Тамо далеко (1941)

Глава 9 — Издание второе

Пробрало меня до самых пяток, застыл и вытаращился, пытаясь разглядеть, что там за женщина мелькнула. Платье светлое, городское, фигура похожая, прическа вроде тоже… но что там с улицы увидишь?

Пока я глазами хлопал, она еще раз мимо окна прошла, заметила соляной столп в моем лице, склонила голову и… пропала из виду. Я же мучительно соображал — она, не она? Что делать? Стучаться в дом или валить побыстрее?

Скрипнула дверь и под навесом трема появилась сильно помолодевшая Милица. Приподняла подбородок, глянула свысока и элегантно положила ладонь на бедро:

— Осторожнее, не прожгите мне платье взглядом.

Будь я проклят, но у нее и талия тоньше стала, и грудь больше и… и тут до меня дошло, какой же я идиот, это не Милица, это ее сестра! Издание второе, исправленное и дополненное.

— Я вас где-то раньше видел…

Она снисходительно растянула губы — ну да, подкат, прямо сказать, дебильный.

Но тут меня дернул за рукав Марко, наблюдавший всю эту пантомиму и я отмер:

— Господжица Проданович?

Она распахнула глаза пошире и тягуче ответила:

— Да-а… Откуда ты меня знаешь?

— Дорога от Белграда, машина, бомбежка, паспорт с запиской.

— Ой, а деньги? — тут же вспомнила Верица.

Ну да, мне стыдно, но прямо вот взять и все рассказать? Да сейчас! Пришлось изобретать историю о том, как мы с Йованом разгребали дорогу после бомбежки и нашли пустую сумочку с паспортом.

— А пистолетик? Красивенький такой, перламутровый?

Я только развел руками.

— Жа-алко, он так переливался из розового в голубой… Тяжеленький, я его под подушку клала.

На воспоминаниях о браунинге Верицу как прорвало. Она прощебетала мне всю свою нелегкую жизнь, начиная с отъезда из Белграда — про ужасную бомбежку, когда Милоша ранило и они едва успели выскочить из машины. Как их везли в госпиталь в грязном кузове грузовика, где неуклюжие солдаты раздавили кофр с косметикой и духами, но Милош не наказал их, потому, что был без сознания. Как она плакала, когда пропал второй чемодан, а Милош умер на операционном столе…

Из захлестнувшего меня потока информации я понял одно — Милош, кажется, легко отделался. А страдалицу подобрал некий майор и повез дальше, через всю Шумадию в Чачак, пока туда не пришли немцы. Где-то посреди рассказа Верица спохватилась, а доставил ли я весточку сестре? Пришлось рассказать, избегая постельных подробностей, о встрече с Милицей, а попутно представиться. Ну и добавить, что старшая сестра выражала недовольство поспешным отъездом младшей.

— И то ей не так, и это не эдак! — возмутилась Верица, пропустив почти все детали мимо ушей. — Все время меня учит! Как гимназистку!

Она сердито потеребила синий бантик на голубом платье, фыркнула и вернулась к рассказу о дорожных мучениях — ни в одной гостинице не было английского джема, представляете? А в одной даже не было масла к утреннему кофе!

Где-то посреди ужасных ужасов в городе с подходящим названием Ужице, майор осознал во что вляпался, и вызвался добыть этот самый джем. И благоразумно пропал. Верица совсем было впала в отчаяние, поскольку у нее срывался заказ платья у местной портнихи, но тут появился Слободан, которого она именовала «Слободанчик».

— Он такой хороший, такой хороший, хоть всего лишь капитан! А у тебя какое звание?

— Кадет выпускного класса.

— Ой, а как вы сказали вас зовут? Владо? — внезапно перешла она на «вы» и заворковала почти интимно. — Значит, вы тоже офицером станете?

Я неопределенно пожал плечами, чтобы не сказать ни да, ни нет, но вот с этого момента почуял осязаемый интерес к моей персоне. Ну, не сильный, а так, на скамейку запасных посадить. А то вдруг капитаны-поручники закончатся и придется переходить на кадетов, так чего бы не оставить кандидата в состоянии легкой влюбленности?

А Верица, судя по всему, предпочитала именно военных — красивых-здоровенных, и начала меня понемногу когтить, попутно выясняя, не опередила ли ее сестра. Впервые с начала разговора внимательно осмотрела меня сверху донизу, запомнила, убедилась, что я соответствую вкусам Милицы и продолжила расспросы. Как я нашел их дом в Карабурме, как увиделся с Милицей, да кто у нее был, да что за кавалерист, да как она села, да что сказала…

Пришлось мне включать дурака — отвечал коротко, в подробности не вдавался. Естственно, умолчал и о втором этаже и уж тем более о том, что ее сестра прекрасная наездница.

В окно выглянул сухой и прямой, как доска, здешний учитель, хозяин дома. Характерный типаж — коротко стриженые седые волосы и усы, застегнут до подбородка. Про него мне успели рассказать подвыпившие четники — начинал службу еще до Первой мировой в Нови-Саде и там прославлял Габсбургов, после войны переехал от греха подальше в Каменицу и тут прославлял Карагеоргиевичей. А придут немцы — будет прославлять фюрера. Чья власть, того и вера.

Он не преминул выйти на трем, посмотреть, с кем болтает Верица, но девушку это не остановило.

От заворота мозгов меня спас Слободанчик.

Я даже простил капитану, что он начал с ходу меня строить, топорща тараканьи усы и размахивая портфелем желтой кожи. Но слово за слово и путь ему пролег туда, где растет хрен — в конце концов, если у офицера нет соображения, что нельзя орать на незнакомого человека с оружием, то кто ему доктор?

Слободанчик вспучился, как жаба на соломинке и покраснел, как задница при запоре, но ситуацию разрядила Верица, соизволившая сойти с галерейки и прижаться к своему капитану.

— Зайчик, не кричи, у меня голова заболит.

Серьезная угроза заставила Слобо захлопнуть рот.

— Мальчик нашел мою записку, помнишь, я рассказывала? И отнес ее сестре, ничего такого. Пойдем, — не переставая щебетать, она взяла его под руку и потянула в дом.

Капитан, подозрительно косясь в мою сторону, дал себя увести. Жаль, что у него шайкача, ему бы буденовку носить, чтоб через верхний клапан пар выходил. А то с таким кипением возмущенного разума и до сердечного приступа недалеко.

Вот так вот и бросай добро в воду, всего-то про сестру рассказал… Хотя мне грех жаловаться — стоить вспомнить ночь с Милицей, так что будем считать, что квиты.

Из Пожеги прибыло командование в виде целого майора и распорядилось продолжать сидеть ждать благоприятного момента. Но пока учинить четникам боевую подготовку, а чтоб не ныли, договориться с кафанщиками о снижении цены на ракию. Нельзя сказать, что второе приказание сильно обрадовало людей, зато третье… Выпивка действовала по-разному: кто впал в мрачную задумчивость, кто распевал песни, кто выяснял степень уважения к нему среди собутыльников, кто хвастался подвигами в стиле «одним махом семерых побивахом».

Офицеры ходили из кафаны в кафану и провозглашали тосты:

— За короля! За великую Сербию! За бога и святой крест! За веру и отечество! За сербство!

Четники радостно голосили в ответ, прославляя Петра II-го и проклиная немцев, усташей, мусульман и вообще всех врагов величайшей страны на Балканах, да что там на Балканах — в Европе!

Утром, пожалуй, только наша небольшая группа — Марко, Бранко, Лука и пара примкнувших — выбралась на площадь в чаянии обещанной боевой подготовки. Прочее же воинство после пьянки имело вид и запах самый похмельный, но тоже понемногу просыпалось. До ловли чертей вчера не дошло, но с утра четники реабилитировались, поймали турка.

Мы еще издалека увидели чернявого парня, что шел по улицам Каменицы, придерживая ремень висевшей за спиной винтовки и поправляя тяжелую кобуру. И каждого встречного спрашивал, как пройти к штабу. Жители от таких вопросов шарахались, но чутье привело его в самую середку деревни, к поповскому дому.

— А это что за? — недовольно процедил смурной наредник.

Он только что продрал глаза и вышел к плетню.

Следом на улицу кое-как выполз Джин, увидел красную звезду на шайкаче парня и уставил на него палец:

— Турок!

— Эй, дядя, — улыбнулся ему чернявый и снова поправил кобуру, — где у вас штаб?

— Да ты шпион! — взревел Джин. — Хватай турка!

Чернявый не успел опомниться, как бугай сгреб его в охапку, прижав руки.

— Да я свой, серб! — только и смог придушено выкрикнуть он.

— Все вы так говорите, — косматый огляделся в поисках помощи и рявкнул вылезшим посмотреть на шоу четникам: — Веревки тащите!

На шум появился Слободанчик с портфелем, но вместо разруливания скривил рожу и удалился — не барское это дело.

— Э, — только и вымолвил растерявшийся Бранко.

Джин с помощью четников принялся вязать парня, и что-то мне эта буйная ксенофобия нравилась все меньше и меньше — вчера этот придурок вонял чесноком и ловил немцев, сегодня воняет перегаром и ловит мусульман, а что он выкинет завтра?

Так-то говорившие на одном языке сербы, хорваты и босняки резали друг друга только в путь и мне это совсем не нравилось. И офицеров, как назло, никого…

— Эй, дядя, — скомандовал я вместо самоустранившегося капитана. — Ну-ка, отпусти его.

— Ах ты копиле! — взревел Джин. — Смотрите, немцы за турок вступаются! Да я тебя…

— Да что ты сделаешь, ярац драный? — решил я использовать шанс раз и навсегда разобраться с косматым, а то будет постоянно лезть под руку.

Бранко и Лука тем временем растолкали четников и перетащили чернявого к нам, попутно разматывая веревки. Увидев такое, бугай взревел, принялся шарить в поисках оружия и нащупал на поясе неслабый нож. Собравшиеся отшатнулись к стенам и заборам — похмельный Джин с тесаком ни разу не безопасное явление.

Изрыгая проклятия, косматый двинулся ко мне, чем напомнил знаменитую сцену из знаменитого фильма — похоже, он не знал, что приходить с холодняком на перестрелку бессмысленно. А я знал, но решил понтануться, и пальнул ему над головой из добытого в бункере люгера.

Ну и понтанулся — залепил прямо в лоб.

Вот черт его знает, как так получилось. Вроде целился правильно, но…

Пуля пробила голову навылет с отчетливым чпоком. Джин сделал еще шаг, застыл, свел тупые глазки под переносицу, словно пытаясь рассмотреть, что там ужалило его в мозг. Постоял, качнулся, выронил глухо звякнувший нож и рухнул, подняв облачко пыли.

Блин, как перед пацанами неудобно вышло…

В наступившей тишине возле учительского дома ойкнула Верица, а на площади уже нарисовался майор — я даже не успел толком осмыслить, что натворил.

— Кто стрелял?

Все дружно повернулись в мою сторону, даже пальцами показывать не пришлось.

— Господин майор! — первым опомнился, как ни странно, чернявый, успевший отряхнуть и пригладить помятую после возни с Джином одежду. — Я связной Валевского народно-освободительного партизанского отряда! У меня послание к коменданту Джуричу!

— Кто стрелял? — сощурил и без того узкие глаза майор.

— На меня напали, — продолжал связной, — пытались убить…

— Кто. Стрелял.

Мизансцену майор просчитал и так, но ему требовался формальный ответ и я вышел вперед.

— Дайте послание, — протянул руку к связному майор. — И оба под арест, до выяснения.

Марко хотел было что-то сказать, но Бранко придержал парня, шагнул следом и забрал у меня пистолет и винтовку. Лука повторил его маневр и разоружил партизана. Ну и молодцы, пусть уж лучше они стерегут, чем непроспавшиеся четники. Бог весть, сколько тут еще недострелянных дураков вроде Джина.

Заперли нас в полупустом амбарчике, где шуршали мыши. Бранко и Лука снаружи, мы с Радославом, как представился связной, внутри. Лука прям голову в щель двери воткнул и давай Радо выспрашивать, что там да как. Десять минут — и эти двое опознались, оба комсомольцы или, по местному, скоевцы, члены Савеза комунистичке омладине. На такие новости и Бранко пересел к щели поближе, еще десять минут — и признался-таки, что коммунист. Не арестантская с часовыми, а чисто отчетно-выборная конференция, сплошь члены партии, один я в статусе сочувствующего.

Ну дальше пошло повеселее, Радо целую политинформацию задвинул. Для начала описал военно-политическую обстановку в ближней окрестности — штаб Валевского отряда в Лесковице, Посавского в Струганике, четницкие отряды в Каменице, Бранковине, Словаце и Мионице, полтора батальона немецкой 342-й пехотной дивизии окружены в Валево. Вот партизаны и пытаются договориться с равногорцами и взять Валево, пока немцы не пробились и не прислали подмогу, а господа офицеры тянут и ждут благоприятного момента.

Хотя чего ждать, когда можно навалиться всей силой?

Вот и Радо говорил, что в Черногории, где коммунисты и офицеры выступили совместно, поначалу все прошло лучше некуда — итальянцы растерялись и в их руках остались только четыре крупных города. А всю остальную страну затопили совместные отряды, где коммунисты обеспечивали мобилизацию, а офицеры — подготовку и управление.

Но союз этот долго не протянул, командовавший в Черногории майор Лашич рассорился с уполномоченным от компартии Джиласом, а итальянцы тем временем перебросили в Монтенегро целых шесть дивизий. Лашич оставил свой пост, пошел на переговоры с итальянцами, а потом и вовсе начал призывать к разборкам с партизанами. Ну и за три недели так успешно начатое восстание и закончилось.

Хорошо что на церкви тренькнул колокол, а то бы прения сторон на партконференции продолжались без конца. Бранко спохватился, что скоро их сменят и что будет дальше, неведомо. Решили пока не возбухать, но находиться рядом и присматривать за амбарчиком, кабы чего не вышло. А Марко послать за теми бойцами, кто нам сочувствовал, чтобы потом снова встать в караул.

Смену привел давешний наредник, открыл дверь, проверил, что мы на месте, но в этот раз закурить не предложил. Новые часовые сели поодаль, так что я принялся вытрясать из связного подробности обстановки, но он все время сворачивал на пересказ статьи товарища Тито «Задача народно-освободительных партизанских отрядов». И что-то мне эти задачи не очень нравились — уж больно резко там проводилось размежевание. Это вообще родовая болезнь коммунистов, «кто не с нами, тот против нас», но, блин, за каким хреном устраивать красный террор? Написано-то гладко, «энергично и без пощады избавиться от рыхлых и колеблющихся элементов», а на деле такие призывы ничем, кроме расстрелов, не окончатся, и вместо массовой поддержки партизаны получат массовое недовольство. И я тут ничегошеньки сделать не могу со всем послезнанием.

Обед нам принесла новая смена во главе с целым потпоручником. Ну как обед — хлеб да каша, пища наша. Одно утешает, приговоренных обычно кормят получше.

Молодой офицерик с интересом смотрел, как мы вычищаем миски, а после, похоже, из неистребимого юношеского любопытства, захотел поговорить с арестантами и даже предложил нам папиросы из кожаного портсигара. Я-то отказался, а Радо с удовольствием задымил.

— Не пойму, зачем вы его застрелили? — потпоручник тоже закурил, обмахнул веточкой услужливо подкаченный кем-то из четников чурбак и присел у приоткрытой двери в амбарчик.

— Ну, знаете, когда на тебя идет с ножом такой громила…

— Ну так ранили бы его, в ногу или в руку! — он даже хлопнул веткой по щегольскому сапогу, словно показывая, куда надо было стрелять.

— Вот я в плечо и целил, да промахнулся.

Потпоручник ненадолго замолчал, помялся, а потом все-таки сообщил:

— Майор Джурич хочет устроить показательный военный суд, для укрепления дисциплины.

— Дисциплину разлагает бессмысленное ожидание.

— Мы военные, мы обязаны выполнять приказы командования!

— Ну и как вы намерены победить, если все время прождете? — съехидничал Радослав.

— Ну, например, — прищуриля офицерик, — мы устанавливаем контроль над местной властью, вербуем служебцев и жандармов. А еще можно договориться с итальянцами, а потом воевать с немцами.

Ох ты ж господи, стратег какой, кадет Биглер!

— Итальянцы тоже оккупанты! — отрезал связной.

— Не скажите, итальянский король женат на черногорской принцессе, да и в Далмации итальянцы сколько веков? Венецианская республика! — он назидательно поднял вверх палец. — А вот немцы тут пришлые.

— Да никакой разницы, неужели вы думаете, что итальянцы хоть в чем-то пойдут поперек немцев? — попытался я пробиться через эдакую наивность, но не преуспел.

Он отмахнулся, как от назойливой мухи, но потом все-же поинтересовался, пощипывая реденькие усишки:

— Ну а вы что предлагаете, какую стратегию?

— Немцы завязнут в России и сломают себе хребет, — уверенно ответил я. — А чтобы это произошло побыстрее, нужно как можно больше и чаще пускать им кровь.

— Вы плохо учили военные науки, кадет, — с превосходством отбрил меня потпоручник. — Минск пал, Рига пала. Киев, Таллин и Смоленск падут со дня на день. И что дальше? Москва не продержится и до зимы!

Ну да. У Красной армии сейчас дела идут хуже некуда, котел за котлом и отступление, без малого напоминающее бегство. Но я-то знаю, что все повернется иначе:

— До Москвы немцы, может, и дойдут, только не возьмут. Вы не даже не представляете, насколько упорными становимся мы, русские, когда дело касается жизни и смерти.

Я почувствовал острое желание закурить и чуть было не попросил папироску, но вовремя опомнился — сколько мне еще бегать по лесам и горам с тяжелым железом? Лучше и не начинать дымить.

— Ну, — возразил офицер, — во всяком случае, Россия будет загнана так далеко, что не сможет влиять…

— Слушай, — зло прервал я стратега, — не позже нового года Гитлеру наваляют под Москвой. И еще затверди себе: Сталинград и Курск.

— Зачем? — оторопел собеседник.

— Когда немцы умоются там кровью, вспомнишь мои слова.

Радо смотрел на меня, открыв рот. Да и четники-караульные тоже пересели поближе и прислушивались. А потпоручник, решив, что со мной каши не сваришь, выкинул окурок, поднялся и ушел, приказав запереть дверь.

Связной поерзал и, наконец, выдавил:

— Откуда ты все это знаешь?

Меня аж скривило. Ну что тут скажешь?

— Немцы вязнут, это уже видно. Еще пара недель и начнется распутица, танки встанут, наступление заглохнет. Впереди зима, а русские зимой воюют заведомо лучше немцев, вот и все.

— А Курск и Сталинград? — с надеждой спросил Радо.

— Да что в голову пришло, то и брякнул. Надо же было ему как-то рот заткнуть.

Радо вздохнул, пошевелил бровями, но не стал впадать в задумчивость, а наоборот, перешел к действиям.

— Ты правильно сказал, что надо пускать немцам кровь побольше и почаще, — решительно встал он у двери и выглянул в щелочку. — Мой долг сражаться. Я убегу, ты со мной?

— Да как, если снаружи часовые?

— У меня пистолет есть.

Ну да, Бранко и Лука нас ведь не обыскивали, это только я такой балбес, что ничего не спрятал. Но тут Радо вытащил из складок пистолет и я чуть не заржал — маленький дамский браунинг с перламутровыми щечками. Уж не Верицын ли?

— Даже не думай, — накрыл я его руку. — Наши должны заступить в следующую смену, уйдем все вместе.

Так и вышло — явились Бранко, Лука, а с ними еще четыре человека, не считая Марко. Мы обговорили план, распределили роли и дождались вечерней смены. Пришедшую пару часовых приголубили по затылкам, затащили на наше место в амбарчик и привязали понадежнее. А сами огородами и к Котовскому. То есть к товарищу Здравко, командиру Вальевского отряда.

Проскочили мимо невнятных караулов на околице Каменицы, выбрались на извилистые тропы меж зеленых холмов и двинули на юг. Хорошо, что нас вел Радо, да из присоединившихся двое местных, не заплутали. Плохо, что таскаться ночью по долинам и по взгорьям неудобно, легко можно свернуть если не шею, то ногу.

Да еще Марко витал в мечтах, не иначе, вспоминал Живку, и спотыкался через три шага на четвертый. Пришлось воспитанника встряхнуть и пригрозить хорошей трепкой. И как сглазил — вспомнил Верицу и сам провалился в мечты. Ну хороша же девка! А вот если забрать у Радо пистолетик и принести ей… При мысли о том, какие формы скрывало ее голубенькое платьице и насколько эти формы лучше милицыных, я совсем выпал из реальности.

Вернул меня в разум здоровенный ясеневый сук, росший поперек тропы. Все, даже мечтательный Марко, под него успешно поднырнули, а я вписался лбом. И поделом, нехрен о бабах думать на боевом выходе.

За ночь мы сделали только километров десять и добрались до полуручья-полуречки Ябланицы, которую перешли вброд недалеко от деревни Ровни. В леске на склоне остановились обсушиться и подумать, что лучше — переждать до ночи или не останавливаться? Местные убедили, что до Лесковицы можно дойти часа за три и мы тронулись дальше.

Примерно за полчаса до цели сделали привал — чутка вздремнуть и привести себя в порядок, чтобы не являться пред очи командиров вахлаками. Ребята попадали на землю, а я с Бранко вызвались покараулить — у нас война, и пофиг, что кругом Повленское взгорье, где люди почти не ходят.

Но люди, как оказалось, вполне себе ходят, хотя и не всегда по своей воле. Ниже по склону тихо грюкнуло железо, я придавил чуть было не вскочившего Бранко и мы с обалдением насчитали пять… десять… двадцать егерей. И двух связанных партизан.

Разбуженный и втихую притащеный на наблюдательный пост Радо осмотрел хвост немецкой цепочки и высказался насчет пленных однозначно:

— Это командир второй роты отряда. Надо отбить. Я знаю тропу, по которой их можно обогнать.