Таможня дает добро

Глава 16

С дорогой здесь ошибиться было невозможно, об этом сказал ему старик. Неприметная, но ровная, с плавными подъемами и некрутыми спусками. По ней в свое время ездили многотонные тягачи с тактическими ракетами, теперь же она лишь угадывалась в лесу. Но вскоре Сергей понял, по этой дороге все‑таки ездят, и довольно часто, иначе трава бы давно выросла тут по пояс.

Вскоре он увидел ориентир, о котором ему рассказывал дед Михась, — большую поляну и растрескавшийся за тысячелетия ледниковый валун на ней. Время уже подходило к вечеру, и поляна оставалась единственным в лесу местом, освещенным солнцем.

Дорогин, даже не дождавшись, когда мотоцикл окончательно остановится, спрыгнул с него и побежал, придерживая за руль. По инерции мотоцикл вкатился в кусты, оставалось лишь разжать пальцы, выпуская руль. Хрустнули ветки, и машина спряталась в густой зелени. До Волчьих Ям оставалось километра полтора; достаточно много, чтобы не услышали звука двигателя, и достаточно мало, чтобы пройти это расстояние пешком.

Неподалеку от военного городка две дороги сходились вместе. Было видно, что совсем недавно сюда проехала машина: примятая сочная трава еще не успела подняться.

«Час прошел или два», — решил Дорогин и двинулся лесом, чтобы не рисковать.

Вскоре он уперся в бетонный, когда‑то выбеленный известью забор, преодолеть который не составляло особого труда: местами верхние секции были выломаны. Сергей спешил, понимая, что, когд солнце зайдет, ориентироваться станет сложно.

Разрушенные казармы, проезды, склады. Чувствовалось, что люди покидали военный городок в спешке, не думая, что кто‑то может прийти им на смену, унося с собой все, что попадалось под руку, все, что можно отвинтить и погрузить в машины.

«В этой стороне никто не бывает, — ориентировался Дорогин, — а вон там трава вытоптана.»

Колея вела на окраину военного городка, и вскоре взгляду Дорогина открылись огромные искусственные пещеры ангаров, засыпанных сверху землей. Вход в два из них прикрывала маскировочная сетка.

«Однако жизнь тут идет по законам войны», — усмехнулся Дорогин, прижимаясь к стволу старой сосны и осматриваясь.

Вскоре ему удалось разглядеть слабый дымок, поднимавшийся. с верхушки малоприметного бугорка неподалеку от ангара.

«Да уж, любопытное местечко!»

Короткими перебежками от дерева к дереву Дорогин приблизился к ангару. Маскировочная сеть качалась под порывами ветра, изнутри пещеры на Дорогина веяло могильным холодом. Следы в нее вели всякие — и легковых автомобилей, и двойные, от тяжелых трейлеров. Вскоре Дорогин уже полз по холмику. Теперь он отчетливо видел железную трубу дымохода, обвязанную для маскировки проволокой поверх сухих ветвей и обрывков маскировочной сетки.

«Да, наверху летом хоть и жарко, но под землей‑то всегда холодно! Что же тут было? Может, запасной командный пункт, бункер? Мало ли чего могли соорудить вояки в городке?»

Из дымохода вырвались несколько жарких искр и тут же погасли, рассыпавшись пеплом.

«Дрова подбрасывают и кочергой в печи орудуют. Значит, кто‑то есть!»

На исследование холмика ушло минут десять. Наконец Дорогин обнаружил невысокую бетонную стенку с узкой прорезью. Такая вполне могла подойти для пулемета или для того, чтобы через перископ наблюдать за подходами к укрытию.

Сергей сполз пониже и, прижимаясь к земле, стал всматриваться в узкую щель. Сперва он ничего не видел, на улице было светлее, чем внутри. Но солнце уже зашло за горизонт, и вскоре сгустились сумерки. Вот тогда стали видны не только жерло небольшой стальной печки, но и лица людей, сидевших возле нее, — трех человек в камуфляжных комплектах с автоматами.

Двоих Дорогин уже знал, не по именам, конечно, а в лицо — Михальчука и Овсейчика. Третий же держался от них немного особняком, а когда придвинулся поближе к печке, чтобы пошевелить до половины прогоревшие дрова, Дорогин разглядел на его военной шапке кокарду с латвийским гербом.

«Ну конечно же, тут интернационал, — подумал он. — Черные дела на границе делаются только с согласия обеих сторон.»

Теперь, когда на улице стемнело, он рискнул подползти почти вплотную к проему. Отсюда можно было слышать и голоса. И тут выяснилось следующее: вместе с таможенниками в укрытии находился кто‑то четвертый, кого Дорогин видеть не мог, но зато слышал его голос.

— Мудаки, — тихо, но зло говорил этот четвертый, — вы хоть знаете, кто этот мужик, с которым связались?

— Самый обыкновенный, — отвечал Михальчук, — приехал то ли порыбачить, то ли поохотиться.

— Тогда зачем вы его трогали?

— Лез, куда не просят.

— Мне кажется, это вы полезли туда, куда не надо, потому как он не простой рыбак. Простой бы вас так не отмудохал.

Овсейчик потер щеку, которая все еще болела после удара Дорогина.

— На хрена вы его машину ко мне пригнали?

— С ним мы разберемся, — отвечал Овсейчик, косясь на Раймонда. Тот делал вид, что разговор его не касается, сжав зубы, ворошил в печке угли.

— Да брось ты кочергу! — закричал Саванюк, теряя терпение. — Заварили кашу, теперь сами ее расхлебывайте! И время какое выбрали! Тут должны царить тишь да благодать.

— Я ее не заваривал, — спокойно ответил латыш. — Я вообще могу на ту сторону переплыть и больше здесь не показываться.

— Да уж, — зло рассмеялся Саванюк, — у тебя у самого руки замараны. Если что, найду кому шепнуть из твоего начальства.

— Вы меня не пугайте. Если что, доказать, будто я на вашей стороне был, очень сложно будет.

И тут Саванюк сделался добрым, хоть к ране прикладывай.

— Ребята, не будем ссориться. В конце концов все мы одним миром мазаны и знаем, кто чего из нас стоит. Дело предстоит большое, и я не хочу, чтобы оно сорвалось. Еще один раз четко сработаем, а потом посидим месячишко тихо, пока все не уляжется.

— Сдвинуть бы — на позже, — попросил Овсейчик, — уж больно неспокойно.

— Позже нельзя, — резко оборвал его Саванюк. И тут послышался звук мотора. Для Дорогина осталось загадкой, как сумел Саванюк расслышать этот звук, сидя в бункере, но они вдвоем среагировали на него почти одновременно.

— Пойду встречу,

Дорогин увидел, как мелькнула спина Саванюка, когда тот пригнувшись выходил сквозь низкую железную дверь. По всему было ясно, что этот ход ведет в ангар, и, боясь опоздать, Дорогин рискнул — пригнувшись, побежал по бугру. Он очутился на неровном, раскрошенном бетонном козырьке свода искусственной пещеры. Тут уже успели вырасти небольшие березки, ржавые прутья арматуры хищно загибались вверх.

«Жаль, конечно, что у меня нет с собой гранаты! Швырнул бы в щель и убил ублюдков. Это они сожгли Гришу, больше некому. А стрелять из обреза, когда тебе недоступен весь сектор обстрела, — безумие. Одного, максимум, двух положишь, а их же четверо с автоматами. Да еще кто‑то едет.»

Чтобы его не было видно на фоне неба, Дорогин голову высоко не поднимал, лежал на самом краю бетонного козырька, держась за острые ржавые прутья. По асфальтированному подъезду медленно двигался дорогой джип, какой‑то из редких, Дорогин даже сразу не смог определить марку. Широкие протекторы, высокая посадка. Водитель скорее всего не знал, куда дальше ехать.

И тогда из железобетонного ангара вышел полковник Саванюк, включил фонарик. Он поводил им, держа руку на отлете. Джип тут же свернул к нему и остановился, тронув капотом маскировочную сетку. Та качнулась, и в свете фонарика блеснула трехлучевая мерседесовская звезда. Саванюк подошел к машине, пытаясь разглядеть сквозь тонированное стекло, кто же сидит внутри. Из‑за руля выбрался охранник Коля Овчаренко.

«Морда бандитская», — подумал Дорогин, вглядываясь в мощного парня. Когда тот повернулся спиной, стали видны складки кожи на затылке.

Овчаренко держался настороже. Одной рукой вроде бы поправлял майку на плече, но на самом деле он готов был выхватить пистолет.

Геннадий Павлович Барановский выходил с достоинством. Ему нравился мерседесовский джип тем, что не надо нагибаться вперед. Несмотря на теплую погоду, он был одет в неизменный белый плащ, который замечательно оттенял золотую оправу дорогих очков и золотой же браслет с часами на запястье. Иван Иванович Токарев выбрался вслед за компаньоном.

— Тут у вас все в порядке? — прежде, чем пожать руку, осведомился Барановский.

Второй охранник оставался в машине, пока еще невидимый для Саванюка.

— У нас здесь всегда тихо, — широко улыбнувшись, отвечал Саванюк и понял: ему первому придется подходить к гостям, те не сделают и шага.

Обмен рукопожатиями был дежурным, не очень искренним: Сразу бросалось в глаза, что эти люди друг другу не доверяют, но вынуждены действовать заодно. И лишь только в отлаженной системе преступлений случится сбой, перегрызутся как пауки в банке.

— Коля, — бросил Барановский охраннику, — вы с Алексеем прогуляйтесь к речке. Нам тут о делах поговорить надо.

Как послушный пес, Алексей выскочил из машины и, даже не посмотрев на Саванюка, тут же зашагал к серебрившейся в сумерках реке. Вслед за ним исчез и второй охранник.

— Они не знают? — шепотом поинтересовался Саванюк.

— Зачем это им? — усмехнулся Барановский. —Знают, что с нами груз, но что там такое — не их ума дело.

Саванкж нервно засмеялся.

— И мои идиоты мало о чем догадываются.

— Где они?

— В бункере. Я им сказал — оттуда ни ногой. Барановский взял Саванюка под руку и подвел к багажному отсеку джипа.

— Можешь полюбопытствовать.

Даже в сумерках стало видно, как у Саванюка загорелись глаза, когда он поднимал заднюю дверцу джипа. Что именно стоит в багажном отсеке, Дорогин не мог видеть сверху: мешало стекло, мешали спины троих мужчин.

Послышался глуховатый металлический звон, похожий на звон полных бутылок.

— С виду и не скажешь.

—В этом и вся прелесть. Вроде ерунда сущая, — и все трое мужчин заговорщически засмеялись. — Это тебе не водку за границу возить, мал золотник, да дорог. Твоя машина где? — В ангаре. — Джип‑то наш хорош, но слишком приметен.

— Ты лучше скажи, машину жалеешь.

— Эта машина — копейки по сравнению с тем, чем мы рискуем.

Токарев вынырнул из-под поднятой дверки и отошел в сторону.

— Куда ты? — окликнул его Геннадий Павлович Барановский.

— У тебя манера есть — в самый неподходящий момент спрашивать, куда человек направляется. Оправиться мне надо, вот оно что.

Токарев совершал интимное дело с удовольствием, даже слегка постанывая.

— Пива меньше пей.

— Тебя не спросил.

— Перегрузить надо, — сказал Барановский, когда Токарев вернулся к машине.

— Ребят дождемся.

— Ты что? — Барановский, сузив глаза, посмотрел на него.

— Хотя, да, ты прав, — неохотно согласился Иван Иванович Токарев со своим компаньоном. — Мы мужики тоже крепкие, донесем, — и они с Саванюком вновь нырнули под дверку.

Появились оттуда, уже держа в руках не очень большой, но увесистый дощатый ящик, выкрашенный зеленой военной краской. Чувствовалось, эти люди давно отвыкли от физической работы, несли ящик неумело. Но выпустить его из рук их ничто не могло заставить.

Нырнули под сетку. Барановский остался один, задрав голову, посмотрел на небо. Дорогину пришлось еще сильнее прижаться к бетонному козырьку, и Геннадий Павлович его не заметил.

— Эй, Гена, пособи! — послышалось из глубины ангара.

Барановский недовольно сплюнул под ноги и, приподняв маскировочную сетку, зашел под нее. Улучив момент, Дорогин спустился ниже. Но в темноте даже самый осторожный человек непременно выдаст себя шорохом. Из‑под подошв посыпались мелкие камешки, выкрошившиеся из бетона.

Голоса в ангаре тут же смолкли.

Муму распластался на шероховатом бетоне и даже перестал дышать.

— Что там такое?

— Птицы, наверное.

— Какие птицы ночью? Ты что, Саванюк?

— Если это птица, то ее кто‑то спугнул, — осторожно заметил Токарев.

— Жаба могла спугнуть или змея. Это вам, Геннадий Павлович, не в городе, там звуков много, а тут полная тишина, вот каждый шорох и слышен.

— Все‑таки я к машине вернусь, — сказал Барановский и появился из‑под маскировочной сетки.

На этот раз он держал в руке пистолет, хоть и увесистый, но больше похожий на игрушку — белый, блестящий, никелированный. Дорогин почувствовал, приезжий и сам Саванюк боятся больше, чем он, а значит, вверх не пойдут, искать не станут. В худшем случае, пошлют охрану. Но, как он понимал, затевается такое дело, в которое не хотят посвящать охранников, иначе какого черта такие солидные люди стали бы сами таскать тяжелые ящики.

Барановский щелкнул предохранителем и перевел затвор. Дорогин сжимал в руке обрез, двуствольный, с взведенными курками. И, как всегда бывает в моменты напряжений, мысль его работала лихорадочно. Всплывали обрывки разговоров, картины виденного. Он вспомнил, как Григорий Скляров рассказывал ему об исчезнувших «дальнобойщиках», затем вспомнил следы тяжелых фур, ведущие в военную часть, ощутил под собой гулкое нутро заброшенного ангара.

«Так вот оно что! Вот где прятал Саванюк фуры с контрабандой. Бизнес тут поставлен на широкую ногу. Но что они возят? Водку — это понятно, но пара ящиков? Не золотые же слитки в них? Перевозить золото через границу бессмысленно, оно и в России, и Беларуси, и в Латвии стоит практически одни и те же деньги.»

Вновь появились Токарев и Саванюк.

— Этот ящик, — сказал Иван Иванович, — уже вы понесете, у меня пальцы затекли, — и тут же уставился на пистолет Барановского. Дернулся.

— Ты чего? — изумился Геннадий Павлович и, сообразив, нервно рассмеялся. — Думал, я тебя пришить решил?

Саванюк укоризненно покачал головой.

— Лучше спрячьте пистолет, толку от него мало. Вы же не «ворошиловский стрелок», а он может и «пульнуть» случайно. Мало ли кто на пути пули окажется?

— Случайных смертей не бывает — заметил Барановский. — Если уж человеку суждено умереть от пули, значит, от судьбы не уйдешь, — он щелкнул предохранителем, и сверкающий никелем пистолет исчез в кармане белого плаща.

Дорогину странно было смотреть на Барановского, тащившего вместе с Саванюком тяжеленный ящик, — зрелище, равноценное тому, как если бы он увидел даму в платье и шубе от Версаче, подметающую московскую улицу метелкой из березовых прутьев.

— Тяжело, — кряхтел Барановский.

— В нашем деле чем тяжелее, тем лучше, — приговаривал Токарев, идущий налегке вслед за ними. — Больше веса — больше денег.

Лишь только мужчины исчезли в ангаре, как Дорогин тут же скатился по крутому склону. Он воспользовался тем, что за разговором, кряхтеньем его не услышат. И не ошибся. На этот раз даже падение нескольких щебенок не привлекло внимания.

«Был бы у них свет в ангаре, уже зажгли бы. Значит, там темно», — и Дорогин нырнул под сетку.

Фонарик, лежавший на капоте «УАЗика», высвечивал часть бетонного пола. В ангаре стояли три машины: два «УАЗа», один с гражданскими, другой с военными номерами, и его, Дорогина, ярко–зеленая «Нива», с которой даже не удосужились свинтить номера.Муму отыскал небольшую нишу в бетонной стене, густо залитую мраком, и тут же вжался в нее. Под ногами он ощутил сваренную из толстых стальных прутьев решетку, под которой располагался дренажный колодец. Внизу чуть слышно хлюпала, булькала вода, словно огромное существо вздыхало и сонно шевелилось в подземельях.

Саванюк устраивал ящики в багажном отделении своего «УАЗика.» Барановский и Токарев стояли рядом, не спуская глаз с груза.

—- Может, расписку с тебя взять? — пошутил Барановский.

— И как ты назовешь нашу сделку? — включился в игру Токарев.

— Пусть напишет, что мы ему одолжили… — и Барановский засмеялся, так и не назвав цифру.

— Вы потом с этой распиской долго по судам ходить будете, — Саванюк опустил брезентовый тент «УАЗика» и застегнул ремешки.

— Зачем по судам? С такой распиской только бригаду посылать.

— Из меня столько не выколотишь. Мужчины закурили. Ангар был таким большим,

что в нем даже не чувствовалось запаха дыма, его уносило к высокому своду, и он исчезал в вентиляционных шахтах.

— Все? — спросил Геннадий Павлович Барановский.

— А что еще? — пожал плечами Саванюк. — Я свою часть работы сделаю в лучшем виде.

— Это тебе не водку через Двину возить.

— Мне разницы нет.

— Ой ли? — засомневался Токарев. — Деньги тебе отвалим не малые.

— Я пока в руках их не подержу, думать о них не стану.

Геннадий Павлович Барановский поднял рукав белого плаща, обнажил золотой браслет часов.

— Ну все, нам ехать надо. Будем ждать на другом берегу.

— Осторожные вы, — усмехнулся Саванюк, — только официально границу пересекаете.

— За риск мы тебе платим.

Саванюк было поднял руку, чтобы попрощаться с бизнесменами, но Барановский руки не подал.

— Сегодня же увидимся, зачем прощаться? Часа четыре пройдет. Вот когда расплатимся, тогда и руки друг другу пожмем.

Токарев достал из кармана рацию и щелкнул кнопкой. Трубку он держал на отлете, небрежно, как делают это большие начальники, наперед знающие, что каждое их слово, даже тихое, неразборчивое, подчиненные будут ловить и обязательно расслышат.

— Коля, Алексей, время ехать, возвращайтесь. Вскоре появились Овчаренко с Сильновым. Они остановились совсем недалеко от Дорогина, и тот, если бы захотел, мог дотянуться до них рукой. Овчаренко откровенно зевал, его огромная ладонь с трудом закрывала широко раскрытый рот.

— Едем, ребята, — голос Токарева был нереально ласковым. Так обращаются к людям, когда от них требуется что‑то внешне незначительное, но абсолютно важное для просителя.

— Пока, — бросил Барановский, небрежно махнув рукой на прощание Саванкжу. — И смотри, чтобы ничего с грузом не случилось. Головой за него отвечаешь. Если груз пропадет, а ты жив останешься, я сумею исправить эту оплошность, — сказано было вроде в шутку, но чувствовался металл в голосе, проступавший сквозь мерзкий смешок. Бизнесмен умел делать деньги, знал им цену и если платил, то давал почувствовать человеку, принимавшему от него купюры, что это не бумажки — гарантия будущих материальных благ, а в первую очередь ответственность.

Еще раз колыхнулась маскировочная сетка, и двое бизнесменов вместе с охраной покинули ангар. Загудел мотор джипа, мелькнули фары, и машина покатила к далекому выезду.

Саванюк потер ладони и пробурчал вслед уезжающему автомобилю:

— Мудаки долбаные! — затем крикнул в невысокую, по плечо, раскрытую металлическую дверь с огромным маховиком ригельного замка. Такая могла выдержать даже ударную волну от ядерного взрыва. — Эй, мужики, время пошло!

Первым появился латыш, за ним его белорусские коллеги. Все с автоматами. Взгляды у мужчин были потухшие. Впервые их не допустили к деталям операции, значит, затевалось что‑то или очень опасное, или прибыльное.

Раймонд попробовал заглянуть в стекло «УАЗика», но Саванюк тут же встал у него на пути.

— Что везем? — спросил Овсейчик.

— Вас, ребята, это абсолютно не касается. Да и я, честно признаться, не знаю, что нам поручили перетаскивать.

«Врет, — подумал Дорогин, — сам‑то он знает, что происходит.»

— На этот раз не водка? — слово «водка» Михальчук произнес ласково, так произносят имя любимой женщины.

— Не знаю. По мне, хоть пустые бутылки возить, лишь бы за них платили.

Саванюк любил держать таможенников в неведении до самого последнего момента и давал им указания непосредственно перед отъездом. Может, в этом и не было особой необходимости, но сказывалась привычка бывшего военного: документы и карты сразу после осмотра прятать в сейф, никаких записей на столе не оставлять и сообщать–подчиненным только самое необходимое, лучше всего разделяя правду об операции на порции: основная задача главного подразделения, подразделения слева и справа, а что делается дальше, мелкому командиру знать не положено.

Саванюк вытащил карту из кожаной планшетки, расстелил на капоте «УАЗика.» Правой рукой поднял фонарь, не очень высоко, так, чтобы в кругу света оказалась лишь карта и левая рука с зажатым в ней мягким карандашом.

— Дорога та же, что и в прошлый раз, по которой фуры ехали, — комментировал Саванюк, ведя остро отточенным карандашом по карте. — Вы поедете впереди меня. Ваша задача — убедиться, что дорога абсолютно пуста. На тебе, Раймонд, переправа груза через реку. Я поеду с тобой в Латвию, а вы останетесь на белорусском берегу. Выход дороги к Двине — возле старой паромной переправы, там меня, Раймонд, и жди.

Латыш, закусив губу, склонив голову набок, смотрел на карту.

— Сколько груза за одну ходку возьмем?

— Килограммов семьдесят–восемьдесят.

— Я должен знать, если это оружие или наркотики — не повезу.

Саванюк толкнул таможенника локтем в бок.

— Чистоплюем стал. Тебе я должен сердцем матери клясться, что там все чисто, словно слеза ребенка?

Эта шутливая фраза о слезе ребенка заставила Дорогина сжать обрез в руке. Он чувствовал, что готов прямо сейчас выстрелить из двух стволов. Теперь уже Муму был абсолютно уверен, эти четверо сожгли Гришу Склярова и его семью. Может, и не все четверо, а только двое, но ему даже не хотелось знать конкретно, — кто из них обливал дом бензином и подносил зажигалку. Возле машины стояли четверо мужчин, каждый из которых был способен на такую дикую подлость. Но Дорогин понимал, что одним выстрелом, пусть и из двух стволов, всех не уложишь, а у них автоматы. Перезарядить обрез не успеешь, даже если зажмешь в кулаке наготове два новых патрона. К тому же ангар — место открытое, спрятаться практически негде.

— У меня предчувствие сегодня нехорошее, — признался Раймонд.

— Ты чувства себе в задницу засунь, — зло оборвал его Саванюк.

—- Много мы наворотили за последние дни, надо бы отсидеться.

— Еще раз — сегодня, а потом на месяц перерыв. Ни водки, ни металла — ничего возить не будем.

Раймонд покачал головой, но возражать не стал. Знал, от Саванюка никуда не денешься, просто так подельщика по преступлению не пошлешь. Если уж замарался, то придется быть с ним до конца, и Саванюк создавал для этого неплохие условия.

— Сегодня поработаю на вас, а там… — Раймонд махнул рукой. — Черт с ним, согласен.

Для себя он решил, что последний раз участвует в переправке грузов через Двину, а за предстоящие пару месяцев передышки успеет уволиться и уедет подальше от границы.

— Ровно в два часа ночи выходите встречать меня на дорогу, — сказал Саванюк тоном, не терпят щим возражений.Таможенники, не расставаясь с оружием, сели

в «УАЗик» с военными номерами. Ярко зажглись фары. Дорогин прямо‑таки распластался по бетонной стене: яркий свет мог выхватить его, и тогда стрельбы было бы не избежать. Но все обошлось. Резко очерченная тень проползла в неглубокой нише, чуть коснувшись носков ботинок Муму.Он перевел дыхание.

«УАЗик» качнул маскировочную сеть и покатил под гору. Раймонд полулежал на заднем сиденье, сжимая между колен автомат. Остальные тоже были при оружии. Даже Овсейчик, сидевший за рулем, держал автомат на коленях.

— Ты его стволом в сторону дверки разверни, — покосился на напарника Михальчук.

— На предохранителе стоит, да и патрон в патронник не дослан.

— Даже незаряженное ружье само раз в году стреляет, — Михальчук взял автомат за ствол и положил его между сидений, — так‑то оно будет поспокойнее.

Выехав из ворот, Овсейчик остановился и приказал Михальчуку:

— Выйди глянь, никто по дороге, кроме нас, не ездил?

Таможенник, пригнувшись, прошелся туда–сюда по дороге, внимательно рассматривая колею.

— Нет. Ни вчера, ни сегодня.

— Мне вот что не нравится, — вздохнул Овсейчик, когда сержант вернулся в машину, — следы от ботинок я нашел сегодня, — «УАЗик» медленно тронулся.

— Где? — отозвался сзади Раймонд.

— На речушке, возле Двины, где мы контрабандистов замочили.

— Какого хрена ты там делал?

— Я только потом вспомнил, что гильзы стреляные на берегу остались, мы тогда впопыхах о них забыли. Хотел собрать и в реке утопить.

— Рассказывай, — осклабился Михальчук, — небось хотел второй рюкзак с металлом со дна вытащить?

— И это тоже.

— Я уже пробовал, — признался Раймонд, — но течение там быстрое, черта с два найдешь. За один день может метров на двадцать снести.

— Не может такого быть, там же металл был! Я потом у Саванюка узнал, эти мудаки ему предлагали вольфрам купить, а когда он им цену в два раза сбил, решили сами перевезти.

— Не найдешь уже, — говорил латыш, — у нас с братом однажды похожая история случилась. Привез он мне как‑то в гараж фирменные диски — колеса от «БМВ», восемь штук, краденые.

— У тебя что, и братан — ворюга? — засмеялся Овсейчик. — Машины крадет, а потом на запчасти разбирает?

— Нет, диски новые были, на станции из вагона их вытащили. Он ко мне их в гараж затащил, дровами забросал и ни хрена не сказал. А потом прибежал, трясется, говорит, у него дома с обыском были. Я навел справки и узнал, что те самые диски искали. Ну, говорю, братан, ты меня и подставил. Если у тебя были, значит, завтра могут и ко мне прийти. Давай мы от твоих колес избавимся. Он тогда как шальной был, что ему ни скажешь, все сделает. «Давай, — говорит, — черт с ними, с деньгами, которые я за них заплатил!» Ночью мы их к Двине подвезли, на лодку мою погрузили, чуть от берега отъехали и утопили. Три дня прошло, ко мне с обыском никто так и не приехал, шумиха улеглась. Братик пришел и говорит: «Давай мы мои колеса поднимем.» Жалко ему, понимаешь, денег стало.

— Он, как и ты, жадный.

— Я бы не поехал, да он акваланг раздобыл. Интересно было попробовать поплавать.

— Достали?

— Мы полдня по очереди ныряли, пока воздух в баллонах не кончился. Из восьми колес только два нашли, хотя по реке метров двести вниз по течению все дно облазили.

— Песком занесло, — предположил Михальчук.

— Я каждый метр дна металлическим прутом истыкал. Думаешь, те два колеса на виду лежали? Мы и место точно запомнили, как раз в створе дороги, что к парому на переправе подходит. Вот так, словно в воде растворились. Так что рюкзак тот с вольфрамом наверняка уже навечно в Двине похоронен. Найдут его когда‑нибудь археологи, повеселятся, может, в музее выставят. Некому там сегодня лазить. Раньше в эти места только мы да Скляров забирались, — напомнил таможенник о следах, обнаруженных на месте убийства.

— Не знаю, может, это и мы наследили, но гильзы я ни одной не нашел, хотя тогда мы их точно не собирали.

— И гильзы затоптали, — не очень‑то уверенно вставил Раймонд. — С пограничниками у вас контакт хороший?

— Конечно, договорились, никого сегодня здесь не появится.

— Как думаете, что Саванюк сегодня перевезти подрядился?

— Странный груз, — покачал головой Овсейчик, — я мельком видел, два ящика привезли, небольших, но тяжелых. Сами московские бизнесмены с Саванюком их таскали, хотя два бугая из охраны рядом были.

— Ты небось тоже свои деньги никому чужому в руки поносить не даешь? Признайся, Раймонд, твоя жена знает, где ты деньги хранишь?

— Что я, дурак, ей говорить?

— А вдруг, не ровен час, случится с тобой что, и останется твоя семья без копейки?

— И хорошо, — зло отвечал латыш, — не хочу, чтобы потом моя жена с другим мужиком на мои деньги шиковала.

— Найдут, ой найдут! — весело произнес Овсейчик. — И тогда от злости даже памятника тебе на могиле не поставят, только деревянный крест, который через пять лет сгниет и повалится.

— С чего это ты взял, что я раньше жены на тот свет уйду?

— Так всегда бывает, мужики меньше живут, особенно если работа у них нервная.

«Нет, — подумал Раймонд, — это последний раз, когда я с Саванюком связываюсь. Брошу к черту службу на таможне и заживу спокойно.»

Дорогин дождался, когда шум двигателя совсем стих, когда стало понятно, что таможенники назад не вернутся.

Саванюк сложил карту и задвинул ее в планшетку.

«Подонок!» — подумал Дорогин, подбираясь к краю ниши.

Его и бывшего полковника разделяло метров семьдесят открытого пространства. Расстояние большое, выстрелить картечью и попасть из обреза было невозможно. Да и не собирался Дорогин пока убивать Саванюка, сперва ему надо было точно узнать, как погиб Григорий Скляров.

Сергей выглянул из укрытия. Предательски заскрипела под ногами наполовину развалившаяся решетка дренажного колодца. Саванюк мгновенно схватил с капота машины фонарик. Луч света

скользнул по стене, осветил Сергея и тут же погас. Ангар погрузился в кромешную тьму. Секунд пятнадцать Саванюк и Дорогин не двигались, затаили дыхание, прислушиваясь к звукам, блуждающим по огромному гулкому ангару.

Наконец послышался голос Саванюка:

— Кто здесь? — негромко спросил у тишины бывший полковник.

— Твоя смерть, — так же негромко ответил Сергей Дорогин, выходя из укрытия.

Он держал обрез наготове, положив пальцы на оба курка, готовый в любой момент выстрелить. Если бы дело происходило на открытой местности, то Дорогин смог бы выстрелить и на голос, но гулкий ангар искажал звуки, они отражались от голых бетонных стен, блуждали под сводом.

Саванюк в темноте нащупал ручку «УАЗика» и, стараясь не шуметь, повернул ее.

— Стой на месте, урод! — произнес Дорогин и тут же чуть отступил в сторону. Вполне могло оказаться, что у Саванюка оружие и полковник тоже умеет стрелять на голос.

Саванюк нащупал на сиденье кобуру с пистолетом. Он словно предчувствовал, что сегодня звезды расположились для него не лучшим образом. Пистолет был заряжен, оставалось только снять его с предохранителя.

— Кто здесь? — еще раз спросил он только для того, чтобы услышать голос противника, понять, насколько близко тот успел подобраться к нему. Саванюк в левой руке держал электрический фонарь, а в правой пистолет, уже снятый с предохранителя.

— Ты ответишь за убийство Склярова и его семьи! — Дорогин сказал это, повернув голову в сторону, специально, чтобы звук отразился от противоположной стены и пришел к Саванкжу искаженным.

— О чем ты? Я не понимаю, — бывший полковник ухмыльнулся, его пистолет был нацелен в темноту. — Хутор сожгла молния, — он отвел левую руку в сторону так далеко, как только мог, и включил фонарик. Яркий свет ударил прямо в глаза До–рогину.

Они выстрелили одновременно — и Саванюк, и Сергей. Дорогин видел перед собой слепящий диск мощного фонаря, ни секунды не оставалось на раздумье, и он попался на уловку Саванюка, посчитав, что тот держит фонарь перед собой. Вспышка из коротких стволов обреза на мгновение осветила реальную картину, проявив ее и вновь погрузив в темноту.

Дорогин понял свою ошибку, но было уже поздно, и перезарядить обрез он не успел. Муму спасло жизнь лишь то, что Саванюк спешил выстрелить и не смог как следует прицелиться. Пуля просвистела у Дорогина над головой, чиркнула по бетону свода, прошлась по нему, высекая праздничные искры.

В два прыжка Дорогин очутился возле Саванюка, вернее, на том месте, где, по его расчетам, тот должен был находиться. Фонарь уже погас. Муму нашел лишь пустоту и тут же ощутил резкий удар в плечо. Саванюк бил наотмашь рукояткой пистолета, боясь стрелять вновь. Вспышка выстрела выдала бы его местонахождение.

Дорогин рванулся вперед, успел схватить бывшего полковника за плечо, рванул на себя. Полетели пуговицы камуфляжной куртки. Саванюк отбивался ногами, рвался изо всех сил, левой рукой уцепившись за ручку «УАЗика.» И почувствовал, что еще несколько секунд, и он больше не сможет бороться, противник сильнее его. Он бросил пистолет, пытаясь попасть им в Дорогина, сбросил куртку и побежал. Саванюка спасло то, что в ангаре ему пришлось бывать сотни раз и он мог передвигаться по нему в кромешной тьме. Сергей же находился здесь впервые и на мгновение застыл, сжимая в руках потную куртку полковника.

Он бросился следом за противником, наткнулся на борт «УАЗика.» Упал, вскочил на ноги. Еще с полсекунды он видел чуть светлевший дверной проем. Заскрежетала металлическая дверь, и полоска света исчезла. Дорогин что было сил ухватился за маховик закрытия дверей, но ригели уже вошли в пазы, и он не смог отодвинуть их.

Саванюк трясущимися от страха руками успел уложить поворотные засовы и буквально повис на них, уцепившись в верхний двумя руками, став на нижний ногами. Дорогин в отчаянии несколько раз ударил плечом в дверь, но та даже не вздрогнула. Сергей вытащил зажигалку, посветил ею. Но колеблющийся светлячок быстро погас. В ангаре гулял ветер.

Наконец он отыскал фонарик и тогда убедился, что открыть дверь не сможет: на эту сторону выходили лишь гладкие полушария осей поворотных засовов. Вырвать же дверь, даже привязав ее тросом к машине, было невозможно, закрывалась она изнутри.

Саванюк наконец перевел дыхание и крикнул:

— Ну что, козел!

Дорогин посветил фонариком, отыскал пистолет и проверил обойму. Полная. Но что такое пистолет по сравнению с толстой металлической дверью, рассчитанной на силу взрывной волны? Заглянул в машину — пустая кобура, два деревянных ящика в багажном отсеке, канистра с бензином.

«Если уж ты туда забрался, — подумал Дорогин, — то хрен живым выберешься.»

Он провернул массивный маховик, загоняя запорные ригели в гнезда до отказа. Саванюк не сразу понял, чем это ему угрожает, он боялся сейчас одного, что Дорогин проникнет в бункер. Сергею же требовалось другое — чтобы бывший полковник не выбрался оттуда. И только когда Муму принялся проволокой прикручивать маховик к торчавшей из бетонной стены скобе, Саванюк сообразил, что тот задумал, и попробовал провернуть маховик со своей стороны. Но было уже поздно, тот лишь дергался, но не шевелился.

- Ты там и сдохнешь! — крикнул Дорогин.

Закрутив конец проволоки на два оборота вокруг основания толстой скобы, Сергей схватил канистру в одну руку, пистолет в другую и побежал к выходу. Он обогнул бугор и оказался перед бетонной плитой с прорезью, сквозь которую раньше наблюдал за таможенниками. Но Саванюк уже успел поднять металлическую заслонку, почти герметически перекрыв щель.

И тут Дорогин, уловив запах гари, вспомнил одновременно и о сожженном хуторе, на котором погибли Гриша с семьей, и о железной печке, жарко топившейся в бункере.

«Дымоход!»

Он взбежал на вершину холмика и ногой сбил похожий на поганку конус крышки, защищавшей жерло дымохода от дождей. Внизу еще тлели угли, Дорогин видел их сквозь металлическую трубу, слышал хриплое дыхание Саванюка, метавшегося в подземном бункере.

— Это тебе за Гришу! — пробормотал Дорогин, открывая крышку канистры.

Он поставил горловину на край трубы и перевернул емкость. Внутри ее жалобно всхлипнул бензин и хлынул вниз, на раскаленные угли, догоравшие в железной печке. Сергей не стал задерживаться, канистра сама держалась, вставленная горловиной в дымоход.

Дорогин прыгнул и скатился по откосу, путаясь в высокой траве. Остановившись, прижался к земле и сквозь растопыренные пальцы, прикрывавшие лицо, глянул вверх. Уже слышался нарастающий гул, сноп пламени рванул из дымохода, и канистра, словно подброшенная невидимой рукой, полетела в небо, чертя за собой страшный огненный след.

— Тебе конец, урод! — проговорил Дорогин, поднимаясь с земли. Он слышал, как гудит внутри бункера пламя.

— Сдохни, сволочь! — сквозь зубы процедил Дорогин.

Факел над холмом спадал так, как спадает огонек над газовой зажигалкой, когда кончается заправка.

— Теперь остались вы, уроды! — подумал про таможенников Дорогин.

Лицо его сделалось почти каменным. Он зашел в ангар, шаги гулким эхом отдались под сводом. Ярко вспыхнул фонарь, отразившись в стекле фар двух машин — зеленой «Нивы» и «УАЗика» с гражданскими номерами, принадлежавшего Саванкжу.