Тамо далеко (1941)

Глава 18 — Пожега

Отходняк накрыл меня, стоило только забраться в кузов. Рядом устраивались Марко, Бранко, Лука и другие наши ребята, но я этого уже не видел — после ночных переползаний, купания в холоднющей реке, нервного боя и разбора полетов организм предпочел даже не заснуть, а мгновенно провалиться в нудный и вязкий сон. Целый насыщенный день XXI века, наполненный бюрократической рутиной и ненужными подробностями, уложился в два часа, которые грузовик тащился до Пожега.

Снилось заседание исполкома Федерации с докладами региональных отделений и последующим разбором косяков. Собственно о стрельбе речь зашла минут на пятнадцать, когда внесли уточнения в календарь соревнований, а дальше поехала отчетность, взаимодействие с Минспорта, решения дисциплинарного комитета, обновление тренерского совета и другие незнаменитые дела, из которых и состоит работа функционера.

Какой там спорт, когда на Федерацию свалились очередные требования Росгвардии и теперь все пытались понять, как их вообще можно выполнить. И как в новых условиях поведут себя спонсоры. И почему неправильно оформлены документы у трех отделений, которым в силу этого грозит отзыв лицензий. Форма, патроны, стенды… И внезапно — трехчасовое обсуждение, что подарить на свадьбу двум сотрудникам, мальчику и девочке.

Наконец, возвращение домой, в квартиру, с одним только желанием лечь и выбросить всю эту муть из головы. Что врубать комп не стоит, я помнил с прошлого раза и вяло перебрал список сериалов, но телевизор включить тоже не рискнул, так что наудачу потянулся к полке с классикой. Какую книгу успел раскрыть, я так и не понял, потому что тут же получил удар по затылку.

Бортом грузовика, скакнувшего на рельсах при въезде в Пожегу.

Аж челюстью клацнул и ухватился за что попало, чтоб не выкинуло нахрен. Чем попало оказался Бранко, его тоже встряхнуло, но как истинный воин он вцепился в пулемет. Остальные отделались легким испугом, поймали упущенные шмотки и оружие, да пересели поудобнее и приняли вид геройский, дабы впечатлить столицу равногорцев.

Ну и не дать захватить себя врасплох — несмотря на вроде бы соглашение, между партизанами и четниками случались стычки. Вот мы и таращились внимательно на мужиков с орлами и королевскими кокардами на шайкачах и шубарах, а они провожали нас взглядами из-под нахмуренных бровей. Союз не союз, война не война, а такой взаимный вооруженный нейтралитет.

Водилы, как было приказано, довезли в самый центр города, к зданию општины, где разместился штаб Дражи Михайловича. Не то, чтобы мы прямо горели желанием повидать командующего «Югославскими войсками на родине», но майор Джурич передал с нами отчет о событиях в Кралево.

Вход в двухэтажный беленый дом украшали два флага — сине-бело-красный Королевства Югославии и пиратский с черепом и костями. Ну, мне так показалось с перепугу, но ветерок развернул полотнище и я прочитал над Адамовой головой «За короля и отчизну», а под ней — «Свобода или смерть». Patria, так сказать, o muerte.

А под флагами два витязя в бородищах до пупа, в ремнях-подсумках вход стерегут и смотрят так, что никакие винтовки им не нужны, одним взглядом убить могут. Внутрь никого не пускают, даже когда я перед ними отчетом помахал, только вызвали дежурного, а уже он — названного Джуричем офицера, тоже майора.

Ребят оставили снаружи, а меня повлекли внутрь, расспросить и выдать расписку, что пакет доставлен. Только майор тут же подскочил к окну, даже дверь не закрыл, и прилип там, чуть язык не высунул. Ну я тоже через плечо ему глянул — а там по улице цок-цок-цок на каблучках Верица, вот ее майор туманным взглядом и провожал.

— Какая фемина… — мечтательно проговорил он, когда господжице Проданович скрылась за углом.

Нет, фемина хорошая, спору нет, но не настолько, чтобы совсем голову терять. Минут на пятнадцать-двадцать можно и даже нужно, а потом кровь перераспределяется и мозг снова обретает способность критического мышления.

Примерно это я и высказал майору.

— Да что ты понимаешь, мал еще, — обиженно возразил офицер. — За гимназистками ухлестывай!

— И ничего не мал! — вдруг раздухарился я. — Чего вы все из-за нее убиваетесь? Думаете, она по другому устроена? Ничего особенного, уж поверьте мне!

И запоздало сообразил, что вышло больно двусмысленно, хотя я совсем не собирался хвастаться своими победами. Всего-то хотел сказать, что да, красивая, да, с харизмой, но это на фоне преобладания «крестьянского» типа. Вот взять фотографии женщин годов так с двадцатых и сравнить с нынешними, что в Сербии, что в России — небо и земля. Здешние мужики от девиц моего времени в Уфе, Новосибе или того паче в Самаре вообще бы с ума сошли.

У майора от моей эскапады взгляд переменился, посматривал на меня искоса, странновато, но спорить не стал. Вместо этого спросил, когда нас последний раз кормили и крикнул в приоткрытую дверь позвать начальника тыла.

Неплохо у них тут служба налажена, по-армейски, надо бы нашим насоветовать. Хотя они, наверное, и без меня догадались.

В качестве генерального интенданта явился Слободанчик с непременным портфелем и получил указание обеспечить нам обед. Я-то при его появлении всего лишь глаза вытаращил, а вот капитан, едва завидел меня, покраснел, стоячий воротничок мундира оттянул, головой туда-сюда покрутил, будто воздуху не хватает.

А я лихорадочно соображал — слышал он мои последние слова или нет? Или, того хуже, вдруг наша с Верицей постельная акробатика всплыла? Охранники штаба в Ужице меня точно видели, когда я из номера выходил, другие тоже могли два и два сложить… Люди все знают — это ошибка думать, что они слепые.

Слобо придушенным голосом пригласил всех нас за собой, а затем распорядился насчет кормежки таким тоном, что Бранко начал подозревать неладное, и от еды поначалу отказался. Но капитан вскоре нас покинул и Бранко пошел есть с условием, что у машин останутся по двое часовых, а пожрать мы им принесем:

— Валить надо отсюда, и побыстрее.

— Пообедаем и свалим.

— Как бы дряни какой в еду не сыпанули… — хмурил густые брови пулеметчик.

— Ну, это ты преувеличиваешь. Можно подумать, у них всегда отрава под рукой и только нас дожидалась.

Но Бранко каждую ложку осматривал и обнюхивал, а потом еще полчаса ходил и спрашивал бойцов, как они себя чувствуют. Направили нас южной дорогой, через Горяни, что только усилило подозрительность:

— Через Тврдичи же короче!

— Там вчера немцы на дорогу бомбу сбросили, грузовик не пройдет.

Партизаны набились в оба кузов, устроились поудобнее и почти сразу задремали, несмотря на тычки Бранко. Он выставил пулемет над кабиной и стремался до самого выезда из Пожеги.

Дорога от пригородных сел и полей все больше забирала в сторону невысоких гор, а когда слева вместе со струями Джетины блеснули рельсы, я вспомнил, как полгода тому назад ехал как раз по этой железке в Сараево и что тогда еще обратил внимание на тоннельчик за Расной — уж больно удобное место для диверсий.

Гранаты на нас посыпались с правого склона, штуки три или четыре.

Первую, немецкую колотушку, со страшными матюками выбросил за обочину Бранко. Вторая закатилась прямо под колесо грузовика и оторвала его нахрен. Третья, по счастью, перелетела дорогу и бухнула уже на склоне к реке и железке, а Глиша уже фигачил из пулемета, срезая ветки и тоненькие деревца орешника. Через секунду к нему присоединился Бранко и молнией сиганувший из кузова Марко.

Я перевалился за борт с опозданием, пуля чиркнула по заднице… поделом, нечего было над Лукой смеяться! Ладно, зато резкая, как ожог, боль, вышибла страх и панику первой секунды, попер адреналин, справа и слева стукали выстрелы, взорвалась еще граната, но если так и сидеть за машинами, нас сверху и перещелкают. Мои бойцы отстреливались, а я молился, чтобы у засады не было пулеметов за речкой — а то прижмут с двух сторон и привет горячий, но на том склоне тишина и никаких движений. Бежать некуда, кроме машин никаких укрытий, да и сколько за ними высидеть можно? У нас уже трое убитых и несколько человек ранено. Остается атаковать вверх:

— Пулеметчики! Не давайте им головы поднять!

— А как же! — радостно проорал Бранко.

Прополз под накренившимся грузовиком на невидимую сверху обочину, дождался остальных, скомандовал перезарядку и после нее заорал:

— За мной, в атаку!

Ух, как страшно карабкаться на гору, ожидая прицельной пули сверху или шальной снизу… И гранату не кинуть — к тебе же и скатится. Да еще задница горела, и голенью приложился неудачно на камень. И сбитые пулями труха пополам с пожухлыми листьями за шиворот сыпалась. И вообще жизнь как-то не удалась.

Но под нашим натиском пальба с горки становилась все реже и после двух выстрелов вразнобой совсем прекратилась, сменившись хрустом веток и топотом.

— Бегут! Бегут! — прокатилось по цепи.

— Вперед, сучьи дети! — заорал снизу Глиша.

С ревом, от которого шарахнулись бы и медведи, мы выскочили на гребень — ниже, в лощинке человек десять суетливо взбирались на лошадей, а один, самый шустрый, нахлестывал коня уже у самого поворота тропы.

Марко врезал очередью от бедра, его поддержали остальные. Два четника в черных шубарах упали лицами вниз, еще один опрокинулся с коня, не успев выпростать ногу из стремени, остальные кое-как пытались выбраться, толкаясь и мешая друг другу.

Но несмотря на нашу бестолковую пальбу, следом за шустрым поскакали пятеро или шестеро. Последний, самый упитанный, прижимал к себе нечто желтое.

Слобо с портфелем!

Вот же падла, соперника решил устранить!

Ненависть взорвалась внутри — ладно бы меня одного пристрелил из-за ревности, бывает, но ребята за что погибли? За бабу вот этой рогоносной сволочи?

Чуть не пошел в разнос, но вовремя спохватился, что с таким настроем я его не достану. Вдохнул, выдохнул, прижал винтовку к стволу граба, натянул ремень для лучшей фиксации, сконцентрировался…

Мир сузился до туннеля «стрелок-цель», пропали звуки. Пенек мушки лег на скачущую спину Слобо и я плавно потянул спуск.

Лошадь быстрее человека, но вот бегать зигзагами под обстрелом не умеет, да и цель она крупная — первая пуля досталась неповинному животному, ноги коня засеклись и через два шага он грохнулся на землю.

Я чертыхнулся сквозь сжатые зубы, дернул затвор и выстрелил еще раз в копошащегося на земле Слободанчика.

И опять промазал!

Капитан отчаянно выдергивал придавленную ногу и даже преуспел, но когда он дернулся вскочить, я выстрелил в третий раз.

Слобо вздрогнул и не сгибаясь, будто деревянный, уткнулся лицом в землю.

Грохот выстрелов ворвался в уши, в нос ударил запах пороха и пота — рядом встал добежавший снизу взмыленный Глиша и проводил очередью последних двух четников.

— Марко, Небош, к машинам, перевяжите раненых! Бранко, Глиша, со мной!

Едва переставляя ноющие после рывка вверх ноги, мы спустились за гребень. Один четник держался за плечо, пытаясь унять текущую между пальцев кровь, восемь вместе с капитаном лежали неподвижно. Три лошади ранены, одна бьется на земле, пять отбежали к деревьям.

А, нет, живых двое — зашевелился еще один, похоже, приложился до потери сознания при падении с седла.

— Вяжите их и соберите трофеи, — махнул рукой в сторону побоища, а сам побрел к Слободанчику.

Капитан отбегался окончательно, последней пулей я угодил аккурат в сердце.

Через аккуратную дырочку под лопаткой слабо сочилась черная кровь, под левой ногой осталась пропаханная носком сапога канавка, но капитан уже не дышал.

Рядом тоскливо вскрикнула и дернула ногами смертельно раненая лошадь. Сердце захолонуло, ладно людей убивают, война же, но лошадей-то за что? Подошел, приставил пистолет ей к уху, отвернулся и выстрелил, содрогаясь от жалости.

Отмучилась животина.

Впереди, метрах в трех, валялся желтый портфель, его-то я и прибрал вместе с пистолетом Слобо и висевшим у него поперек груди автоматом. Все остальное залито кровью, придется бросить. Открыл портфель — да, непрост наш Слободанчик, непрост…

Бумаги, распоряжения, пачки динаров и рейхсмарок, даже тоненькая стопочка долларов и фунтов затесалась. Хорошее наследство, пригодится.

Мелькнула мысль — может, и осиротевшую Верицу унаследовать?

Да ну нафиг! Я воюю, а она будет за спиной шашни крутить, как со мной было при живом Слобо? Нет, к черту, да и соваться сейчас в Пожегу смерти подобно. А Верица не пропадет, найдет себе нового папика, хотя бы майора, очень уж он млел, когда ее видел.

За спиной стукнули еще два выстрела — ребята тоже добили лошадей. Доволок портфель до кучи:

— Что у нас?

— Осам пушка, — начал Бранко.

Мгновенный провал в сербском тут же развеялся — винтовок, винтовок, восемь штук.

— Одна манлихерка, остальные маузеры. Четыре пистолета. Патроны, снаряжение. Пять лошадей со сбруей.

Я добавил в кучу снятое с капитана: итальянскую Беретту М38 с дырчатым кожухом и деревянным прикладом и ее одногодка, Вальтер П38.

Двух живых четников растащили в разные стороны для экстренного потрошения, но они и сами сразу раскололись — вся акция личная инициатива Слобо, он обещал им богатые трофеи и по сотне динаров на брата. Да только кто идет за шерстью, рискует сам вернуться стриженым.

Перевязали раненого, оставили ему и оглушенному лопату похоронить четников и капитана, и отпустили с богом — не с собой же тащить и не расстреливать же.

На дороге водилы пытались привести в порядок один из грузовиков, переставляя на него колеса со второго, избитого до полной неремонтабельности.

— Надолго? — пнул я баллон.

— Час-два, тут еще по мелочи, — угрюмо ответил шофер. — Маслопровод пробит, подлатать надо, да и шины перепроверить.

Да уж, по прямой извилистой дороге ехал безколесный грузовик…

— Ладно. Становись!

Передо мной выстроилась поредевшая цепочка бойцов.

— Здесь остаются водители, раненые, с ним четверо и Бранко за старшего. Как закончите с ремонтом, грузите наших убитых и догоняйте. Да, там наверху двое четников могилу копают, поглядывайте.

— Лошадей куда?

— С собой заберем, трофеи навьючим.

Наконец я проверил, что там у меня с задницей, но даже перевязка не потребовалась — рассекло штаны, содрало кожу. Доберемся до пластыря, заклею и заживет, как на собаке.

Минут через пять, когда я собирался скомандовать «Шагом марш!», ко мне подошел Глиша:

— Как думаешь, четники еще засады устроят?

— Не, — отмахнулся я. — Эту вообще капитан устроил, из личной ненависти.

— С чего вдруг? — заинтересовался пулеметчик.

— Да бабу его трахнул.

— Королевну? — ахнул Глиша.

И весь марш на Ужице я слышал за спиной шепотки и ловил на себе уважительные взгляды бойцов. Вот так всегда: стоило наловить форели — никто не называл меня рыбаком, стоило пристрелить офицера — никто не называл меня снайпером, но вот стоило завалить одну овцу…

Грузовик догнал нас почти у самого Ужице, после трехчасового марша, и в город мы вошли все вместе. Ребят я отправил к штурмовикам, а сам с Марко явился в штаб для доклада.

Благодетелей моих на месте не случилось, но я упросил знакомого коменданта штаба допустить меня к «радистам», послушать передачи и обещал вести себя тихо, как мышка.

У каждого из трех здоровенных напольных телефункенов сидели по несколько человек в наушниках, с блокнотами и старательно переносили на бумагу все, сказанное дикторами. Вот такая вот технология звукозаписи…

Слушали в первую очередь Московское радио — «ожесточенные бои на всем фронте», «немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону», «уничтожено тридцать шесть немецких самолетов, наши потери одиннадцать самолетов», названия населенных пунктов и вообще детали не упоминались. Советское вещание предпочитало духоподъемные вещи конкретике, но я очень хорошо помнил — там дело швах, Сталин лично распределяет танки чуть ли не поштучно, не до конкретики, надо держаться.

Берлин, наоборот, сыпал названиями городов и сел, по которым якобы победным маршем двигалась неудержимая лавина Вермахта, упивался количеством пленных в котле под Брянском и прославлял мудрость фюрера, величие арийского воина и прочую лабуду.

А вот из лондонских передач я понял, что не все так радужно, как вещают наши, и не так погано, как заявляют немцы — в России фронт встал по оборонительному рубежу Волоколамск-Можайск-Калуга-Тула, ни слова насчет эвакуации правительства из Москвы и вроде бы даже Калинин не сдан. Зато в Югославии фрицы вышибли партизан из Крупани и планомерно продвигались в сторону Валево, так что, полагаю, вопрос с нашим штурмом города можно считать отложенным на неопределенное время.

Тихо закрыл за собой дверь в пахнущее горячей пылью от нагретых радиоламп помещение и вышел в вестибюль гостиницы, где на меня почти сразу налетел Иво и потащил за собой.

С его слов, немцы перешли к массовым расстрелам, в Шабаце и Крагуеваце уничтожили по несколько тысяч человек и только в Кралево людей удалось спасти. Тут появился Лека и я сдал ему портфель Слободанчика, даже с частью денег. В ответ меня порадовали новостью, что будет оказия в Белград и не хочу ли я написать письмо матери, а в столице его просто бросят в почтовый ящик.

Хотел-то я не очень, но если Владимир Сабуров от такой возможности откажется, то минимум косые взгляды мне обеспечены, а максимум как бы не загреметь под проверку — товарищ Лека у нас, кажется, ведает контрразведкой. А что писать — придумаем, ну там, «дорогая мама, пишу тебе из горящего танка на сапоге убитого товарища», хотя я же не на войне, я в Сплите…

— Из вас кто в Сплите был?

— Случалось, — улыбнулся Иво. — А тебе зачем?

— Я матери сказал, что уезжаю туда, надо про море, рыбу, не писать же про Кралево.

— За Кралево тебе большое спасибо, — пожал мне плечо Лека, — людей спасли, по нашим данным у немцев высокие потери, в том числе несколько офицеров. Так что можно считать, что твой отряд себя показал с хорошей стороны.

— «Мой отряд»? То есть я уже не инструктор, а командир?

Да, наглость — второе счастье, штабные предпочли замять и технично съехали с темы, предложив мне выкатить список необходимого для штурмовиков. Ну я и развернулся — бинокли, оптические прицелы, куртки, мастерскую нам передать, ботинок десяток пар для замены самых изношенных, грузовиков пять-шесть, ракетницы сигнальные, противотанковые ружья бы неплохо…

По мере изложения списка хотелок и осознания глубин моей жадности, лица у штабных вытягивались, а уж когда я обмолвился, что было бы отлично поиметь две-три носимые радиостанции, Лека не выдержал:

— Ну у тебя и запросы, дечко! Нам что теперь, половину отрядов ради тебя ободрать?

И выгнал меня, даже бинокля завалященького не дал. Ладно, сами добудем, не последнего гауптмана в прицеле видел.

Топал из штаба к заводу, когда сзади завыла сирена — и откуда ее взяли? Обернулся, а с севера самолеты! И куда бежать? Они же и штаб, и завод бомбить могут! Пока я метался и соображал, сзади взорвалась первая бомба, потом вторая, поближе, а потом меня взрывной волной попросту швырнуло и шваркнуло об забор, из-под которого я и сполз в канаву. Там я дисциплинированно пролежал до конца налета и явился в расположение грязный, как директор зоопарка.

— Эй, Владо! — заржал при моем виде Глиша. — Тебя оружейник искал, просил подойти!

Новогодние подарки дед Франьо выкатил на месяц раньше календарного срока и теперь доставал их из мешка один за одним.

Первым делом — два дробовых обреза. Я вертел их в руках — ну отлично же! Короткие, сантиметров шестьдесят, ствол срезан по самый магазин, от приклада осталась только рукоятка, не вполне пистолетная, но пока и так сойдет. Двенадцатый калибр, четыре патрона плюс один в ствол, если картечью в упор — снесет нахрен, а нам только того и надо.

Но Франьо малость обломал:

— Пружины долго не протянут, а в запасе у меня только две штуки.

— Надо подумать, где еще найти.

— По твоим делам, дечко, искать лучше обычную помпу, а не пружину к автомату, вернее будет.

— И это тоже.

Вторым подарком оружейник выкатил пистолетные глушители, я так понял, нечто вроде приснопамятного брамита — с резиновыми вставками и сеткой мелких сверленых отверстий. Я тут же помчался проверять — бумкнуло глухо, совсем не похоже на выстрел и вернулся в мастерскую с лыбой до ушей. Но дед и тут подлил дегтя:

— Выстрела три-четыре, от силы пять. Потом чистить, перебирать и менять шайбы.

— Их тоже только две?

Франьо фыркнул:

— Не, этого добра навалом. Вот тебе лист резины, вот пробойник, специально сделал, сможешь нарубить сколько надо.

Да, увесистая штука — полый стальной цилиндрик с заточенным краем и острой крестовиной внутри. Поставил на резину, врезал молотком и сиди, думай, как из пробойника шайбу выковырять. Что я немедленно Франьо и высказал. Он волосы взлохматил пятерней, но решение тут же нашел — просверлить наклонный канал во внутреннюю полость, чтобы стержнем или даже тупым гвоздем выталкивать резиновый кружок наружу.

— А для винтовки?

— Нет пока. Громко. Думаю, патрон переснаряжать надо, навеску пороха уменьшать.

— Залетчиков посажу, пусть отрабатывают.

Третий ништяк достанется Небошу — оптический прицел. Где уж дед его раздобыл, из каких загашников вытащил, но у нас, похоже, есть первая полноценная снайперская пара.

— А ложу для шмайсера Марко не сделал?

Франьо зыркнул на меня недобро и проворчал:

— Скоро только кошки родятся.

— Стари, у нас тут война, если ты не заметил.

— Не гунди, через неделю получишь. На-ко вот пока.

И дед сунул мне в руки слегка липнущий рулон с подозрительно знакомым запахом. Я поднес его к носу, рефлекторно вдохнул — советское детство! Именно этот коктейль смолы и резины навсегда связан в памяти с ледовыми баталиями, хоккейной коробочкой во дворе, с крюками деревянных клюшек, старательно обмотанных тканевой изолентой…

Я тащился, как питон по пачке дуста и не мог нанюхаться, так что дед даже хихикнул.

— Где достал? — оторвался я наконец от мотка счастья.

— Сам сделал, — сдержанно ответил дед.

Рецепт, как поведал Франьо, довольно прост: расплавить резину из велосипедных камер, добавить канифоли да пропитать ткань.

А на вопрос, откуда рецепт взял, оружейник выдал главный секрет успеха:

— Люди помогают.