Таинственный всадник

Глава 25

— Я растревожу вашу рану! — слабо запротестовала Рене.

— Все прекрасно, не волнуйтесь.

— Но ваша рана… — Рене попыталась высвободиться из объятий Тайрона и встать на ноги.

— С моей раной все в порядке, — повторил Тайрон. — Уверяю вас, с ней будет все в порядке, если вы перестанете извиваться, как червяк, и успокоитесь, мамзель.

Рене затихла и только робко смотрела на него, потом медленно откинулась назад, устроившись в теплом изгибе его плеча. Тайрон снова прижал ее к себе, усадив на колени, и она почувствовала, как его губы коснулись ее лба. Она выпростала руку из шерстяных складок одеяла и обняла его за шею, чувствуя неловкость из-за того, что он увидел ее в столь беспомощном состоянии.

Она незаметно оглядывала комнату, пытаясь понять, в какой дом попала. Когда Мэгги провожала ее по лестнице, Рене ничего не соображала, ничего не видела вокруг себя, ей было не до интерьера чужого дома. Тогда она заметила только темную деревянную обшивку и высокий потолок с лепниной. Теперь она поняла, что находится в мужской спальне с массивной мебелью из красного дерева и темными бархатными драпировками. Камин был большим, там могли поместиться поленья в пять футов; пол устилали толстые персидские ковры. Тайрон Харт явно тяготел к дорогим вещам, и вкус у него был отменный — достаточно было посмотреть на отделку каминной полки итальянским мрамором и на огромную кровать. Она, впрочем, не сказала бы, что именно ожидала увидеть, — возможно, нечто более утилитарное, не столь роскошное — на случай, если придется бежать из города, округа, страны в опасный для жизни момент. Или нечто полностью иностранное, безвкусное, броское, яркое, с позолотой, карикатурное, каким сам Тайрон пытался явить себя миру.

— Простите, — прошептала Рене, не поднимая головы, но Тайрон услышал.

— За что? — так же тихо спросил он.

— За… это. За то, что я не слишком сильная.

Тайрон Харт положил руку на ее влажные спутанные волосы и нежно погладил.

— Маленькая глупышка, — пробормотал он. — Ты была сильнее, чем любой бы на твоем месте, поверь мне.

Обняв его за шею одной рукой, Рене еще глубже зарылась в его плечо, а он закрыл глаза, отдаваясь нахлынувшим на него чувствам.

— Что нам делать? Я не могу не думать о Финне, — сказала Рене уже громче.

— С Финном все будет хорошо. Рос не посмеет его тронуть, потому что Финн — его козырная карта, и пока она у него в руках, он уверен, что вы, мамзель, не убежите слишком далеко. Не оставите старого камердинера.

— Он спас нам жизнь. Только благодаря ему, Финну, мы с Антуаном смогли сбежать из Парижа.

— Я обещаю вам, мамзель, мы его вернем в целости и сохранности. Но вероятно, придется подождать день или два, чтобы посмотреть, как станут развиваться события, что намерен делать Рос и вообще чего он хочет; но я думаю, надо будет как следует подсластить горшок, чтобы он согласился на обмен.

— Подсластить горшок? Что это значит? — переспросила Рене по-французски, полагая, что ее английского в данной ситуации недостаточно.

— Термин игрока. Это означает — увеличить ставки.

— Но как бы вы могли это сделать?

— Я хочу предложить ему такое, от чего он не сможет отказаться. Ни за что.

— Чем же можно удовлетворить человека, подобного… — Она умолкла; у нее перехватило дыхание, и ком застрял в горле. Она подняла голову, и Тайрон вздрогнул, почувствовав внезапно боль в боку. Огромные синие глаза смотрели на него со страхом.

— Уж не собираетесь ли вы предложить ему себя взамен?..

Тайрон посмотрел на нее и не отводил глаз несколько долгих минут. Он хотел, чтобы она прочитала в его глазах, что он готов пойти даже на это.

— Вы снова оценили меня слишком высоко, — пробормотал он нежно, — но в то же время недооценили мои таланты.

Наклоняясь вперед, Тайрон Харт осторожно отпустил девушку. Загадочно поманив ее пальцем, призывая следовать за собой, Тайрон направился в гардеробную, смежную со спальней.

Повинуясь ему из любопытства, Рене закуталась в одеяло и пошла за Тайроном, почти наступая ему на пятки, то и дело отвлекаясь, чтобы взглянуть на роскошные, обитые материей кресла, огромный дубовый стол, на полки вдоль стены, заполненные толстыми фолиантами в кожаных переплетах. Рене почти натолкнулась на него, когда Тайрон внезапно остановился. Он зажег пятирожковый канделябр, и вокруг тотчас заплясали тяжелые густые тени. Карнизы и лепнина были явно ручной работы, над ними потрудились умелые мастера, а деревянные панели столь ажурны, что напоминали льняное полотно. Здесь был еще один камин, не такой внушительный, как в спальне, но его поддерживали мраморные кариатиды, нагие и полногрудые. Но самым главным здесь было другое, что мгновенно привлекло внимание Рене: в центре комнаты стояло великолепное фортепьяно — такие ей доводилось видеть разве что в Версале.

Тайрон, казалось, ничуть не удивился ее реакции; он зажег свечи и поставил их на стол, на фортепьяно и на камин. Он снял атласный жакет и сразу стал похож на Тайро-на, который стоял на ступеньках башни в Гарвуд-Хаусе в расстегнутом жилете и в рубашке, распахнутой на груди. Его влажные волосы были завязаны хвостом на затылке, но несколько прядей вырвались на свободу и разметались по щекам и шее. Дождь смыл большую часть грима, полотенцем он снял остатки, и лицо его обрело привычный, естественный бронзовый цвет. Щеголь исчез, а вместо него перед глазами Рене предстал мужчина, красивый настолько, что захватывало дух, и такой загадочный, противоречивый, за внешней красотой которого скрывалось множество тайн. Осознав это, Рене почувствовала, как дрожит, и дрожь пронизывала ее до самых глубин.

У нее закружилась голова, когда Тайрон оглянулся через плечо и улыбнулся; на миг ей показалось, что она видит перед собой Тайрона-мальчика.

— Ну, — сказал он, — станьте сюда.

Когда она встала там, где он хотел, он подошел к одной из длинных облицовочных панелей и что-то нажал. Панель отошла, и она увидела три пальто разного цвета, несколько черных треуголок, перчатки и высокие кожаные сапоги. За следующей панелью были спрятаны футляры с оружием, длинноствольные пистолеты, мешочки с пулями и порохом; на стояках разместилось не меньше дюжины мечей различной формы и веса; были здесь и тонкие дуэльные рапиры, и мощные клинки из Хайленда.

Возле третьей, последней панели он остановился и предложил Рене руку. Она протянула ему свою маленькую ручку, он сжал ее в большой теплой ладони и коснулся губами. Потом он прижал пальцы Рене к замку, скрытому в запутанной деревянной резьбе. Панель открылась, он поднял канделябр повыше, и Рене не смогла удержаться от легкого вскрика. Полки шкафа были разделены на отделения, большинство из которых обтянуты фетром или бархатом. Там лежали ожерелья, браслеты и серьги с драгоценными камнями: алмазы, рубины, изумруды, турмалины, жемчуг сверкали и переливались при свете свеч; были там и золотые цепочки, и часы, и золотые и серебряные монеты.

— Мой Бог, — прошептала она. — Все это…

— Награбленное добро, — усмехнулся Тайрон.

— Но… так много!

— Да, но в Лондоне гораздо больше. Намного больше того, что я смогу потратить за всю жизнь.

— Тогда почему вы продолжаете заниматься этим, месье? Ради чего рискуете?

— Давайте скажем так: я еще не нашел вместо этого ничего, что так же возбуждало бы меня.

Глаза Рене расширились и стали ярко-синими; она смотрела на Тайрона долго, не спеша отводить взгляд.

— И вы просто так могли бы все это отдать?

Тайрон посмотрел на ее рот, потом перевел взгляд на драгоценности.

— Половину этого, во всяком случае. Не стоит чрезмерно вознаграждать жадность Роса. Пожалуй, это в десять раз больше, чем он сам наворует.

— И вы сделаете это ради Финна? — прошептала Рене.

Он отвел пряди влажных волос с ее щеки.

— Нет. Но я сделал бы это ради того, чтобы снова увидеть на вашем лице улыбку.

Он прошел мимо нее к открытым панелям, а Рене стояла, потрясенная, и смотрела на яркое пламя свечей, и его слова отзывались тихим эхом в густых тенях большой комнаты. Она быстро повернулась, собираясь ему ответить, но увидела Мэгги в дверном проеме гардеробной.

— Я принесла горячую воду для ванны, мисс. И мази от ушибов и порезов.

Рене стянула одеяло на груди.

— Месье Тайрону Харту она сейчас нужнее, чем мне. У него снова открылась рана.

Мэгги хватило одного взгляда, чтобы удостовериться в справедливости ее слов: она увидела пятна крови на его рубашке и заволновалась.

— Мальчик почти закончил мыться, и я еще много воды вскипятила. Мы сперва вымоем вас, мисс, хотя вы уже порозовели и не такая бледная, как приехали, а потом, можете быть уверены, я отдраю мистера Тайрона по первое число, если увижу, что он сотворил с моей работой.

— Как Антуан? — спросила Рене, спохватившись; она совсем забыла про него.

— Отлично, — заверила ее Мэгги. — Он уже съел половину каравая с медом, я дала ему чай с коньяком, чтобы согрелась грудь. И могу добавить, что, едва он согрелся, он стал болтать без умолку. Он говорит даже с набитым ртом и даже окунувшись в воду с головой.

— Я не понимаю, что с ним случилось.

— Это бывает, когда человек сильно пугается, потеряв что-то важное, а когда снова находит, то боится потерять. Пойдемте, Робби уже поставил бадью перед огнем. У меня есть горшок с горячим шоколадом, я вам его приготовила, а кирпичи уже в постели, там теперь уютно и тепло.

Рене неуверенно, искоса поглядела на Тайрона, который по очереди закрывал каждую панель.

— Вы придете… попозже?

Не глядя на нее, он ответил:

— Если вы хотите, чтобы я пришел.

— Я хочу, чтобы вы пришли, — прошептала Рене. — Очень хочу.

Рене долго отмокала в огромной бадье. Впервые за много лет она сидела в такой «ванне». Мэгги положила в горячую воду душистые травы, и Рене казалось, что она в розарии, и при каждом глубоком вдохе девушка чувствовала, как уходит боль, тело расправляется, а мышцы становятся мягкими, расслабленными. Она почти засыпала, когда Мэгги вернулась с ковшами теплой воды, чтобы ополоснуть ее волосы и тело. Рене печально вздохнула и встала, и Мэгги обернула ее нагретыми полотенцами.

— Вы пробовали шоколад, мисс?

— Две чашки, — сказала Рене, и в ее голосе послышалось удовольствие. — Это было чудесно.

Мэгги широко улыбнулась, и Рене заметила два просвета в ряду зубов.

— Он проберет вас до костей, уж будьте спокойны. Я туда кое-что добавила. — Она отжала длинные белокурые волосы и увидела порез на щеке Рене. — Вам повезло, мисс. Чуток влево — и вы остались бы без глаза. Я смажу рану бальзамом, хотя не могу обещать, что у вас не останется метки. Будь я настоящий доктор, может, я знала бы, как уберечь вас от шрама, но…

Рене благодарно пожала ее руку.

— Все хорошо, Мэгги… я могу называть тебя Мэгги, правда? — Я была бы рада, если шрам останется, правда.

Мэгги удивленно посмотрела на нее, но продолжала смазывать синяки на руках и ногах Рене. Когда она закончила, то стала опять извиняться:

— Я заглянула в ваш мешок, но все, что у вас с собой, вымокло. Мне жаль, но у меня нет приличных ночных рубашек и мне нечего предложить вам. Робби предпочитает, чтобы я спала голой, а господин Тайрон никогда не приводит сюда своих подруг. — Она спохватилась, но было уже поздно — слово сорвалось с языка, и хотя Рене слегка повернулась в ее сторону, ожидая услышать продолжение, настаивать она не стала. — Правда, я нашла одну из его рубашек, она очень, очень мягкая. И большая, так что сойдет за ночную, я думаю.

— Я уверена, это будет просто замечательно.

Мэгги помогла ей одеться, и на самом деле, рубашка оказалась мягкой и длинной, она доходила Рене до колен. Потом она надела один из халатов Тайрона, из китайского шелка; рукава пришлось подвернуть почти до локтей. Мэгги усадила ее сушить волосы у камина и принесла третью чашку шоколада с ирландским ликером.

— А месье Тайрон? Как его рана?

— Она немножко кровила, но особо волноваться не стоит. Он снова натянут, как барабан, и выпил коньяку для здоровья. Утром встанет как ни в чем не бывало. Вы видели его спину? Такой выстрел убил бы любого нормального человека, но, как говорит мой Робби, Тайрон жаловался всего один раз в жизни, когда ему пришлось тащить на себе Дадли полмили, прежде чем они смогли украсть пару кляч. Кажется, что он уже мертв, а он… — Потрескивание щетки для волос прекратилось, и обе женщины повернулись в сторону кабинета, смежного со спальней. Оттуда доносились легкие, приятные звуки музыки. — А он играет на фортепьяно, — закончила Мэгги, хихикнув. — Музыка помогает ему расслабиться, лечит его, помогает думать. Днем и ночью, я клянусь, а иногда и по нескольку дней он сидит там и извлекает эти небесные звуки…

— …которые заставляют плакать ангелов, — пробормотала Рене.

— Да, вы правы, мисс.

— Почему у него столько шрамов? Откуда?

— Он не любит рассказывать. — Мэгги умолкла, проклиная свой болтливый язык. — Но мой Робби рассказывал мне кое-что. Это произошло в самый первый раз, когда они с ним встретились.

— Месье Дадли и месье Тайрон?

— Нет. Господин Тайрон… и полковник Рос.

Рене обернулась так быстро, что почти выбила щетку из руки Мэгги.

— Полковник Рос? Это из-за него у Тайрона шрамы?

— Тогда Рос был всего-навсего сержантом и служил в Абердине. Такой же самодовольный, как и сейчас, порочный и невероятно жестокий. Ему доставляло удовольствие причинять другим боль. Господина Тайрона поймали вместе с конокрадами, и Рос хотел плетью выбить у него признание, где находится их главный лагерь. И чем больше упрямился господин Тайрон, тем больше Рос зверствовал.

— И за все это время… Рос не узнал его?

— Это случилось семь лет назад, тогда они оба были молодые. Господин Тайрон был тощий и грязный — мешок с костями и обнаженными нервами, как говорит мой Робби, вспоминая прошлые времена. Прибавьте к этому дурачество с париками, пудрой и румянами. — Она пожала плечами и отложила шетку. — Я сомневаюсь, что его собственная мать узнала бы его в таком виде.

Рене смотрела на огонь, слушала музыку и спрашивала себя, почему она сомневалась после первой их встречи, что Капитан Старлайт сможет перевернуть весь ее мир вверх дном? И вот это произошло, она поддалась своим чувствам, они несли ее, словно поток воды, к берегу, туда, где она потерпит окончательное крушение, разбившись о камни.

— Если больше вам ничего не нужно, мисс, я пойду спать.

— Что? О, конечно. А Антуан?

— Крепко спит, внизу. Я могу попросить Робби принести его сюда, если вы хотите, чтобы он был с вами.

— Нет-нет, пусть остается там.

— Тогда доброй ночи, мисс.

— Спокойной ночи. И большое спасибо за все, Мэгги.

Глаза девушки замерцали, когда она посмотрела на дверь кабинета Таирова.

— Спасибо вам, мисс. Я уже начинала терять всякую надежду на него.

Дверь закрылась, и Рене осталась наедине с огнем в камине, тенями и музыкой. Глаза слипались, она чувствовала невероятную усталость, но все же поднялась и пошла через гардеробную в кабинет. Дрожащей рукой она нажала на ручку двери, потом спокойно толкнула ее и переступила через порог.

Тайрон сидел к ней спиной, наклонив голову. Он был задумчив и сосредоточен. Он играл Моцарта, и Рене ждала, пока длинные волшебные пальцы не замрут на клавишах, и только тогда подошла к нему и стала рядом. Он взглянул на нее удивленно, увидев неожиданный наряд и непривычную прическу — гладкие волосы струились по плечам, завитки, мерцающие при каждом движении ее тела, исчезли.

— Вы прекрасно играете, месье.

Тайрон улыбнулся и приложил указательный палец к одной брови, словно салютуя.

— Поскольку это первый комплимент, где нет таких слов, как «сумасшедший» или «клоун», я принимаю его с благодарностью.

— Вы сумасшедший. — Рене слабо улыбнулась. — Но тем не менее вы прекрасно играете.

— А вы?

Она покачала толевой:

— Матушка пробовала учить меня, но все напрасно… — Она вытянула руку и пошевелила пальцами. — Они всегда стремились к самостоятельности, не подчиняясь законам музыки.

— Садитесь, — сказал он и отодвинул скамью так, чтобы Рене смогла сесть к нему на колени. — Положите свои руки сверху. Я покажу вашим пальчикам, как надо действовать. Она улыбнулась. Пальцы Тайрона были намного длиннее, а мелодия, которую он исполнял, была знакома Рене, и она могла предугадать, к каким клавишам его руки понесут ее неловкие пальцы. Она почувствовала тепло его тела, ее грудь стала набухать, и Рене поняла, что страстно желает этого человека.

— Я чувствую себя настолько виноватой. — Она задохнулась. — Финн в тюрьме, а я думаю только о том, как… о том, как мне чудесно и тепло сейчас, — шепотом призналась Рене.

Руки Тайрона сомкнулись на ее талии.

— Сегодня ничего вы не можете сделать для Финна, как бы вам этого ни хотелось. И я принимаю ваши слова, мамзель, что вы чувствуете себя прекрасно в моем доме, как еще один комплимент.

Она закрыла глаза и отдалась нежности его губ. Его дыхание с легким ароматом коньяка слегка щекотало ее кожу, и Рене откинула голову, чтобы снова почувствовать вкус его губ. Осторожно, стараясь не повредить ее разбитую губу, он поцеловал Рене так трогательно, что она едва не расплакалась. Зная, что ему только что сделали перевязку, она повернулась у него в руках и взяла в ладони его лицо, и он целовал ее стройную шею, замирая от счастья.

Он распустил пояс халата, его руки скользнули под шелк, и грудь Рене оказалась в его ладонях. Рене выгнулась, задев клавиши фортепьяно, и те немедленно отозвались энергичным аккордом. Ласковые губы Тайрона ласкали ее соски, оставляя два влажных круга на ткани. Его руки гладили ее тело, спускаясь вниз, к бедрам, а когда снова взметнулись вверх, то Рене осталась обнаженной, мерцая молочной белизной в неярком свете свечей.

Аккорды на сей раз были громче, и отзвук их долго висел в тишине комнаты — Тайрон прижал Рене к ровному ряду клавиш из слоновой кости. Рене задрожала и напряглась, а он застонал от удовольствия, когда почувствовал, как нетерпеливо, как охотно она приняла его. Рене, горячая и страстная, была его женщиной, она так замечательно подходила ему. Звуки фортепьяно были так же ритмичны и так же лихорадочны, как и движения их тел. Потом они слились в один долгий аккорд, и он был дикий и отчаянный, ошеломивший их обоих.

В тишине комнаты слышалось теперь только дыхание Рене и Тайрона. Их сдавленные крики растаяли в воздухе, и они стояли, все еще не выпуская друг друга из объятий.