Тарсо, Христа ради юродивая

Глава первая. Видение райского сада Царства Божия

Тарсо не придавала особого значения тому, что видели ее телесные глаза. Поэтому она переживала не только смерть. Умерщвление своей самости, совершавшееся благодаря юродству, не загоняло ее в унылую горечь и не парализовывало болью из-за смертоносной тленности человеческой жизни. Таких вещей будет опасаться только тот, кто никогда не вкушал разнообразные благодатные состояния, знакомые святоотеческому человеку.

Учение нашей Церкви о спасении говорит нам не только о Кресте и смерти. Церковь учит и о воскресении, и о неизреченных духовных состояниях благодатной жизни. Одна из важных истин этого учения состоит в том, что крестное мученичество — единственная тропинка, которая ведет к воскресению.

Крест, как радикальный образ жизни, сам по себе не значит ничего. Или, скорее, Крест дает нам осознать только реальность невыносимого проклятия нашей жизни. Но когда он — ключ от рая в руках или на плечах Христа, тогда Крест — это всё. Тогда он становится переживаемой на опыте воскресающей жизнью во веки веков.

* * *

Безусловно, духовная жизнь Тарсо была смертовоскресной или, точнее, крестовоскресной, как это называется на святоотеческом языке. Это значит, что Бог дал ей благодатное дарование с божественной ясностью видеть не только то, что происходит в аду, но и небесные явления и состояния.

Таким образом, Тарсо, благодаря благодатному прозрению, преодолевала границы материального мира, дебелую завесу телесных чувств и достигала своим богопросвещенным умом высоты райских садов.

Она видела сады горнего Иерусалима, ее дух гулял посреди небесных рощ искупительного цветения благодати Божией и среди садов, преисполненных духовными плодами освященной человеческой жизни.

* * *

Нередко Тарсо, иногда словно обращаясь сама к себе, а иногда прямо обращаясь к своему собеседнику, произносила:

— Там, там наверху, есть фрукты, овощи, зелень, сады.

Среди этих садов у нее был и свой огородик, свои «овощи, арбузы и огурцы», которые, однако, как она время от времени жаловалась, у нее «воровали». Так блаженная намекала на похвалу.

* * *

Однажды к ней пришли убитые горем родители. У них было два сына, и один из них недавно погиб в автомобильной катастрофе. Человек, который привел их к Тарсо, хотел, чтобы они услышали слова утешения, способные умерить их боль. Он сказал блаженной, что у них есть один ребенок, Константин. Тарсо сразу поспешила поправить его:

— У них есть еще и Панайотис (так звали погибшего сына), я его вижу рядом с замком, посреди сада, где растет латук и дыни.

Родители были потрясены, услышав имя своего ребенка и были утешены тем, что в ином мире он жив.

Когда эти люди пришли к ней снова, Тарсо им сказала:

— Я вижу Панайотиса, он мой муж!

Словами «он мой муж» Тарсо хотела показать, что с их сыном ее связывает тесное духовное родство. Скорее всего, благодаря дару прозорливости ей была известна удивительная история этого молодого человека. Почти ничего не зная о церковной жизни, он очень рано проявил особую любовь к святому Иоанну Предтече. Всякий раз, проезжая на своей машине мимо соседней церковки, посвященной святому Иоанну Предтече, он останавливался, входил в нее, зажигал свечку перед его иконой и молился святому, а друзья в это время ждали его в машине. Панайотис погиб в автокатастрофе 29 августа, в день Усекновения святой главы Честного Предтечи. Он уже достиг той зрелости, которая позволяла ему переселиться в небесные сады.

* * *

Нечто подобное произошло и в 1974 году, когда погиб в автокатастрофе ее племянник Яннис. Его сестра так рассказывает об этом: «Через несколько дней после этого мы пришли с моей матерью и сестрой к Тарсо. Как только она нас увидела, прежде чем мы успели ей что-нибудь сказать, она произнесла слова, полные покоя, любви и уверенности:

— Я видела Янниса, его пронесли здесь закутанного в белую плащаницу.

Прошли годы, и в 1987 году из-за несчастья с ожогами мне, по благословению Божию, довелось длительное время провести рядом с Тарсо. Тогда, выбрав удобный момент, я спросила ее:

— Где сейчас Яннис?

Ее лицо озарилось радостью, и она живо мне ответила, словно видя его издалека:

— Он очень высоко, одет в белый хитон, его кормит батюшка...[132]

И она назвала имя, которое я не смогла запомнить, наверное, из-за того, что сильно растрогалась».

* * *

Одна девушка сбежала из коммуны анархистов и вернулась ко Христу. Однажды она приехала к блаженной. Тарсо, отойдя с ней в сторонку, очень деликатно и с большой любовью показала ей, по своей прозорливости, все ее душевные раны. Такое исследование души потрясло девушку и привело ее в большое сокрушение. А затем Тарсо передала ей благословение великомученика Георгия Победоносца, прочитав тропарь святого, который в тот момент, как сказала Тарсо, прошел мимо каливки.

* * *

Когда произошла страшная авария в Чернобыле, многие опасались катастрофических последствий и для Греции. Некоторые гости Тарсо поделились с ней своим беспокойством о ближайшем будущем. Она, однако, успокоила их свойственным ей образом:

— Ух ты! Вот, тысячи врачей в воздухе в своих белых халатах! Не бойтесь, они оберегают нашу жизнь, очищают воздух!

Было понятно, что она говорит об ангелах.

* * *

Одному молодому человеку, которого Тарсо увидела в первый раз, она сказала:

— Ты достиг уже спасения, но тебя вернули назад, не дали тебе ключей от Царства.

Действительно, когда ему было два с половиной года, он заболел и его в тяжелом состоянии срочно доставили в больницу. Вечером университетский профессор-педиатр известил родителей, что их ребенок до утра не доживет.

Тогда мать препоручила свое чадо Пресвятой Богородице. Своими непрестанными молитвами она повлияла на течение болезни, так что в итоге, после тщательного и подробного обследования, был поставлен другой диагноз.

Получается, что Тарсо своим прозрением тайн Царства Божия подтвердила правоту профессора, в то же время удостоверяя чудотворное исцеление этого ребенка. А вместе с тем она говорила и о потерянном «шансе» сразу достичь Царства Небесного[133].

* * *

Тарсо могла видеть духовными очами тайны Царства Божия, могла созерцать их своим освященным умом. Эта благодатная способность вместе с аскетическим умерщвлением своей самости приносила ей двоякий основополагающий духовный опыт — смерти и воскресения. Она переживала одновременно свою смерть и свое воскресение, благодаря дарованной ей Святым Духом свободе прозревать тайны Царства Божия. Благодаря этому двоякому благодатному опыту Тарсо обретала свойственное святым отцам высокое духовное состояние. Отец Софроний описывает такой опыт в книге о своем духовном отце, святом Силуане: «Странна и непонятна духовная жизнь христианского подвижника; мы видим в ней сплетение поражающих противоположностей: демонические нападения, богооставленность, мрак смерти и муки ада, с одной стороны, и богоявление и свет безначального бытия — с другой»[134].

* * *

Тарсо, проходя через этот жизненный и благодатный опыт, каждый день умирала, чтобы каждый день жить во Христе. Путь юродства Христа ради был средством умерщвления ее ветхого человека и в то же время воскресением ее жизни во Христе Иисусе.

Настоятель Киновии спросил авву Пимена:

— Как приобрести мне страх Божий?

— Как нам приобрести страх Божий, — отвечал авва Пимен, — когда у нас чрево, как сосуд, наполненный сыром, и как бочка с солеными припасами?[135]

Глава вторая. Благодатный дар прозорливости

Наряду с другими благодатными дарованиями Бог дал Тарсо дар прозорливости, благодаря чему она могла видеть происходящие сейчас или в будущем события, которые ум плотского человека не мог увидеть и наблюдать.

Тарсо созерцала и преисподний мир — ад, и мир небесный — Царство Божие. Как и всякий обладающий этим дарованием Святого Духа человек Божий, она видела вещественное творение, сердца и души человеческие, а вместе с тем — и вещи небесные. Для Тарсо, благодаря дару прозорливости, мир Божий — вещественный и духовный — был единым целым.

* * *

После того как Тарсо получила извещение свыше о своем скором преставлении, она часто говорила, иногда — понятными словами, иногда — по-юродивому, что уйдет в небесные сады, в Царство Божие.

После извещения Тарсо о ее скором «переводе на другое место» одна монахиня из другого монастыря, не в Кератее, передала ей просьбу своей игуменьи, чтобы блаженная молилась о ее сестрах, когда уйдет.

Тарсо спросила:

— Куда я уйду?

— В иной мир.

Тогда Тарсо, как отрезав, ответила:

— Мир — один.

Она нахмурилась и добавила:

— Глупости говоришь! И придет же такое в голову! С ума можно сойти, что говорят! Какая чушь! А игуменья твоя — воровка. Она меня не знает и никогда меня не видела. И при этом — убивает. Отняла у меня весь мой труд и ничего не оставила. Забрала у меня всю мою парадную гвардейскую одежду.

Очевидно, просьба игуменьи не понравилась Тарсо, так как в ней выражалось почитание в ее адрес, и блаженная сочла, что таким образом ее «миллионы» расхищаются.

* * *

Дух Божий наставлял Тарсо. А Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа[136].

Было видно, что Тарсо по своему дару прозорливости живет и движется в свободе славы детей Божиих[137]. Весь мир, мир Божий, существует в этой свободе. И поэтому для нее не существовал отдельно наш земной мир и отдельно — мир иной, небесный. Тот, кто Господень, принадлежит Господу, наставляемый Духом Божиим. И он ломает и преодолевает установленные ограниченным человеческим умом пределы бытия. Так и Тарсо. Живая в Господе, она жила там, где был Господь. А Господь пребывает везде, всё и во всём Христос[138].

* * *

Однажды две девушки приехали в монастырь и попросили, чтобы их отвели к Тарсо. Им ответили, что уже вечер и отвести их туда не могут. Тогда они попросили немного хлеба в дорогу. Им дали один хлебушек и сказали:

— Это было для Тарсо, мы его не отнесли из-за дождя, возьмите вы.

По дороге они съели половину хлеба, а другую половину выбросили из окна машины. Когда же они через несколько дней приехали к Тарсо, она им сказала:

— Мало того что вы забрали мой хлеб, так вы его еще и на дорогу выбросили.

* * *

Когда Тарсо лежала в больнице, произошел такой случай. Лечащие врачи решили, что ее ожоги зажили, и ей объявили о выписке. Но она запротестовала:

— Нет, я из больницы никуда не пойду!

Об этом сообщили профессору, и во время обхода он сказал ей то же самое: Тарсо должна выписаться из больницы, потому что выздоровела.

— Что ты говоришь, доктор? Я никуда не пойду, здесь хорошо! И сестрички за мной ухаживают, и твои парни-врачи. Я останусь здесь еще на двадцать дней. Только ты меня еще не осмотрел.

— Хорошо, я тебя сейчас осмотрю и ты пойдешь домой, если все в порядке.

— Нет-нет, не пойду.

Профессор, осмотрев ее, обнаружил, что полностью ее ожоги еще не зажили. Он признал, что лучше ей еще полежать, сколько понадобится. И оказалось, что ей пришлось остаться в больнице еще на двадцать дней, как она и сказала.

* * *

Одна монахиня рассказывает: «Я почитала Тарсо как святую. Однажды я молилась по четкам так: Раба Божия Тарсо, помоги мне!” В то время случилось некоторым друзьям нашего монастыря посетить Тарсо, и она им сказала:

— У вас там одна монахиня с Крита (а ей никто не говорил, откуда я родом) все время меня бьет. Чего ей от меня нужно? Разве она не знает, какая я слабая?

И она показала свои худые, каку скелета, руки.

— Чего она от меня хочет? Что я могу ей дать?

В другой раз, когда мы собирались к Тарсо, игуменья нам сказала:

— Не относитесь к ней, как к гадалке. Поезжайте, чтобы услышать от нее что-нибудь полезное для души.

Как только мы добрались до Тарсо, она нам сказала:

— Вы что, за гадалку меня принимаете?»

* * *

«Мы вместе с женой часто бывали у Тарсо. Обычно мы ей что-нибудь приносили — фрукты, сахар, кофе и тому подобное. Однажды мы приехали к ней, привезя с собой кофе и сахар. Но Тарсо ни за что не хотела это брать, несмотря на наши настойчивые просьбы. Она была неумолима, сказав:

— У меня нет благословения!

Эти слова привели нас в недоумение. Мы задумались: кто же это ей не дает благословения? Уехали мы от нее немного огорченные, нам было любопытно: что это за благословение, из-за которого она не взяла наш подарок?

На обратной дороге, обсуждая поведение Тарсо, мы увидели старичка, который пас десяток овец. Без долгих разговоров мы отдали кофе и сахар этому человеку. Как только он взял их в руки, нам стало понятным поведение Тарсо. Невозможно описать ту радость, с которой этот человек принял подарок, и те благодарности, в которых он перед нами рассыпался. Нам стало ясно, что Тарсо, по своей прозорливости, увидела его тяжелое положение, узнала о его нужде. Отказавшись от нашего подарка, она перенаправила его этому старику».

* * *

«Однажды, когда мы приехали к Тарсо с двумя нашими сыновьями, она сказала одному из них:

— Ты — сын архитектора.

Это замечание мы тогда не смогли себе объяснить. Теперь, после его успехов в богословских науках, нам понятно, что она говорила о его будущих занятиях богословием, которое является “зодчеством Святого Духа”, как писал об этом преподобный Максим Исповедник[139]. А другому она сказала:

— Ты — сын Владыки.

Наверное, она предвидела, что он посвятит себя служению Церкви. А нам она выразительно сказала:

— Этот сын ваш — не ваш сын. Он пономарь, держащий свечу».

* * *

«Однажды, после нашей беседы у ее каливы, Тарсо нас немного проводила. Когда она возвращалась к себе, мы, провожая ее взглядом, сказали себе: жаль, что у нас нет фотоаппарата, а то бы мы ее сфотографировали. В следующий наш приезд она нам сказала:

— Они хотят меня фотографировать... Что вы делать будете с этой фотографией? Разве у вас нет Матушки Божией?»

* * *

Один святогорский иеромонах, который много раз бывал у Тарсо, рассказывает: «Она меня видела в первый раз и ничего обо мне не знала — ни кто я, ни откуда. Мы были одни. Присели под открытым небом возле ее кельи. Стояла зима, февраль. Было очень холодно. Она меня посадила на солнышке, а сама села в тени и смотрела в землю. Мне очень захотелось узнать побольше об ее жизни. Когда я об этом подумал, она подняла на меня глаза и посмотрела так пристально, что мне пришлось отвести взгляд. Не знаю, как это случилось, я не могу передать это словами, но я почувствовал себя иначе, очень свободно. Я был в беспредельном, очень широком пространстве, и в моем уме, словно на киноленте, кадр за кадром, прошла жизнь этой женщины. Я увидел, как она всю жизнь подвизается зимой и летом, в холод и зной, под дождями и ветрами, всегда бодрствуя, терпя телесные злострадания, без каких-либо благ, без храма, богослужения, пения и, главное, без поддержки сподвижников, без общения с ними. Я сравнивал со всем этим свою собственную жизнь и говорил себе: “Увы мне! Что делает она ради любви Божией и что делаю я?” Тут она прервала молчание и сказала:

— Дитя мое, зачем ты так думаешь? Я живу так, а ты иначе. Ты делаешь, что можешь. Ты священник.

И она принялась подробно описывать мой непростой труд и условия моей повседневной жизни, закончив так:

— Но при этом ты находишься под покровом Пресвятой Богородицы, у тебя есть братья и ты пребываешь в безопасности. А мне, несчастной, когда удаляется Бог, куда прислониться? Люди то смеются надо мной, то почитают, и тогда мне грозит потерять все, что у меня есть.

Я увидел и почувствовал, как ей не хватает человека рядом и братского общения во Святом Духе. Размышляя об этом, я почувствовал, как моя душа соприкасается с душой этой блаженной жены. В первый раз я так ясно видел свою душу, хотя и не могу описать это словами. Это было ощущение некоего пространства, совершенно духовного, невещественного, в котором присутствовала только она. И она спросила, как имеющая власть:

— Почему у тебя не в порядке эти две вещи?

И она показала мне в этом ясном пространстве две тени. И со властью сказала, возвышая руки к небу:

— Архангелы Божии, приидите и отымите эти препоны, дабы непреткновенно приходила благодать Божия в эту душу.

Может быть, этими препятствиями были мои частые огорчения из-за пустяков, отчего мною овладевала печаль. Я увидел и почувствовал, как эти две тени удаляются. С тех пор я пребываю в большей душевной свободе. Я поблагодарил ее за любовь, которую она мне оказала, и попросил ее молиться обо мне и о моих братьях.

В другой раз я посетил ее с одним своим знакомым, отцом семейства, который у меня исповедовался. Его родительский дом был на улице Бенаки, а напротив жил его дядя, известный в Афинах колдун. Он учил моего знакомого, когда тот был еще маленький, хиромантии. Все это было двадцать лет назад, и я об этом ничего не знал. Я знал только то, что ему пришлось много пострадать, чтобы избавиться от этой хиромантии.

По дороге к Тарсо мы купили бананы. Когда мы пришли, я немного поговорил с ней наедине и попросил поговорить и с моим спутником. Я позвал его, и, как только он подошел, Тарсо, сидевшая до этого спокойно, вскочила, словно пес, заметивший опасность и приготовившийся лаять.

— Благослови! — сказал ей мой приятель и продолжил. — Батюшка сказал купить тебе бананов.

И он протянул ей бананы.

— Где ты это взял? На улице Бенаки? — спросила она.

— Нет, — ответил мой приятель, — на Бенаки был мой родительский дом.

— А, твой родительский дом... А напротив был дом, где варили зелья, и там жила большая змея, целый змей! Какие яды он готовил! Скольких людей отравил! Ох, и ты немного яда принял?

— Слушай, старица, — вмешался я, — зачем тебе теперь ворошить прошлое и вспоминать о змеях? Дай лучше благословение моему другу!

Но Тарсо продолжала говорить моему знакомому:

— Эх... Ты только от этого батюшки ожидаешь получить все? Пошевели и сам немного руками!

Тарсо воздела руки, немного помолилась и успокоилась, ничего больше не говоря. Я же был потрясен тем, что блаженная старица знала все. Но при этом как деликатно она открывала все то, что знала, скрывшись за маской юродства!»

* * *

Один известный духовник, университетский профессор, отец Е. Р., к которому Тарсо многих посылала на исповедь, сообщил нам некоторые сведения о блаженной. О своих впечатлениях от встреч с ней он кратко рассказал так: «О великой подвижнице Тарсо я могу сейчас сказать только немногое. Еще живы многие из тех, о которых она наедине сказала мне много такого, что не должно быть открыто. Пусть люди следуют по своему пути, не ведая предвидения Божия, чтобы потом Его ни в чем не обвинять.

На меня произвели особое впечатление широта ее духа и удивительная прозорливость. Я понял, что передо мной великая святая, когда она, увидев меня в первый раз, поспешила взять у меня благословение, поцеловав мою руку, и сказала:

— Братик мой, ты пьешь кофе как лекарство от скорбей, из-за которых болит твоя голова.

В то время я сильно переживал из-за смерти своего племянника в автокатастрофе и меня мучила сильная мигрень. Поэтому, стараясь справиться с ней, я вместе с обезболивающими таблетками пил много кофе».

* * *

Монахини из монастыря Кератеи с большим благоговением вспоминают: «Однажды в монастырь пришла молодая девушка, врач. В студенческие годы она вела несколько рассеянную жизнь, но теперь хотела стать монахиней. Когда мы пришли с ней к Тарсо, та начала при всех рассказывать о событиях ее жизни. Мы деликатно отошли в сторону. А позже девушка, растроганная до слез, рассказала нам, что Тарсо открыла ей всю ее жизнь.

Другая девушка, чуть постарше, какое-то время жила в монастыре как послушница. При этом ей было очень нелегко оказывать послушание. Однажды игуменья собрала нас и наставляла о послушании и о других вещах в духовной жизни, а после этого мы отправились к Тарсо. И Тарсо стала нам давать те же советы, причем теми же словами, что и матушка в монастыре.

В первые годы жизни Тарсо в монастыре, когда у нее не было еще своей каливки, по ночам она сидела на ступеньках гостиницы и так спала. Тогда за гостиницу отвечала матушка Е., ставшая потом игуменьей. Ныне она уже почила. Одна из послушниц, которая подметала двор вокруг гостиницы, имела такой помысл: “В гостинице есть свободные комнаты, почему же сестра Е. не даст Тарсо одну из них, чтобы та могла поспать? Разве ей не жаль Тарсо, которая ночует под открытым небом?” Этот помысл беспокоил ее долгое время. И вдруг она услышала слова Тарсо:

— Сестра Е. делает свою работу очень хорошо. А ты пришла сюда не для того, чтобы наблюдать, что делают другие, но для того, чтобы исполнять свое послушание и говорить непрестанно “Господи Иисусе Христе, помилуй мя!”»

* * *

Другая монахиня рассказывает: «Однажды я собирала инжир и решила пойти к Тарсо, чтобы угостить ее. У меня был один серьезный недостаток, о котором знал только духовник: я часто дарила разные вещи нашим гостям, но, видя людскую неблагодарность, каждый раз жалела о том, что я им отдала. Итак, я пришла в каливку Тарсо, взяв для нее три ягоды инжира в благословение.

Но она отказалась их брать. Однако, поскольку я настаивала на своем, она мне сказала:

— Зачем ты мне это даешь? Ведь ты не успеваешь что-нибудь подарить, как тут же жалеешь об этом.

Эти слова очень глубоко запали мне в душу, и я испытала сильное потрясение».

* * *

«Однажды я пришла проведать Тарсо, — рассказывает сестра Марина. — Я села рядом с ней у ее каливки. Была хорошая тихая погода. Посреди разговора она мне сказала:

— Сядь-ка с этой стороны, чтобы тебя не задела буря.

Я не обратила внимания на эти слова. Немного погодя она снова сказала:

— Пересядь сюда, а то тебя накроет ветром.

Тогда я ей ответила:

— Что за глупости ты говоришь? Ведь я тебя просила — говори нормально!

Она мне ответила:

— Я говорю нормально, только ты не слушаешься.

Вскоре подул легкий ветерок. Тарсо сидела задумчивая. Внезапно налетел шквал, поднял какую-то старую дощатую дверь, валявшуюся рядом, и швырнул мне прямо в лоб, разбив его до крови. Тарсо закричала:

— Ай-ай-ай, Матерь Божия! Ох, непослушная, говорила же я тебе — садись сюда! Что мне теперь с тобой делать? Пресвятая Богородица, помоги нам!

Она сразу постаралась мне помочь, схватила какую- то грязную тряпку и перевязала мне голову. В таком виде я дошла до монастыря, где обо мне уже позаботились сестры. И все у меня зажило без всякого заражения.

В другой раз подхожу я к ее келье и вижу издалека, как она лежит на солнце обнаженная, прямо на земле. У нее была тяжелая простуда, и так она лечила ее. Это был совершенный скелет, кожа да кости, и немного седых волос. “Боже мой! — подумала я, — точно Мария Египетская!” Я кашлянула, чтобы она меня заметила, и услышала от нее: “Подходи, подходи, я не Мария Египетская, оставь эти глупости”».

* * *

Другая монахиня, родом из другой страны, рассказывает: «В то время я задирала нос, постоянно прекословила игуменье и очень легко гневалась из- за пустяков. Однажды, во время всенощного бдения, проходя через придел нашей большой церкви и будучи в состоянии обычного тогда для меня помрачения, я увидела в углу Тарсо, сидящую на полу. Я всегда буду помнить взгляд ее голубых глаз, светящихся во тьме, она словно заглянула мне в самую душу. Когда я проходила рядом с ней, она сказала по-английски: “Как ты поживаешь? Я — хорошо”. Хотя мне и показалось все это очень странным, но я сразу поняла: это было именно то, что нужно в моем состоянии. Тарсо очень хорошо видела, что происходит в моей душе. И я не знаю как, но ее слова помогли мне и привели меня в себя».

* * *

Еще одна монахиня рассказывает: «В то время Тарсо была больна и лежала в монастырской больнице. Во время одного всенощного бдения ко мне подошла сестра Е. и сказала:

— Пойдем со мной.

— Куда мы пойдем? — спросила я.

— Идем, я сейчас все тебе скажу — ответила она.

Я только два месяца назад надела подрясник.

— Мы пойдем к Тарсо, — сказала по дороге сестра.

Мы пришли в ее больничную келью. Тарсо, как всегда, не лежала, а сидела на кровати, прислонившись спиной к стене и свесив ноги. Мы ее поприветствовали, но она нам не ответила. Я села рядом с ней, а сестра села на скамеечку у ее ног. Я тихонько погладила ее руку, но она не шелохнулась и промолчала. Сестра ей сказала:

— Я привела к тебе новую сестру, благослови ее, чтобы она положила прочное основание.

Тогда Тарсо посмотрела на меня и сказала:

— Пусть идет к своей маме.

Сестра улыбнулась:

— Она послушница, благослови ее.

А Тарсо снова:

— Пусть идет к своей маме.

— Зачем? — спросила сестра.

— Она знает, — ответила Тарсо.

Я растерянно молчала, потому что действительно, как только надела подрясник, я стала сильно тосковать по матери. Мне хотелось вернуться к ней, но я об этом никому не говорила.

Когда мы уходили от Тарсо, сестра меня спросила:

— Что это такое она говорила?

— Она сказала правду, — ответила я. — Как она сказала, так и есть.

Через день-другой у меня неожиданно совершенно пропало желание вернуться к матери и я о ней больше уже не скучала».

* * *

Один брат, который некоторое время был послушником на Святой Горе, рассказывает: «Мое благочестивое стремление к монашеской жизни не угасало во мне и после ухода с Афона. Все эти годы меня снедала неопределенность: куда мне податься? Является ли монашеская жизнь моим настоящим предназначением? К сожалению, у меня не находилось отваги еще раз начать битву. В тот период я был в большом замешательстве, я как будто ждал, что кто-нибудь примет решение за меня. И я просил, чтобы какой-нибудь луч света просветил мой помраченный помысл.

Когда я добрался до каливы Тарсо, там уже были две женщины и блаженная все время разговаривала с ними. Казалось, что в ее речи не было никакого смысла. Ее слова спокойно журчали, словно ручеек, как вдруг она повернулась ко мне и тем же тоном, словно продолжая свою предыдущую речь, сказала:

— Ты снял свою фустанеллу[140], которую должна была бы носить я... А ведь ты гвардейский офицер!

И после этого она снова заговорила непонятно для меня. Однако то, что она хотела донести до меня, я услышал и стоял, онемевший, под устремленными на меня взглядами этих двух женщин. А когда мы чуть позже собрались уходить, она нам сказала:

— В прошлый раз, когда вы приходили, вы у меня забрали пятьсот тысяч, однако и у каждого из вас взяли по пятьдесят тысяч и орден...»

* * *

Однажды к Тарсо приехали ее добрые знакомые и предложили сесть к ним в машину, чтобы совершить небольшую прогулку. По сути, они хотели, чтобы она тем самым благословила их машину. Обычно Тарсо всегда принимала такие приглашения. Но в этот раз они от нее услышали:

— Зачем мне ехать? Чтобы смотреть на похороны?

Никто не понял, почему она это сказала. На обратном пути, когда их автомобиль подъехал к центральному шоссе Кератеи, им пришлось остановиться, чтобы пропустить многочисленную погребальную процессию. Тогда они поняли, о чем говорила Тарсо.

* * *

Одна женщина рассказывает: «Я посетила Тарсо вместе со своей подругой, чтобы та могла посоветоваться с ней об одной своей семейной проблеме. Мы присели, и моя подруга, плача, попросила Тарсо о молитвах, потому что ее супруг из-за каких-то финансовых проблем сидел в тюрьме и у него не было необходимых денег, чтобы оттуда выйти[141]. После этого она начала говорить и о других вещах, но Тарсо, словно ничего не слыша, повернулась к ней и сказала:

— В твоей спальне, у тебя в сундуке, есть золотые лиры. Возьми, сколько нужно, и вызволи своего мужа из тюрьмы, дорогая моя.

После такого разоблачения моя подруга устыдилась и попросила прощения».

* * *

Вот еще рассказ одной из сестер.

«Однажды я пошла к Тарсо вместе со своей подругой. С трудом мы пробирались по тропинке через лес за монастырем, прежде чем нашли дыру в проволочной ограде, через которую обычно проходили на поле, где жила Тарсо. Моя подруга, как она мне позже рассказала, видя все это, думала про себя: “Здесь может жить только сумасшедший! А если она сумасшедшая, почему ее не отправляют в дурдом?”

Когда же мы пришли к Тарсо, моя подруга была шокирована ее видом и с большим трудом заставила себя сказать: “Здравствуйте”. Тарсо пригласила нас присесть возле ее домика, в своей гостиной под открытым небом. Она смотрела на мою подругу и рассказывала ей обо всех ее трудностях, пережитых с детства. Я, конечно, ничего не понимала. В какой-то момент я протянула руку и сжала в своей ладони правую ручку Тарсо. Подруга, увидев это, попыталась взять ее левую руку. Но моя дорогая Тарсо изящным движением высвободила ее и спрятала за спиной, сказав:

— Чего тебе надо? Ты же думала, когда вы шли по тропинке, почему эту сумасшедшую держат здесь и не отправляют в дурдом.

Тогда моя подруга сильно устыдилась, смущенно засмеялась и попросила прощения.

Чуть позже Тарсо посмотрела на гору и закричала, словно кого-то там увидела:

— Полихроний! Полихроний!

Конечно, там на горе никого не было. Затем, глядя на мою подругу и показывая на меня, она сказала:

— Не у тебя, а у нее есть сродник Полихроний, не знаю — свекор или кум.

Я поняла, что она имела в виду. Под одеждой, так что никто не видел, я носила на груди крестик с частицей мощей святого Полихрония. Это священномученик и один из отцов Первого Вселенского собора. Его память празднуется 7 октября, как раз в день моего рождения. С тех пор, когда я к ней приходила, она нежным голосом звала Полихрония:

— Полихроний, приходи сюда и лентяйку эту больше не присылай ко мне. Есть она хочет, а работать не хочет.

Тарсо говорила о духовной пище и о том, что я недостаточно усердна в духовной жизни.

А преставилась моя милая Тарсо именно 7 октября. Это произошло в 1989 году».

* * *

«Тарсо с большой любовью заботилась о страдающих людях. Особенно это касалось детей. Однажды, когда мы вдвоем были рядом с ее кельей, она посмотрела на гору напротив и позвала: “Евангел, Евангел!” Я не поняла, что все это значило, и решила, что это меня не касается. Но с тех пор это повторялось каждый раз, когда я приходила к ней. Наконец, меня осенило и я подумала, что, может быть, это имеет какое-то отношение ко мне. Поэтому я ее спросила:

— Кого ты зовешь?

— Одного ребенка, — ответила она.

Чтобы понять, не идет ли речь об одном моем родственнике, маленьком ребенке, которого звали именно так, я ее снова спросила:

— Сколько ему лет?

— Чуть больше трех.

Тогда я, конечно, поняла, что речь идет о нем, поскольку несколько дней назад ему исполнилось три года. А Тарсо продолжила:

— Это мой ребеночек, он подвижник. Все мои ребятки — подвижники, не такие, как другие.

Действительно, этот мальчик, как позднее оказалось, страдал аутизмом. Тогда же, поскольку он был еще мал, мы этого не заметили. Мы его вскоре привезли к Тарсо, и он, довольный, играл с пластмассовой машинкой рядом с блаженной, которая молча за ним наблюдала.

— Таких деток, как Евангел, у меня много, — сказала она мне и назвала их число. Это она нередко мне говорила, когда я к ней приходила».

* * *

Один молодой человек стал монахом в двадцать три года, после армии. Вскоре он впал в нерадение и начал думать, что рано постригся в монахи, что ответственность за это несет его старец-игумен, что было бы, наверное, лучше ему остаться в миру и стать женатым священником и т. п. Как-то случилось ему посетить Тарсо. Лишь только она его увидела, сразу спросила:

— Отец, ты женат? У тебя есть жена и дети?

— Нет, — ответил он, — я монах.

— А, ты монах, — сказала она. — Мы здесь, в Арсакии[142], молодых, когда им стукнет двадцать, выдаем замуж. И тогда всю ответственность за это несут они.

А затем продолжила свою иносказательную речь:

— Давай, помоги мне поднять эти плиты. Ведь под ними — души, которые стенают. Нужно поработать, нужно потрудиться.

Этим иносказанием Тарсо намекала и на то, что этому монаху необходимо снять со своей души тяжелый камень нерадения.

* * *

Тарсо часто прибегала к игре слов. Одна женщина работала в министерстве регионального планирования и окружающей среды. Она сильно переживала из-за своей работы и как-то раз попросила помощи у Тарсо. Та спросила ее, где она работает. Женщина ответила, а блаженная прибавила от себя:

— А, ты работаешь в этом министерстве беспорядка[143]...

Действительно, в то время в министерстве царил полный хаос из-за смены министра.

* * *

«Однажды вечером Тарсо внезапно очень расстроилась и сказала нам: “Только что случилась большая беда на дороге, перевернулся автобус, и осколки стекла поранили пассажиров”. Мы были просто потрясены, когда, вернувшись домой, увидели это по телевизору в новостях».

* * *

Все эти случаи, в которых так чудесно проявился дар прозорливости блаженной, свидетельствуют о том, что за суровый аскетический подвиг Бог наделил Тарсо изобилием благодати. Наверняка, были и многие другие подобные случаи, о которых мы не знаем, потому что их свидетели ничего не рассказали. Но самым значительным плодом прозорливости Тарсо была особая духовная помощь, которую она оказывала людям, приходившим к ней.

Об авве Аммоне сказывали следующее: пришли к нему какие-то люди, чтобы он рассудил их тяжбу. Старец притворился дураком. И вот одна женщина, бывшая с ними, сказала своим спутникам: «Старец этот безумен». Старец, услышав эти слова, подозвал ее к себе и сказал: «Сколько употребил я трудов в пустынях, чтоб приобрести это безумие и тем самым оградить себя от гордости! И что же, только из-за того, что ты пришла сюда, я должен потерять все плоды своих трудов?»[144]

Глава третья. Дар исцеления болезней

Ублаженной Тарсо был также и дар исцеления.

Но и этот дар она старалась скрыть от всех, а прежде всего от тех, кого она исцеляла. Бот почему Тарсо ответила на просьбу одной своей родственницы помолиться о ее выздоровлении такими словами:

— Каждый пусть сам молится о себе.

Наверняка Тарсо молилась об исцелении своей родственницы, но таким ответом она искусно это скрыла.

* * *

Конечно, главным средством, которым Тарсо исцеляла больных, всегда была молитва. У нее было великое дерзновение к Богу и большая любовь к страждущим. Поэтому она без колебаний умоляла Господа об их исцелении, конечно, прежде всего ради славы Божией. Но, чтобы сокрыть свои благодатные дарования, Тарсо держалась своей линии и не оставляла юродства, чтобы люди или бесы не воровали ее «миллионы», расточая ей похвалы и восторги.

Поэтому-то, хотя Тарсо своей благодатной способностью исцелять помогла очень многим людям, большинство таких случаев остались неизвестными.

* * *

Нередко бывало, что Тарсо приходила на помощь незнакомым людям, которые находились в трудных обстоятельствах. Так, она явилась во сне одной парализованной девушке, много лет прикованной к постели, назвала свое имя, рассказала, где ее можно найти, и пригласила к себе. Родственники девушки привезли ее к Тарсо. После встречи с блаженной она исцелилась и смогла нормально ходить. Позднее, когда у этой девушки возникла одна серьезная проблема, Тарсо второй раз явилась ей во сне и сказала:

— Ты ведь знаешь, где я живу. Почему не приходишь?

* * *

О другом чудесном случае рассказала знакомая Тарсо: «Одна женщина, жившая на Пелопоннесе, в Аргосе, долго страдала от неизлечимой болезни. Она объездила много стран, но нигде ей не смогли помочь. Находясь на грани отчаяния, она просила Бога о помощи. Однажды ночью ей приснился такой сон. Некая странно одетая женщина стояла у источника и сказала ей:

— Приезжай в Кератею, к Живоносному Источнику, выпей из святого источника воды и выздоровеешь.

С того дня женщина стала всех расспрашивать о Кератее, но никто не знал, где это.

Прошло некоторое время, прежде чем кто-то в Аргосе сказал ей, что Кератея находится неподалеку от Афин. Тогда эта женщина поехала в Афины, разыскала Кератею и стала там спрашивать о храме Живоносного Источника, но никто об этом ничего не знал. Наконец, ей встретился человек, знавший о монастыре и о том, что там есть такой храм. Он рассказал, как туда добраться. Найдя монастырь, женщина встретила там монахиню, которой и рассказала о своем сне. Именно эта сестра потом сообщила мне об этом случае. А тогда монахиня сказала женщине:

— У нас есть большой храм в честь Живоносного Источника, рядом с ним есть святой источник. Я тебя отведу туда, чтобы ты выпила воды из него и омылась ею.

Подходя к источнику, еще издалека они увидели стоящую возле него Тарсо. Как только женщина ее заметила, сразу ее узнала и сказала монахине:

— Это та женщина, которая явилась мне во сне.

Но Тарсо сразу направилась к себе, на свое поле, и поговорить с ней не удалось. Как рассказала мне монахиня, больная выпила воды из святого источника, омылась в нем и полностью исцелилась от своей болезни».

* * *

Одна из тех сестер, которые заботились о Тарсо в больнице, рассказывает: «Когда Тарсо лечилась в Гиппократовской больнице, в ее палате лежала девушка с Хиоса с тяжелыми ожогами всего тела, полученными во время лесного пожара. Предполагалось, что лежать в больнице ей придется по меньшей мере три месяца. Через несколько дней, увидев, как люди почитают блаженную, и узнав Тарсо поближе, девушка стала просить помолиться о ней. Я слышала, как Тарсо с безразличным видом ответила:

— Кто ты мне такая, чтобы я о тебе молилась? Ты разве мне родственница?

Но на следующий день эта больная девушка рассказала нам, что, когда ночью они остались вдвоем в палате, Тарсо подошла к ней и сказала:

— Сестричка моя, я все свои силы отдала тебе. Ты поедешь домой через несколько дней, а я еще здесь побуду.

Действительно, состояние девушки на глазах улучшалось и вскоре она выписалась вполне здоровой.

Такое быстрое выздоровление вызвало недоумение у врачей, и они собрали консилиум. Успех в лечении они объяснили тем, что девушку кормили большим количеством яиц. Но, конечно, причиной этого была не яичная диета, ведь так кормят всех ожоговых больных. Помогли молитвы Тарсо, услышанные Богом. И сама девушка, поправившись, сказала блаженной, что будет отныне ходить в церковь, куда раньше никогда не ходила. Ведь она поняла, что исцелилась по молитвам Тарсо».

* * *

Одна женщина, навещавшая Тарсо в больнице, рассказывала такую историю. Когда ей было десять лет, она сильно страдала от астмы, и врачи сказали родителям, что надежд на улучшение нет. Услышав о Тарсо, родители привезли к ней свою дочь и на несколько дней оставили у блаженной. Тарсо помогала ей делать уроки, занимаясь с ней даже французским языком. Хотя условия жизни у Тарсо были суровыми, родители решили так поступить, надеясь, что это пойдет на пользу ребенку. И действительно, девочка ушла от Тарсо здоровой.

* * *

Один ревностный почитатель Тарсо, часто бывавший у нее, поделился с нами многими замечательными историями о блаженной. Рассказал он и том, как Тарсо исцелила его от хронической болезни, причем это произошло уже после преставления старицы.

«Однажды после ночной прогулки я лег спать, в голове теснились разные мысли и картины. Во сне я оказался на большом плато, которое пересекала тропинка, ведущая на некий холм. У подножия этого холма стояла Тарсо. Я побежал туда как сумасшедший, чувствуя такое счастье, что сердце мое просто таяло от любви к ней. Когда я приблизился настолько, что мог уже дотронуться до нее, она вытянула правую руку и сделала отстраняющий жест ладонью, сказав при этом:

— Не приближайся ко мне, пока не исправишься.

Потрясенный, я отскочил назад и съежился. Тогда произошло нечто неожиданное. Она заботливо подошла ко мне и крестообразно на всего меня подула, как священник дует на младенца во время таинства Святого Крещения. Затем она подула на мой правый локоть, из-за хронического воспаления которого я все время страдал, и правой рукой осенила меня крестом. С тех пор рука у меня никогда не болела».

* * *

Своей молитвой Тарсо оказала помощь очень многим людям — одним явно, другим тайно. И таких людей гораздо больше, чем нам известно. Одна женщина как-то раз назвала ее бабулей. Блаженная с некоторой строгостью ответила:

— Бабуля? Я — сестра милосердия и помогаю всем людям.

Но что значат эти слова? Согласно авве Исааку Сирину, «милостивое сердце — это горение сердца о всякой твари»[145]. Все известные нам сведения о жизни блаженной Тарсо говорят о том, что ее сердце пламенело огнем Божественной любви. Поэтому у нее и было дерзновение так говорить о себе.

Глава четвертая. Чудесные события в жизни Тарсо

После того как Тарсо начала свой суровый аскетический подвиг, в ее жизни произошли многие чудесные события. Некоторые из них, по благоволению Божию, стали известны людям. Может быть, так случилось для того, чтобы пробудить нас от глубокого сна лености, открыть нам внутреннюю жизнь и делание Тарсо и вообще показать, какие плоды приносит всецелое предание себя — всей своей души, всей крепости, всего сердца и всего разумения — в руки Божии.

* * *

Одна монахиня рассказала о нескольких чудесных случаях.

«Той зимой было очень холодно. Тогда у Тарсо не было никакого жилья и она всю ночь проводила под открытым небом. Как-то утром, когда только рассвело, мы увидели, что все вокруг покрыто снегом. Я сразу вспомнила о Тарсо и подумала, что найду ее без чувств от холода. Я схватила спирт, чтобы ее растереть, и побежала к ней. Я искала ее везде, но нигде не могла найти. Сбегала на маслобойню, но там дверь была закрыта на замок. Я очень разволновалась и продолжала поиски. Вдруг я заметила Тарсо сидящей под каким-то кустом. Подхожу к ней и что же вижу? На метр вокруг куста не только не было снега, но и земля была совершенно сухая. И Тарсо сидела там как ни в чем не бывало».

* * *

«Однажды, когда Тарсо была еще молодой, произошел такой случай. Она шла за пределами монастыря недалеко от моря. Какой-то мужчина с недобрыми намерениями погнался за ней. Тогда Тарсо побежала изо всех сил, а он побежал за ней вслед. Но только приблизился и захотел схватить, как увидел, что блаженная далеко и убегает от него по воздуху, не касаясь земли, облаченная в невыразимо-прекрасное одеяние. Он потерял дар речи. Ему казалось, что его сердце остановится от того, что он видит. Этот мужчина сам поведал одной сестре в монастыре об этом случае. С тех пор он верил, что Тарсо — необыкновенный человек, и очень ее почитал».

* * *

«Вот еще подобный случай. Некий житель Кератеи, считая Тарсо больной на голову, замыслил с дурной целью прийти ночью в ее каливку на поле. Он обдумывал это много дней. Наконец решил, что завтра вечером это сделает. Однако, когда лег спать, увидел во сне каливку Тарсо, а в ней — и ее саму, одетую в белый хитон. Тарсо молилась, поднявшись на метр над землей, и ее окружал небесный свет. Тогда он услышал некий голос, сказавший ему: “Если тронешь Мою рабу, то умрешь”. Он в ужасе проснулся и раскаялся в своих замыслах. На следующий день этот мужчина пошел в монастырь и рассказал обо всем одной монахине, а та поделилась со мной. С тех пор он очень почитал Тарсо и, когда встречал ее, всегда опускал глаза, не осмеливаясь посмотреть на нее».

* * *

Однажды две монахини вышли из монастыря по какому-то делу. Им пришлось задержаться, и, когда они вернулись, все ворота уже закрыли. Было очень поздно, и, чтобы не беспокоить сестер, они не стали стучать в ворота. Прошли в монастырский палисадник, собираясь посидеть там и подождать, когда проснется привратница и им откроет. По дороге они увидели вдали некую тень — прямо напротив главных монастырских врат. Они подумали, что это бесы. У них побежали мурашки по коже, их прошиб холодный пот. Но, подойдя ближе, они увидели, что это молящийся человек. Подойдя еще ближе, разглядели Тарсо, с воздетыми руками, приподнявшуюся над землей и обращенную к надвратной иконе Пресвятой Богородицы «Ширшая Небес». Но едва Тарсо заметила монахинь, сразу исчезла, как молния. Монахини были потрясены и не могли понять, как и куда она делась.

* * *

Иеродиакон Π. Н. был знаком с Тарсо и слышал о ней много удивительного, но сомневался в ее святости и пытался объяснить особенности ее жизни с медицинской точки зрения. Однажды, сидя за рулем своего автомобиля и проезжая мимо горы, рядом с которой жила блаженная, он вдалеке увидел ее. Иеродиакон захотел встретиться с ней и увеличил скорость. Расстояние между ними было не очень большим, но ему нужно было проехать поворот, из-за чего Тарсо на несколько секунд скрылась с его глаз. Когда же он доехал до места, где только что видел Тарсо, ее там уже не было. Она исчезла, и это было нечто сверхъестественное. Не было никакой возможности куда-нибудь скрыться или убежать. Справа над дорогой нависал крутой склон горы, а слева уходила вниз глубокая пропасть. Иеродиакон счел этот случай чудом, которое произошло именно для его вразумления, потому что он не верил в святость Тарсо.

* * *

Как уже говорилось, Тарсо наведывалась к одному священнику в Кератее. Но иногда она появлялась в этом городке и с какими-то другими, неведомыми нам целями. Многие задавались вопросом: как она добиралась туда? На чем она, грязная и странно одетая, приезжала в Кератею, на каком транспорте? Какой водитель пустил бы ее в таком виде в свою машину?

Представляется, что Тарсо иногда перемещалась в какое-нибудь место, не выходя из своей кельи. Случай, который произошел с одним молодым человеком из Коропи, подтверждает эту способность Тарсо.

Как-то раз он ехал на своей машине в сторону Креста в Святой Параскеве[146]. На остановке он увидел незнакомую симпатичную старушку и решил ее подвезти. У них завязалась беседа на духовные темы, и она настоятельно посоветовала ему сходить на исповедь. То же самое говорила ему и его мать, но на ее совет он не обращал никакого внимания, чем сильно ее огорчал. Когда старушка попросила остановить машину, она уже успела убедить юношу поисповедоваться. Этот молодой человек так сильно изменился после их беседы, что и на исповедь сходил, и мать свою привел к Тарсо. Тогда-то он с изумлением узнал в блаженной ту старушку, которую подвозил.

* * *

Одна родственница Тарсо рассказывает: «В 1972 году мы ездили на остров Миконос. Высадившись на пристани, мы увидели монахиню, сидевшую возле своих вещей и терпеливо чего-то ожидавшую. Мы спросили, не нужно ли ей в верхнюю часть острова, куда направлялись мы. Оказалось, что надо, и она пошла с нами. По дороге выяснилось, что она из Кератейского монастыря. Я сказала, что там, в этом монастыре, приютили мою больную тетю по имени Тарсо. Тогда монахиня ответила:

— Это вы больны, а та, о ком вы говорите, — святая. Некоторые монахини видят, как она иногда парит над землей».

* * *

На соседней горе, чуть выше того места, где жила Тарсо, подвизался монах. Он свидетельствует, что в молодости блаженная в течение четырех-пяти лет жила под открытым небом. По ночам, вся съежившись, она немного спала, сидя на большом камне или на террасе около монастыря. Как-то раз он увидел блаженную, идущую под сильным дождем. Обеспокоенный, он побежал за ней. А когда догнал, Тарсо сказала:

— Не волнуйся за меня. Посмотри, я ничуть не промокла.

Действительно, он увидел, что, в то время как сам он вымок до нитки, подвижница осталась совершенно сухой.

В другой раз во время сильного ливня сестры монастыря забеспокоились о Тарсо. Одна из них вышла, чтобы узнать, как она там. И увидела, как блаженная шла под дождем из монастырского виноградника, не касаясь земли и ни капельки не промокнув.

* * *

Вот что рассказывает одна сестра, часто бывавшая у Тарсо: «Однажды мы с подругой пришли к Тарсо. Мы стояли около ее кельи и разговаривали. Вдруг взгляд блаженной остановился на чем-то в двух метрах перед ней, словно она увидела кого-то, невидимого для нас. Она высоко подняла руки и сказала:

— Вот он, офицер! Хотела бы я знать, неужели ты ничуть не устаешь? Целый день вверх-вниз, вверх-вниз.

Говоря это, она поднимала и опускала руки.

Мне стало ясно, что сейчас происходит нечто очень важное, и я с восторгом смотрела на Тарсо. Ее сосредоточенное лицо совершенно изменилось, оно просто светилось любовью. Блаженная была поглощена неким сверхъестественным, но в то же время привычным для нее зрелищем. Она оставалась в этом состоянии недолго, а затем медленно опустила руки, повернулась и посмотрела на нас, поняв, что и мы наблюдали за этим событием».

* * *

Однако, чтобы достичь всего этого, Тарсо приходилось встречаться не только с ангелами. Путь к усвоению любви Христовой не может быть безболезненным. Напротив, на этом пути подвижника подстерегает множество разбойников, и чем напряженнее духовная борьба, тем больше они ненавидят его. Не миновали бесовские нападки и Тарсо на ее пути восхождения. Когда эти нападения происходили в присутствии других людей, они видели, как взгляд Тарсо делался строгим, и слышали, как она говорила:

— Снова пришел злодей... Что тебе нужно? Какое тебе до меня дело? Убирайся отсюда, негодяй!

При этом Тарсо многократно осеняла себя знамением Креста.

* * *

Дивен Бог во святых своих[147]. Дивны и святые Божии в глазах других людей. Люди видят и удивляются добрым делам святых и прославляют Отца нашего, Который на Небесах[148]. Блаженная Тарсо стала светом миру и подвижническим призывом к славословию и хвале Имени Божия.

Первое издание этой книги нашло отклик в сердцах многих читателей. Они ощутили священное воодушевление от знакомства с подвижническим житием Тарсо. В этом житии они встретили дух крайнего смирения и добровольного самоуничижения, и образ блаженной засиял для них светом славословия и хвалы Имени Божия. Это и удивительно в славе Божией: она сияет только там, где есть смиренное мудрование, скорбь самоукорения, подвиг подчинения плоти требованиям Неба, умерщвление греха. Воистину, дивен Бог во святых своих!

Авва Op говорил: «Если придет к тебе помысл высокоумия и гордости, то испытывай свою совесть, все ли исполнил ты заповеди, любишь ли врагов своих, болезнуешь ли о их несчастьях и почитаешь ли себя рабом непотребным, грешнейшим из всех. Тогда не будешь гордо думать о себе, будто все исполнил. При том знай, что помысл гордости все разрушает»[149].