Таможня дает добро

Глава 5

«Счастливый человек, — думал Дорогин, глядя на Пантелеича, который, налегая на педали старого велосипеда, медленно полз в гору. В холщовой сумке позвякивали банки с молоком и сметаной. — Он поступает правильно, даже не задумываясь, словно в крови у него заложен правильный код. Все у него четко распределено по полочкам, где плохое лежит, а Где — хорошее. Он знает, куда можно в этой жизни входить, а куда не стоит. А все потому, что он знает, где его место, потому так спокоен и естественен. Я же потерял свое место в жизни, потому и мечусь. Я не знаю, в том ли доме живу, та ли женщина рядом со мной, те ли слова говорю и то ли думаю, что надо. А кому надо? — усмехнулся Дорогин. — Мне? Тамаре или Пантелеичу? Я выпал из жизни, вот почему и не могу понять, что мне надо.»

Он обернулся, посмотрел на огромный дом. И понял, что тот ему нравится, он не чужой ему. Хотя если бы он сам строил, то построил бы другой. Но все равно, дом покойного доктора Рычагова не казался ему чужим. И Сергей попытался понять, почему так происходит.

«Воспоминания — вот в чем дело. Мне есть что вспомнить, то, что связано с ним. Если есть воспоминания, значит, была и жизнь. Возможно, и не такая, как мне хотелось бы, но неплохая. И главное, честная. Я никого не предал, никому из хороших людей не причинил зла и боли, а это, наверное, главное, это то, о чем можно мечтать.»

Лужайка от самых ворот до крыльца зеленела так, как, наверное, зеленела трава в Эдемском саду в последний день сотворения мира. Поодаль от мощеной диким камнем дорожки возвышались две яблони.

«Деревья, познание добра и зла, — усмехнулся Дорогин. — Тут, в этом доме я познал и добро, и зло. Мог стать негодяем, а мог и порядочным человеком. Кем я стал — не мне судить, пусть судят другие. Себе даже самый страшный убийца всегда найдет оправдание, придумает объяснение своим поступкам».

И он понял, что сейчас ему больше не хочется никого видеть, нужно побыть наедине с самим собой.

В доме качнулась занавеска, из‑за нее выглянула Тамара. Дорогин махнул ей рукой, она махнула в ответ. Два простых естественных жеста, но за ними стояло все то, что пережили вместе мужчина и женщина. Не махнешь же рукой незнакомбму человеку, надеясь получить ответ?

Сергей шагнул за калитку и плотно прикрыл ее за собой. Он шагал по тропинке, по обочине гравийной дороги. Выбрался на шоссе. Машины проносились, обдавая его резкими порывами ветра. Он не останавливался, не прибавлял шагу, шел спокойно и никуда не спешил. Остановись, взмахни рукой, может, кто‑нибудь и остановится.

Автомобиль умчит за пару часов туда, куда не зайдешь за день. Но что толку, от себя не уедешь, не убежишь, все твое останется с тобой — люди, которых знал, воспоминания. И пусть дом сгорит или не сдвинется с места ни на миллиметр, но он останется в душе, что так, что этак. Что бы ни случилось, ты вспомнишь происшедшее в нем, и люди, те, кто дорог тебе, останутся в твоих воспоминаниях. И неважно, живы они сейчас или нет.

Солнце, все еще теплое, уже клонилось к закату. И чем ближе раскаленный огненный шар приближался к верхушкам деревьев, тем темнее, зловещее становился и сам свет. Из золотого он превратился в розовый, затем в пурпурный, пурпур перешел в красный. Солнце отразилось в серебристых облаках.

Дорогину захотелось бежать, успеть нырнуть под надвигающиеся длинные тени елей, захотелось догнать убегающее за горизонт солнце.

«Никогда не пытайся делать то, что сделать невозможно», — подумал о себе Дорогин.

И эта мысль, в общем‑то, безысходная, как ни странно, принесла успокоение.

«Иногда бывает полезно понять, что есть в мире вещи недоступные, есть то, что тебе не по зубам. Невозможно заработать все деньги в мире, невозможно сделать так, чтобы все женщины тебя любили. Невозможно, да и незачем, ведь всегда найдутся более удачливые, чем ты, люди. Но более удачливые в чем‑то одном. Не спеши завидовать им, разберись, и ты найдешь что‑то другое, в чем больше повезло тебе.»

Дорогин бежал мерно, как заправский спортсмен, экономящий силы для финишного рывка. На машины, которые проносились мимо, он не обращал внимания. К чему? Он бежит по обочине, машины мчатся по асфальту. Они все словно бы существуют в разных измерениях, пронизывают пространство в разных плоскостях. У каждого свои заботы, свои цели, свои мечты. Но все же привычка предвидеть опасность, реагировать на угрозы вынуждала Сергея чуть принимать в сторону, когда сзади уж слишком нахально начинал рычать мотор мощного джипа или раздавался угрожающий свист модного «Мерседеса». На таких машинах передвигались люди, считающие себя хозяевами жизни, уверенные, что принять на полметра влево — ниже их достоинства.

«Было бы перед кем! Какой‑то простак совершает пробежку по обочине!»

Вновь сзади загудел мотор приближающейся машины. По звуку ничего особенного: хорошо отрегулированный двигатель почти нового автомобиля, не очень большого. Лишь в самый последний момент Дорогин успел принять немного вправо: новенькая темно–синяя «Шкода» пронеслась, чуть не задев его колесом по пятке. Она неслась на скорости не менее ста двадцати километров в час, и при этом ее протекторы шли по самому краю асфальта. То, что шофер хотел напугать бегуна, не оставляло сомнений.

«Или пьяный, может быть? — подумал Дорогин, глядя вслед странной машине. —- Не особо крутая, на таких обычно ездят женщины, мужчины предпочитают что‑нибудь покрупнее и помощнее. Да и автомобиль чешского производства, не такой уж и престижный.»

Возможно, через несколько минут он и забыл бы об этом происшествии, но, когда машина уже въезжала на горку, задняя дверца приоткрылась и из‑под нее на дорогу выпорхнула белая пачка сигарет,несколько раз подпрыгнула и замерла среди камешков, усыпавших обочину. Дверца тут же захлопнулась, да так сильно, что ее удар был отчетливо слышен в ветреный день на расстоянии более ста метров.

И только сейчас Сергей обратил внимание на людей, сидевших в машине: за рулем парень с короткой стрижкой, на заднем сиденье мужчина и женщина. Дорогину показалось, что тот обнимает свою спутницу, голова женщины исчезла внезапно.

«Странные дела…» — подумал Муму.

Он вскоре оказался у сигаретной пачки. Крышечка была приоткрыта, под ней желтели фильтры. Пачка была недавно начата, не хватало сигарет пяти. Вот это‑то и заставило Дорогина остановиться. Уже до этого в его душу закрадывались сомнения: чтобы выбросить пустую пачку, не станут открывать дверцу на бешеной скорости, опустят стекло и выбросят. Но он по себе знал, как трудно себя заставить выбросить пачку, в которой еще остаются сигареты. Он пытался несколько раз бросить курить, и каждый раз, когда пытался смять еще не добитую пачку, пальцы не слушались.

Неизменно появлялась предательская мысль: «Нет, лучше докурю до последней сигареты, а новую пачку начинать не буду».

Дорогин остановился, перевернул пачку носком кроссовки. На другой стороне виднелась впопыхах сделанная помадой надпись латинскими буквами «8О8» — короткая, без восклицательного знака, без многоточия, смазанная, будто бы человек, делавший ее, боялся, что его увидят.

Дорогин глянул на шоссе, но горка закрывала от него перспективу. «Шкоды» нигде не было видно, лишь слышался слабый гул ее мотора. Сергей побежал быстро, будто бы бегун мог нагнать мчащийся на пределе скорости автомобиль. Когда ок взлетел на самую высокую точку, то увидел перед собой пустынное шоссе. Замер, вслушиваясь в свист ветра, и ему показалось, что он–различил знакомый звук двигателя. Но слышался он слева, из лесу.

«Машина не могла уйти так далеко вперед, — решил Дорогин, — я бы ее непременно увидел. Значит, свернули в лес.»

Он отыскал взглядом еле приметный поворот на лесную просеку и заспешил туда. Точно, машина совсем недавно сворачивала здесь. Спуск с откоса был таким крутым, что наверняка легковая машина не взъехала бы назад на шоссе. Примятая колесами трава, поломанные молодые кусты. Свою машину, каким бы крутым владелец ни был, всегда жалеют, дальнейшая же судьба «Шкоды» наверняка не интересовала человека, сидевшего за рулем.

Но вскоре Дорогин потерял след, просеку то и дело пересекали проложенные в лесу дороги. Сергей залез на линию электропередач, преодолев несколько металлических перекладин, и осмотрелся по сторонам. Лес тут был довольно редкий, молодой, старых деревьев было немного. Машина наверняка остановилась где‑то неподалеку: то, как смолк ее двигатель, Дорогин слышал.

«Где же она, черт возьми? — думал Сергей, вглядываясь в лес с пятиметровой высоты. — Не могла же «Шкода» раствориться в воздухе?»

И тут он услышал короткий, как удар остро отточенного ножа, женский крик. Он звучал буквально долю секунды, а затем оборвался так же внезапно, как и начался. Такое случается, когда человек, которому затыкают рот, на мгновение вызволяется и отчаянно кричит в надежде, что его услышат. В лесу трудно ориентироваться по звукам, обычно он приходит отраженным или от холма, или от крон деревьев. Но нервное напряжение, в котором пребывал Дорогин, обострило его интуицию. Прищурившись, он увидел мужскую фигуру среди стволов молодых сосен. Спрыгнул на землю и побежал. Но делал он это осторожно, особо не показываясь, используя в качестве прикрытия кусты орешника.

На небольшой поляне, у подножия холма, возле небольшого болотца находились двое мужчин и женщина. Темно–синяя «Шкода» до половины погрузилась в болотце, вода доходила ей до лобового стекла, и лишь задние колеса опирались о твердый грунт. Один из мужчин заломил руки женщине за спину и заставил ее стать на колени. Второй схватил за длинные, отливающие золотом волосы и развернул ее лицом к себе. Глаза молодой женщины, красивой, ухоженной, молили о пощаде. Губы мелко дрожали, на глазах наворачивались слезы, но пока еще ни одна слезинка не покатилась по щеке.

— Ты поняла, сучка, — глухо проговорил коротко стриженный парень и за волосы приподнял женщину с колен, а затем резко дернул рукой вниз, —пока твой мужик не отдаст нам все деньги, мы при каждом удобном случае будем отлавливать тебя и трахать во все дырки. Сегодня Толян оттрахает тебя в зад, а я — в рот. И только попробуй сжать зубы, я выбью их все! Эй, слышь, Толян, выбьем ей их заранее, для профилактики?

- Он же отдал вам деньги! — тихо проговорила женщина, боясь, что ей вновь причинят боль.

Парень, державший ее за волосы, разжал руку, провел ладонью по макушке, словно бы гладил. А затем, ухватив один локон, несколько раз обернул его вокруг пальца и потянул на себя. Женщина пыталась подняться с колен, но второй ее мучитель заламывал руки. И она закричала. Но тут же получила ребром ладони по горлу. Дыхание остановилось, а парень вырвал прядь волос.

— Еще раз закричишь, рот зашью иголкой с ниткой! Ты понимаешь, что мы не шутим? Твой мужик отдал нам долг, но не отдал проценты, а их уже нащелкало на тридцать штук. Счетчик‑то, он как в такси.

— Машину заберите, — зашептала женщина, боясь говорить громко.

— На хрен она нам нужна, бывшая в употреблении? Да еще она теперь и в болоте сидит… За нее много не дадут. А ты сейчас станешь бывшей в употреблении.

Один из мужчин вытащил из кармана веревку и принялся связывать женщине руки.

— Твой мужик не понял, что деньги надо отдавать. А мы оттрахаем тебя сегодня и бросим в лесу, голую, связанную. Я позвоню ему к завтрашнему утру и скажу, где тебя забрать. А потом мы снова тебя отыщем и снова оттрахаем. Так будет продолжаться до тех пор, пока он не поймет, что деньги надо отдавать.

С треском разлетелась застежка юбки, щелкнуло лезвие откидного ножа, и остро отточенная сталь скользнула под белоснежные кружева трусиков.

—- Вот так, — приговаривал бандит. — А если будешь дергаться, я этим ножом морду тебе исполосую. А будешь хорошо себя вести, так только задницу.

Лезвие рассекло полупрозрачный трикотаж. Один из бандитов зажал голову женщины между ног.

— Начинай, Толян, а то у нее задница скоро на ветру остынет, а трахать бабу надо горяченькой. Поднимайся, сучка, с колен!

Дорогин, крадучись, преодолел глубокий, заросший травой ров и выглянул из‑за куста. Один из бандитов уже распускал ремень, при этом по–идиотски ухмылялся. В углу его губ дымился короткий окурок.

В душе Дорогина поднялась такая волна ненависти, какую он уже давно не испытывал. Времени оценить свои силы и силы противников не оставалось. Сейчас могло произойти непоправимое — то, хуже чего только смерть.

— Ты смотри, дрожит так, словно это с ней в первый раз делают, — донеслось до ушей Дорогина.

И он увидел лицо женщины, увидел искаженные ужасом глаза, которые уже ничего не видели перед собой, гримасу губ, уже не накрашенных, а перепачканных той самой помадой, которую он видел на сигаретной пачке. Каждый из мужчин, издевавшихся над женщиной, был на полголовы выше Дорогина и шире в плечах — два бандита, два ломовика, один вид которых приводил в трепет должников, из которых они выбивали деньги. Таких с наскоку, лобовой атакой было не взять.

И Дорогин, на время затаив ненависть в душе, вышел из‑за кустов. Он шагал спокойно, так, словно бы гулял по лесу и, заметив компанию, просто подошел поинтересоваться.

— По–моему, мужики, вы чем‑то не тем занимаетесь, — Дорогин говорил спокойно, почти лениво. Руки держал в карманах и медленно приближался к бандитам.

— Вали отсюда подобру–поздорову, пока цел. Толян медленно отошел от женщины и повернул лезвие ножа в сторону Сергея. Бандит был настолько уверен, что Дорогин не нападет, что даже не принял оборонительную стойку.

— Проваливай отсюда, пока в болоте не утопили!

Глаза Дорогина внезапно округлились, словно бы за спиной Толяна он увидел что‑то ужасное. Инстинктивно бандит повернул голову, и в этот момент Дорогин ударил его ногой в пах, вкладывая в удар всю ненависть. Он ощутил, как его каблук раздавил плоть. Сергей успел перехватить рукой расстегнутый ремень и, дернув за него, повалил Толяна на землю, а затем ударил бандита в лицо.

Тот замер. Но первый успех чуть не стоил Дорогину жизни. Он успел увидеть ствол пистолета, нацеленный на него, и рванулся в сторону. Прозвучал хлопок выстрела, пуля вспорола кору на ближней сосне, рана ощерилась желтыми щепками…

— Урод! Да ты… — заревел бандит и вновь выстрелил.

У него было больше хладнокровия, чем у товарища. Этот не лез в драку, а действовал наверняка, используя преимущества оружия, не подпуская к себе противника.

Еще два прыжка, кульбит, еще три выстрела, и ни один не достиг цели. Но Дорогин чувствовал, пока его спасает чудо. Блеснул в траве нож, выроненный Толяном. Сергей понял ему не успеть.

Вновь поднялся пистолет. Но, сконцентрировавшись на стрельбе, бандит забыл о женщине, которая ненавидела его, возможно, даже больше Дорогина. Женщина до сих пор была так напугана, что не могла заставить себя подняться с колен. На четвереньках она подползла к ножу, схватила его и, выпрямившись, махнула перед собой вытянутой рукой. Кончик остро отточенного лезвия рассек куртку, рубашку, из‑под нее хлынула кровь.

Бандит даже не сразу почувствовал, что ранен. Он выстрелил еще один раз, но теперь его рука уже дрогнула, Дорогин остался невредим. А затем с недоумением посмотрел на кровь, текущую под джинсами: из разрезанного живота выползали блестящие, как змеи, кишки. Их вид настолько парализовал волю бандита, что Дорогин спокойно вырвал из его руки пистолет. Ему показалось, бандит даже не заметил этого, он сел на землю и засучил ногами.

Женщина с недоумением смотрела на чистое, сверкающее лезвие ножа, она не могла поверить в то, что сама расправилась со своим мучителем.

Дорогин тем временем обыскал Толяна. Больше оружия у того не было. Заглянул в машину, вынул из багажника капроновый буксировочный трос и связал им бандитов. Толян так еще и не пришел в себя, а второй, со вспоротым животом, и не помышлял о бегстве.

— Врача… врача… — просил он.

— Ты здесь сдохнешь, урод! — произнес Дорогин, помогая женщине подняться.

Он понимал, главное сейчас увести ее отсюда, иначе она может сойти с ума. Придерживая под локоть, он вел ее по просеке.

Метров через сто женщина посмотрела на него широко открытыми глазами, словно бы впервые его увидела.

— Они хотят, чтобы он вернул им деньги, а их у него нет больше. Он не может вернуть проценты!

— Успокойтесь. Я выведу вас на шоссе.

— Они выследили меня, подкараулили на заправке… Когда я вернулась с колонки, они уже были в машине. Уроды! — и женщина топнула ногой, обутой в туфельку, на остром каблуке.

— Я нашел вашу пачку сигарет, на которой вы написали помадой.

— Он так сильно ударил меня, но не заметил… Дорогин и женщина оказались на шоссе. Только сейчас спутница Сергея сообразила, что одежда на ней изорвана. Она запахнула блузку, придержала ладонью разрезанную ножом юбку. Вдалеке показалась машина и тут же исчезла в ложбине между двух горок. Сергей успел заметить, что это милицейский автомобиль: блеснул пластик мигалки на крыше.

— Они ублюдки! — шептала женщина. — Он получил свое! Насильники…

Уже слышалось ровное гудение двигателя небыстро едущего автомобиля.

— Милиция! Видите, это милиция! — радостно закричала женщина, махая рукой, хотя милицейский автомобиль и так уже сбавлял скорость, вид красивой женщины в изорванном платье не оставил бы равнодушным никого.И тут она спохватилась, огляделась. Ее спаситель исчез самым таинственным образом, словно растворился в воздухе. Женщина даже подумала, не пригрезился ли он ей.

Скрипнули тормоза. Милиционеры подбежали к ней. - А Дорогин уже пробирался через лес.

«Она сама все расскажет им. Я сделал свое дело, помог, — а затем усмехнулся: — Тамаре я не расскажу об этом случае, есть вещи, о которых женщине лучше не знать.»

Примерно так думал Дорогин, бывший каскадер, бывший зек по кличке Муму, возвращаясь по шоссе к загородному дому, принадлежавшему когда‑то покойному доктору Рычагову. Теперь же его хозяйкой была Тамара Солодкина, женщина, которую он любил, которая любила его.

К воротам Сергей подошел, когда уже совсем, стемнело и в небе зажглись первые звезды, по–весеннему яркие, большие. Их свет был таким же прозрачным и чистым, как воздух полей, как сама ночь, когда лай беспокойного пса слышен за многие километры.

Уже издалека Дорогин заприметил ярко освещенный прямоугольник окна, чуть зеленоватый. Так могла гореть только люстра в гостиной, Тамара специально не задергивала шторы, не поворачивала жалюзи, чтобы Сергей мог видеть этот свет издалека, чтобы он напомнил ему, что здесь его ждут, помнят о нем.

Тамара даже не вышла в коридор, когда Дорогин появился в доме.

Он крикнул:

— Это я!

— Я поняла, — прозвучало в ответ. Женщина сидела за массивным столом под ярко

горящей люстрой и читала книгу. Пес улегся у ее ног и лениво шевелил кончиком хвоста. Взгляд Лютера показался Сергею довольно грустным. —- Извини, что не предупредил.

— О чем?

— Я бродил по лесу, гулял по шоссе. Наверное, нам стоило бы прогуляться вместе. Если хочешь, пойдем сейчас? Я не устал.

— Нет, — Тамара закрыла книгу и только сейчас взглянула на Дорогина. — Я понимаю, тебе есть о чем подумать.

-— Я мог бы думать, гуляя с тобой. Мы умеем молчать вдвоем.

— Нет, — покачала головой женщина, — есть вещи, о которых можно подумать лишь наедине с самим собой.

— У меня нет от тебя секретов.

— Ой ли, — рассмеялась Тамара, — Ты сам один большой секрет.

— Для других, но не для тебя.

— Твоя беда, Сергей, в том, что ты задаешь слишком много вопросов и пытаешься найти на них ответы. А есть вопросы, ответов на которые нет.

— Мне кажется… — Сергей осторожно отодвинул стул и сел на самый краешек — так, как это сделал бы человек, не слишком уверенный в том, что его появлению в доме очень рады.

— И что же тебе кажется?

— Ты слишком много времени уделяешь мне.

— Мне это приятно.

— Приятно сейчас. Но кто знает, как будет потом?

— Вот потом и подумаем.

Женщина улыбалась немного грустной улыбкой. —- Ты странный человек. Думаешь о том, что было, и о том, что будет. А настоящая жизнь — она существует только в настоящем — теперешнем времени. Прошлое уже ушло, будущего еще нет.

— Я стараюсь жить по–другому, но не получается.

— Наверное, ты хочешь есть. Я сейчас принесу ужин, — Тамара поднялась и сделала шаг в сторону двери.

Длинный халат, доходящий почти до самого пола, на мгновение раскрылся. Мелькнула стройная нога, белая полоска белья. Тамара придержала полу и потуже затянула пояс.

— Тебя что‑то смутило? — кокетливо склонив голову, поинтересовалась она.

— Иногда мне начинает казаться, что прошлого не было вообще.

— Сейчас тебя тоже посетило такое чувство?

— Мне хочется прикоснуться к тебе.

— Так в чем дело?

— Ты не поверишь, но я боюсь, что ты возмутишься, скажешь, мол, кто мне позволил.

— Есть вещи, о которых не спрашивают. Они или получаются сами собой, или же не получаются вовсе.

Тамара стояла к Дорогину боком, чуть повернув голову, чтобы лучше видеть его.

— Никогда нельзя спрашивать женщину: «Можно, я поцелую тебя?».

— Почему?

— Это один из тех вопросов, на которые не существует ответа.

— Ты уверена?

— Конечно. До первого поцелуя целовать было нельзя, а после него уже глупо спрашивать.

Дорогин встал, ступая по мягкому ковру, приблизился к Тамаре.

— И все же, можно, я поцелую тебя?

— Ты. неисправим. — Какой есть.

— Нельзя.

Дорогин наклонился и коснулся губ женщины, но целовать не спешил, будто сомневался, имеет ли он на это право. А Тамара словно окаменела, ни взглядом, ни жестом не давая Сергею никакого намека.

— Я не перестаю удивляться тебе, — проговорил Дорогин.

Женщина смотрела на него наивно и в то же время настороженно.

— С тобой было куда легче, когда ты был Муму, глухонемым. Тогда ты не рассуждал вслух. Не задавал глупых вопросов. Ты был идеальным мужчиной: ни одного слова — только действие.

Дорогин запрокинул голову и засмеялся.

— Зато мне было сложно. Я же не мог сказать, что люблю тебя.

— А хотелось?

— Ты даже не можешь представить себе, как сильно хотелось.

— Захотел бы, сказал.

— Ложь — страшная штука, — Дорогин продолжал смотреть в потолок. — Один раз соврешь, а потом нет дороги назад. Одна ложь порождает другую, начинаешь забывать, где правда, а где вранье, и потом обязательно попадешься.

— Я же говорю, — улыбнулась Тамара, — ты нравился мне глухонемым. Глухонемой не может соврать сам, не может услышать чужую ложь.

Дорогин обнял Солодкину и бережно прижал к себе.

— Мне немного не хватает роста, — сказала женщина.

—- Для чего?

— Чтобы ты мог, не нагибаясь, целовать меня.

— Может, это у меня рост выше нужного?

— Влюбленные, если у них нет детей, говорят глупости друг другу.

— Не надо об этом.

— Почему?

— Ты сам знаешь.

— Теперь ты стала выше меня.

Дорогин подхватил Тамару на руки. Женщина игриво застучала кулаками по его плечам, приговаривая:

— Отпусти, пойду сама.

— Нет уж, сам понесу,

— Мне так странно было смотреть с высоты на знакомые вещи, когда ты нес меня. — Неужели ты всегда видишь мир таким?

— К этому привыкаешь.

Мужчина и женщина говорили, делая вид, будто не замечают, что раздевают друг друга.

— Погоди. Ну почему ты такой нетерпеливый? Тамаре самой пришлось освободиться от халата,

поскольку Дорогин никак не мог совладать с узлом на поясе, дергал, но лишь сильнее его затягивал.

— Почему ты не завязываешь его на бант? Тамара пожала плечами..

— Мне бы хотелось чувствовать то же, что было в первый раз, но это невозможно.

- Почему? — спросил Дорогин.

— Не знаю…

— Тамара, ты ошибаешься, мы чувствуем то же самое, но…

— Что «но»? — остановила его женщина, приложив ладонь к его губам.

Дорогин поцеловал один за другим ее пальцы, задержался на мизинце. Затем прижал женскую ладонь к своей щеке.

— Мы привыкаем к любви, к близости, как привыкаем к теплу, к солнцу. Лишь ночью мы замечаем, что солнце зашло, а в холод тоскуем о тепле.

— Я не думала, что ты такой сентиментальный.

— Я и сам не подозревал.

—-Снова говорим глупости, — засмеялась женщина.

— И мало того, что говорим, мы их еще и слушаем.

— Наверное, это неправильно, — сказала Тамара, — но мне нравится, когда ты немного небрит.

— Прошлый раз ты выговаривала мне за щетину на щеках.

— Это было в прошлый раз.

-— Молчи, — Дорогин, мягко придерживая женщину, положил ее на кровать.

— Я не кукла, чтобы ты меня укладывал.

— Я же сказал тебе, молчи, я все равно не слышу тебя.

— Если ты не слышишь, то не должен и говорить.

Дорогин жадно смотрел на Тамару, а женщина, наоборот, принимала поцелуи и объятия, плотно закрыв глаза. И мужчине казалось, что она щурится от яркого солнца, хотя в спальне царил полумрак.

Они не закрыли дверь в комнату, и, когда Тамаре показалось, что уже не замечает ничего вокруг себя, она почувствовала, как ей в бедро ткнулся холодный и мокрый нос Лютера. А затем пес, положив передние лапы на край кроватри, лизнул ее слегка влажное колено.

Она глубоко вздохнула и открыла глаза.

—Пошел вон отсюда!

— Он тебе мешает?

— Я не могу, когда с нами кто‑то третий, пусть даже это бессловесный пес.

—-Лютер, ты слышал, что сказала тебе Тамара?

— Он глухонемой..,

Пес сделал вид, будто абсолютно не понимает, чего от него хотят люди, хотя Дорогин был уверен: Лютер прекрасно знает, почему им недовольны.

— Он понимает, что ты сейчас не сможешь оторваться от меня, — улыбнулась Тамара. — Но когда на меня смотрят, я не могу расслабиться…

— Я знаю, поэтому у нас в спальне и нет зеркала.

— Прогони его.

Лютер отошел на безопасное расстояние, на такое, что до него невозможно было дотянуться рукой, сел и, высунув из пасти язык, смотрел на мужчину и женщину умными глазами.

— Это невыносимо! — Тамара схватила одну из подушек и запустила ею в Лютера. Лишь после этого пес недовольно удалился.

Дорогин подбежал к двери, захлопнул ее.

— Лютер, если захочет, надавит лапами на дверную ручку.

— Такую минуту испортил!

— Что ты хочешь, животное, настоящее животное. Ему просто завидно.

Теперь, когда в комнате стало совсем темно, Тамара вела себя уже несколько смелее. Это было как в танце, когда женщина, увлекшись, начинает вести партнера, а тот ей подыгрывает.

Они ощутили облегчение почти одновременно. На несколько секунд замерли. А затем Дорогин все еще страстно поцеловал Тамару. Поцелуй был таким долгим, что когда они разомкнули губы,от страсти осталась одна нежность. Дорогин лег рядом с Томой. До этого им казалось, что в комнате совершенно темно, теперь же, то ли луна выглядывала из‑за леса, то ли страсть, туманившая головы, отошла на второй план, тень оконной рамы крестом лежала на кровати, но именно этот зловещий черный крест и не замечали счастливые мужчина и женщина.

А луна освещала в эту ночь не только город Клин, но и городок Браслав, и деревеньку, в которой искал покоя Самусев. Ее мерцающий неровный свет одинаково тревожил сон преступников, бизнесменов, их будущих жертв и журналистов, падких до сенсаций.