Тайфун над пограничной заставой

Случай на границе

Корреспондент республиканской газеты Николай Иванович Зернов ехал на одну из южных пограничных застав.

Путь был длинный: сначала самолетом до Москвы, потом до Ашхабада, потом поездом с пересадкой, снова поездом до маленькой железнодорожной станции, где его ждал пограничный газик с сержантом и солдатом, сидевшим за рулем.

В этих местах Николай Иванович был впервые и жадно оглядывал рыжие склоны Гиндукуша с покрытыми снегом вершинами, верблюдов и осликов, на которых, едва не задевая ногами за землю, сидели верхом то седобородые старцы, то веселые молодые люди, напоминавшие Ходжу Насреддина.

До заставы ехали больше часа, и чем дальше, тем менее людной и более трудной делалась дорога. Из-под колес выскакивали острые камни и гулко били в дно кузова. Очень крутой подъем сменялся такой же крутизны спуском, и Николаю Ивановичу казалось, что они падают в быструю горную речку, которая, гремя, бежала с валуна на валун. По ее берегам ярко зеленела молодая трава. Сияло полуденное солнце, и через приоткрытое ветровое стекло врывался в машину теплый ветер.

Застава показалась неожиданно, как только выехали из ущелья: два деревянных дома, большой и маленький, стоявшие в огороженном саду, и железные зеленые ворота с красными пятиугольными звездами на створках. Возле прохаживался часовой, который, завидя машину, неторопливо открыл ворота.

Во двор въехали по широкой посыпанной песком дороге, огражденной с обеих сторон побеленными мелом валунами.

На крыльце казармы стоял немолодой человек в зеленой фуражке, аккуратно заправленном кителе.

Из кабины, рывком распахнув переднюю дверцу, вышел сержант и, лихо вытянувшись перед начальством, стал докладывать.

— Товарищ подполковник, по вашему приказанию...

Но тот, не дослушав, махнул на сержанта рукой и подождал, пока выберется из машины Николай Иванович.

— С благополучным прибытием!.. Начальник заставы подполковник Речкин Иван Константинович.

— Зернов... — ответил приезжий несколько оробело и полез в карман за документами.

— Не надо, Николай Иванович. О вас уже доложили.

Обедали они вдвоем в пустой столовой. Николай Иванович вспомнил разговор в Москве с полковником из Главного управления погранвойск, который между прочим упомянул, что утро на заставах начинается в два часа дня. Сейчас было только начало второго, и пограничники, должно быть, отдыхали.

Повар-узбек в коротенькой белой курточке подал щи и плов. В пластмассовой вазе на столе лежали свежие яблоки и кисти крупного вяленого винограда.

— Угощайтесь. Свои... — сказал начальник заставы. — Вы уже бывали на границе?

— Нет, никогда, — ответил Николай Иванович. — Сегодня — первый день.

— А я вот служу тридцать четыре года. И все на заставах. На этой уже тринадцатый год.

Николай Иванович незаметно взглянул на подполковника и еще раз убедился, что тот уже немолод.

— Расскажите о себе, — попросил Николай Иванович.

Начальник заставы покачал седеющей головой.

— Как-нибудь после... Идемте-ка лучше на воздух, я вам наше хозяйство покажу, — сказал он, вставая.

Сначала он показывал сад. На черной земле с кое- где пробивавшейся травкой свободно стояли раскидистые деревья с побеленными стволами и окопанные.

— Яблони, персики, абрикосы, айва, — называл подполковник. — В первый же год, когда я заставу принял, садили. Фруктов столько — девать некуда.

— Бассейн тоже сами соорудили, — продолжал начальник заставы. — Сейчас, правда, лишь отдельные смельчаки купаются, а летом вернутся с наряда бойцы, вымотаются до отказа, все на них мокрое от пота, вот тут и освежаются. Летом-то у нас за сорок в тени... Воду из горного озера провели. Проточная. Соревнования по плаванию устраиваем... А наши розы! Видели бы вы их в цвету! Глаз не оторвешь. Яркие, сочные, крупные — по кулаку...

Николай Иванович то и дело поглядывал на начальника заставы, на его помолодевшее лицо, слушал и думал, как здорово ему повезло, что он попал именно на эту заставу, к этому человеку. Больше всего он боялся встретить на границе какого-либо сухаря, службиста.

...Застава ожила как-то мгновенно. Только что было тихо, а сейчас доносился из казармы дробный и громкий стук обутых в сапоги ног, голоса, и через минуту на спортивную площадку выбежали оголенные до пояса солдаты, и тот самый сержант, который привез Николая Ивановича, стал проводить с ними утреннюю зарядку. Завидя приближающегося начальника заставы, он все с той же лихостью вытянулся перед ним. Подполковник сказал: «Продолжайте!» и вместе с Николаем Ивановичем вернулся в казарму, в комнату с табличкой «Канцелярия».

— Садитесь, — начальник заставы показал на стул. — Сейчас отправлю наряд и снова буду в вашем распоряжении.

Он уселся за письменный стол и стал просматривать толстую конторскую книгу. Николай Иванович молчал, чтобы не мешать, и невольно прислушивался к голосам, доносившимся через неплотно закрытые двери.

«Мухамедов! Заправиться как следует!.. Трубку взяли?.. Покажите индивидуальный пакет...»

Начальник заставы отложил книгу, вынул из тумбочки письменного стола щетку и обтер ею сапоги. В этот момент в дверь постучали, и в канцелярию вошел сержант с красной повязкой на рукаве.

— Товарищ подполковник, наряд построен...

— Хорошо. Сейчас иду.

— Мне надо выйти? — спросил Николай Иванович, поспешно вскакивая со стула.

— Зачем же? Можете оставаться.

Начальник заставы отсутствовал недолго, а Николай Иванович все это время напряженно сидел на одном месте в одной и той же позе. В поле его зрения был письменный стол, сейф и портрет Дзержинского на гладкой белой стене.

— Ну вот, теперь у нас есть немного свободного времени, — весело сказал начальник заставы, воротись. — Сейчас разбужу заместителя, а мы с вами пойдем на границу. Небось, хочется посмотреть на пограничный столб? — он улыбнулся.

— Еще как хочется! — ответил Николай Иванович и тоже улыбнулся.

Пальто и чемодан он оставил в комнате для приезжих и теперь шел налегке, даже без шапки. Тесно прижавшись к земле цвели маленькие желтые цветы. Дул теплый ветер. Не верилось, что на календаре январь, в Москве стоят рождественские морозы и скрипит под ногами снег.

Тропа, по которой они шли, была тверда как камень. Шелестели на ветру высокие сухие стебли каких-то растений, напоминавшие неубранную кукурузу. Вдалеке на пологом, рыжем от выгоревшей прошлогодней травы склоне привольно стояли приземистые раскидистые деревья, напоминавшие огромные кусты.

— Фисташки, — пояснил начальник заставы. — Их тут много, целые рощи...

Они пошли к видневшейся далеко впереди высокой пограничной вышке с застекленной будкой на самом верху.

— Сейчас покажу вам сопредельное государство, — сказал подполковник. — По крутым лестницам лазить не боитесь? Голова не кружится?

— Ну что вы, Иван Константинович!

Зернову показалось немного смешным, что начальник заставы не сказал просто — Афганистан, а упомянул туманное «сопредельное государство», будто он, Зернов, не знал, что за страна находится по ту сторону границы.

Они еще только подходили к вышке, как оттуда спустился солдат и, одернув гимнастерку, побежал навстречу.

— Товарищ подполковник, пограничный наряд в составе...

— Все в порядке? — прервал его начальник заставы, — Отар не видно?

— Так точно, товарищ подполковник. Отар с их стороны покуда не обнаружено.

— Афганцы норовят свой скот на нашей стороне пасти, — начальник заставы повернулся к Зернову.— У них там все голо, мертво, вот и гонят к нам.

Лестница была крутая, железная, без перил, и Николай Иванович облегченно вздохнул, когда добрался до будки. Она немного покачивалась от ветра.

— Сапаров, покажи товарищу кишлак, — сказал начальник заставы, обращаясь к остававшемуся в будке солдату.

Солдат припал глазами к окулярам стоявшей на треноге трубы и стал слегка передвигать ее, держась за черные ручки.

— Можно смотреть! — сказал он, уступая Николаю Ивановичу место.

Видно было отчетливо. В лощине на желтой каменистой земле стояли такого же цвета глинобитные домики с дувалами вокруг, мечеть с минаретом и единственный на всю деревушку каменный европейского образца дом под железной крышей. На площадке перед мечетью копошились люди в белых шароварах и белых рубахах, поверх которых были надеты темные пиджаки. Какой-то крестьянин в чалме пахал, налегая грудью на деревянную соху, помогая тащившим ее двум тощим быкам. К ручью шла женщина с закрытым паранджой лицом и несла на голове кувшин...

— А если вы повернете бинокулярную трубу чуть вправо, то увидите пограничный столб, — сказал начальник заставы.

— А разве мы к нему не подойдем?

— Можем и подойти. Дорога, правда, туда не самая легкая.

Кое-где пришлось карабкаться по осыпям. Плоские острые камни противно шевелились под ногами, вот- вот готовые сдвинуться с места и поползти, увлекая за собой тех, кто отважился ступить на них. Но вот осыпь кончилась, и началась едва заметная тропинка, по которой было легко и спокойно идти. У Николая Ивановича гулко билось сердце и слегка дрожали ноги, а начальник заставы будто и вовсе не устал.

— Нравится мне паша пограничная жизнь, — сказал он. — И эти места нравятся. Вся служба прошла в Туркестане. Вот так иду по границе и радуюсь. Пройдешь от одного стыка до другого, наряд проверишь, на вышку слазаешь, а самому легко. А если повезет и весной соловья услышишь, совсем хорошо. Стою и слушаю, и домой идти не хочется.

— Да вы, я вижу, мечтатель, Иван Константинович, — сказал Зернов, поглядывая на шагающего рядом начальника заставы.

— А вы думаете, что среди пограничников нет мечтателей? Им только стрелять да нарушителей задерживать? Одно другому не мешает, Николай Иванович. Не должно мешать, по крайней мере. Какая ж это жизнь — без мечты.

— И о чем же вы мечтаете чаще всего, если, конечно, не секрет?

— Чтобы не было границ между государствами, между народами. Чтобы вся наша труднейшая служба в один прекрасный день оказалась ненужной. И стала бы открыта, доступна каждому человеку вся планета Земля, каждый ее уголок... Вот я тридцать пятый год охраняю границу, сначала с Персией, теперь вот эту, с Афганистаном, а за все время нигде дальше пограничного столба не был.

Пограничный столб красовался на холме — новенький, красно-зеленый, с номером и гербом, обращенным в ту, чужую сторону. В некотором отдалении, как бы глядя на него, стоял афганский столб, серый, с белым гербом, а между этими двумя столбами был вкопан межевой знак, похожий на столбик, которым отмечают каждую сотню метров вдоль железнодорожного полотна. Через этот столбик и проходила государственная граница.

— Вот она какая... — промолвил тихонько Николай Иванович.

Возвращались другим путем, удобной пограничной тропой, по которой ходят на службу наряды, и начальник заставы мимоходом рассказывал, как надо читать звериные следы.

— У дикобраза ножка, как у маленького ребенка. Когда бежит, шорох слышен, это трутся друг о друга его сухие иголки, — он тут же поднял с земли одну из них и отдал Николаю Ивановичу: половина ее была черная, половина белая. — Возьмите на память... Черепаха за собой сплошную полосу оставляет, а по краям — отпечатки коготков. У волка следы крупные, уверенные.

— А змеи? Тут ведь их полно, если судить по литературе.

— Змей действительно много. Кобра, гюрза, эфа...

Закончить фразу начальнику заставы не удалось.

Словно из-под земли вырос пограничник в маскировочном халате и, приложив руку к околышку фуражки, доложил, что за время несения службы признаков нарушения государственной границы не обнаружено.

— Прямо напугал меня, так внезапно он появился, — простодушно признался Николай Иванович, а начальник заставы лишь улыбнулся в ответ, мол такова наша служба: пограничник видит всех, а его никто не видит.

Вечером Николай Иванович снова сидел в канцелярии, на этот раз с раскрытым блокнотом, надеясь услышать что-либо интересное и о самой заставе, и о ее начальнике. Второй письменный стол пустовал; заместитель Речкина, молоденький лейтенант, ушел на границу проверять наряды, старшина отдыхал дома. Свободные от службы пограничники смотрели в ленинской комнате какую-то старую киноленту. Окно в сад было открыто. На столе стояла ваза с яблоками и виноградом.

— Так о чем вы мне расскажете, Иван Константинович? — спросил Зернов, просяще глядя на начальника заставы.

— Вас, конечно, прежде всего интересуют случаи задержания нарушителей границы, — сказал подполковник. — Было, понятно, и такое, и не раз было. Но хочу заметить, Николай Иванович, что чем лучше организовано дело на заставе, тем меньше там тревог я имею в виду не ложных, а настоящих, боевых, а значит, меньше и задержаний. Противник ведь теперь умный пошел, нутром чует, где хорошо охраняется граница, а где похуже.

— И все-таки...

— Ну, раз вы настаиваете... Давненько уже это было. Служил я тогда на иранской границе. Дикие горы. Сушь. Ураганные знойные ветры. Воды совсем мало. И вот приезжает на заставу туркмен. «Где начальник, большое дело есть. Шесть нехороших человека из Персии пришли. Яшики несли». И он назвал урочище, где поиметил этих неизвестных... Ну, дальше все было, как положено. Заставу в ружье! Назначаю две группы. Ставлю задачу. Выезжаем рысью. Жара дикая, градусов за сорок. А ехать далеко. Час едем. Два едем. Оглядываюсь. Вижу, у коня, что сзади идет, язык потрескался, кровоточит. Остановились. Открутил свою флягу, а конь язык подставляет. Всю воду выпил.

Николай Иванович попробовал представить эту картину: палящий зной, осыпи, каменная пустыня без кустика и деревца, измученные лошади с потрескавшимися от зноя языками, бульканье выливаемой из фляжки воды...

— Уследили мы их среди скал. Стоят все шестеро, прижавшись к стене, халаты на них серые, под цвет камня. А между нами ущелье. Они стоят и мы стоим, делаем вид, что не замечаем их вовсе. Спешились, вроде бы отдыхаем. А я тем временем двоих солдат в обход ущелья послал, границу перекрыть. Пешком. Кони на виду остались. В общем, задержали мы их. Почти сто килограммов опиума тогда взяли. Шесть цинковых ящиков... Вот и вся история.

— Да, негусто для очерка, — признался Николай Иванович.

Начальник заставы вздохнул.

— Я же говорил вам, что не умею красиво рассказывать. Да и забылось многое.

— Многое, да не все. Вот про то, как языки у коней от жары потрескались, не забылось. Вспомните еще что-либо. Ну, пожалуйста...

— Ох, и задали вы мне работу! О чем же еще? Разве о том, как в сентябре сорок первого иранские заставы снимали. По договору наши войска в Иран вошли...

Тут постучали в дверь, и вошел дежурный.

— Товарищ подполковник. Только что принял радиограмму для вас. Личную.

— От Веры Сергеевны?

— Никак нет. От какой-то Олечки, — дежурный смутился, а начальник заставы радостно заулыбался и поспешно взял протянутый листок.

— Разрешите идти? — спросил дежурный.

— Иди, иди, Осадчук, — машинально ответил начальника заставы, читая радиограмму.

Дежурный, козырнув, вышел, а подполковник все еще не выпускал из рук листок. Некоторое время он молчал, словно собираясь с мыслями или вспоминая что-то, а потом ухмыльнулся и посмотрел на Николая Ивановича.

— Вот историю с Олей я, пожалуй, могу рассказать вам более подробно. Хотите? — он откинулся на спинку стула и прочитал вслух: «ДОРОГОЙ ПАПА ВАНЯ ВСК ПЯТНАДЦАТОГО ЯНВАРЯ ПРИГЛАШАЮ ВАС НА КРЕСТИНЫ ЗПТ ОЧЕНЬ ЖДУ ЦЕЛУЮ ОЛЕЧКА ТЧК».

— Олечка... — повторил начальник заставы, и лицо его стало отрешенным и добрым.

— Началось это, как сейчас помню, двадцать первого декабря сорок восьмого года в двадцать часов с минутами. Жена моя Вера Сергеевна была в Термезе, мой зам Кудинов Сергей Павлович подменял начальника другой заставы, километрах в сорока от меня. На заставе оставалась его жена Светлана Васильевна, Светочка, как за глаза все звали ее на заставе по молодости, девятнадцать лет ей тогда было. А мне двадцать пять.

Очень трудные выдались дни. Старшина, как на грех, захворал, вся застава на моих плечах. А тут еще погода — не дай аллах. Шквальный ветер афганец несет такой снег с песком, что чуть высунешь нос из казармы, сразу глаза слепнут. Да и темень к тому же. По Аму-Дарье шуга третий день идет, только шелест слышен — и от этой шуги, и от сухих камышей на нашем берегу. Дорогу в комендатуру, по которой в добрую погоду с трудом ездили, вовсе занесло. Как подумаешь о нарядах, как они там, страшно становится. А тут еще ветер воет да песок об оконные стекла стучит...

Смотрю на часы, аккурат восемь вечера показывают. Наряд в это время должен возвратиться с границы, а его нету. Волнуюсь, понятно... И вот в это самое время входит в канцелярию Светлана Васильевна. Взглянув на нее — а на ней лица нет, глаза полны слез, губы белые, бескровные.

— Иван Константинович, — говорит еле слышно, — начинается у меня.

И тут же упала. А падать, скажу вам, в ее положении никак нельзя. Я бросился к ней, дежурного крикнул. Подняли. А она идти не может, висит у нас на руках.

— Вы не волнуйтесь, Светлана Васильевна. Сейчас мы врача вызовем. Все будет хорошо, — утешаю ее, а сам смотрю в окно и думаю, что никакой врач не приедет по такой погоде, и придется ей одной рожать.

Отвел я ее в их комнату, хорошо хоть близко, рядом с канцелярией, за стеной. На койку положил. Стал раздевать, а она стесняется. Покраснела. Молоденькая ведь еще. Первые роды. Да и я молодой.

— Вам она нравилась? — неожиданно спросил Николай Иванович.

Начальник заставы задумался.

— Очень! Чего от вас скрывать? Завидовал я тогда Сергею, мужу ее... Ну, положил я Свету, как положено лежать при родах, а сам в канцелярию бегом — звонить насчет врача. Комендант майор Фролов ответил. Объяснил ему, в чем дело, а он мне и говорит.

— Вы что это, старший лейтенант! Не видите, какая кутерьма в природе творится? В такую погоду хороший хозяин собаку в дом загоняет.

— Дело очень серьезное, товарищ майор. О двух жизнях речь идет.

Комендант помолчал, и голос его стал помягче.

— Ну, женщина у вас хоть какая на заставе есть?— спросил.

— Никак нет, товарищ майор. Ни одной нету.

— Тогда давай сам готовься. Ты мужик боевой, как-нибудь выкрутишься, — и положил трубку.

«Да, выкрутишься тут», — думаю... А за стеной, слышу, Света стоном стонет.

— Сейчас, сейчас, Светлана Васильевна, — кричу ей в ответ. А сам звоню ее мужу на ту заставу.

— Сергей Павлович, твоя жена рожает. Приезжай, я тебя подменю. Ты слышишь меня? Светлана, говорю, рожает, — не то онемел мой Сергей Павлович от страха, не то что еще с ним случилось, только трубка долго молчала.

— Понял вас, — слышу наконец. — Сейчас разрешения у майора спрошу.

Я трубку не кладу, чтобы скорей узнать, что ответит комендант, а комендант отвечает коротко и ясно: «Не разрешаю! Вы оба потеряетесь в дороге. Кто расплачиваться будет?»

Ну, все, думаю. Больше надеяться не на кого. Только на себя.

И бегу к Светке. А она от боли кричит. Живот свой круглый обеими руками гладит.

— Светлана Васильевна, миленькая, — бормочу, — потерпите маленько, доктор уже выехал. — А сам пот полотенцем с ее лица вытираю, и сердце у меня разрывается от жалости к ней.

Она немного успокоилась, должно быть отпустило ее чуть, а я бегом опять в канцелярию — звонить в отряд насчет доктора. Тут мне повезло, сразу дали самого главного.

— Простите, что беспокою, товарищ полковник. Но дело очень срочное. Жена Кудинова рожает. Прошу у коменданта врача, а мне его не дают.

Голос у меня, чувствую, рассерженный, совсем не такой, каким полагается разговаривать с начальством. Ну, думаю, сейчас будет разнос. Но вместо разноса слышу.

— Как тебя звать, Речкин, по имени-отчеству?

— Иван Константинович, — отвечаю с опаской.

— Так вот, Иван Константинович, давай рассуждать вместе. Как ты думаешь, катер по Аму-Дарье сейчас пройдет?

— Никак нет, товарищ полковник.

— Самолет полетит?

— Никак нет, товарищ полковник. Да у нас и посадочной площадки не имеется.

— Машина пройдет?

— Застрянет в сугробах, товарищ полковник.

— Ну вот, видишь сам. И в медчасти у нас сейчяс тоже хоть шаром покати, в Ашхабад вчера все уехали. Так что придется, Иван Константинович, тебе самому принимать ребеночка. Ножницы не забудь продезинфицировать. Кипяченой воды приготовь. йод, спирт, индивидуальный пакет, смотри, чтоб все под руками было... Ну, желаю удачи!...

Рассказ часто прерывался. Попискивал зуммер. Подполковник брал трубку, слушал, отдавал короткие распоряжения. Несколько раз он выходил из казармы на плац — встречал и провожал наряды. Тогда Николай Иванович смотрел в окно на видневшийся вдали старинный полуразрушенный минарет. Мимо окна пробежал солдат с фанерной, в точках от пуль, мишенью. Сухо щелкали разряжаемые автоматы...

— Вы уж извините, — сказал начальник заставы, воротясь. — Так на чем это мы с вами остановились?

— Полковник вам пожелал удачи...

— Мне все тогда желали удачи. Вся застава переполошилась; сочувствовали. То один, то другой с вопросом: «Ну как? Может, чем помочь?» С той заставы, где Светкин муж остался, тоже без конца звонили. Не спят, переживают, спрашивают, А что я им отвечу?

Успокаиваю Сергея, как могу, мол, все иде'1 своим чередом, не волнуйся.

...Забыл вам сказать, что моя жена, которая, как я вам говорил, находилась в то время в Термезе, медсестра по специальности, так что каких-то медицинских азов я от нее малость нахватался.

Заскочил к себе на квартиру, стал в аптечке рыться. Нашел спирт, продезинфицировал шелковую нитку, я ее из жениной кофточки выдернул, это, чтобы пуповину перевязать. Ножницы на спиртовке прокалил. Индивидуальный пакет взял, флакон с йодом, нашатырь, чтоб, в случае чего, в чувство привести. Распорядился, чтобы повар бачок воды вскипятил...

Только забегу в канцелярию, а Света уже в стенку линейкой стучит, меня зовет.

— Иду, иду, Светлана Васильевна...

Вожусь с ней, а у самого на душе кошки скребут, тревожусь, что там с нарядами, где они? Погода-то не улучшилась, еще хуже стала. Метет. Темно, хоть глаз выколи. А кругом ущелья, скалы, пропасти. Тропы, понятно, обледенели...

— Нарядов не слыхать? — спрашиваю у дежурного.

— Никак нет, товарищ старший лейтенант.

— Ракеты давали?

— Так точно.

— Продолжайте через каждые десять минут... И вот еще что: зажгите костры на Шакальей горке.

— Сделаем, товарищ старший лейтенант, не беспокойтесь... Ну как там Светлана Васильевна? Товарищ лейтенант каждые пять минут звонит.

В таком напряжении проходит час, за ним другой. Наряды на заставу не возвращаются. Света по-прежнему мучается.

Я стараюсь не показать вида, что в родах ничего не. смыслю, утешаю ее, мол, не волнуйся, все идет, как надо, да и доктор вот-вот должен появиться.

— Не успеет, наверно...

— Что ж, не успеет, так не успеет. Мы и без доктора справимся. Только вы так не напрягайтесь, Светлана Васильевна. Спокойнее, спокойнее. Все у вас получится...

Получилось у нее ровно в час ночи. Сделал я, что надо, взял ребеночка. А у самого руки трясутся.

— С доченькой вас поздравляю, Светлана Васильевна.

Она радостно так посмотрела на девочку, потом на меня.

— Думала, что страшней будет... Не знаю, чем и отблагодарю вас, Иван Константинович...

— Ну что вы, Светлана Васильевна, — я даже смутился. — Где тут у вас распашонки, пеленки и все прочее?

— Нету, Иван Константинович... Мы еще не готовились.

— «Не готовились, не готовились», — передразнил ее шутливо. — Придется простыню разорвать.

Отдал я матери девочку, а сам побежал на кухню за кипяченой водой, чтобы малышку выкупать. По дороге кричу дежурному.

— Позвони лейтенанту, скажи дочка родилась.

Тут не только дежурный, вся застава облегченно вздохнула. Все улыбаются, шепчутся, должно быть про меня: не каждый день начальники застав новорожденных принимают.

За водой я, понятно, мог любого солдата послать, но зачем-то сам пошел; а кухня у нас во дворе была, иду с полным тазом, споткнулся о сугроб, упал, все на себя вылил. Опять вернулся. Как во сне. В общем, выкупал я ребеночка, в пеленку завернул.

— Получайте свое сокровище, мамаша!

У них в комнате зеркало висело. Посмотрел на себя — не поседел ли за эти пять часов? Гляжу, вроде бы нет. Только пот с лица в три ручья льет.

А тут и наряды подошли... По кострам сориентировались.

— Девочку Олей назвали? — догадался Николай Иванович.

— Да, Олечкой, — ответил начальник заставы. — Мать ее, Света, долго меня стеснялась, потом привыкла. А Олечка, когда чуток подросла, папой стала звать. Кто ее научил, понятия не имею. Настоящего отца — дядя Сережа, а меня — папа... Мы с Сергеем Павловичем двенадцать лет на одной заставе прослужили. Олечка на моих глазах росла. Любил я ее очень, без меры. Баловал, конечно... Своих детей у меня не было...

Начальник заставы незаметно вздохнул и замолчал.

— Значит, Светлана Васильевна стала бабушкой, если судить по радиограмме? — спросил Николай Иванович.

— Выходит, что так, раз Олечка приглашает на крестины... Жизнь идет, Николай Иванович. И очень, очень быстро. Вот я тридцать пятый год на заставах, и все они прошли, промелькнули, ну, не скажу, что как один день, но все же недопустимо быстро. Словно все эти годы я по боевой тревоге за нарушителем гнался.

В этот момент вновь запищал зуммер телефона.

— Товарищ подполковник! Сработал шестнадцатый участок.

— Поднимайте заставу в ружье!

— Застава, в ружье! Застава, в ружье! — в ту же минуту донеслось из коридора.

Захлопали двери, загрохотали по гулкому деревянному полу солдатские сапоги. Горохом посыпались с разных сторон пограничники.

Минуты через три все смолкло, и начальник заставы, извинившись перед Николаем Ивановичем, вышел во двор. Плац был хорошо виден из окна канцелярии. Там уже стояла в строю вся застава, с автоматами и штыками, даже повар, который в обед кормил Николая Ивановича пловом. Собака туго натягивала поводок. Урчала заведенным мотором машина.

Через несколько минут она умчалась, увозя с собой троих пограничников и собаку, которая привычно и ловко прыгнула в кузов.

Подполковник вернулся в канцелярию.

— Что-нибудь серьезное? — спросил Николай Иванович. Ему, конечно, хотелось, чтобы сейчас поймали нарушителя границы и тогда было бы о чем интересно написать.

— Пока не знаю. Надеюсь, что нет. Но если будешь думать, что замкнул систему дикобраз или какой-нибудь архар, то настоящего нарушителя обязательно прозеваешь. Всегда надо быть готовым к худшему... Минут через пятнадцать-двадцать все выяснится. А пока, если не возражаете, давайте выйдем в сад.

Стемнело. На чистом небе сияли крупные яркие звезды. Упал ветер, и уже не было слышно, как шуршала сухая прошлогодняя трава на склонах окружавших заставу холмов. Заметно похолодало. Несколько солдат сидели в беседке и разговаривали вполголоса.

— Если тревога окажется ложной, дадут вверх красную ракету, — сказал начальник заставы.

— Поедете на крестины? — спросил Николай Иванович. Он все еще находился под впечатлением услышанного рассказа.

— Обязательно... Конечно, если отпустит начальство... Увижу Свету...

— Вы все еще не можете забыть Светлану Васильевну? — Николай Иванович посмотрел на начальника заставы, но в темноте так и не увидел его лица.

— Что вам ответить?.. Время, как известно, великолепный лекарь. А с тех пор, как мы расстались, прошло уже... — начальник заставы задумался, — ...прошло уже семь лет, три месяца и восемнадцать дней... Смешно, правда, что я с такой точностью?

— Нет, не смешно, Иван Константинович.

— Олечка недавно писала, что если родится сын, то назовут его в честь меня редким именем Иван, — он включил электрический фонарик и посмотрел на часы. — Что-то не дают ракету...

В этот момент она взвилась в черном безоблачном небе, выпустив несколько красных шариков, которые, плавно опускаясь, угасали где-то на половине пути к земле.

— Все в порядке, — сказал начальник заставы, облегченно вздыхая.

Вскоре вернулась машина с тревожной группой и старший группы, подбежав к начальнику заставы, доложил, что на шестнадцатом участке прошла в сторону тыла крупная лиса. Ее следы четко отпечатались на контрольно-следовой полосе.

— Благодарю за службу! — сказал начальник заставы и вернулся к Николаю Ивановичу.

— Наверно, отдыхать хотите после дороги? — спросил он. — В комнате для приезжих все приготовлено.

— Пожалуй, надо поспать маленько, — ответил Николай Иванович. — А вы?

Подполковник улыбнулся.

— Ну кто же из начальников застав спит ночью?