Танец духов

24

Было темно и холодно, когда Берк подходил к «Эспланаде», посыпал мокрый снег. Навстречу, зябко пряча пол-лица за воротником, изящно семенила статная молодая женщина в длинном красном пальто. Она чем-то напоминала Кейт… Боже, то-то было бы чудесно гулять по Белграду с Кейт!.. В такую погоду он всегда брал ее под руку, и они шли, тесно-тесно прижавшись друг к другу. Для одиночки Белград скучен и неприютен. Вместе они сели бы в уютном ресторанчике, взяли по бокалу вина — и говорили, говорили… нет, даже просто молчать с ней было бы замечательно…

Хватит.

Вечером ресторан «Эспланады» наполнился. На столах в рубиновых вазочках горели свечи.

За стойкой бара стояла другая женщина, лет сорока-пятидесяти, в полумраке точно не определишь.

— Простите, я ищу Тути, — сказал Берк.

— Уже нашли.

— В январе у вас останавливался американец. Портье сказал, что вы могли его запомнить. Моего возраста.

Тути наморщила лоб.

— Думаю, он ходил в фетровой широкополой шляпе — как гангстеры в американских фильмах пятидесятых годов.

Барменша игриво улыбнулась:

— Гомосексуалист?

— Кто?

Новая улыбка. Еще более двусмысленная.

— Ваш друг.

— Нет. Точнее, понятия не имею. А что?

— Так зачем он вам?

Берк хотел что-нибудь соврать, но… надоело.

— Сложно объяснить, — сказал он. — Меня зовут Берк. Майкл Берк. Я приехал очень издалека. Так вы помните того американца?

Он посмотрел женщине прямо в глаза. Та, прищурившись, держала его взгляд. Потом улыбнулась — иначе, дружелюбно. «А она красивая», — вдруг подумал Берк, который давно потерял привычку оценивать женские лица.

— Да, я помню вашего американца. Его звали Фрэнк. Трудно было не запомнить. Во-первых, штатовцы обычно останавливаются в «Интерконе». Во-вторых, мужчина сумасшедшей красоты. Хоть в кино снимай.

Берк спохватился:

— Может, вы хотите выпить?

Он положил на стойку тысячединаровую банкноту.

Тути молча взяла ее, налила себе крохотный стаканчик виски и для проформы пригубила.

— А вы, часом, не из полиции?

— Разве похож?

— Нет.

— А как выглядят полицейские?

— Как дерьмо. Большие бицепсы и маленькие глазки. На прошлой неделе были тут двое из госбезопасности. Вынюхивали как раз насчет Фрэнка.

— И… и что вы им рассказали?

— Похожа я на дурочку? Кто же этой падали правду говорит?

Берк только хмыкнул.

— Два месяца назад эти же типы арестовали двух наших девочек. Может, они и проститутки, но бить-то их зачем?.. Хорошие были девочки, всегда давали чаевые. — Заглянув Берку в глаза, она прибавила: — А вы даете на чай?

— Да-да, конечно. Всегда.

— И правильно. Здешние жмутся. Коммунисты отучили от хороших манер.

Берк положил на стойку еще тысячу динар, которая тут же исчезла.

— Полицейским тут только кретины правду говорят, — продолжила Тути. — И я этим врагам народа ничего ни за какие деньги не продам.

— Я не из полиции, — напомнил Берк. — А откуда вы так хорошо знаете английский?

— Жила в Чикаго двадцать лет.

— Да ну! И как же вас угораздило… то есть почему вы вернулись?

— Мать заболела. Пришлось…

Барменша вздохнула и неожиданным, проворным движением закинула себе в горло весь стаканчик виски.

— Матери лучше?

— Лучше. Вырезали ей эту дрянь… Короче, про Фрэнка я вам расскажу. Что знаю. А знаю мало. Спрашивайте.

— Почему вы называете его Фрэнком?

— Сам так представился. Мы не то чтобы много общались. Дружелюбным его назвать трудно.

— А еще с кем-нибудь он говорил? — спросил Берк.

— Нет. И это печально. Такой писаный красавец пропадает. К нему подкатывали — и девушки, и парни. У нас тут боевой народ. Он — ни-ни. Сидит себе за стойкой, пиво потягивает и в блокноте пописывает. Мне видно — все цифры какие-то, формулы..

— А о себе он ничего не говорил?

— Нет. Только один раз вдруг разошелся — стал танцевать. Причем когда оркестр ушел отдыхать. В тот вечер он хорошо набрался. И давай плясать.

— В одиночку?

Тути рассмеялась:

— Да, в одиночку. И не твист или еще что-нибудь современное. Лопочет-напевает на каком-то странном языке и все кружится, кружится и как-то хитро выламывается. Очень красиво — будто по воздуху плывет, только… ну прямо как шаман туземный… Словом, он долго так танцевал — минут пять-десять. Оркестр вернулся, но не начинали — смотрели на него во все глаза. И посетители тоже. Я смотрела и диву давалась: во дает, тихоня!.. — Очевидно, у Берка был такой озадаченный вид, что барменша саму себя перебила и сказала: — Короче, оттанцевал — и был в таком отличном настроении, что отстегнул мне сумасшедшие чаевые. Сказал, что это его последний вечер в Белграде.

— А он не упомянул, куда уезжает?

— Нет.

— Что ж, спасибо…

— Погодите. Я еще одно вспомнила. Он говорил по-сербски.

— Шутите!

— В последний вечер, когда он хорошо набрался, он пробовал говорить по-сербски. Акцент чудовищный, но слов знал много. Я спросила, не был ли он в войсках НАТО или ООН. Некоторые солдаты нахватались нашего языка за время войны. Он сказал «нет». Мол, сам научился. По книжкам.

Берк еще раз поблагодарил ее и поднялся к себе в номер.

За окном по-прежнему падал снег. Берк лежал на кровати и наблюдал, как по стене мечется свет от автомобильных фар. Он узнал много странного. Никола Тесла. Айн Рэнд. Зачем-то сербский язык. Пляска в одиночку.

Как это сложить во что-то… осмысленное?

Когда Берк утром спустился в вестибюль, портье со значением кивнул в сторону двери.

Швейцар Иво, пожилой солидный мужчина в пурпурной форме с золотыми галунами и эполетами, выслушал Берка, с величавым достоинством сложил банкноту в десять евро и сказал:

— Стало быть, чернявый американец вашего возраста? В январе? Помню. Фрэнк, так?

— Правильно. А куда он уехал?

— Известное дело, в аэропорт.

— А улетел-то он куда?

— Мне не доложил.

Берк решил зайти с другого конца:

— А когда он у вас жил, куда ездил?

— Мне опять-таки не докладывал… Хотя нет, погодите. Один раз просил такси организовать. Собирался в Музей Теслы.

Музей Берк осматривать не планировал. Хотел только справки навести.

Но, купив при входе брошюрку о Тесле на английском, он вдруг решил, что глупо не воспользоваться случаем и не пополнить свои знания о человеке, который, по словам портье Милича, «изобрел правильное электричество и двадцатый век».

Получасовая экскурсия по залам его ошеломила. Большая, любовно собранная и профессионально представленная экспозиция. Множество моделей. Сотни фотоснимков. Рисунки и чертежи в витринах. И все убеждало в гениальной разносторонности Теслы. Вкупе его достижения производили сильное впечатление. Было даже странно, что имя такого столпа науки не известно каждому школьнику любой страны!

Берк подошел к смотрителю-билетеру, сидевшему за столиком у входа.

— Простите, у вас тут недавно был научный симпозиум…

— Да-да, знаю. А что вы хотите?

— У меня несколько вопросов по этому поводу.

— Тогда вам лучше к директору. По лестнице, потом налево. Не ошибетесь — там секретарша сидит. Директора зовут Драгослав Новакович. Тоже говорит по-английски.

Директор, седовласый красивый мужчина, принял его сразу и без церемоний.

Берк представился фотографом американского журнала «Путешествия и досуг». В Белграде он второй раз в этом году. В первый раз рядом с ним в самолете сидел американский ученый, летевший на симпозиум, посвященный Тесле. Берк слышал фамилию Теслы впервые. Попутчик добрый час взахлеб рассказывал ему о гениальном ученом. И Берк был глубоко тронут его судьбой — и несправедливым забвением.

— А-а, зацепило вас! — довольно хохотнул директор. — Всех берет за сердце, когда слышат. Да, Тесла — великий человек! По бедности Мастер был вынужден продавать патенты другим изобретателям, которые беспардонно присвоили себе всю честь. А когда у Мастера случались богатые спонсоры, злая судьба подбрасывала всякие несчастья — пожары или еще что… Итак, чего же вы хотите? Брошюрку с докладами на симпозиуме?

— Нет, боюсь, эти материи выше моего понимания, — сказал Берк. — Я прошелся по вашему музею. Чувствуется, что им руководит умный человек, любящий свое дело. И Мастер представлен во всем масштабе.

— Спасибо на добром слове.

— Мы очень славно пообщались с ученым, который летел на ваш симпозиум. Он к тому же мой ровесник. Мне бы хотелось продолжить знакомство с ним, да вот незадача — угораздило потерять его визитную карточку.

— Этой беде легко помочь, — добродушно отозвался директор. — Давайте глянем в мой компьютер. Как звали вашего попутчика?

— Хоть убей, не помню! Знаете, фотограф-журналист что ни день общается с таким количеством людей — в памяти жуткая каша…

— Ладно, попробуем освежить вашу память. — Новакович застучал по клавишам компьютера. — Американцев у нас было раз, два, три… шесть. Вот вам списочек — смотрите на экран. Узнаете какую-нибудь фамилию?

Берк развел руками.

— Тогда давайте методом исключения… Добкин и Шрегер — они старички. Впрочем, погодите, у меня есть идея получше. Я сейчас.

Директор вышел из кабинета и через пару минут вернулся с большим конвертом. В нем оказались черно-белые фотографии.

— Ну-ка, узнаете своего знакомого? Это снимки с симпозиума.

На первой же фотографии взгляд Берка выхватил в группе ученых «д'Анконию».

— Этот! — показал он пальцем.

— А, Вождь Краснокожих! Вы бы сразу сказали — высоченный такой, могучий, смуглый и чернявый. Джек Уилсон! Мы за глаза прозвали его Вождь Краснокожих. Держался таинственно и гордо. Лицом и ста́тью — чистый индеец. Очень умный и талантливый человек. Это все сразу почувствовали. И доклад сделал интересный. По научному существу я не согласен, но крайне любопытно… — Новакович весело ткнул по клавише и добавил: — Получайте адресок. И в качестве бонуса — адрес его электронной почты.

На листке, который выполз из принтера, стояло:

— Это его нынешний адрес? — взволнованно спросил Берк.

— Скорее всего да. Прежде чем он тут появился, мы с ним годами переписывались и обменивались пакетами, и адрес не менялся.

— Думаете, он и сейчас в Пенсильвании?

Новакович пожал плечами:

— Кто ж его знает… Отсюда, из Белграда, он поехал на озеро Блед.

— Озеро Блед где-то рядом?

— В Словении. Знаменитое озеро. Вокруг горы, нетронутая природа, добротные старинные отели. Места — залюбуешься. — Директор сложил пальцы в щепоть и звонко поцеловал их. — Сам Броз Тито имел там дачу!

— Мог Уилсон задержаться на озере Блед до сих пор?

— Сомневаюсь. Он же хотел только дневники Юрия Чеплака полистать. Сколько на это нужно? День-два, от силы неделю!

— А что за дневники?

— Для поклонников и последователей Теслы — несказанное сокровище! — сказал Новакович. — В нашем музее собраны практически все рукописи Теслы — по крайней мере все известные. Однако на ту часть его наследия, которая получила гриф «Совершенно секретно», наложило лапу ФБР. Еще в незапамятные времена, сразу после его смерти. Потом переслали в Лос-Аламос своим ученым, разрабатывавшим атомную бомбу. Однако ФБР зевнуло те бесценные записи, которые сейчас находятся у Луки Чеплака.

Берк кивал, однако вид у него, наверное, был довольно озадаченный, потому Новакович принялся растолковывать подробнее:

— Отец Луки — Юрий Чеплак — был на протяжении десятилетий ближайшим сотрудником Теслы. И тридцать лет прилежно вел дневник: что Мастер делал, что Мастер говорил, к каким выводам пришел. А поскольку Юрий Чеплак все видел своими глазами и во многом разбирался, то и его заметки очень профессиональные. Вдобавок к этому сам Тесла временами вписывал в его дневник наиболее сложные формулы и расчеты. Так что для специалиста это занимательное и познавательное чтение. Недаром Уилсон так рвался подержать их в своих руках целиком. Юрий Чеплак работал с Теслой в Нью-Йорке, потом в Колорадо-Спрингс, потом опять в Нью-Йорке. Дневник — так сказать, книга деяний и высказываний Мастера, сотни записных книжек. Они так и просятся в наш музей! Надежное место, причем мы знаем, как правильно сохранять подобные вещи. И что же? У нас только фотокопии отдельных страниц. Лука Чеплак, упрямый старый осел, не отдает и не продает! Имеет свою корысть: человек он одинокий, а взглянуть на записки отца приезжает много любопытных. С одной стороны, компания. С другой стороны, являются не с пустыми руками.

— А что везут? — поинтересовался Берк.

— Водку в основном. — Новакович нахмурился и замолчал. Потом неожиданно прибавил: — Ваше крученое ФБР все врет про Мастера! Мол, он ничего не записывал, ленился прототипы делать и вообще отлынивал от серьезной проработки своих идей. Чушь собачья!

Берк немного виновато рассмеялся.

— А что случилось с Юрием Чеплаком? — спросил он.

— Когда увидел, что приближается война, вернулся на родину.

— Вы имеете в виду Вторую мировую?

— Да, конечно, — сказал Новакович. — Все сотни блокнотов он прихватил с собой. Войну пережил. Потом началась «холодная война». Коммунистов записки не интересовали — Тесла у них поначалу проходил как «реакционный ученый, продавшийся на службу империализму». Патриотические чувства только позже взыграли. А американцам было слабо́ протянуть руку за «железный занавес». Да и не знали они о существовании дневников Юрия Чеплака. Тот скромно доживал в неизвестности. Его сын в свое время успел выехать в Австралию и там много лет преподавал физику в университете. Когда отец в середине шестидесятых годов умер, Лука вернулся в Югославию и унаследовал его дневники. Преподавал в Загребском университете. Теперь лет десять на пенсии. Восемьдесят стукнуло. И попивает. Самое время передать записки музею — от греха подальше! Я и Уилсону говорил: «Будете со стариком общаться, наставьте его на путь истинный, уломайте передать сокровище в надежные руки…» Куда там! Старик ловко устроился: и гости умные наезжают, и угощение даровое получает.

Новакович громко вздохнул.

— Вы знаете, — повинуясь наитию, сказал Берк, — этот Лука Чеплак и дневники его отца… это так любопытно и романтично… и озеро Блед с чудесными окрестностями… Я думаю, может выйти хорошая статья с отменными фотографиями. Вы не дадите мне и адрес Луки Чеплака?

Новакович дружелюбно рассмеялся:

— Чувствуется журналистская хватка! В пять минут все у меня выпытали! — Директор музея взял листок с адресом Уилсона и приписал к нему координаты Луки Чеплака. — Если действительно соберетесь в гости к старому упрямцу, замолвите за нас словечко. Вода камень точит.

Берк поблагодарил его, и они распрощались.

Окрыленный успехом Берк быстро нашел интернет-кафе, с энтузиазмом взялся за поиск… а через час поник и пригорюнился.

Электронное письмо с короткой просьбой выйти на контакт тут же вернулось: адреса не существует. Что значило: больше не существует.

На запрос «Джек Уилсон» «Гугл» выдал двести тысяч ответов.

Что и следовало ожидать — в силу обычности имени и фамилии. Берк просмотрел первую дюжину ссылок — про монтанского продавца рыболовных снастей, про техасского рок-певца местного масштаба… Был даже какой-то вроде бы знаменитый индеец Джек Уилсон, умерший в тридцатые годы…

Словом, двести тысяч ответов на самом деле были грандиозным тупиком.

Перейдя в расширенный режим поиска, Берк ввел запрос «Джек Уилсон — Никола Тесла». Единственная ссылка вывела его на страничку о симпозиуме «Тесла-2002». Ту самую, которую он видел накануне. Только теперь он знал, кто из докладчиков его интересовал.

Стэнфордский университет, конечно, давал ниточку. Однако потянуть ее могла только очень искусная рука. По словам Новаковича, адрес — Уайт-Дир, Пенсильвания — не менялся на протяжении последних лет. Стало быть, Уилсон не преподает в Стэнфордском университете. Он там когда-то учился или преподавал. Университет огромен, факультетов масса… Существуют базы данных и студентов, и профессоров, но это сведения не для любого. Подобную информацию посторонний может добыть только окольно — через сайты бывших выпускников, через реестры студенческих клубов и библиотек…

Эх, сейчас бы посадить за компьютер его сестру Мэг — она мастак в этих делах. Почти что хакер. Даже обидно: разница в возрасте между ними всего ничего, а сестра уже принадлежала к поколению, которое выросло в Интернете и нужные вещи могло там и с закрытыми глазами находить, словно в родительском доме.

Его собственных знаний для изощренного поиска не хватало. Мэг же без крайней необходимости тревожить не хотелось — она только что вернулась после медового месяца, и собственных дел небось невпроворот.

Можно, разумеется, поискать сведения об ученом через научную тему. Но… скалярные пары, векторный коэффициент… Если он впечатает эти слова без ошибок в окошко поиска, одним этим подвигом уже заслужит Нобелевскую премию!

Словом, и тут ожидали непроходимые дебри.

Берк вспомнил еще один простой вариант. «Anywho.com». Однако сочетание «Джек Уилсон» и «Уайт-Дир» ничего не дало. Ноль ответов. Он попробовал «Джон Уилсон». Опять ничего.

Тут Берка наконец посетила мрачная мысль: а может, «Джек Уилсон» — такой же псевдоним, как и «Франциско д'Анкония»? Скажем, в честь того индейца, статьи про которого выдал «Гугл». А может, «Джек Уилсон» еще один герой в каком-нибудь романе Айн Рэнд?!

Если Уилсон все-таки реальная фамилия, в Уайт-Дире могли жить также и его родственники. Родители, сестра, брат… Берк быстро сократил строчку поиска до «Уилсон Уайт-Дир» и — бац! — выскочила «Эрика Уилсон». Одна. Стало быть, Уайт-Дир невелик. Берк тут же проверил — да, триста шестьдесят два жителя. Считай, деревня.

Эрика Уилсон вполне могла быть родственницей Джека. Но это, собственно, и не важно. Пусть и просто тезки. В городке, где триста шестьдесят два жителя, все должны знать всех. Главное, у него есть телефон Эрики Уилсон!

Из «Эспланады» звонить в Америку стоило доллар минута. Поэтому тут же, в интернет-кафе, Берк купил карточку с дешевым тарифом и пошел в телефонную кабину.

Ответил немолодой женский голос:

— Алльо-о?

— Добрый день. Будьте добры Джека.

— Вы ошиблись номером.

— Стоп-стоп, не вешайте трубку! — закричал Берк. — Я звоню из Белграда.

— Счастливчик. Я люблю штат Мейн.

— Нет, я из того Белграда, который в Европе. Послушайте, я по важной причине разыскиваю человека по имени Джек Уилсон. Ниточка ведет в Уайт-Дир. Вас я нашел через Интернет — в Уайт-Дире вы единственный человек с фамилией Уилсон. Вы, случайно, не родственница Джеку Уилсону?

— Нет. Впервые слышу про такого. Была у нас Хейзел Уилсон. Но лет пять назад умерла.

— У меня есть адрес.

— Тогда какие проблемы?

— Вернее, только почтовый ящик…

— А-а-а! — неожиданно протянула женщина.

— Простите?

— Я могу угадать. Почтовый ящик две тысячи. Так?

— Совершенно верно.

— Ну, тогда все ясно. Это тюрьма. Всем заключенным присылают письма на этот адрес.

— Тюрьма? — не поверил своим ушам Берк.

— Официально ее величают «Федеральное исправительное учреждение». Но мы, местные, говорим просто «Алленвуд».