобы снять этот налет невинности с вашего платья. Могу ли я…

Рене положила гребенку на столик перед зеркалом и сложила руки на коленях. Винсент вынул ожерелье из коробочки и приложил его к шее Рене, затем наклонился, чтобы застегнуть его. Она почувствовала его жаркое дыхание, его рот почти касался ее щеки, от него пахло алкоголем, табаком и еще чем-то отвратительным. Судя по его красным глазам, Рене поняла, что он пил полдня без передышки, но еще вполне крепко держался на ногах. Его руки, после того как он застегнул ожерелье, задержались у нее на шее. Винсент смотрел в зеркало на ее отражение.

Ожерелье было тяжелое; на фоне белоснежной кожи рубины напоминали свежую кровь, темную и сверкающую, которая стекает в глубокий вырез платья. Это, конечно, безвкусица — показаться в таких драгоценностях на вечере, где не будет танцев, но она не стала возражать, когда Винсент предложил надеть их. Она подумала, что, поскольку сегодня все собрались под одной крышей, Винсент не станет забирать их в конце вечера.

Пальцы Винсента впились в нежные плечи девушки, золотая филигрань царапала кожу. Его взгляд был сосредоточен на рубине в форме большой слезы, висевшем как раз в ложбинке на груди, и девушке показалось, что у него сейчас потекут слюни.

— Красиво, — бормотал он, — как красиво. Прелестно. Мне даже в голову не приходило, что у меня когда-нибудь появится шанс заполучить такую красавицу.

Рене слегка отодвинулась, надеясь освободиться от рук Винсента. Он вздохнул и переключил внимание на браслет, ожидая, когда тот окажется на тонком запястье, чтобы опять приблизиться к Рене. Он держал длинные пальцы Рене, как заложников, в большом волосатом кулаке, потом поднес ее руку к губам и запечатлел долгий мокрый поцелуй в запястье. У Винсента перехватило дыхание, в горле запершило; он лизнул ее руку, как лижут соль, она отдернула ее и, не зная, что предпринять, стала судорожно поправлять юбку, а потом потянулась к серьгам.

Пальцы Рене дрожали, она с трудом продела серьги в мочки и дважды укололась, прежде чем раскачивающиеся камни запылали красным и белым огнем у шеи. Чтобы Винсент не отыскал новый повод прикоснуться, Рене встала из-за столика, ожидая, что он отойдет в сторону и не будет загораживать дорогу.

Он, напротив, подошел к ней еще ближе.

— Через два дня мы будем мужем и женой.

— Я не забыла об этом, месье.

— Так как вам все равно придется быть со мной понеж-нее, мадемуазель, может, будет… выгоднее… проявить… некоторую теплоту или даже небольшую благодарность поскорее? Лучше раньше, чем позже? А? — Сальный взгляд пополз по ее груди.

Рене с вызовом посмотрела на него.

— Выгодней для кого, месье? Для вас или для меня?

Винсент покосился на нее, и Рене опять почувствовала его зловонное дыхание.

— Для нас обоих, конечно. Вам не придется провести еще одну холодную ночь в полном одиночестве, и я не буду мучиться и переживать, как вы тут одна, без меня.

— Но я не одна, месье. Как вы могли заметить, — она многозначительно взглянула на дверь, где стояли Антуан и Дженни, — у меня есть компания, и нет смысла утруждать еще кого-то заботами обо мне.

Рене решила быстро пройти мимо него, но его пальцы сомкнулись вокруг ее запястья и дернули так, что она оказалась перед его носом.

— Вы можете думать, что ваша кровь лучше моей, — прорычал он, — но когда она течет из вены, то совершенно одинакового цвета и у вас, и у меня, и если вы не хотите увидеть это воочию, вы никогда не будете отворачиваться от меня, поворачиваться ко мне спиной и отталкивать меня. Вы поняли, мадемуазель? — Ее опять обдало его смердящее дыхание, и Рене отшатнулась от торговца, как от дьявола.

Лицо Винсента покрылось красными пятнами, глаза засверкали, и Рене вдруг поняла, что было бы глупо с ее стороны, непростительно глупо дразнить сейчас Винсента или Роса, да и вообще злить любого из гостей этого вечера. Она прикусила нижнюю губу и опустила глаза, прежде чем отвернуться.

— Вы должны простить меня, месье, — кротко прошептала она. — Все случилось так быстро, и мне некого было просить о помощи. Бандит с большой дороги почти изнасиловал меня. Меня чуть не застрелили по ошибке. Полковник Рос действует так, как будто только я одна виновата, что его замысел провалился, а мой дядя все еще отказывается верить, что Антуан не стрелял в него. — Она подняла глаза, и в них стояли слезы. — Поверьте мне, месье, когда я буду вашей женой и вы заберете меня из этого ужасного места, я не стану вас отталкивать. Я не захочу вас отталкивать. Я буду желать лишь одного — чтобы ваши сильные руки обнимали меня покрепче, укрывали меня, защищали, чтобы я могла чувствовать себя в полной безопасности. Вы будете… охранять меня, будете или нет?

Гнев в его глазах слегка угас, а потом и совсем исчез, стоило ему увидеть блестящую слезинку, катившуюся по нежной щеке.

— Рене… Вы на самом деле так думаете? Это все правда, что вы сказали сейчас?

— Я клянусь вам. Как только мы — позже…

— Мы не должны ждать, — заявил Винсент охрипшим голосом, наклоняясь к ней совсем близко. — Я с удовольствием буду охранять вас сейчас, ей-богу, и если Рос или кто-то еще — а таких полно тут — будут на вас пялиться, я выдеру у них легкие и вытащу через глотку. Я не буду разговаривать. Я буду действовать.

— Нет, нет, мы должны подождать, месье. — Она жалобно зарыдала, чтобы ее ложь выглядела убедительнее, чтобы Винсент, который внимательно наблюдал за ее лицом, ничего не заподозрил. — Мы должны получить благословение церкви. Я… католичка, и девственница, и… Это был бы грех перед Богом.

— Оставьте Бога мне, — усмехнулся Винсент. Он уже склонился, чтобы поцеловать ее своими толстыми, слюнявыми губами, но в этот миг Антуан стал колотить в дверь.

— Мы не должны задерживать гостей, месье. — Рене уже задыхалась. — Моя тетя потратила слишком много сил, чтобы подготовить этот прием.

Она смахнула слезы и поспешила к двери. Лицо Антуа-на было белым как мел, когда он шел рядом ней.

— Мой Бог, — прошептала Рене, — это не человек, а настоящая свинья. Я чувствую, что мне снова надо принять ванну.

Мы скоро будем свободны от него. Скоро. Тогда мы с Финном будем защищать тебя.

Она попыталась улыбнуться:

— Я знаю, что так и будет, сердце мое.

Они направились через главный холл к центральной лестнице, и Рене была вынуждена подождать Винсента наверху. Его взгляд оставался тяжелым и холодным, когда он протянул ей руку, а Рене старалась казаться спокойной, спускаясь по лестнице рядом с ним, но ее тошнило от одного его вида, и кожа готова была слезть там, где он прикасался к ней. Из главной гостиной доносились шум и смех, какая-то пара наслаждалась пуншем и негромкой беседой. Рене захотелось увидеть хоть одно приятное, дружественное лицо, чье угодно, и она увидела капрала Чейза Мальборо. Рене улыбнулась ему, надеясь, что юный офицер поймет ее улыбку как приглашение подойти поближе.

Он так и поступил — и проделал это с таким восторженным рвением, что Рене почувствовала острый укол вины за муку, на которую она обрекла его в прошедшие несколько дней. Поскольку именно его и его драгунов приставили охранять Гарвуд-Хаус, она обращалась с ним чрезмерно холодно, не одарив ни единым словом за все время. Конечно, мысли Рене были заняты собственными многочисленными неприятностями, и ей не было дела до какого-то томящегося от любви солдата. На сей раз Рене воспользовалась тем, что он подошел поближе; она выдернула свою руку из руки Эдгара Винсента и протянула капралу, дружески приветствуя его.

— Мисс д'Антон! Могу ли я сказать… могу я решиться и сказать, позволить себе выразить словами… как чрезвычайно, невероятно восхитительно вы сегодня выглядите?

— Конечно, можете, — проговорила Рене, демонстративно засмеявшись. — Я счастлива, что вы присутствуете на вечере как неофициальное лицо.

Юный капрал Мальборо покраснел до самых корней волос; он сжал ее пальцы, и было совершено ясно, что он хотел бы приложить их к губам и простоять так всю ночь напролет. К сожалению, ему пришлось оставить Рене; на первом этаже началась суета, а это говорило об одном: прибыл полковник Бертран Рос. Он был в парадном мундире с золотыми шнурами на плечах и на широких отворотах. Его завитые волосы пламенели и были зачесаны наперед, чтобы скрыть или по крайней мере уменьшить уродливый шрам на щеке. Он грыз ногти и откусывал заусенцы, поэтому зрелище было крайне неприятным.

— А вот и вы. — Винсент нахмурился. — Я уже начал было волноваться, собираетесь ли вы вообще появиться и составить нам компанию.

— Простите мое опоздание. — Рос вежливо и церемонно поклонился Рене, его желтовато-карие глаза блестели, восхищенно взирая на мерцающий белый шелк ее платья. — Мы взяли сегодня утром человека и весь день допрашивали его.

— Пытались задать вопросы? — хмыкнул Эдгар Винсент, и его красные, налитые кровью глаза уставились на Роса с явным интересом.

Рос кивнул Винсенту.

— Он был серьезно ранен, когда мои люди принесли его, и вопросы можно было задавать лишь тогда, когда он приходил в себя.

— И?

— И, — гневно выдохнул Рос, — еще одна ложная тревога. Все его преступление заключается в том, что он носит плащ и треуголку. Но у него был тот же рост и то же сложение, но тем не менее он оказался шотландцем и направлялся домой, в Глазго, и он такой слепой, что мог рассмотреть свечу, только когда ее поднесли прямо к носу.

— Слепой шотландец из Глазго, говорите? — Вопрос, заданный на высокой ноте, прозвучал из уст другого гостя, небрежно прислонившегося к перилам у них за спиной. — И вы полагали, что это замаскировавшийся жулик Старлайт?

Рене не верила своим ушам, но, оглянувшись на говорящего, она увидела… Тайрона Харта собственной персоной, и это не был обман слуха или зрения: он шел, легко и непринужденно, прямо к ним. Он был необычайно элегантен в коже и зеленом полосатом атласе. Воротник его жакета был приподнят, на шее повязан платок. Он с трудом наклонил голову, отвешивая поклон, и, широко, глупо улыбаясь, глядел на полковника Роса.

— Я вот снова хочу спросить про слепого шотландца из Глазго. Они что, на самом деле ожидали, что он вор? И думали, что же он крадет? Масло для ламп?

Рос выдавил вежливую улыбку.

— Мои люди действуют согласно строгим указаниям: арестовывать любого, у кого нет важной причины находиться на дороге поздно вечером или ночью.

— А-а… ну, разрази меня гром, не могу понять, какая разница для слепого, день или ночь? Ну какая ему-то на самом деле разница, если хочется куда-то поехать? Он ведь слеп. — Серые холодноватые глаза искали взгляда Рене. — Очень большое удовольствие видеть вас снова, мисс д'Антон, — сказал он ей. — Должен признаться, — он деловито наклонился к ее руке, потом поднес к губам, — я нахожу, что вынужден согласиться с капралом. Клянусь, что просто теряю аппетит, глядя на столь блестящее, ослепительное зрелище.

Она не должна была удивляться, что он здесь. Ничто касающееся Тайрона Харта не должно ее удивлять, и уж менее всего то, что он появился в доме, язвительно, колко разговаривает с человеком, который в него стрелял и ранил, и открыто восхищается драгоценными камнями, которые ему предстояло украсть. Рене отступила на шаг и убрала свою руку более резко, чем следовало. Золотая цепочка на экстравагантном шнурке его манжеты зацепилась за рубиновый браслет, и в этой ситуации Тайрон смог поймать ее руку и задержать в своей, стиснув покрепче.

— Позвольте мне, — сказал Тайрон, поднимая ее руку к свету, чтобы разъединить драгоценности.

Винсент сердито выступил вперед, а Рос нахмурился. Он наблюдал за Тайроном, его глаза сузились, когда этот хлыщ в парике и пудре повернул браслет и стал рассматривать рубины уже после того, как наконец освободил свою цепочку.

— Несомненно, да, очень изящный, моя дорогая, — заявил он безапелляционным тоном. — Но даже красота драгоценных камней бледнеет перед вами.

Самодовольная улыбка искривила губы Роса, когда он встретил взгляд Винсента, но Рене только на минуту смешалась, а потом выдернула руку и, не произнеся ни слова, посмотрела на Харта.

Она весь день провела в тревоге за этого человека, то и дело спрашивая себя, сумел ли он благополучно добраться до Ковентри, не болит ли рана, не перевернулась ли его лодка и не утонул ли он… Слава Богу, ничего подобного с ним не произошло. Рене смотрела на Тайрона, но видела перед собой великолепного обнаженного любовника, с которым, как она полагала, провела прощальную ночь.

— Если вы, господа, извините меня, — пробормотала Рене, — я вас покину, ведь мои тетя и дядя еще не видели меня.

Рене исчезла прежде, чем окружавшие ее мужчины успели возразить. На негнущихся ногах девушка шла через холл, едва различая путь; виски ее сдавило, словно железными обручами. У входа в гостиную Рене поняла, что сейчас ей меньше всего хочется увидеть своих родственников, и она прошла мимо их двери. Она шла, опустив руки, и не знала, куда идет, пока не оказалась в музыкальном салоне. Она прижалась спиной к стене и закрыла глаза, дав волю чувствам, переполнявшим ее. К счастью, в комнате никого не было. Стулья стояли полукругом перед фортепьяно, все было готово к вечернему приему, скоро сюда придут гости.

Рене стояла в тени, пытаясь отдышаться и успокоиться и не предполагая, что рядом кто-то есть, пока не услышала, как защелкнулась дверь.

— Вы сошли с ума! — Рене задыхалась. — Что вы здесь делаете?

— Мы с вами, я думаю, уже установили, сколь хрупка и подвижна сама природа моего здравомыслия, — проговорил Тайрон Харт, появляясь перед Рене, — Вышло так, что меня сюда пригласили — на праздник. Приглашение ожидало меня дома, и когда я добрался туда и прочел его, я просто не мог отказать тем, кто выражал удовольствие увидеть меня на приеме по случаю предстоящего бракосочетания племянницы лорда и леди Пакстон с лондонским торговцем рыбой. Конечно, рыботорговцем он там не назван. Я несколько приукрасил Эдгара Винсента, пускай это останется на моей совести.

— Тайрон…

— Ах, вы запомнили мое имя!

— Ваша рана…

— Моя рана дает о себе знать, только когда я смеюсь, но сегодня у Меня нет для этого повода. Напротив, я злился, кричал на Робби и слуг, пинал мебель…

— А если кто-то войдет?

— Если так кто-то и поступит, то мы будем стоять здесь в благоговейном трепете и восхищении. — Он посмотрел наверх и указал на картину, изображающую женщину с лютней. — Вот. Это требует комментария, не правда ли? Вы не согласны? Художник, должно быть, нарисовал эту картину, приняв яд и страдая от судорог.

Рене потрогала холодные рубины на груди.

— Вы могли отказаться от приглашения.

— Честно говоря, мамзель, я почти так и сделал. Сегодня холодная, сырая ночь, и вы, вероятно, правы: мне надо было сидеть дома, забраться в теплую постель с горячим бокалом вина и хорошей порцией коньяка.

— Тогда п-почему вы здесь?

У него напряглись мускулы на скулах.

— Я должен быть здесь, чтобы спасти вас, конечно же. Разве не этим должны заниматься все герои?

— Спасти меня? — прошептала Рене.

— Благородное происхождение обязывает, разве не так?

— Вы не благородного происхождения, — напомнила ему Рене, вздрогнув. — У вас нет никаких обязательств по отношению ко мне.

— Вполне справедливо, — признал Тайрон. — Во мне нет и унции благородной крови, и я не разделяю всеобщего восхищения принципом «честь или смерть» или боевым криком обреченных: «Отвага, всегда отвага!» Но увы, кажется, вы сумели сделать из меня человека благороднее, чем я есть на самом деле, — он пожал плечами, — вот я и прибыл сюда, чтобы предложить свои услуги.

Его насмешка показалась ей жестокой, и Рене отвернулась.

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, месье.

— Нет? Вы планируете украсть рубины сами? Спрячете их в сумку — и вперед, подальше отсюда, в компании тринадцатилетнего мальчика, который ни слова не скажет даже в свою собственную защиту, и шестидесятилетнего слуги, который со скрипом переставляет ноги? И куда же вы намерены добраться в таком обществе? И что, вы думаете, те два стервятника сделают с вами, когда поймают и вернут назад?

Слезы заблестели на ее ресницах, когда Рене подняла глаза и посмотрела на Тайрона.

— Вы поэтому здесь, месье? Из-за рубинов?

— Если бы только из-за рубинов, мамзель, — усмехнулся он. — Я мог бы забрать их прямо сейчас и оказался бы очень далеко, прежде чем Рос или ваш жених привели бы вас в чувство и вы смогли бы им поведать, что случилось. Если вы все еще не верите мне, забудьте об этих проклятых камнях. Кстати, хорошая мысль — эти жадные ублюдки перестанут гоняться за вами. Впрочем, вам делать выбор. Решайте. Мне, честно говоря, все равно.

Рене видела, что Тайрон Харт предельно искренен с ней, но чувства Рене брали верх над голосом разума.

— Что вы хотите от меня? — прошептала она, но на самом деле это был крик. — Что еще вы хотите от меня?

— Ничего. Или, может быть, все. Я не знаю. Мы можем поразмышлять над этим позже.

— Позже?..

Этот вопрос затрагивал будущее, но сейчас Тайрон не хотел думать об этом и поэтому отклонил его.

— Робби подгонит лодку; он будет ожидать нас у подножия башни в полночь. Вода на реке еще не спала, и течение довольно стремительное; мы могли бы добраться до Ковентри примерно за полчаса. Я знаю, что Финн не слишком-то меня жалует, но что я могу сделать совершенно точно, так это вывезти вас из Ковентри и из Англии вообще, если именно этого вы хотите. Вот самое меньшее, что я могу сделать. Я… — Тайрон запнулся на мгновение, словно подыскивая слова, — я ваш должник. Вы спасли мне жизнь. И вы должны знать, насколько необычна для меня ситуация, в которой я оказался, — задолжать кому-то, И несмотря на то, каким я могу быть и что вы обо мне думаете, я всегда плачу свои долги.

— Эта единственная причина? — спокойно спросила Рене, открыто глядя на Тайрона. — Вы мой должник и намерены отблагодарить меня… И только, месье?

— Нет. Но это — единственное, что имеет смысл в данный момент, мамзель.

Рене по-прежнему не сводила с него вопрошающих глаз, и они были так покорны, что он вздохнул и коснулся кончиками пальцев ее щеки — сверху вниз.

— Будете ли вы счастливее оттого, если я скажу вам: я здесь, с вами, потому, что мне просто невыносимо быть вдали от вас? — Его пальцы остановились на подбородке и приподняли ее лицо, а его губы слились с ее губами в нежном поцелуе. Они не закрыли глаза, они смотрели друг на друга, и лишь Тайрон смог улыбнуться, когда оторвался от ее губ.

— Вы можете рискнуть, прежде чем я вернусь к гостям и снова буду строить из себя полного дурака.

— А если вас поймают?

— Меня не поймают. И вас тоже, если вы сможете вытерпеть этих напыщенных идиотов еще шесть часов и не пошлете их всех к черту. Ну как, выдержите?

— Если сначала вы сделаете мне одно маленькое одолжение, — прошептала Рене.

— Я ваш, я в вашей власти, командуйте мной, — сказал Тайрон, разводя руки, словно зовя ее в свои объятия.

Приглашение было принято, она наклонилась вперед, коротко всхлипнув, и припала лицом к его груди. Тайрон замер в полном изумлении, потом обнял ее, чувствуя, как бьется ее храброе сердце.

— Этого вы хотели? — пробормотал он, вдыхая аромат ее духов.

Рене кивнула, и Тайрон почувствовал, как ледяные мурашки побежали вниз по позвоночнику. Она не засмеялась после его высокомерного заявления, что никого из них не поймают, а ведь на самом деле в глубине души у него не было такой уверенности. Он попал в совершенно необычную для себя ситуацию — внезапно оказался ответственным за чужие жизни, — а он не совсем подходил для такой сложной задачи.

Больше всего сейчас ему хотелось подхватить ее и отнести в безопасное место, но он сдержался и выпустил Рене из объятий.

— Ступайте. Красный нос и мокрые глаза вам сейчас ни к чему. Вы не заставите меня пожалеть о моем благородном порыве, не так ли?

Он вытащил льняной носовой платок, раскрыл его и нежно тщательно промокнул влажные ресницы Рене.

— Что я должна делать? — тихо спросила она Тайрона.

— Скажите Финну и Антуану, чтобы к полуночи они были готовы. Если вы опоздаете… — Он умолк, ожидая ее реакции, но, увидев внезапную вспышку паники в ее глазах, засмеялся. — Мы будем ждать. — Он поцеловал ее легонько в кончик носа. — Я прибыл сюда с определенной целью и не уеду без вас, мамзель, и, черт побери, я не уйду отсюда без вас, даже если мне придется скрестить шпагу с каждым, кто находится под крышей этого дома.

— Мой Бог, даже в шутку не говорите о таких вещах…

— Лучше, конечно, если бы это была шутка, — сказал он, усмехнувшись, — я не брал шпагу в руки уже несколько месяцев.

Тайрон видел, что на глазах ее снова закипают слезы, и отступил назад; он поправил жилет, расправил складки на жакете, потом прошелся по сгибам шейного платка, поплотнее натянул парик, чтобы он не свалился с головы. К тому времени, когда он все это проделал, Рене уже более-менее успокоилась, хотя на ее щеках осталась дорожка от слез, которую, подумал он, только слепой шотландец из Глазго мог не заметить.

Тайрон хотел, чтобы она первой вышла из салона и через некоторое время присоединилась бы к другим гостям. Сцепив руки за спиной, он прогуливающейся походкой вышел в холл, и вид у него был такой, словно он все эти десять минут безумно скучал, изучая безвкусную картину с изображением девушки, играющей на лютне.