Тамо далеко (1941)

Глава 13 — От сумы и от тюрьмы

Пролетка неспешно трюхала от дунайской переправы на улицу Королевы Наталии. Раньше визиты в Белград обходились без перекладных — поезд приходил прямо на главный вокзал, откуда до Русского дома пять минут неспешным шагом. Но мост через Дунай полностью не восстановлен, пассажирам нынче приходится высаживаться на том берегу, и дальше добираться через пол-города.

Конечно, поезда ходят через Нови-Сад и тамошний мост, но весь Срем, излучину между Дунаем и Савой, отдали до самого Белграда Хорватии. О том же, что могло произойти в новообразованном государстве с православными, говорили нехорошее, а порой и жуткое.

Генерал-майора Попова вызвал в столицу генерал-майор Скородумов, обсудить дальнейшее участие кадетского учебного заведения в формировании Отдельного Русского корпуса. Попов взял с собой полковника Чудинова и вот они печально рассматривали выбитые зубы города — разбомбленные немцами здания и копошащихся на разборке завалов белградцев.

— Как думаете, Александр Григорьевич, — обратился к директору корпуса воспитатель, — не отзовут ли разрешение после приказа Скородумова?

— Сами разрешили, сами отзовут? — усмехнулся генерал. — Не думаю. Сейчас в Сербии крайняя нехватка сил, они не станут отказываться от союза с нами.

Чудинов только вздохнул — союза, надо же! Похоже, генералы принимают желаемое за действительное: русская эмиграция на Балканах находится в столь жалком положении, что в союзники никак не годится. В подчиненные — сколько угодно и, несмотря на всю фанаберию Скородумова, немцы вполне могут назначить своих начальников. Это же надо такое написать — «Я приведу вас в Россию!», полководец, прости Господи. Чудинов бы еще поверил такому приказу с подписью «Врангель» или «Кутепов», но кто такой Скородумов? Конечно, Михаил Федорович боевой генерал, и заслуг у него хватает, но таких среди носителей погон с зигзагом — каждый второй. А немцев эта эскапада, безусловно, взбесит.

— Полагаю, Николай Алексеевич, нам после визита к генералу нужно будет добраться на улицу Ковачевича.

— Проверить, как разместили кадетов?

— Да, в Топчидерские казармы.

Заметная часть выпускного и двух старших классов, а также те, кто закончил корпус год-два назад, но так и не послужил в армии, уже зачислены в состав трех рот 1-ой «юнкерской» дружины. Остальные батальоны полка формировали из эмигрантов старшего возраста. Тем не менее, караулы в опустевших после апрельского разгрома казармах югославской королевской гвардии все равно несли недавние кадеты, не успевшие отвыкнуть от армейских порядков.

Чудинов по привычке называл своих воспитанников «кадетами», хотя они таковыми уже не являлись. И все так же ощущал за них ответственность, особенно за несовершеннолетних. Он вообще полагал неверным брать их на боевую службу, тут не Гражданская война, нет необходимости гнать мальчиков под ружье, тем более, неизвестно под чье командование. Хотя почему же неизвестно — немцы не допустят никакой «отдельной» воинской силы. За примером далеко ходить не надо — успешно работавшее Бюро по защите интересов русской эмиграции в Сербии разогнали, а на его место поставили полностью подконтрольное немцам Russische Treuhandburo, «Русское доверительное бюро», хорошо хоть Скородумова оставили во главе. Но, судя по его действиям, ненадолго, ненадолго…

Русский дом обвивала очередь в бесплатную столовую — эмигранты, жившие в Белграде, массово лишились работы после закрытия многих фирм, а бежавшие в столицу из небольших городков тоже не имели средств к существованию. Разрыв в цепочке людей оставлял свободным лишь кусок тротуара между двумя полукруглыми лестницами главного входа и черневшими у обочины легковушками с номерами немецкой администрации. Кого они ждали, стало ясно буквально через несколько секунд — из-под классического портика послышался без малого крик:

— Я русский генерал! Требую уважительного обращения!

Двери распахнулись, на площадке между колоннами появился человек в форме Вермахта и махнул водителям — заводи! Рык моторов заглушил следующие слова красного от гнева Скородумова, которого под белы руки вели вниз по лестнице. Уже внизу, после безуспешной попытки освободиться от захвата, он упрямо выпятил и без того длинный подбородок:

— Я буду жаловаться! Полковнику Кевишу!

Но его ловко упаковали в автомобиль, вся кавалькада одновременно вырулила на середину улицы и скрылась за углом, оставив после себя только сизое облачко бензинового выхлопа.

— Это же Вермахт? — потерянно спросил у Чудинова Попов. — Не понимаю, они же сами дали разрешение и теперь арестовали?

— Это не армия, Александр Григорьевич, — ответил более наблюдательный воспитатель, — это полевое Гестапо. Заметили черные ленты на рукавах и шифровку на погонах?

Тяжело вздохнув, директор кадетского корпуса поднялся в здание — бессознательно выбрав ту из лестниц, по которой не топтались гестаповцы. В кабинете Скородумова их встретил насупленный генерал-лейтенант Штейфон.

— Почему арестовали Михаила Федоровича? — первым делом спросил Попов.

— Он выставил список условий, на которых должен существовать Русский корпус.

— И этот список не понравился немцам? — догадался Чудинов.

— Именно так. Список дошел до группенфюрера Нойхаузена, он отдал Фельдгестапо приказ на арест. Извечный конфликт военных и гражданских, господа. Военным нужен наш корпус, гражданским нужно полное подчинение.

— Но группенфюрер? — подался вперед Попов.

— Он глава немецкой администрации в Сербии. — Штейфон поднял взгляд на визитеров. — Тем не менее, господа, мы должны продолжить формирование полков. Всех кадетов старше шестнадцати лет, не закончивших курс, прикажите немедленно переправить в Белград, они нужны как командиры взводов и отделений.

— А что будет с учебной деятельностью?

— Продолжайте как обычно, нам потребуются командные кадры. Я уверен, что ситуацию удастся обратить к нашей пользе, уж слишком немцам нужны наши штыки.

В Топчидерских казармах к ним сразу бросились бывшие кадеты с вопросами — правда ли, что немцы мобилизуют всех русских? Поставят над ними немецких офицеров или нет? Что немцы сделают со Скородумовым?

Хмурый Чудинов отвечал неохотно, мысленно перебирая своих учеников — какова будет их реакция на арест генерала? Левченко, к примеру, без разницы, он пойдет служить под любым знаменем, лишь бы против коммунистов. А вот идеалистично настроенный Сергей Сабуров будет колебаться… Полковник неожиданно подумал, что старший брат Сергея выбыл весьма удачно и его теперь не волнуют отношения между эмигрантами, немцами, сербами и бог его знает кем еще. И что надо бы доехать до Ольги Борисовны, узнать, как дела у ее сына.

***

На лошади хорошо кататься полчаса, может быть, час — тогда это занятие в охотку и в удовольствие. Но если надо сделать за день шестьдесят километров, то уже к половине пути для неопытного человека движение верхом превращается в пытку. Несмотря на то, что кобылка досталась выезженная и смирная, я опасался, что превращусь в ту самую «корову на заборе», но нет — кадета Сабурова неплохо научили держаться в седле.

Иво хотел забрать только меня, но я потребовал взять и младшего, а следом, узнав цель путешествия, напросился Лука, хотя с его ранением в конницу рановато. Выехали прямо на рассвете, чтобы добраться в Крупань к вечеру. Попрощался с ребятами, принял на память от Радо пистолетик перламутровый, отдарился перочинным ножиком и по коням.

Поначалу Иво больше обсуждал маршрут с улыбчивым парнем, старшим над двадцатью партизанами охраны, но через час после выезда оказался рядом со мной и принялся задавать вопросы.

Сначало прямо по анкете — кто, откуда, родители, где жил, где учился, а как услышал про кадетский корпус, попросил подробностей. Ну я и выдал все, что помнил, не слишком уклоняясь от правды, но добавляя труднопроверяемые детали. Могла, например, в библиотеке корпуса быть книжка «Характер операций современных армий»? Или книжка с описанием штурмовых групп первой мировой? Да запросто, но не факт, что их читали. Худо-бедно объяснил, откуда у меня нетривиальные военные знания.

Дорога от самой Лесковицы вела все больше под уклон, наши лошади двигались скорым шагом, А Иво не торопился окончить разговор, прощупывал и у меня нарастало чувство, что я ему нужен, только пока не понимал зачем.

— Ну вот скажи, ты же почти военный, долго нем воевать?

— Долго, года три-четыре.

Дернулся Иво, даже стремена стукнулись, но подбрал поводья и отодвинулся. Вряд ли он, как Лука, надеялся на всеобщее восстание пролетариата, но такого срока точно не ожидал.

— Почему столько?

— Так вся Европа под Гитлером и на него работает.

— Англия же осталась?

— А что Англия? Это остров, а Германия — сухопутная держава, ее на земле бить надо.

Замолчали, наверняка думая одну мысль — некому сейчас Рейху морду набок сворачивать, кроме Советского Союза, а там сейчас ой как хреново.

— Русские выстоят? — не удержался от животрепещущего вопроса Иво.

— Обязательно. Думаю, уже зимой побьют немцев.

— И погонят назад?

Надежду пришлось обломать. Изложил краткую историю Второй мировой, естественно, в виде прогноза, с упором на экономический анализ. Дескать, пока СССР эвакуированную промышленность раскочегарит, пока Америка с поставками развернется, немцы и до Волги дойти смогут. И придется все долго и трудно отбивать обратно, никак меньше трех лет не получится. Дай бог, чтобы англичане в Африке удержались, тогда есть шанс что через год-два они высадятся либо здесь, на Балканах, либо в Италии.

Иво переспрашивал, уточнял, а я каждый раз зависал все дольше и дольше, чтобы лишнего не ляпнуть. Хорошо хоть СССР на пару с англичанами только что занял Иран — я привел это как создание транспортного коридора и доказательство включения в программу ленд-лиза.

— Слушай, — малость притормозил Иво, — а почему ты с нами, с коммунистами? Случайно вышло?

Ну вот.

— Я против фашистов. Навидался, что усташи творили…

Марко, следовавший чуть позади нас, при этих словах дал шенкелей и рысью отъехал к головному дозору, мало приятного такое вспоминать. А Иво насторожился — ну да, он же хорват. Выдал ему мои воззрения на расовую теорию: если считать себя лучше других, то остальные автоматически встают на ступеньку ниже и значит, с ними можно поступать хуже, чем со своими. И все, стопор снят, дальше только под горочку, имея в финале «окончательное решение». Причем не важно, по какому вопросу — национальному или классовому, уклон все в ту же сторону. Правда, про последнее я умолчал, рано еще таким пугать, сейчас фашистов надо бить.

За разговорами проехали Сушице, Ровне, каждый раз после тщательного осмотра дозорами — если где и были недичевские жандармы, так попрятались. А после поворота на Станину Реку смотрю — Марко совсем грустный, так я голову и ломал до Пецка, где встали на обед и где удалось краем глаза залезть в карту у Иво. Елки-палки, так Марко надеялся, что мы через Каменицу поедем, где Живка! Но в Пецке у нас нашлось куда более важное дело — Лука еле слез с седла. И как он не поворачивался к лесу задом, а к нам передом, улыбчивый начальник охраны заметил кровяное пятно на штанах и погнал нашего идейного друга на перевязку под шуточки остальных.

Но Лука все вытерпел, штаны подтянул и твердо заявил, что поедет с нами дальше, несмотря на возможность остаться в Пецке и присоединиться на обратном пути. Прямо молодец — упорный, поставил цель и к ней, невзирая на препятствия! Лишь бы на пользу делу.

Похлебали наваристой чорбы, выехали на дорогу, но только я хотел по-кавалерийски подремать после еды в седле, как снова за меня взялся неугомонный Иво. И мне это нравилось — въедливый, даже настырный, причем въедливый и настырный по делу. Весь небольшой отряд проверил, расспросил, убедился, что все по уму, да и слушаются его не только потому, что он из Главного штаба — видно, что партизаны его уважают. По всем приметам, хороший организатор, а вот вояка из него не очень, его оружие — бумага и карандаш.

— Скажи, Владо, а почему ты не с равногорцами? С фашистами можно воевать и в четниках?

Ну что же, пришло время удивлять.

— Ваша же теория, марксизм которая, — прищурил я глаз на Иво, — построена на классовой борьбе. Так четники классово ближе к капиталистам, чем к вам.

— Ого, откуда такие знания?

— Да так, почитывал понемногу…

— Неужели в корпусе?

Я засмеялся:

— Скажешь тоже! За такое месяцем карцера не отделаешься!

— А где тогда?

— Так, — я неопределенно покрутил кистью, — были знакомые в городе.

И вернул разговор обратно, чтобы не началось выяснение знакомых поименно:

— А фашизм или национал-социализм как раз диктатура именно капиталистов…

— Верно…

— То есть ваша же теория говорит, что от четников до коммунистов куда дальше, чем от четников до королевского правительства и даже до гитлеровцев. Так что антифашисты из них так себе, легко могут продаться.

Иво помолчал, разглядывая меня из-под надвинутой на правую бровь пилотки со звездой и спросил прямо:

— Получается, ты коммунист?

— С чего вдруг? Мой отец — белогвардеец, семья дворянская…

— Товарищ Ленин тоже из дворян.

— Нет, мне у вас методы не нравятся. Сперва революцию сделали, потом тех, кто делал, расстреляли.

— Значит, мы плохие? — набычился Иво. — И ты все-таки с нами?

— Политика, как говорил один знакомый родителей, это не выбор между плохим и хорошим, это выбор между плохим и очень плохим. Остальные еще хуже, а вы можете стать лучше.

Только вот кругом кровавая бойня и вряд ли у коммунистов прямо сейчас получится стать гуманнее, но выбора у меня как не было, так и нет.

Но до смягчения методов коммунистам как до Берлина раком, нынешняя кровавая драка на полмира никак этому не способствует. Сейчас рулят твердокаменные догматики, готовые за идею идти на смерть и требующие этого же от остальных, иначе никак. И что характерно, после войны все пойдет тем же путем.

Но тут настала очередь Иво удивлять:

— А знаешь, это даже хорошо, что ты не коммунист.

Я повернулся в седле, ожидая продолжения и не ошибся.

— Давно думаю над созданием организации молодежи, объединить всех, кто борется против фашизма, — пристально глядел на меня Иво.

— Всех-всех?

— Да, и наших, и четников, и кто не определился тоже.

Ну да, а руководящая и направляющая роль партии никуда не денется. Но сейчас это, пожалуй, благо — чем сильнее объединение, тем больнее немцам. И если я правильно все понял, то Иво хочет из меня сделать эдакую витрину — смотрите, люди, с нами даже дворяне, да к тому же с белогвардейскими корнями! Вот не было печали, эдак он на всю страну прославит, а зачем мне такое счастье? Вон, у него самого руки совсем не рабочие, больше привычные к блокноту с карандашом, чем к серпу с молотом. Нет, мне высовываться совсем некстати, тем более тут после войны Тито начнет сталинских шпионов ловить и русских высылать.

Крупань, куда мы добрались к вечеру — центр местной горной промышленности. Сербия, оказывается, давала до сорока процентов европейской выработки сурьмы, и в городе имелся завод по выплавке, где также получали свинец из добываемой в округе руды. После таких сведений я ожидал увидеть, наконец, индустриальный центр, полный сербских шахтеров и рабочих, но увидел обычный городок, почти деревню, тысячи на три-четыре жителей.

Видя мою озадаченность, Иво объяснил, что пролетарии здешние — те же крестьяне, приезжают копать руду вахтовым методом, а потом возвращаются в родные села. Но все равно, ячейка компартии тут крепкая. Сдал нас Иво на ночлег в полупустой барак, где обычно и жили рабочие, а сам умчался докладывать по команде.

Лука пережил очередную перевязку и с энтузиазмом сообщил нам с Марко, что если здесь совещание Главного штаба, то есть шанс увидеть самого товарища Тито! Вот, кстати, еще минус коммунистам — вечно они из генерального секретаря или председателя ЦК лепят великого вождя и учителя, невзирая на его реальные способности. Тито, безусловно, отличный политик и организатор, но забронзовел, присвоил себе маршальское звание и стал считаться чуть ли гениальным полководцем, в одиночку выигравшем войну. И неудивительно, что при таком подходе именно он схлестнулся с товарищем Сталиным — двоим вождям в рамках этой идеологии тесно.

Вечером Лука, шаставший в поисках старых приятелей, вернулся и с воодушевлением поведал нам историю недавнего взятия Крупани совместными силами партизан и четников. Отличился тут «наш» Валевский отряд и четники под командой православного священника Зечевича, разгромили две роты немцев и взяли богатые трофеи, с особенным восторгом перечисленные Лукой. Радоваться и в самом деле было чему — полдесятка минометов, двадцать пулеметов, много патронов, винтовок и автоматов, полторы дюжины грузовиков, и даже полмиллиона райхсмарок, но меня больше всего заинтересовали две переносные радиостанции. Вот бы наложить на них лапу…

В этих сладких мечтах я и заснул, а утро вместо завтрака началось у меня с драки.

Стоило только умыться, одеться и выйти к забору оглядеть улицу, как нате — картинка из фильма, «красные ведут белых на расстрел». Красных двое, мужик шахтерского вида в кепке-качкете и второй, скорее крестьянин, с рубленым лицом и вислыми усами. Белых тоже двое — в офицерских галифе, некогда чистых исподних рубахах, со связанными за спиной руками. В целом, несмотря на кровоподтеки и синяки, вида более интеллигентного, чем конвоиры, что никак не мешало одному из них материться на всю улицу. Второй же, напротив, распевал песни.

Что характерно, и матерились они и пели на русском.

Меня как подбросило — это же, почитай, первые русские, которых я встретил после отъезда из Белграда! И это, похоже, те самые попавшие на пустом месте под народную злобу офицеры…

— Стани, другове партизаны! Куда ведете?

Оба остановились, шахтер показал рукой в сторону околицы, а вислоусый буркнул, подтвердив мои подозрения:

— Расстреляем.

— Кто приказал? — вышел я за забор с самым суровым видом, загоняя складки на куртке под ремень с кобурой.

Замолчали «красные», запереглядывались… Не иначе, самоуправствуют, и надо такое дело пресекать, нехорошая эта мода — стрелять всех, кого захотелось. Но для гарантии я спросил еще раз, построже:

— Кто приказал?

— А ты кто такой, чтобы спрашивать? — полез в бутылку вислоусый.

— Наредник охраны Главного штаба, — блефовать так блефовать.

Точно самоуправство — глаза бегают, руки шарят в поисках карманов. Дожал бы я их, но на меня некстати обратил внимание один из подрасстрельных. Оглядел презрительно и сплюнул сквозь зубы, не утруждаясь переходом на сербский:

— Еще один большевичок…

— Не большевичок, а тот, кто может помочь, — ничего, я не гордый, ответил на родном.

— Кучко, такоже Рус! — удивился вислоусый, а шахтер тут же попросту полез в драку.

Первый удар я пропустил, но малость отыграл поворотом головы и с ходу ответил под дых. Шахтер хекнул и отступил, но на меня немедля набросился второй, от которого я едва успел увернуться.

Как учил нас Казимирас Гедеминович, в драке против двоих надо просто убегать. Или наносить противнику несовместимые с дальнейшим вертикальным положением повреждения. Но это если враг настоящий, а тут приходится лупить своих!

Оттого все шло по кругу — едва от одного отобьешься, как очухается и снова подключается второй, одно счастье, что дрались они грубо, как в тумане, и я довольно успешно уклонялся. Но вскоре начал выдыхаться, а офицеры наблюдали, как в цирке, белоручки хреновы, даже не соизволили поставить подножку или там пнуть своих потенциальных убийц.

Рубленый и шахтер наконец сообразили, что кидаться на меня по одному бессмысленно и принялись заходить с разных сторон, но тут выскочил Марко и принялся молотить вислоусого и сразу же попал под нокаутирующий удар.

Ну тут уже озверел я и отбросил все джентльменские штучки — поймал руку шахтера в залом и дернул до хруста, и резко повернулся ко второму, хватая крышку кобуры.

Вот тут и грохнул первый выстрел, слава богу, в воздух — на сцене появились комендачи из настоящей охраны Главного штаба. Всех участников разоружили и доставили в пустовавшую арестантскую при городской полицейской управе, где и рассадили по отдельности в камеры, отгороженные от коридора решетками.

Обозрев шершавую стену, украшенную надписями «Вам это даром не пройдет!», «Здесь был Иосип», «Помилуй мя, господи» и, разумеется, «Поцелуйте меня в фалду», я уселся на деревянную скамейку с мыслью что в последнее время у меня в жизни как-то многовато кладбищ и кутузок.

— Ну что, Юрий Венедиктович, поживем еще? — донеслось из соседнего отсека.

— Поживем, Виктор Харитонович, поживем. Бог даст, доберемся и до Белграда, получим оружие и покажем кузькину мать.

— Эй, православные. — подошел я к решетке, — вы что, за немцев воевать собрались?

— За сербов! — пафосно ответили соседи.

— Мало вам одной гражданской войны было, решили во вторую влезть?

— Да что вы понимаете, мальчишка!

— Ну хотя бы что путей у вас всего два — воевать либо против немцев, либо за немцев, все остальное иллюзия. И если вы доберетесь до Белграда и получите оружие, то будете воевать за немцев.

За стенкой фыркнули. Ну что же, взрослые люди, кто им доктор? Так что я прилег на скамейку и решил поспать. Как там у классика было?

Лучше ляг да обогрейся —

Я, мол, казни не просплю…