Танья-богатырь. Мансийские сказы.

ТРУСЛИВОЕ СЕРДЦЕ

Силы у Ювана хоть отбавляй, и зла столько же. Плохо, когда не знает человек, куда силу девать. Потому и не любили его, на праздники никто не приглашал. А он от этого еще злее был. В молодые-то годы, правда, приглашали, да только всегда Юван с кем-нибудь ссорился, в драку лез. Худая молва быстро летит по свету. Вот и перестали его в гости звать.

От обиды такой уехал он далеко, чтобы никого не видеть, никого не встречать.

Жена у него была — Огафьей звали: тихая-тихая, молчаливая. Посмотрит только на нее Юван, а она сразу вся задрожит, как осиновый лист на ветру. Да и олени, и собаки его боялись: каждый на своих боках испытывал его пинки и удары. А если узнавал Юван, что у кого-то праздник, ехал тогда он за далекие версты, брал огненной воды и приезжал домой чуть жив. Все в юрте и вокруг стихнут, кажется, перестают дышать: Огафья, олени, собаки.

Даже деревья, кажется Огафье, не машут своими ветками, а притихли и слушают, как бушует Юван.

Обидит он Огафью и как только уснет, наденет она лыжи да убежит в тайгу к оленям.

Они ласкаются к ней, лижут ее руки, жалеют ее.

Проснется Юван, скучно ему, что никто не слушает его, пойдет, найдет Огафью, растолкает оленей, привезет ее домой да снова побьет.

Плохо живет Огафья. А куда пойдешь? Родных нет у нее, все боятся Ювана. Вот и жила она, слушала ругань да терпела побои. А куда денешься?

Раз ушел Юван на охоту, долго его не было. Огафья взяла чуман{12} да пошла в лес к зверям. Пойду, думает, попрошу у зверей воды, которую они пьют, может, напившись ее, Юван добрее будет. Долго встречи ждать не пришлось. Видит, лиса хвостом виляет, ушки навострила, обхитрить кого-то хочет. Увидела Огафью — поклонилась низко.

— Лисанька, — говорит Огафья, — дай мне воды твоей, которую пьешь. Может, сердце лучше будет у моего Ювана.

— Не жаль, Огафьюшка, да только хитрить он перед тобою будет.

— Не беда! Хитрость тоже нужна человеку. Может, зло зато пройдет у него.

— На! — И лиса налила ей воды.

Идет дальше Огафья. Смотрит, соболь с дерева на дерево прыгает. Увидел Огафью.

— Зачем пожаловала? — спрашивает.

— Да хочу воды у тебя попросить, которую ты пьешь. Может, Юван добрее будет.

— Стоило идти! Принес бы сам. Да ведь попробует он моей воды, все время будет в работе.

— Вот и хорошо, — говорит Огафья, — работа не портит человека.

Дал ей соболь своей воды.

Идти дальше стало труднее, бурелом кругом, лес все гуще. Слышит Огафья — треск пошел по лесу.

Подходит — медведь! С корнем деревья вырывает — берлогу строит. Увидел Огафью — остановился.

— Какими судьбами?

— Да вот пришла к тебе воды просить. Ювана своего хочу напоить, может, зло у него и пройдет.

— Да, зол он у тебя. Только ведь моя вода сделает его еще сильнее.

— А разве не нужна ему сила? — говорит Огафья.

— Да ведь кому как? Кто гордится ею, а кто озорует. На, бери, для тебя мне не жалко!

И медведь налил Огафье в чуман своей воды.

Долго шла по лесу Огафья, пока встретила лосиху. Мычит лосиха, бегает беспокойно, плачет.

— Горе у тебя какое-то? — спрашивает Огафья.

— Ох, горе! Горе! Лосенка потеряла. А ты что здесь делаешь?

— Да не вовремя, видно, я пришла. Хотела воды попросить для Ювана. Может, не такой злой будет.

— Не жалко, Огафьюшка, да сердце очень мягкое у него будет. Жалости много будет. Добрый станет. А разве мужику таким надо быть?

— Да этого у Ювана и в помине нет! — наверное, впервые за всю свою жизнь улыбнулась Огафья. — Без добра плохо жить человеку. Только куда ты мне ее нальешь? Чуман у меня один. Тут и лисья вода, и соболья, и медвежья.

Думала, думала Огафья, да так все вместе и слила в один чуман. Поблагодарила она лосиху и отправилась домой.

Только стала подходить к юрте, видит — белки в разные стороны по деревьям несутся, соболь мечется.

Догадалась Огафья — Юван идет. Села за куст и сидит, ждет, что будет. Как и прежде, закричал Юван на Огафью, а она прижалась и сидит ни жива ни мертва.

Покричал, покричал он и ушел. Видно, устал очень. Спать лег. Вошла Огафья тихо в юрту. Поставила чуман со звериной водой, и не успела она опомниться, как проснулся Юван, да как крикнет, и не стало вдруг Огафьи, а зайчиха большая сидит под столом и дрожит вся. Глазам своим не верит Юван: Огафья тут стояла, и нет ее. Куда делась? Схватил он сгоряча чуман с водой и выпил всю. И тише вдруг стал.

— Огафьюшка, — крикнул. — Иди сюда, Огафьюшка! — А Огафьи нигде нет. Сидит только под столом зайчиха да лапками слезы вытирает. Взял ее на руки Юван, начал гладить. Догадался он, что Огафья это от страха в зайчиху превратилась. И всего боится зайчиха: шороху в лесу, крика зверей, лая собак.

Трудно одному стало жить Ювану, да что поделаешь? Сам виноват. Собак стал сам кормить, оленей пасти. Помогла ему звериная вода.

Только с тех пор манси никогда не бьют зайцев: не хотят, чтобы у них было трусливое сердце.

Тайга принимает только отважных.