Танец теней

Глава 10

Обычно репетиции в кабаре проводились только тогда, когда готовилось выступление какой-нибудь новой «звезды». В постоянных репетициях просто не было нужды, потому что танцоры и так неплохо выполняли свои дежурные номера, которые Чарли менял не чаще трех-четырех раз в году. Однако «звезды» менялись каждые несколько недель. И каждый раз в течение двух, а то и трех дней танцоры вынуждены были посещать репетиции. Порой по прихоти очередной звезды эти репетиции затягивались еще на день или два. Это случалось тогда, когда в угоду знаменитости приходилось включать в представление совершенно незнакомые номера, ломая привычную рутину.

Если существовала в мире вещь, способная разозлить Чарли гораздо больше того обычного раздражения, в котором он постоянно пребывал, так это неожиданное отсутствие одного из танцоров. Впрочем, Чарли не был полным самодуром. Он готов был понять, что у каждого в жизни бывают разные ЧП, вышибающие порой человека из колеи. Например, танцор мог внезапно заболеть. Но его люди должны знать правила. С телефонами в городе не было проблем, так что всегда можно было набрать его номер и предупредить о своем отсутствии. Желательно заранее, чтобы он мог внести изменения в представление или перенести репетицию. Но если человек хотел и дальше работать в кабаре, он не имел права просто взять и исчезнуть. Во всех аналогичных заведениях Рено Чарли имел весьма неплохие связи. Так что полным безумием для любого танцора было бы посягать на его правила.

Когда Пит Шрайбер не явился в пятницу на репетицию, даже не предупредив об этом звонком, Чарли взвился буквально до небес от ярости. Как водится, досталось всем остальным танцорам, которые пришли. Добрых четверть часа он размазывал их по стенам, упрекая во врожденной ненадежности, легкомыслии, своеволии. И ничто не могло его успокоить. Начав репетицию, он заставлял их по несколько раз повторять один и тот же номер. Придирался к малейшей ошибке, словом, устроил словесную экзекуцию. И когда ему принесли какую-то записку и он пробурчал, что на пять минут репетиция остановлена, все танцоры были буквально в мыле. Он развернул записку, прочел ее и вдруг крепко выругался.

— Люди, — обратился он к танцорам на сцене, — я прошу извинить меня.

Ронда вложила пальчик в ухо и старательно прочистила его. Вытащив палец и нарочито изумленно взирая на подруг, она воскликнула:

— Должно быть, у меня что-то со слухом.

Только что мне послышалось, что Чарли просил его извинить.

Джун захихикала, Аманда утомленно улыбнулась, растирая ногу под коленом. Должно быть, она растянула подколенное сухожилие. Она почувствовала это еще десять минут назад, но не стала щадить себя, опасаясь, что навлечет на свою голову гнев Чарли. Лучше сейчас перетерпеть боль, а потом успокоить ее покоем и ледяными примочками, чем привлечь к себе внимание Чарли, когда он вышел, как говорится, «на тропу войны». Выпрямившись, она увидела, как он поднимается на сцену. Лицо у него было печальное, даже виноватое.

— Пит в больнице, — объявил он. — И состояние у него неважное. Его сшиб грузовик, когда он направлялся на репетицию, и, судя по всему, его левая нога от голени до лодыжки совершенно раздавлена.

— О Боже, — прошептала Аманда. — Неужели они не могут прооперировать его так, чтобы он смог танцевать снова?

— Не знаю. Предварительный диагноз звучит довольно мрачно, — ответил Чарли.

Танцоры переглядывались в немом ужасе. То, что случилось с Питом, было кошмаром для каждого из них.

— Проклятие! — Чарли ударил кулаком по ладони. — Я был готов убить его, прогнать его прочь или в лучшем случае поджарить его дегенеративную задницу на углях. А медсестра, принесшая записку, передала, что он далее запретил оказывать ему помощь до того, как эта записка будет доставлена мне, — его голос понизился до шепота. Он сокрушенно покачал головой и еще раз беспомощно выругался.

Репетиция закончилась рано, и Аманда с Рондой решили заехать проведать Пита в больница, прежде чем возвращаться обратно на вечернее шоу. Когда они зашли в палату и увидели Пита, тот показался им еле живым. Глаза были едва видны из-под век, опухших от анестезии, примененной во время срочной операции. Вся нога была в гипсе.

— Чао, — еле выговорил он, а затем, сделав мучительную гримасу, протолкнул распухший язык через высохшие потрескавшиеся губы.

— Ну как ты, Пит? — спросила Ронда, нагибаясь и целуя его в лоб, пока Аманда ставила принесенные ими цветы в вазочку на тумбочку около его кровати.

— Пить.

— Хочешь воды?

Пит кивнул, и Аманда тут же схватила пластиковую бутылку и нацедила ледяной воды в стакан. Всунув в стакан трубочку, она поднесла к его губам. Он сделал несколько маленьких глотков, снова облизал пересохшие губы и обессиленно откинулся на подушки.

— Как это случилось, Пит? — без обиняков спросила Ронда.

— Сам точно не знаю, — в изнеможении он закрыл глаза. — Я стоял на углу улиц Вирджиния и Уотчамакалит. Около Хэрракса, — увидев, что они понимающе кивнули, он продолжал. — Там стояла целая толпа туристов на переходе, ждали, когда будет зеленый свет, и я впереди… В нашем городе только туристы ждут светофора, — он сделал жест, чтобы ему дали еще воды. — Я опаздывал в кабаре. И хотел перебежать, но к переходу несся грузовик, и я решил переждать. А потом… Сам не знаю… Я услышал чей-то голос. «Внимание, Мак», — и что-то или кто-то ударил меня сзади между лопаток, изо всех сил ударил, и я вылетел на середину улицы перед носом у подходившего грузовика, — он сглотнул и снова облизал сухие губы. — Водитель пытался тормозить. Но он был слишком близко, — слезы появились у Пита на глазах. — Кто-то еще схватил меня сзади и стал втаскивать назад на тротуар, но моя левая нога на долю секунды задержалась на проезжей части, — слезы ручьями текли по его щекам. — И проклятый монстр размазал мою лодыжку, как… как… как мягкую шоколадку, когда на нее наступишь. О, Боже! — он уже полностью утратил самообладание. Его била истерика. — Что я буду делать дальше? Они вставили туда три штифта и сказали, что я смогу ходить и, может быть, восстановлю подвижность на девяносто восемь процентов. Но я никогда больше не смогу танцевать. Что же я буду тогда делать, если не смогу танцевать?

— Не думай об этом сейчас, — мягко посоветовала Ронда. — Сосредоточься на том, чтобы побыстрее поправиться.

— Если я не смогу танцевать, то какого черта мне поправляться?

— Не говори так! — Аманда сжала руку Пита, но не смогла поймать его взгляд. Растерявшись, она никак не могла угадать, какие именно слова нужны, чтобы его ободрить. С одной стороны, воспоминания о семейной истории возникали у нее каждый раз, когда она слышала что-либо, даже отдаленно напоминающее ей когда-то пережитое горе. Но, с другой стороны, она сама была танцовщицей и очень хорошо понимала его отчаяние. Что ей самой делать, если бы она вдруг оказалась в положении Пита и не смогла больше танцевать? У нее нет ни семьи, ни возлюбленного, ничего в жизни кроме работы и призвания. Танец — это вся ее жизнь, и если бы вдруг…

— А каких слов ты ждешь от меня, Аманда? Ты можешь посулить мне, что все будет в порядке? Боже! — он горько усмехнулся. — Можешь ли хотя бы обещать, что если я смогу скоро танцевать, Чарли сохранит мое место за мной?

Аманда и Ронда обменялись невеселыми взглядами. Покидая кабаре, они обе слышали, как Чарли распорядился, чтобы Ленни нашел номер телефона и позвонил тому типу, что приходил к ним на просмотр.

— Послушай, — сказала наконец Ронда строго. — То, что случилось с тобою, — действительно большое несчастье, но ты из этого выберешься шаг за шагом. А сейчас ты даже не знаешь, что именно тебя ждет. Может быть, врачи…

— Что? — взвился плачущий голос Пита. — Что еще могут сделать врачи?

— Ну, может быть, они со временем изменят свое первое заключение на более благоприятный диагноз. Возможно, они хотят посмотреть, как у тебя заживет, прежде чем ободрять тебя. Я не знаю, Пит. Просто ты не должен сдаваться, вот и все.

— Все правильно, согласен, — он глубоко вздохнул, вытирая тыльной стороной ладони слезы со щек. — Мне очень жаль. Я не хотел наваливать на вас свои невзгоды. Просто я… — но тут его глаза снова наполнились слезами, и, чтобы не разрыдаться, он энергично потряс головой. — Все. Сегодня я об этом не думаю. Я очень постараюсь не думать.

Тут в комнату вбежал новый любовник Пита. Жалобно закудахтав, он стал метаться вокруг постели, и через несколько минут Аманда и Ронда сочли за лучшее попрощаться.

Стоя в лифте, они тщательно избегали смотреть друг другу в глаза, и в машине царило напряженное молчание. Только в актерской уборной кабаре, уже надев костюм для первого шоу, завершая свой макияж, Аманда подняла наконец глаза и обменялась с Рондой взглядами.

— Что бы ты стала делать на его месте? — ее голос наполовину заглушала болтовня других танцоров.

— Сама не знаю, — ответила Ронда. — Я сама все время задавала себе этот вопрос. С того самого момента как увидела Пита. И знаешь что, мне ужасно стыдно и противно за себя, Аманда, но первое, что я испытала, — это облегчение от того, что это случилось не со мной.

Аманда глазела на нее в изумлении.

— Боже, и ты тоже? Я думала, такая мысль пришла в голову мне одной, — она прицепила на макушку расшитую шапочку. — Знаешь, Ронда, когда я думаю об этом парне, который убивает танцовщиц, я совершенно не в состоянии представить, что это может случиться со мной. Но на минуту я в это поверила, когда Маклофлин до полусмерти напугал меня у нас в саду, хотя обычно мне просто не верится. Даже после гибели Марианны и того, что случилось с тобою на прошлой неделе на этой чертовой стоянке. Все это кажется мне совершенно нереальным. Другое дело — история вроде той, что с Питом: какой-нибудь глупый неожиданный инцидент, и вся твоя жизнь идет к черту. Вот что я часто себе представляю и ужасно этого боюсь.

— Да, такое может случиться.

— Ронда, я просто не знаю, что бы я стала делать, случись это со мной. Танец стал самым главным в моей жизни еще с тех пор, как мне исполнилось семь лет. Это необратимо. Все мои друзья — танцоры. Вся моя жизнь вертится вокруг танца. Вот посмотри на меня, мне двадцать восемь лет, и за всю свою жизнь я имела лишь трех любовников, один из них был танцором, — она закрыла глаза и передернула плечами. — Господи, если я не смогу танцевать…

Ронда молчала, сосредоточенно, даже с каким-то ожесточением занимаясь своим туалетом.

— И вот что я тебе скажу, — продолжала Аманда, протягивая Ронде ее украшение для волос. — Испытав чувство радости от того, что несчастье случилось с Питом, а не со мной, я тут же почувствовала себя последней эгоистичной шлюхой, но все равно, участвуя в шоу-программе сегодня вечером, я буду наслаждаться тем, что могу танцевать. В душе мне жаль Пита и стыдно за свое двуличие, но тело мое ликует от того, что оно остается здоровым, подвижным и полноценным. Я ничего не могу с собой поделать, — развела она руками.

— Я очень хорошо понимаю все, что ты мне говоришь, Мэнди, поверь мне. — Ронда повернула к ней свое лицо, а в уголках ее губ появилась лукавая усмешка. — Но почему бы хоть раз в жизни тебе не отпраздновать тот факт, что у тебя здоровое полноценное тело, найдя себе мужика сразу поело шоу. Подцепи какого-нибудь здоровячка, привези его домой и не выходи из дома до тех пор, пока не дойдешь до ручки и полной отключки. В конце концов, детка, надо уметь устраивать себе праздники.

— Ронда, все это не для меня.

— Но зато это для меня, и, знаешь, — Ронде пришлось повысить голос, чтобы Аманда могла ее расслышать, — вот что я тебе скажу детка: чтобы по-настоящему хорошо расслабиться, нет ничего лучше секса.

Увидев на лице Аманды скептическое выражение, Ронда с жаром продолжала:

— Только не надо мне лапшу вешать на уши, что ты холодна, равнодушна к сексу или что-нибудь в этом роде. Один интеллектуал как-то попал в десятку, сказав, что нет фригидных женщин, а есть только неумелые мужчины. Лучше не скажешь. Но если тебе не подходит легкая сексуальная терапия, то это результат эгоизма твоих бывших любовников, которые заботились только о себе.

— Ронда! Аманда, — прорычал Чарли в конце коридора. — Оторвите свои попки от стульев и быстро на сцену!

Они поспешно выскочили в коридор.

— К дьяволу условности, Мэнди, ведь ты сама призналась в этом, — продолжала напирать Ронда. Ей была ненавистна мысль о том, что такая прелестная девушка как Аманда остается в одиночестве. — Ведь у тебя было всего трое мужчин. Я ничего не знаю о первых двух, но зато я помню, что для третьего роман с тобою был проходным, он задержался у тебя не больше, чем на три месяца, а потом помирился с бывшей женой. Ну если ты такая скромница, что боишься сойтись с незнакомцем, тебе стоит лишь протянуть руку, чтобы заполучить добротного мужика. Вот он, живет прямо под тобою. Тебе остается только постучать в дверь Маклофлина. Бьюсь об заклад: он быстро изменит твои представления о терапевтических преимуществах секса!

— Почему ты все время хочешь меня уложить в постель с Маклофлином? И вообще, разве мне он дарит цветы?

На самом деле после того, как лейтенант отправил букет цветов Ронде, Аманда начала относиться к нему по-другому. Этот поступок показался ей каким-то необычайно человечным.

— Сама не знаю, — призналась Ронда. — Ну просто я нутром чую, что вам будет здорово вместе. Знаешь, у меня на это дело имеется своеобразный радар. И потом, я заметила, что, когда он рядом, ты ни на кого другого не смотришь. И при нем ты съезжаешь со своей вежливо-отстраненной колеи. По-моему, ты начинаешь по нему сходить с ума, а это уже лучше, чем равнодушие.

Ронда подмигнула и, оставив Аманду, заняла свое место в ряду танцоров. Аманда сделала глубокий вдох и стала разминать ноги.

— О'кей, люди, еще тридцать секунд, — предупредил Чарли.

— Привет, Аманда.

Аманда вытянулась вперед, чтобы посмотреть на подругу, Ронда тоже разминала ноги. Она, поймав взгляд Аманды, улыбнулась и сделала ей ободряющий знак рукой. Из оркестровой ямы грянула музыка.

— Пять секунд до старта, четыре, две, — отсчитывал голос Чарли.

— Держи носок, девочка, — крикнула Ронда Аманде, на секунду покинув линию танцующих. Ее голос потонул в шуме, поднятом танцорами, когда они с преображенными от радости лицами начали двигаться по сцене.

— Ногу вперед…

— Вас к телефону, лейтенант, — сообщил дежурный.

Тристан поднял голову над заваленным документами столом. Боже, как он ненавидел это проклятое бумаготворчество.

— Вас вызывает телефон по второй линии, сэр, — сказал один из полицейских, протягивая ему трубку. — Этот тип уверяет, что помочь ему можете только вы.

Тристан поднес трубку к уху, вытащил карандаш и удобно расположился в кресле.

— У телефона Маклофлин.

— Сразу ясно, что вы, — проговорил шепчущий голос. — У вас жуткий шотландский акцент, вы не находите?

Тристан напрягся:

— Представьтесь, пожалуйста.

Он заткнул пальцем ухо, чтобы устранить посторонние шумы, наполнявшие комнату. Голос, доносившийся из трубки, был хриплым, явно нарочно искаженный, и слышно было едва-едва.

— Слушай, шотландец, я разочарован тобою. Что случилось? Судя по газетам и передачам теленовостей, ты — великая надежда всего Рено, ты пришел спасти наших белокурых девочек, которые сегодня так напуганы. Я так рассчитывал на то, что ты вот-вот появишься на пороге моего дома под торжествующий вой сирен и вспышки блицев, чтобы заковать меня в кандалы. А ты даже не знаешь, с кем сейчас разговариваешь. Как тут не разочароваться!

— Ты что, тот самый парень, который мордует танцовщиц? — спросил Тристан, и тут же в комнате воцарилась полная тишина. Кто-то побежал подключать определитель номера.

— Тупая твоя башка, — смех на том конце провода был полон самоупоения. — А я-то в последнее время вел себя так прилично, я был таким пай-мальчиком, мистер Мак-дал-маху, хотя честно говоря, это далось мне не легко. У меня растет непреодолимое желание совершить еще один маленький подвиг. Да, да, этот соблазн очень силен. Кстати, у вас нет на примете дамочки, с которой я мог бы позабавиться?

— Нет, — прохрипел Тристан, даже не замечая, как холодный пот стекает по его спине.

— Очень плохо, а то наша игра стала бы еще более интересной, — затем наступила короткая тягостная пауза, когда Тристан подумал, что подонок вот-вот повесит трубку. И снова мерзкий шепоток:

— В общем, мне наскучило быть образцово-показательным парнем, и я устроил себе развлечение. Этакий охотничий эпизод. Вы понимаете, это, быть может, не так интересно, как трахаться с разными шлюхами, но все же…

— Что вы натворили? — спросил Тристан.

— Минутку, кто из нас детектив? Вы или я? Давай, гений сыска, в твоих руках ответ на все мольбы танцовщиц… по крайней мере, они так думают… пока. Посмотрим, как ты справишься, — раздался отвратительный презрительный смешок. — Хотя у тебя чертовски мало шансов. А что касается интеллекта, то я могу посоревноваться с твоими тупыми блюстителями порядка.

— Я уверен, что ты сможешь, — сказал Тристан и посмотрел на полицейского у табло определителя. Тот потряс головой.

— Конечно, черт возьми. Ладно, слушай, шотландец. Передай мой воздушный поцелуй всем танцовщицам, — от его смеха у Тристана по коже пошли мурашки. — Скажи им: пусть кусают себе локти. Я собираюсь устроить маленький сюрприз.

— Что! Я даже не знаю, как тебя называть.

— Ты можешь называть меня Дюк, приятель. Пойдет? Мило, а? Ты уже знаешь, какие у меня хорошие кулаки, — маньяк снова рассмеялся. — Так, так, дружок. Мы еще поговорим.

Связь оборвалась.

— Простите, лейтенант, — сказал техник у пульта. — У меня было мало времени, чтобы засечь его. Я не вычислил даже первых чисел.

— Ничего не поделаешь. Если этот ублюдок хотя бы наполовину столь умен, как он себя представляет, он наверняка позвонил нам из автомата. Причем из такого, который расположен вдалеке от его дома. Ну и дерьмо! — мощный кулак Тристана с треском обрушился на поверхность стола. — Он бросает нам вызов. Это усложняет всю ситуацию до предела.

— Вы проинформируете об этом широкую публику, лейтенант? — спросил Джо.

— Нет. Подозреваю, что подонок хотел именно этого. Если масс-медиа поднимут шум вокруг его звонка, этот Дюк может устроить еще одну кровавую выходку, чтобы продемонстрировать всему миру наше бессилие. — Тристан злился всей пятерней в собственные волосы. — Хотел бы я знать, в чем состоит это его побочное развлечение. Очевидно, это не убийство. Имеется что-нибудь необычное в последних сводках:

Никто ничего не знал.

— Проклятье! — негодующе бросил Лавандер Мейсон. — Это могло быть все что угодно: изнасилование, избиение. Все это вписывается в стереотип его поведения, даже если на этот раз он и отказался от убийства. И кто знает, что он понимает под развлечением, — он сокрушенно покачал головой. — Этого и представить невозможно.

— Может быть, он имел в виду свое свидание с мисс Смит, — высказал свое предположение один из детективов.

— Черт его знает, — сквозь зубы процедил Тристан. — Впрочем, я сильно сомневаюсь в этом. Ведь Ронда Смит переиграла его, а Дюк не из тех, кто будет бахвалиться своими неудачами. Ему наверняка известно, что нам не удалось отыскать концов в цветочных магазинах и при обследовании ее машины, но он ни словом не обмолвился об этой истории. Нет, я подозреваю, что здесь речь идет о другом.

Тристан распорядился поднять всю информацию о жалобах, поступивших в полицию за последнее время. Его подчиненные вспотели, обзванивая все больницы и частных практикующих врачей города, чтобы узнать, не обращались ли к ним пострадавшие с жалобами на насильственные действия. Они охватили таким образом весь контингент жертв насилия, и даже нашли тех, кто не был зафиксирован полицией. Но выудить удалось одну мелочевку: некоего гомосексуалиста избили и ограбили то ли из-за денег, то ли потому, что нападавшему не по нутру педики; молодая девушка, вся в синяках и кровоподтеках, которая на все скептические вопросы врача упорно отвечала, что получила травмы при падении с лестницы.

Как справедливо заметил Мейсон, они искали иголку в стоге сена, причем искали ее с завязанными глазами. Они не знали, каким образом было осуществлено насильственное действие, совершенное Дюком, когда и где это произошло, не знали даже того, была ли жертва женщиной. Опыт показывал, что такого рода маньяки предпочитали специализироваться на каком-то определенном типе криминального материала. Но, конечно, могли быть и исключения из правил. Ведь они имели дело с настоящим волком в человеческом обличье. И если на Ронду действительно покушался Дюк, это означало, что он изменил свое хобби, избрав в качестве жертвы брюнетку, хотя прежде его интересовали исключительно блондинки. Даже примерно не представляя себе характера преступления, полицейские могли допустить и то, что жертва не стала обращаться к врачу, обойдясь домашними средствами.

Такая работа сулила принести скорее всего нулевой результат, но Тристан твердо знал, что ее надо довести до конца, тщательно проверив каждую мелочь. Следовало использовать любой, самый ничтожный шанс выйти на человека, видевшего маньяка. Тристан был одержим этой идеей. И он торопился, зная, что Дюк в соревновательном азарте может опять натворить еще множество бед. Тристан никогда не уважал тех начальников, которые отдают приказы и отправляются домой, перекладывая всю текучку на подчиненных. Он вкалывал в две смены, доведя рабочий день до восемнадцати часов. Затем отправлялся домой и проваливался в глубокий сон на четыре часа. Выбравшись из постели, он занимался с гирями, пробегал три-четыре мили, принимал душ, одевался, съедал то, что, как говорится, Бог пошлет, и снова отправлялся на работу. Ну а на работе он накачивал себя галлонами крепкого кофе, на ходу ел все, что ему приносили, и вдыхал плотные клубы табачного дыма, висевшие во всех помещениях. Каждый день Дюк звонил и дразнил Тристана, издеваясь над его бессилием, а Маклофлин благодарил небо за то, что убийца пока ограничивается словесной перепалкой. Но необходимость регулярно выслушивать, как этот тип выставляет себя умником, а Тристана дураком, создавала стрессовую ситуацию. «Одно только хорошо, что пока нет нового трупа», — повторял себе Тристан. Но как ни посмотри на все это, он ощущал себя сидящим по уши в дерьме.

Бесконечные и бесплодные поиски убийцы и его ежедневные издевательства, скудное питание и хронический недосып — все это привело к серьезному срыву, который произошел у Тристана примерно через неделю. По крайней мере, он сам себе объяснял его подобными причинами. И в то же время он не мог простить себе такого малодушия, ведь он всегда гордился своей железной самодисциплиной. Еще в раннем возрасте он научился скрывать свои эмоции от окружающих. Ах, если бы в то утро он не проснулся с этой проклятой пульсирующей болью в висках. Тогда бы он никогда…

Проклятье. Может быть, он и тогда… Надо ж, чтоб так не повезло, чтобы он потерял самообладание на глазах не у кого-нибудь другого, а у Аманды Чарльз. А в общем, в этом была своя смешная сторона, потому что она была именно той единственной женщиной в мире, которая несколько раз до этого доводила его, как говорится, до белого каления.

К тому же, показать себя женщине слабым и беспомощным — это не всегда так уж плохо. Во всяком случае, буквально несколько минут спустя после этого он был близок к тому, чтобы наконец овладеть ею. Произошло же это при ярком свете дня, рядом с входной дверью в ее квартиру. Он стоял рядом с нею, тесно прижавшись к стене…

На следующий день после того, как Пит попал в больницу, Чарли уже нашел ему замену. Его звали Дин Эггарс. Это был тот самый танцор, для которого Чарли в виде исключения организовал пробу несколько недель тому назад.

Обескураженные стремительностью, с которой новичок был введен в их труппу, остальные танцоры некоторое время старались держаться от него в стороне. Они недоумевали: ведь в случае с Марианной Чарли не нарушил правил приличия и нанял замену только через неделю.

Однако предположения о том, что Эггарс обладает всесокрушающим обаянием, раз он смог убедить Чарли устроить ему пробу, скоро стали сбываться. Эггарс был исключительно любезен со всеми, даже тогда, когда навлекал на себя опасность вызвать недовольство у Чарли. Понемногу все танцоры один за другим подпали под его обаяние. Одной из первых была Ронда, что Аманда, с непривычным для нее цинизмом, сочла совсем неудивительным.

«Еще бы! — решила она. — Ведь если Ронда нашла привлекательным Маклофлина с его нулевым обаянием, то ее увлечение столь приятным и располагающим к себе Эггарсом было куда более оправданным. Что и говорить, он приятный мужчина. А для Ронды этого вполне достаточно, чтобы искать с ним близости».

Так было всегда, и Аманду удивило бы, если бы и на этот раз ее подруга изменила себе.

Сама Аманда капитулировала перед обаянием Эггарса далеко не так быстро. Впрочем, она тоже находила его приятным, но неужели этого было достаточно для того, чтобы все окружающие так быстро подпали под его чары? В своей труппе, где каждый человек сильно отличался от других, Аманда никогда не смогла бы, да и не стремилась стать всеобщей любимицей. Хотя здесь был один танцор, которого она по-настоящему недолюбливала, хотя до сих пор ей удавалось скрывать свою неприязнь, соблюдая условности. К тому же, Аманде иной раз казалось, что доброжелательность Эггарса в чем-то наигранна и искусственна, хотя и искусна. Вот почему в первое время она продолжала держаться от него на расстоянии.

И еще: она никак не могла до конца примирить его дружелюбное обаяние со своим первым впечатлением от знакомства с ним. Когда она наблюдала за Дином во время пробы, в его манере поведения сквозила самоуверенность, граничащая с высокомерием. Теперь же, при ближайшем знакомстве, он не обнаруживал никаких признаков самовлюбленности. Это сильно озадачивало Аманду.

Но прежде всего Дин Эггарс — потрясающий танцор. А единственным идолом в мире, перед которым преклонялась Аманда, был танец. Поэтому, наблюдая за ним изо дня в день, она ценила его мастерство все больше и больше. И когда он попросил ее помочь освоить новый танцевальный номер, в деталях которого он не до конца разобрался, она решила, что пора отказаться от стратегии подозрительной старой девы. Она пригласила его на следующий день прийти к ней домой, чтобы попрактиковаться в этом танце. Впрочем, стоявшие рядом Джун и Ронда, услышав про завтрашнюю домашнюю репетицию, навязались присутствовать там тоже. Джун хотела участвовать в ней, потому что она не пропускала ни одной возможности, чтобы совершенствовать свое мастерство, ну а у Ронды, как всегда, главенствовали интимные соображения. Только страх перед увольнением не позволял ей сразу же начать крутой флирт с Дином Эггарсом. Теперь же она рассчитывала на то, что ей удастся сблизиться с ним вне поля зрения всевидящего ока Чарли.

Слух о завтрашней репетиции распространился быстро, и к тому моменту, когда Аманда вышла из кабаре, направляясь домой, к ней подошли еще трое танцоров, которые тоже хотели участвовать в завтрашнем импровизированном мероприятии. К своему неудовольствию, Аманда увидела, что одним из них был человек, которого она просто не могла терпеть: танцор по имени Ренди Бейкер.

Конечно, Аманда была слишком вежлива, чтобы ответить отказом, но в глубине души она еще раз вспомнила, какой Ренди скользкий и прилипчивый тип, а, главное, озабоченный, как прыщавый юнец. У него была омерзительная привычка в самое неподходящие и неожиданные моменты украдкой щупать всех танцовщиц без разбора, при этом он напускал на себя абсолютно невинный вид и представлял дело так, будто он совершенно случайно дотронулся до чьей-то попки или схватился за чью-то грудь. Аманда вообще не могла терпеть, когда ее лапали, но особенно ей не нравилось то, что Ренди гнусно использует необходимость физического контакта в танце. Все же несколько раз, когда ему это удавалось проделать с ней, ее охватывало чувство бессильной ярости, тем более ему удавалось пощупать таким способом, что, если бы она подняла шум, все бы сочли ее в этой ситуации полной дурой. Ведь танцорам в ходе их постоянных упражнений то и дело приходилось дотрагиваться друг до друга. К тому же, он почему-то внушил себе, что его внимание — это благодеяние для любой женщины.

Но Аманда была вежливым человеком, может быть, слишком вежливым. В ответ на его просьбу она только передернула плечами, но сказала, что готова принять всех, кто захочет прийти, ведь труппа была ее семьей. Она может не любить Ренди, что ж, в семье не без урода, но она ценила его стремление попрактиковаться в танце при любом удобном случае. Ведь все танцоры одержимы одной страстью — они живут во имя танца…