Тамо далеко (1941)

Глава 6 — Неуловимые мстители

На меня пахнуло бензиновой гарью, потом и… наглостью. Эти разудалые ребята сто пудов не местные, не иначе, прислали сюда из Загреба наводить усташские порядки в Боснии. Ее только что прирезали к Ховатии с широкого барского плеча немцев, не глядя, что абсолютное большинство населения — мусульмане-бошняки и сербы. Вот и хорваты и начали сразу показывать, кто в доме хозяин.

— Православац? — с поганенькой усмешкой повторил светловолосый мужик с поросячьими глазами и ткнул в меня винтовкой еще раз.

Знакомый типаж, наверняка служил на низшей должности и вот дорвался до власти.

— Давай, помолись своему богу, — он поддел стволом сверток и выбил его из моих рук. — На колени!

Я все так же заторможено (жаль, нет тут доктора Заманова, спросить, что со мной не так) наклонился подобрать галеты, но вдруг получил пинок и упал, чуть не пропахав носом мостовую. А когда я попытался встать, усташ под ржание собравшихся кругом остальных, еще и наступил на сверток. Бумага порвалась, галеты рассыпались, но это и вывело меня из ступора, заполнив холодной яростью.

— Славишес швайн! — вскочил и рявкнул я так, что усташ отшатнулся. — Их бин Дойче!

Ох, как у него забегали глаза, он обернулся в поисках поддержки, но большинство соратников сделали вид, что они тут не при чем, просто вышли погулять. И только один, с высокомерной рожей, сквозь зубы процедил:

— Да заколи ты его. Тело в кузов, концы в воду.

По счастью, здание штаба военного округа, где засел немецкий комендант, от Крушевацкой совсем рядом и эта часть города уже перекрыта гарнизонными патрулями. Вот двое фрицев и вывернули из-за угла, топая сапогами, и я, проверенным методом, начал голосить на немецком, именуя себя «гражданином Рейха». После окрика «Хальт!» усташи попятились, а мне пришлось бороться с желанием выхватить пистолет и угробить парочку уродов, но разум взял верх над злобой — их двадцать, хрен знает чем перестрелка закончится! Даже если повезет, непременно последуют разборки с комендатурой.

Светловолосый, поминутно кланяясь, объяснял солдатам, что тут просто недоразумение. Старший патрульный вальяжно отстранил усташа, поинтересовался, где я живу и посоветовал сегодня же обратиться в комендатуру за аусвайсом, чтобы не таскать с собой рейспасс. Но я уже твердо решил, что из Сараево надо убраться в место поспокойнее.

Как только вернулся в конурку, выпотрошил заначки и сложил все невеликое имущество в рюкзак, но тут же встал вопрос — а куда податься? Естественно, вместе с Марко — бросить его не хватало совести. Тащить к морю не вариант, сдать родне тоже, в любом случае, пока надо найти тихое место и отсидеться. По крайней мере до тех пор, пока не появятся партизаны — вот им Марко и отдам, ничего лучшего я не придумал. Если правильно помню, югославы начали войну против немцев почти сразу после оккупации, так что ждать придется недолго, а самому в темпе валить дальше, как только восстановят движение на железной дороге.

У этого плана сразу обнаружились два препятствия.

Во-первых, Марко жаждал мести и не желал прятаться. Стоило ему перегоревать, как он заявил, что усташские рожи он запомнил и непременно их зарежет. Иначе не будет ему покоя, ни в ясный день, ни в темную ночь.

Я еще подивился разнице мировосприятия: у нас лелеют мнимую биполярочку и годами страдают после пустячных детских травм (раскармливая психологов и прочих мозгоправов), а тут после такого потрясения парень стискивает зубы, требует оружия и пусть с биполярочкой мучаются те, кто от него убежать успеют.

Ну и во-вторых, в ходе выполнения плана требовалось жрать. Моих денег на двоих могло хватить на месяц, от силы на два, тем более при сараевских ценах, а на сколько затянется ожидание, неизвестно.

Марко предложил перебраться в Кривоглавцы, где все подешевле, где остались родня и знакомые. Распростившись с хозяйкой, мы двинулись напрямки, чтобы лишний раз не маячить возле станции, казарм, комендатуры и на дорогах. И вот тут план столкнулся с третьим препятствием — путь лежал через гряду за околицей и, стоило нам ее перевалить, стало ясно, что за выстрелы оттуда раздавались…

Эти сволочи даже не выставили оцепления — прятаться новые хозяева жизни и не собирались. На наших глазах они обдирали с приведенных из города людей одежду поприличней, сваливали ее в кучу, а полураздетым мужчинам и женщинам связывали руки. Марко чуть не закричал и мне пришлось буквально затыкать ему рот, валить и прижимать к земле, чтобы нас не заметили. Когда я счел возможным его отпустить, он только тяжело дышал и молчал, не обращая внимания на текущие слезы и неотрывно смотрел на происходящее внизу.

А там люди с винтовками и повязками с буквой U вывели шесть первых человек к краю небольшой лощинки, лениво построились в подобие шеренги и дали залп. Старший подошел к обрывчику, поглядел вниз и пару раз пальнул туда из пистолета. Следующую пятерку даже не ставили на краю, а сразу столкнули в овражек и расстреляли сверху. Потом следующую.

— Побойтесь бога! — донесся крик бородатого мужчины, но его тут же закололи штыком.

На усташей бросились еще двое, но связанные руки не дали ни единого шанса, и убийцы с радостным гоготом просто размозжили им головы прикладами.

Марко тихо подвывал, я стискивал зубы и молился, чтобы нас не заметили, хоть до лощинки и было метров двести. Расстреляв последнюю пятерку, убийцы принялись дербанить разномастную одежду, вытряхивая из карманов всякую мелочь. Чуть поодаль я заметил небольшую кучку домашней утвари — чайники, чемоданы, ведра. Ее тоже расхватали и, даже не озаботившись присыпать тела землей, построились в две колонны и утопали вниз, к долине Миляцки.

Стоило им скрыться, Марко уткнулся лицом в землю и зарыдал в голос.

Да я и сам чуть не завыл, да нельзя при младшем. Порылся в рюкзаке, вытащил недопитую с Рогатицы ракию и почти насильно заставил парня хлебнуть. А потом и сам приложился. Бутылку прикончили за пару повторов.

Овражек обошли по широкой дуге, Марко пришлось буквально тащить за шкирку, но когда к вечеру мы выбрались к Вогошце, парень пришел в себя, отыскал знакомый дом и попросился переночевать. Пожилые хозяева накормили нас мамалыгой, и все охали, не иначе, уже знали про его семью.

— Дай мне пистолет, — потребовал Марко как только мы улеглись на чердаке.

— Зачем?

— Пойду и убью хоть одного гада.

— Тебя тоже убьют или повесят.

— Ну и пусть.

— Ты стрелять-то умеешь?

— Дай пистолет!

— Нет. Мы сделаем лучше. Не нужно, чтобы ты убил одного и погиб сам, нужно чтобы ты убил десять, двадцать врагов и остался жив. Я научу тебя работать с оружием.

— Когда?

— Завтра с утра.

Научу тому, что знаю сам и заодно преодолею все три препятствия плана.

Ночью меня опять накрыло чрезвычайно подробным сном о прежней жизни, будто я ищу свои кредитные карточки. Вот только что были и — фюьить, нету! Ни одной, ни дома, ни на работе, ни даже в банке, кругом только всякая скидочная фигня россыпью. Проснулся в недоумении и некоторое время таращился на тесаные стропила, пытаясь понять, с каких пор в офисах Сбера перешли на эко-дизайн. А потом мучительно вычислял, что на этот раз мне пытается донести подсознание?

Ладно, сны побоку, надо воплощать решение в жизнь.

Решение-то простое — не ждать пришествия партизан, а самому устроить доморощенным фашикам небо с овчинку. По ходу дела выучить Марко, добытое менять на жратву, неменябельные ништяки ныкать в схроны. Будет парню приданое, с которым его в любой отряд примут.

Так что мы прямо с утра пораньше отправились в горы.

Спасибо моим тренерам и старшине роты, методики вбили крепко. Служил-то я вроде по-блатному, в Москве, но гоняли нас, как паршивых котов по палубе. Полк наш только числился мотострелковым — второй батальон в нем был радиотехническим, третий автомобильным, а четвертый постоянно нес караулы в Арбатском военном округе. За мотострелков кое-как мог сойти наш первый батальон, если бы не усиленное вооружение и двойной комплект транспорта — одновременно БТР и грузовики. Время от времени нас внезапно дергали и отправляли стеречь или прочесывать различные объекты в Москве и Подмосковье, а так с утра до вечера шла подготовка нон-стоп. Стрельбы, марш-броски, оружейка, немного подрывного, немного радиодела, но в первую голову физуха. Ребят подбирали по силовым кондициям, старшина вообще попал в полк из цирковых, артист-гиревик Казимирас Гедиминович Урбонас, вот он на нас и отрывался.

Через три дня Марко заныл:

— Хватит уже бегать, когда стрелять будем?

— Бегать никогда не хватит, а стрелять будем, когда научишься безупречно выхватывать и наводить. Иначе патронов не напасемся. Давай еще раз, спину ровно, перезаряжай!

Тренировки пока вели «насухую» — ну там, удержание камня на вытянутой руке, смена укрытий при огневом контакте, прицеливание навскидку и все такое прочее. Парня натаскивал и собственные навыки обновлял, сабуровское тело совсем к другому ведь приучали. Так что по вечерам мы оба падали, как подкошенные и спали без всяких снов.

На первое дело выбрались в Сараево и заныкались в опустевших и разгромленных мастерских при железной дороге — днем между ними и станцией раскидывался небольшой базарчик, а вечером прохаживались усташские патрули, от католической церкви до казарм. Бутылку ракии я выставил так, чтобы она немного поблескивала в слабом свете фонаря. На первом же проходе ее заметили:

— Глянь, Божо! — ахнул первый патрульный.

— Не ракия ли? — второй открыл пробку и нюхнул.

Затем попробовал на язык, чуть-чуть глотнул…

— Ну, что там?

— Не, не ракия, вода, — отвернулся от напарника Божо после основательного глотка.

— А ну, дай мне! — вцепился в бутылку второй.

Полбутылки ушло влет, после чего патрульные решили дальше не идти, а посидеть в темном закутке в двух шагах. Устроились они хорошо, в аккурат под окном, за которым мы и прятались, буквально на расстоянии вытянутой руки. И не будь между нами стенки, патрульные слышали бы, как у меня колотилось сердце.

Рядом блестели вытаращенные глаза Марко.

Дождавшись, когда усташи допьют ракию, закурят и начнут обсуждать баб и начальство, мы одновременно привстали и резко обрушили по кирпичу на их шапки. Божо дернулся, мне даже показалось, что раздался звон, и ткнулся носом в землю.

Марко не подкачал — мало того, что оглушил своего, так еще и придержал, не дал ему упасть.

Правки не потребовалось — обоих выключили с первого удара. Мы быстро обшарили карманы и подсумки и еще быстрей кинулись к окраине. Дуракам везет — собаки подняли лай, но жители в такие времена время предпочитали не высовываться, чтобы не схлопотать случайную пулю, а патрульные остались лежать у мастерских.

Добыли шесть местных гранат, два угробищных «Штыря» — австрийских пистолета и по двадцать патронов к каждому. Винтовки и прочие тяжести решили не брать, только деньги. Ну а дальше пошло-поехало, каждую неделю мы выбирались на акцию подальше от Кривоглавцев, а все остальное время уходили подальше в горы для обучения. Горы тут невысокие, старые, да еще вовсю забушевала весенняя зелень — самое то для партизанщины. Только вот никаких следов ее мы поначалу не обнаружили. Да, шли всякие подспудные разговоры, что бывшие офицеры собирают четников, но пока все слухами и ограничивалось.

Изредка ходили на базары и «на заработки» — с лопатой или топором, вдоль дорог. Движение тут все больше телеги, редко-редко грузовик или автобус, иногда посыльные на мотоциклах. Как-то раз проехали немцы и мне стукнуло в голову, что дорожный знак «Движение мотоциклов запрещено» носил в мое время прозвище «Партизаны убили немца».

Мысль заработала, мы разжились проволокой и устроили засаду. Ждать пришлось почти весь день, что тоже стало неплохой тренировкой — терпения и наблюдательности.

— В Калотичах позавчера на базаре людей ловили, — тихо сообщил Марко. — Когда уже партизаны появятся?

— А ты откуда знаешь?

— Дядька рассказывал. Еще говоил, что в Зенице хватают сербов и бросают в ямы.

И ведь это только начало — впереди полноценный геноцид на полмиллиона человек, просто потому, что они неправильной национальности.

С чего хорваты взбесились, понятно — несмотря на название «Югославия» в королевстве всем заправляли сербы, мне рассказывали, что в югославской армии из ста шестидесяти генералов сто пятьдесят было сербами. Но, блин, вот вы себе отдельную страну вымутили — живите да радуйтесь, какого хрена людей убивать?

Но я задавался тем же вопросом о сопротивлении, что и Марко, тут натуральная резня на носу, а о четниках да партизанах ни слуху, ни духу!

— О коммунистах ничего не говорят?

Марко посопел, но потом выудил из глубин своей одежки мятую бумажку с надорванным краем, разгладил и подал мне.

Так, листовка компартии Югославии. Завершающий лозунг и подпись комитета оторваны, скорее всего, на самокрутку. Пролетарии всех стран, призывы против оккупации, к борьбе за права трудящихся, к забастовке — и ни единого слова о вооруженном восстании! Я даже струхнул — а вдруг здесь все не так, как я помню, вдруг здесь никаких партизан вообще не будет? Наши не придут, потому, что все наши — это мы и есть. Но потом сообразил, что все еще действует «пакт молотого рибентропа», договор между СССР и Германией! Хо-хо-хо, значит, после 22 июня Коминтерн снимет запрет на действия и пойдет настоящее веселье!

На радостях чуть было не проворонил добычу, но Марко вовремя двинул меня локтем по ребрам. С утра, пока мы лежали за валунами, проехало два мотоцикла, но в обоих случаях на дороге хватало лишних глаз — то грузовики урчали, то телеги скрипели. А вот сейчас пусто. Я прислушался к трескотне мотора, натянул проволоку, обмотал ее несколько раз вокруг камня и на всякий случай прижал подошвой.

Немцу если не отрезало голову, то морду разорвало знатно, из седла он вылетел мгновенно, а мотоцикл, взревев на секунду, завалился в кювет, выбросив из коляски пассажира. Пока ганс там летел рыбкой вперед, мы уже выскочили из-за валунов и помчались вниз. Выпавший еще ошалело крутил головой, когда я упер ему ствол в шею и дважды нажал на спуск. Сзади тоже грохнул сдвоенный выстрел — Марко законтролил водителя.

Дальше в темпе вальса мы подняли заглохший моцик, закидали тела в коляску и резво покатили его вниз, от засады, в сторону зарослей на берегу Босны, где укрыли все ветками. Тела освободили от одежды и спустили в воду — ниже по течению наверняка решат, что это очередные жертвы усташей.

На дороге прогудел грузовик и я чертыхнулся — нужен как минимум третий, на стреме стоять, но водила не обратил внимания на ведущие в сторону следы шин и мы принялись резво обдирать и паковать добычу. Шмайсер, винтарь, два люгера, рейхсмарки, динары, хорошая зажигалка, двое часов — теперь все это спрятать или аккуратно распродать подальше от места.

Так вот и прожили до середины июня — десять акций, тренировки, закладка схронов. Марко демонстрировал надежный хват, грамотное перемещение, поражение мишеней двойным выстрелом, смену позиций, да и я вошел в форму. Никаких тебе «штыком коли» или «стрельба стоя производится с полуоборота при удержании пистолета на вытянутой руке», чему Сабурова учили в корпусе.

Чем ближе время подходило к 22 июня, тем больше меня колотил мандраж. Я вскидывался по ночам, принимая скрип дерева за скрип ворот, в которые входит облава, днями думал, надежно ли мы спрятали марково «приданое» и буквально заставлял себя ходить «на заработки». В конце концов, когда возвращались после очередных упражнений и проверки схрона, мы напоролись на пастуха. И то, сколько нам удавалось скрываться от людских глаз? Пастух на нас внимания не обратил, но у меня взыграла паранойя и я решил назавтра переместить схрон в более надежное место. Ночью, естественно, пару раз проснулся с мыслью, что опоздал и сейчас наш схрон дербанит пастух.

Рационального в этом было лишь желание спрятать имущество понадежнее, и прямо с утра мы помчались в горы, выволокли барахло, перепаковали, взгромоздили себе на спины и вышли в путь.

Двое верховых появились совсем некстати, когда мы с Марко тащили незаконно нажитое за Гареж, в заранее присмотренный схрон. Место там больно удобное, да подход к нему поганый — почти голый склон, вот на нем нас и застукали.

— Иди спокойно, не дергайся, — при появлении реальной опасности пустые страхи ушли без следа.

Марко молча засунул пистолет поглубже, но при виде усташской формы нагонявших нас всадников занервничал, то и дело перехватывая мешок и утирая пот.

— Хочешь загадку?

— Какую? — ошалело посмотрел на меня парень.

— Что такое: черное, шесть ног, быстро бегает и очень противное?

— Таракан! — тут же выпалил Марко.

— А вот и нет, усташ на лошади.

Мы нервно похихикали, а снизу донеслись крики «Стой! Стой!»

— Скидывай мешок, ты немой, молчи или мычи, как отвлекутся, вали их наглухо.

Конный патруль догнал нас почти у кромки спасительной зеленки и я понял, что эту рожу с поросячьими глазками уже видел — тогда, в Сараево. И ствол, которым он размахивал, запомнил очень хорошо, до последней царапинки. Очень память обостряется, когда в тебя дулом тычут.

Усташи догнали нас и светловолосый гаденько улыбнулся:

— А, упознатый, а это кто?

— Брат, он немой.

— Куда идете?

— Ягдшлосс, — я махнул рукой в сторону горы, — охотничий домик, его херр комендант себе забрал.

— Точно, — сказал второй усташ, — есть там домик, раньше начальник среза там охотился.

— Что несете?

— Что приказали.

— Покажи.

— Нихт. Выдали завязанным, открывать не велели.

Усташ воровато оглянулся, никого не увидел, и, надо полагать, решил рассчитаться за унижение в Сараево. Вытащил из кобуры пистолет, взвел и уставил на меня.

— Покажи!

Я хмыкнул, сдернул с плеча мешок и взялся не за горловину, а за тесьму так, чтобы мешок своей тяжестью затянул узел. Да-да, в точности, как у Богомолова.

— Развязывай!

— Нихт, их хабе… приказ! Я доложу херру коменденту!

Усташ выругался сквозь зубы, засунул пистолет обратно в кобуру, соскочил с коня и склонился над мешком. Чертыхаясь и сквернословя, он ковырялся с узлом, а его напарник все дальше тянул шею, любопытствуя, что там внутри. Как только узел поддался, я мигнул Марко и он тут же всадил две пули в конного, а я выдернул пистолет и выстрелил в сидевшего на корточках.

Череп брызнул кровавыми осколками, усташ упал навзничь, раскинув руки. Всадник со стекленеющими глазами откинулся на круп и пускал кровавую пену изо рта. Его конь взвился было на дыбы, но Марко ловко поймал уздечку, повис на ней, а потом успокоил лошадь.

Тела, стараясь не извозиться в крови, закинули поперек седел и быстро ушли в зеленку, где скинули их в подходящую лощинку и как могли закидали ветками, землей и камнями. Лошадей расседлали и отпустили пастись, все добытое бегом-бегом утащили в намеченный схрон.

Ну что же, богато.

Еще два угробищных австрийских «Штейра» и два странных карабина с югославскими клеймами «Модел 1924» и «Воjнотех. завод Крагуjевац». Я покрутил их в руках — вроде как маузер, только ствол короткий.

— Сокольски карабин, — объяснил Марко. — Для четников делали, по бельгийской дозволе.

Вот такой вот глобализм — югославское производство немецкой винтовки по бельгийской лицензии. Ну да нам без разницы, кто сделал, лишь бы в цель била.

— К ним еще нож-кама положен, с черепом… — мечтательно вздохнул пацан.

— Нож?

— Ага, вот сюда крепится, — он показал под ствол карабина.

— А, штык! Ладно, не горюй, добудем тебе каму. А теперь — бегом марш!

Эх, видел бы меня Казимирас Гедиминович — вот бы порадовался! Или наоборот, люлей навешал, за слабую подготовку.