Танья-богатырь. Мансийские сказы.

ПЕРВЫЙ ПАУЛЬ

На том месте, где завод гидролизный строится, чуть от реки, на болотине, был большой глухариный ток. Птицу никто не тревожил, люди жили далеко от этих мест. Летом как-то поставил юрту недалеко от глухариного тока охотник Екор. Место хорошее: от реки недалеко, и рыбы половить можно, и оленю у реки спокойнее. Известно, у реки-то овода надоедного меньше, ветерок отгоняет его.

Привычно кочевать Екору с места на место. Сколько им исхожено, сколько провел он зим и лет в тайге — не знает! Не знает Екор, и где родился. Знает, что на Урале, а где? Урал большой!

Собирались иногда кочевые люди то праздник медведя справить, то просто повидать друг друга. А вот чтобы всегда жить вместе — нет. Думали об этом, но боялись. Плохо будет. Зверь далеко уйдет“, — говорил шаман. Шаману-то, конечно, хорошо, когда люди далеко друг от друга живут. Поодиночке-то их лучше обманывать: меньше худой славы о нем будет, бояться его будут, даров больше приносить будут.

Так и жил каждый кто где. Зимой по тайге купцы проезжали вместе с шаманом. Скупали у охотников пушнину, обменивали, обманывали. Так же, как и все, жил Екор…

Будто на крыльях прилетела в родные края весна. Утрами вековые деревья стояли молчаливые, настороженные, окутанные густой дымкой тумана.

— Ай-яй, как хорошо! — улыбался Екор. Он вышел из юрты встретить свою дочь с охоты. Зачем Окра долго не идет? “ — думал Екор.

А Окра, опустив низко голову, вышла совсем не с той стороны, с которой ждал ее отец. В руках ее был только лук. Екор спросил, зачем печальна Окра, зачем ходит она на большой глухариный ток? Окра молчала.

— Поздно уже ходить на ток, — не унимался Екор, — глухарь лиственницы попробовал — голос потерял. Больше глухарь токовать не будет.

Обычно глухари вылетают на лиственницу поклевать молодые побеги, а как лиственница позеленеет, распустится, глухари перестают токовать.

— Один глухарь токовал. Дурной глухарь, — чуть слышно сказала Окра.

— Зачем дурной? — удивился Екор.

— Дурной! Крыльями машет. Кричит, кричит. На дерево не садится. Летит высоко-высоко в небо. Потом на землю опускается. Красивый глухарь: крылья большие, голос громкий, глаза ясные, гордый!

— Зачем глухарь высоко летал? — удивленно качая головой, сказал Екор. — Глухарь всегда низко летает.

Но Окра ничего больше не сказала отцу. Она не рассказала, как надсадно кричал ей вслед глухарь. Ведь Окра знает, что громко кричать глухари не умеют. А этот может. Какой дурной глухарь! И думать больше не хотела о нем, но не тут-то было!

Окра каждый день стала видеть странного глухаря: то он на сосне сидит, то по болотине ходит, прошлогоднюю ягоду собирает. Ладно, — думает Окра, — попадешься мне!“

Так прошла весна. Уж и черемуха расцвела, и река с шумом унесла последний лед, и уток налетело полно. Много дел у Екора. Но куда бы ни пошла Окра, везде этот глухарь. Так низко пролетит что крылом заденет.

Однажды Окра спала в юрте, и вдруг кто-то сильно застучал в стену. Вышла Окра — темно, а в воздухе шум стоит от глухариного взлета. Слышно, что не один глухарь летает, а много. Только зайдет Окра в юрту, снова стук, хлопанье крыльями.

Утром взяла Окра лук и пошла на ток. А там вместо прошлогодней жухлой травы — сплошной зеленый ковер. Как вымытые, листья брусники блестят на солнце. Окра идет тихо. От утренней росы вымокли мягкие черки{21}. Слышит Окра, летит глухарь. Крыльями тяжело машет. Сел на ветку, обхватил ее крепко своими когтями. „Убью его! — думает Окра. — Дурной глухарь“. А глухарь, как бы подтверждая ее мысли, заорал громовым голосом. И сразу же со всех сторон налетели другие глухари. Закоткали, заскрежетали клювами и подняли такой шум, что Окра перепугалась. „Дурной“ глухарь запел, и все птицы притихли, слушая его. А черемуха, будто проснувшись, встряхнула всеми ветками, нарядная, горделивая, душистая! Окре очень не хотелось упускать глухаря, но и убивать стало жалко. Долго Окра любовалась красавцем. И вдруг „дурной“ взмахнул крыльями и все глухари вслед за ним взмахнули крыльями. В тот же миг Окра закрыла глаза и выпустила стрелу.

Открыв глаза, Окра себе не поверила: вокруг нее стояли молодые охотники, а среди них один с окровавленной ногой. Окра от удивления не могла и шагу ступить.

Первым заговорил раненый охотник.

— Спасибо тебе, славная девушка! Напрасно Окра боится нас, — сказал он, перевязывая раненую ногу цветастым платком.

Как только Окра услышала свое имя, подняла к небу руки, спросила:

— За что злой дух мучает Окру?

— Я — человек, а это мои товарищи. Мы не злые духи! — сказал „глухарь“.

И стало тихо вокруг, деревья перестали шуметь, и ветер смолк.

— Выслушай нас, Окра, и помоги нам. Мы хотели, чтобы все люди в один пауль собрались, жили вместе. Но злой дух не хочет дружбы людей. Всех, кто говорил о пауле, он сделал глухарями.

— Долго нам быть глухарями — вздохнул другой глухарь.

— Пока люди сами в пауль не соберутся, — добавил третий.

— Как же вам можно помочь? — спросила Окра.

— Нам помогут те, кто наше дело продолжать станет. Ты никому не говори о нашей встрече, а как наступит осень, как поспеют в лесу все ягоды, значит, пора! Сумеешь позвать отца за собой, послушает он тебя — быть нам снова людьми.

И вдруг видит Окра, что все они перьями покрываться стали. А раненый глухарь только и смог сказать;

— Пойдешь по тропинке среди спелой черемухи.

И не успела Окра опомниться, как глухари взмахнули тяжелыми крыльями, полетели, а сзади всех раненый, гордый, красивый глухарь. С тех пор Окра не видела в тайге „дурного“ глухаря. Часто думала она теперь о том времени, когда поспеет черемуха и пойдет она с отцом по указанной глухарями дороге, к новому месту, где много людей и много корма оленям, где много зверя.

Тайга отцвела быстро. Наливались вкусным соком ягоды, кисти черемухи, пригретые теплым солнцем, стали буреть, потом почернели. Надо было перекочевывать. И тогда Окра попросила старого Екора, чтобы он пошел нынче на то место, которое выбрала она, Окра. Отец согласился.

Как только начал опадать лист, полетели в теплые края птицы, Окра заторопила отца в путь. Старый Екор удивлялся: рано еще, без снега оленю трудно будет волочить нарты. Но Окра не унималась, и отец послушал ее. Вот и готовы олени: сытые, сильные, шерсть лоснится, блестит. Отец помолился идолу, накормил его на дорогу салом, измазал кровью от самого лучшего оленя, поблагодарил место за приют и покой. Двинулись в путь.

Шли долго. По обеим сторонам тропинки висели наливные, спелые гроздья черемухи. Идти было тяжело. И отец уже не раз жалел, что послушал Окру.

— Так далеко в такое время ходить нельзя, — говорил отец. — Зимой другое дело, зимой олень все может, а теперь тяжело.

Шли уже много дней, а тропинке не видно было конца. Чуть дальше, в стороне, Окра увидела такую же тропинку, только с обеих сторон усыпанную брусникой. Видно было, что здесь тоже прошли кочевые люди. Еще немного дальше была третья тропа, из голубики, дальше — тропа из морошки, из черники…

И вот — место чистое, ровное, светлое. Стоит посередине чистого места юрта, и со всех сторон ведут к ней тропинки, а по тропинкам этим люди идут семьями. Из юрты выходит раненный Окрой молодой охотник. Многие узнали в нем удалого охотника Мефодия, который исчез несколько лет назад. Поклонился низко Мефодий охотникам и сказал:

— Дорогие братья, зачем нам годами не видеть друг друга? Начнем вместе жить. Кочевать меньше будем. Место здесь хорошее, ягод много, леса много, зверя много. Людей будет много. Хорошо жить будем.

— Больно хорошо будет! — утирая радостные слезы, говорил старый Екор. — Екор оленей пасти будет. Молодые на охоту ходить. Старики нарты строить, жены совики, нярки, унты шить, ребята вместе играть, учиться будут. Хорош пауль! Больно хорош!

Кругом поднимались к небу дымки топившихся чувалов, слышался лай собак, смех детей, стук топора.

С тех пор стали люди селиться в паулях.