Там, где ночуют звезды

Исроэл Некрасов Поэт Авром Суцкевер и его проза

Литовский Иерусалим — так на протяжении веков называли Вильну, город, где жили знатоки Торы и Талмуда, где повсюду звучала еврейская речь, где была знаменитая Типография вдовы и братьев Ромм, снабжавшая книгами весь еврейский мир. В этом городе жил поэт Авром Суцкевер.

Он родился 15 июля 1913 года в Сморгони, небольшом местечке Виленской губернии. Когда началась Первая мировая война, семья, спасаясь от боевых действий, уехала в Сибирь, где, среди тайги на берегу Иртыша, прожила несколько лет. В 1920 году в Омске умер отец, и мать с детьми вернулась в Сморгонь. Но местечко лежало в развалинах, и семья перебралась в город, который тогда превратился из российской Вильны в польское Вильно.

Здесь по-прежнему кипела еврейская жизнь. Рядом с синагогами, ешивами, лавками и мастерскими возникали еврейские гимназии, библиотеки, театры и спортивные общества, издавались книги, выходили газеты. Авром Суцкевер учился сначала в хедере, затем в гимназии. Вступил в скаутскую организацию «Бин» («Пчела»), созданную исследователем идиша, известным еврейским филологом Максом Вайнрайхом. Как вольнослушатель посещал лекции в университете, серьёзно интересовался польской и русской литературой. Писать начал ещё в конце двадцатых, сперва на иврите, но вскоре перешёл на идиш и остался верен этому языку навсегда. Тогда же Суцкевер вступил в объединение еврейских литераторов и художников «Юнг-Вилне» («Молодое Вильно»).

В декабре 1932 года молодой, известный только узкому кругу друзей поэт уехал в Варшаву. Перебивался случайными заработками, изучал язык и быт варшавских евреев, занимался в библиотеках самообразованием, при этом очень много писал. В феврале 1933 дебютировал со стихотворением «Маскарад» в варшавском еженедельнике «Вохншрифт фар литератур». В этом же году вернулся в Вильно, в 1935 снова приехал в Варшаву. Там же в 1937 году вышел его первый сборник, названный просто — «Стихи» и благожелательно встреченный критикой. Здесь, в Варшаве, Суцкевер познакомился и подружился со многими выдающимися поэтами, писателями и художниками, в том числе с великим польским поэтом Юлианом Тувимом. Теперь Суцкевера охотно печатают, его стихи появляются в варшавских, виленских и нью-йоркских изданиях. Его творчество высоко ценил Арон Гланц-Леелес, известный американский поэт и редактор выходившего в Нью-Йорке журнала «Ин зих». Вернувшись в Вильно, Суцкевер перевёл на современный идиш несколько десятков строф из романа в стихах «Бове-бух» («Книга о Бове»), написанного в начале XVI века жившим в Италии и Германии еврейским поэтом Эли Бохером.

Вильно всё ещё остаётся одним из крупнейших центров еврейской культуры, но над городом уже завис нож резника. В 1939 году Вильно становится Вильнюсом, столицей новообразованной Литовской Республики, с 1940 — Литовской ССР. В том же году Суцкевер издал свой второй сборник стихов «Валдикс», буквально «Лесное». А в июне 1941 года город оккупируют войска нацистской Германии.

Семья Аврома Суцкевера вместе с тысячами вильнюсских евреев оказалась в гетто. Там погиб его маленький сын, мать была убита в Понарах. В гетто Суцкевер стал участником Сопротивления, кроме того, вместе с друзьями и единомышленниками смог спасти множество ценнейших памятников культуры, книг, рукописей и картин, хранившихся в городских музеях и библиотеках и предназначенных оккупационными властями для отправки в Германию. И продолжал писать. На литературном конкурсе, который прошёл в гетто в феврале 1942 года, он был удостоен премии за драматическую поэму «Дитя могилы».

В 1943, незадолго до ликвидации гетто, Суцвекер с группой подпольщиков вырвался из города и присоединился к партизанскому отряду, который бил нацистов в лесах по берегам озера Нарочь. С поэтом была его жена Фрейдка. Летом 1943 года Суцкевер смог переправить из нарочанских лесов в Москву свою поэму «Кол нидрей»[56]. В июле 1943 московское отделение Союза писателей провело вечер, посвящённый этой поэме.

12 марта 1944 года самолёт, специально, по ходатайству Ильи Эренбурга, посланный советским правительством, вывез Суцкевера с женой в Москву. Имя Суцкевера уже было знакомо Эренбургу: ещё до войны, находясь в Европе, он услышал от Юлиана Тувима о молодом талантливом поэте из Вильно. По воспоминаниям Суцкевера, первый самолёт сгорел у него на глазах, но был отправлен второй[57]. 29 апреля в «Правде» под заголовком «Торжество человека» была напечатана статья Эренбурга о Суцкевере. Семья провела в СССР около двух лет. Суцкевер подружился со многими советскими литераторами. Встречался с Борисом Пастернаком, впоследствии написал об этом стихотворение, которое считал у себя одним из лучших[58]. Как свидетель участвовал в Нюрнбергском процессе. В 1946 году в Москве вышла на идише документальная книга Суцкевера «Из Виленского гетто».

Герой войны, узник гетто и партизан, талантливый поэт и публицист, Авром Суцкевер мог бы стать советским писателем. Кто знает, как сложилась бы его судьба, но он выбрал иной путь. Уехал в Польшу, повидался там со своим старым другом Тувимом, в конце 1946 побывал в Базеле на первом после войны сионистском конгрессе, где встретился с Голдой Меир (тогда ещё Меерсон). Она помогла Суцкеверу с женой и дочерью в сентябре 1947 года через Францию нелегально переправиться в Палестину, которая вскоре стала Государством Израиль. В 1948–1949 годах Суцкевер служил в израильской армии военным корреспондентом, участвовал в марш-броске через пустыню Негев, после чего, вдохновлённый красотою древней земли, создал цикл «Стихи о Негеве». В 1949 году стал редактором литературно-художественного ежеквартального журнала «Ди голдене кейт» («Золотая цепь»). Авром Суцкевер не только сам продолжал писать на идише, но объединил в журнале почти всех авторов, которые сохранили верность этому языку, несмотря на то что в годы войны была уничтожена чуть ли не большая часть их читателей. В «Ди голдене кейт» не могли печататься только те еврейские литераторы, которые остались в СССР, но при этом не были расстреляны, не погибли в лагерях и продолжали творить.

В 1952 году Суцкевер путешествует по Европе и Африке. Посетив шестнадцать африканских стран, он описал свои впечатления в цикле стихов под названием «Слоны на закате». Тогда же в Иерусалиме была напечатана на иврите его поэма «Сибирь», написанная ещё в 1936 году. Перевод с идиша был сделан по рукописи, поэму проиллюстрировал Марк Шагал. В 1953 году, с теми же иллюстрациями, она была издана в оригинале. В этом же году по приглашению аргентинского «Еврейского союза литераторов и журналистов» Суцкевер приезжает в Буэнос-Айрес, тогда один из крупнейших центров еврейской культуры. Поездка совпадает с сорокалетием поэта, и еврейская общественность Аргентины широко отмечает его юбилей.

Суцкевер редактирует журнал, пишет стихи и прозу, печатается в еврейской периодике, как в Израиле, так и в других странах. У него издаются книги, его переводят на разные языки, творчество Суцкевера приобретает мировую известность. В 1963 году Еврейский университет в Иерусалиме организовал вечер, посвящённый пятидесятилетию Суцкевера. Среди тех, кто поздравлял юбиляра, был президент Израиля Залман Шазар, большой знаток и ценитель литературы на идише. Юбилейный комитет издал двухтомник поэта, в дополнительный, третий, том вошли произведения других авторов, посвящённые Суцкеверу, а также эссе и статьи о его творчестве.

В том же году Суцкевер совершает турне по Северной Америке. Он выступает перед читателями в десятках городов США, Канады и Мексики, повсюду находя самый тёплый приём.

В 1964 году по инициативе Суцкевера в Тель-Авиве была издана антология «Зеркало на камне», куда вошли произведения двенадцати советских еврейских поэтов и прозаиков, погибших от рук сталинского режима: Дер Нистера, Д. Бергельсона, Л. Квитко, Д. Гофштейна, П. Маркиша и других.

В 1969 году Суцкевер стал лауреатом престижной литературной Премии И. Мангера[59], в 1976 — Премии главы правительства, в 1985 — Государственной премии Израиля. В 1983 ему было присвоено звание почётного гражданина Тель-Авива.

Журнал «Ди голдене кейт» в 1995 году прекратил своё существование, но Суцкевер по-прежнему писал, печатался, встречался с читателями, давал интервью.

«Никто этого не объявлял, более того, в обедневшем мире идиша даже не нашлось никого, кто высказал бы эту мысль вслух, но всё же 2003 год будто сам собой стал годом Аврома Суцкевера», — написал профессор Парижского университета Ицхок Ниборский в статье, посвящённой девяностолетию поэта[60].

Авром Суцкевер скончался в Тель-Авиве 20 января 2010 года.

В первой половине пятидесятых годов Суцкевер начинает писать художественную прозу. И это не эксперимент, не попытка попробовать себя в новом жанре. Цикл рассказов «Зелёный аквариум» Суцкевер неоднократно включал в разные сборники, очевидно, он считал его одним из своих важнейших произведений. Зарисовки, составляющие цикл (автор определил их жанр как «курце башрайбунген», буквально «короткие описания»), нередко считают стихотворениями в прозе. Например, так называет их профессор Рут Вайс: «Включённые в настоящий сборник пятнадцать стихотворений в прозе („Зелёный аквариум“, 1953–1954) и восемь рассказов („Дневник Мессии“, 1970–1974) стоят в преимущественно поэтическом творчестве Суцкевера особняком»[61]. Другой точки зрения придерживается Ицхок Янасович: «Тот, кто считает, что в своей прозе Авром Суцкевер остаётся поэтом, несомненно, прав, так как Суцкевер — поэт и не может перестать быть самим собой. Но всё-таки я полагаю, что те, кто называет его книгу „Зелёный аквариум“ поэзией в прозе, совершают ошибку, хотя в его зарисовках и рассказах действительно можно обнаружить целый ряд элементов, обессмертивших его поэтическое творчество»[62].

Так или иначе, рассказам Суцкевера присущи многие черты, характерные для поэзии: его проза изобилует метафорами и сравнениями, в ней очень важно звучание, она разбита не только на абзацы, но и на более крупные фрагменты, которые можно сравнить со строфами. Кажется, что слова вышли из повиновения и разрушили изнутри строгую стихотворную форму. В первом рассказе, названном, как и весь цикл, «Зелёный аквариум», автор даёт читателю ключ к пониманию. «Хочу увидеть мёртвых!» — говорит герой, обращаясь к взбунтовавшимся словам, и получает согласие. Да, мёртвых можно увидеть, но только через прозрачную преграду. Разбить её, уничтожить — вот цель. Лишь так можно воскресить мёртвых, вернуть их в мир живых.

Воскресить всех. Не только родных и друзей, не только знакомых по довоенному Вильно или партизанскому отряду, которые погибали у Суцкевера на глазах. Воскресить весь уничтоженный мир.

И Суцкевер находит способ преодолеть преграду. Встретиться с мёртвыми, прикоснуться к ним можно во сне. Во сне возможно всё. Здесь могут заговорить отпечатки ладоней на морозном стекле («Детские ладошки»); здесь полуразрушенная синагога может взмыть в небо, взмахнув орлиными крыльями («Старуха-Иов»); любимая девушка может вернуться к герою, исчезнуть и снова вернуться в облике невесты болотного царя («Перстенёк»); двое людей могут жить в лисьей норе у корней засохшего дуба («Под золотой вуалью»). «Кипарисовая шкатулка» — ночной кошмар от начала до конца. С тех пор как время разделилось на три периода — до ножа резника, во время ножа и после ножа, сон и явь перемешались, стали неотделимы друг от друга, и этого уже не изменить. Не случайно рассказы расположены в хронологическом порядке: со второго по седьмой относятся к пребыванию в гетто, следующие пять — в партизанском отряде, последние три — в освобождённом городе[63].

В следующий раз Суцкевер обратился к прозе почти через двадцать лет. В начале семидесятых написан второй цикл — «Дневник Мессии». Эти рассказы уже не называют стихотворениями в прозе. И в них метафоры, которые на первый взгляд могут показаться лишь стилистическим средством, зачастую являются точнейшим изображением реальности. Вот что пишет профессор Дэвид Роскис об одном из самых загадочных рассказов сборника: «„Обет“, как объяснял мне Суцкевер, это самый реалистический рассказ в „Дневнике Мессии“, и я полагаю, что тем самым он имел в виду, что это рассказ откровенно автобиографический»[64]. Суцкевер остаётся верен себе и в сборнике «Там, где ночуют звёзды», написанном вслед за «Дневником Мессии». Но теперь мёртвые сами возвращаются в мир живых. Призрак прошлого может возникнуть из отражения в зеркале, как Продавец Цианистого Калия («Люпус»), появиться из аллеи вечернего парка, как Блондинка Лиля («Там, где ночуют звёзды»), или просто соткаться из воздуха, как портной Монеска («Верные иголки»). Они продолжают возвращаться и в следующем цикле под названием «Пророчество зрачков», изданном под одной обложкой с циклом «Там, где ночуют звёзды», и в более поздних рассказах, напечатанных в начале девяностых.

Проза Суцкевера необычайно концентрирована, она не отпускает читателя, держит в напряжении с первого до последнего слова. Не случайно Д. Роскис назвал рассказ «Портрет в синем свитере» мини-романом[65]. Описанных в нём событий действительно хватило бы на целый роман. Герои Суцкевера, едва появившись на страницах, сразу же приковывают к себе внимание, вызывают читательский интерес. Они ярки и необычны. Многие из них обладают странными профессиями, качествами и способностями, носят редкие, странные имена. Эти имена или характеризуют героев, или вызывают у читателя определённые ассоциации, или являются символами. Например, Гела и Клара, имена двух подруг, погибшей и оставшейся в живых, означают одно и то же — «ясная», «светлая», первое на идише, второе на испанском («Женщина с чужим лицом»).

Иногда призраки прошлого, мелькнув и исчезнув, возвращаются вновь. О том, какую роль сыграла в жизни героя вскользь упомянутая в рассказе «Белая трость» девушка Хволька, мы узнаём из другого рассказа, названного её именем. В рассказе «Гликеле» из сборника «Там, где ночуют звёзды» нам сообщают о дальнейшей судьбе первой любви героя, прозванной Дочкой Ножа. К садовнику Муньке Повториле из «Дневника Мессии» обращён монолог в рассказе «Ответ на письмо». Все рассказы скреплены друг с другом, как звенья одной цепи. Призраки вернулись навсегда, обрели плоть. Воскрешение мёртвых свершилось. Ведь, как говорит в рассказе «Портрет в синем свитере» Марк Шагал, «если очень сильно, по-настоящему тосковать, можно оживить что угодно…»

Проза Суцкевера — лишь небольшая часть его творческого наследия, но её важность трудно переоценить. Без неё, как и без его стихов, невозможно представить себе не только еврейскую, но и, без преувеличения, мировую литературу XX века. Теперь у русского читателя есть возможность познакомиться с этими короткими, но необыкновенно яркими рассказами[66], которые не оставят его равнодушным.