Тайна дома № 12 на улице Флоретт

Глава 3. Двадцать восемь дохлых мух.

Когда за окном загрохотало, Томми Бренсон, мальчик восьми лет, спрятался под одеяло.

И хоть папа говорил, что бояться грома глупо и уж всяко лучше бояться молний, Томми каждый раз во время грозы забирался с головой под одеяло, слушая, как стучит дождь по крыше.

Дедушка рассказывал, что гром издает старый злобный великан, который прячется среди туч и бьет железной палкой проплывающие мимо дирижабли. Мама, в свою очередь, только посмеивалась над историей про великана и называла ее не более чем забавной небылицей.

Но Томми верил во все, о чем рассказывал дедушка, и во время каждой грозы трясся от страха, ожидая, что великан спустит с тучи свою цепную лестницу и слезет по ней на землю.

Вот и сейчас он вслушивался, не раздастся ли в дожде за окном звук тяжелых шагов. И тут он вдруг понял, что никакого дождя нет и в помине.

Томми выбрался из-под одеяла и ступил босыми ногами на потрепанный круглый коврик у кровати. Ставни окна были заперты на ключ – не выглянешь. Папа всегда их закрывал, чтобы, как он говорил, не влезла зубная фея, но мальчик знал, что он опасается вовсе не зубную фею: они жили возле самого канала, и Томми одного даже на улицу не выпускали, ведь в этих местах обреталось множество нехороших мистеров и миссис.

Мальчик прислушался. Грохот шел от канала, и это точно был никакой не гром. Если гром обычно долетал скребущими раскатами, то этот шум больше походил на стук, словно били молотом по камням. Брилли-Моу и прежде был довольно ворчливым местом – там работало множество мастерских, гудели пароходы, рокотали огромные зубчатые колеса, но то, что раздавалось оттуда сейчас, не имело ко всему перечисленному никакого отношения.

Томми понимал, что это плохие звуки. Видимо, великан все же спустился с туч…

Мальчик подошел к окну и заглянул в замочную скважину на ставнях. Ничего не видно!

И тут хлопнула входная дверь квартиры.

Томми вздрогнул и обернулся.

– Ма-ам! – позвал он, ожидая, что мама вот-вот войдет в комнату и упрекнет его за то, что он вылез из постели. Но она все не появлялась.

Мальчик двинулся к двери, попутно прислушиваясь. Приоткрыв ее, он выглянул в коридор.

– Па-ап!

Папа всегда говорил, что ночью дети должны спать, потому что ночь – не детское время. Он очень злился, когда Томми долго не мог заснуть и говорил, что детей, которые ночью не спят, может забрать богхилл – худое, долговязое существо, обитающее под половицами и питающееся детскими глазами, но Томми знал, что на самом деле папа боится, как бы Томми не узнал их с мамой и дедушкой взрослые тайны – у всех взрослых есть тайны, и они всегда их обсуждают, когда дети спят.

Но сейчас из гостиной привычный размеренный и чуть ворчливый папин голос не раздавался.

Томми на цыпочках вышел в коридор.

– Деда?!

Дедушка тоже не ответил. Томми почувствовал, как его кожа покрылась мурашками, и потер запястья.

Он осторожно заглянул в гостиную, ожидая, что к нему тут же повернутся рассерженные лица родителей, но там никого не было.

Слегка покачивалось дедушкино кресло-качалка, на полу возле него лежала развернутая газета. Стул, на котором обычно сидел вечерами папа, был отодвинут от стола, а отцовские часы и замшевая тряпочка (он мог полировать свои «Шнипперс» часами) были словно оставлены всего какое-то мгновение назад.

Из кухни вдруг раздалось шипение, и Томми вздрогнул.

Он был уверен, что там кто-то есть. И это не мама.

Мальчик отчетливо представил себе, что там в эти мгновения копошатся вредительские гремлины в поисках, чего можно было бы сгрызть.

Томми шагнул к двери кухни и, затаив дыхание, чуть приоткрыл ее, ожидая увидеть пару-тройку длинноносых коротышек со светящимися в темноте глазами, но, к его облегчению, в кухне не оказалось ни одного гремлина. Шипение издавал стоящий на огне казанок – из-под его погрюкивающей крышки выбиралась, клубясь, грязно-серая склизкая масса – ежевичная каша выкипала. Мамы с ее любимой поварешкой рядом не было.

– Где же все? – прошептал Томми, вернулся в гостиную и тут заметил нечто странное.

Окно было открыто, и в него залетали рыжие искорки. Их в гостиную набилось уже довольно много – бо́льшая часть изумительными светящимися точками висела в темноте под потолком, отчего тот напоминал звездное небо.

Томми завороженно распахнул рот, глядя на эти причудливые таинственные огоньки.

Он подпрыгнул, пытаясь схватить парочку. Но они ускользали. Тогда мальчик подбежал к окну и поймал один из залетевших огоньков. Он ожидал, что тот окажется горячим, но не ощутил никакого жжения.

– Какие красивые…

Томми оглядел гостиную. Огоньки висели над отцовским столом, еще больше их было у дедушкиного кресла, они парили и в проходе, ведущем на кухню.

Мальчик подбежал к креслу-качалке и зачерпнул несколько огоньков рукой, раскрыл ладонь. Светящиеся искорки прилипли к коже.

Одна из них оторвалась и взмыла в воздух. Томми не успел отстраниться, когда она проникла к нему в нос.

В ноздрях защипало, и мальчик чихнул.

На глазах выступили слезы.

Томми втянул носом воздух и заморгал. Во рту появился сладковатый привкус, словно он лизнул пирожное.

– Ха-ха! – рассмеялся мальчик и принялся играть с заполонившими квартирку семейства Бренсонов огоньками. Ему вспомнились рассказы дедушки о том, как тот, будучи ребенком, ловил светлячков в Слякоти.

Томми прыгал, бегал по гостиной, хватал рыжие искорки, зачерпывал их руками на подоконнике и на кресле, подбрасывал в воздух и завороженно глядел, как они плавно опускаются. Тогда он задирал голову и застывал, позволяя им осесть на лицо.

При этом Томми совершенно позабыл как о грохоте, раздающемся у канала, так и о странном исчезновении родителей. Его занимали лишь эти огоньки и еще вкус сладости, поселившийся во рту. Не прошло и пяти минут с момента, как Томми втянул в себя первую искринку, но он уже ни о чем другом не мог думать – лишь об этой, все крепнущей сладости.

Мальчик замер посреди гостиной. Мысли исчезли из головы. Все, кроме одной…

Еще! Еще сладкого!

Приторный вкус захватил его целиком. Слюна липким комом заполнила рот.

Сладкое… еще…

Мальчик принюхался. Покачнулся и шагнул к двери.

Выйдя из квартиры, он, словно в каком-то сне, направился к лестнице. Из двери напротив вышла миссис Боркни, но он не обратил на нее внимания. Соседка также его не заметила – ее взгляд был совершенно пуст.

Маленькая фигурка в полосатой пижаме вышла на улицу и присоединилась к бредущим в светящемся тумане взрослым.

Люди шли к каналу молчаливой толпой. Сладкое… там сладкое…

***

Звенел, раскачиваясь, колокол, и тяжелый бронзовый язык, приводимый в движение системой шестеренок и валов, стучал не смолкая.

В зловонном и тесном брюхе фургона вплотную друг к другу сидели мрачные молчаливые типы – ровно дюжина типов (по шесть на двух жестких скамьях у бортов). Темно-синие мундиры, высокие шлемы с кокардами, раскрасневшиеся лица, трясущиеся от качки бакенбарды. Констебли походили сейчас на горошины в стручке, вот только о такие горошины можно было запросто сломать себе зубы.

Тринадцатым пассажиром в фургоне был запах. Парфюм «Суинни», который все называли «Свинни», являлся обязательной частью формы констебля, как перчатки или шлем. У некоторых горожан он вызывал закономерное чувство удушья, кое у кого и вовсе от него слезились глаза, но представителям закона было плевать: никто не смеет критиковать уставной парфюм полиции!

Констебль Пайпс скрипел зубами, глядя на лица сидящих напротив коллег. О, это был настоящий театр масок: Дуббин – задумчиво хмурится и сопит, раздувая ноздри, Горбридж – мелко и часто моргает, Коппни – вытирает насквозь промокшим платком лоб под шлемом и нервно покусывает губу, старик Лоусон – трясет челюстью и что-то бормочет себе под нос, Буппиш – от страха пускает газы и всякий раз, как проворачивает свою подлость, неистово пучит глаза, у Уискера от стоящей в фургоне жары отклеился ус, и он суетливо пытается вернуть его на место, пока никто из коллег не заметил (зря старается – здесь все знают, что Уискер – это ряженая баба, которая переоделась, чтобы поступить на службу).

Ожидание, висящее в фургоне, давило на всех присутствующих. Пайпс и сам был на взводе. И это не удивительно, учитывая произошедшее в Доме-с-синей-крышей. Пятеро констеблей ранены, Френхорт и Доллни мертвы. Твари, которые прикидывались Теккери и Боунзом, разделались с ними, и кто знает, сколько трупов было бы еще, если бы не удалось уничтожить эту прожорливую падаль. Не сразу констебли поняли, что недостаточно отрезать мухоловке голову – Доллни прикончила уже безголовая тварь.

Констебль Пайпс сейчас был едва ли не единственным из всех в фургоне, кто не мог найти себе места от нетерпения. Нужно рассчитаться с этими монстрами – они должны ответить за то, что сделали! У него чесались руки, и тут внезапно фургон, как назло, сбавил ход и пополз так медленно, что быстрее было бы даже на своих двоих.

– Ньютон, что там такое?! – воскликнул Пайпс, вытянув шею и пытаясь разглядеть хоть что-то в окне рубки.

Констебль-рычажник повернул голову:

– Мы уже на Флоретт. Тут… люди! Ведущий фургон увяз!

– Проклятые зеваки! – буркнул Пайпс.

– Это какие-то лунатики! – ответил Ньютон. – Они что, колокола не слышат?

– Попробуй их объехать!

Констебль-рычажник крутанул штурвал, и фургон выехал на тротуар. Служители закона внутри подпрыгнули на своих лавках. Раздался чудовищный скрежет – борта фургона проелозили с одной стороны по стене дома, а с другой – по чугунному фонарному столбу. Всем без исключения констеблям в фургоне показалось, что его вот-вот сомнет, как консервную банку.

– Не трясись, полиция, проедем! – крикнул Ньютон.

Фургон протиснулся и, напоследок сбив ржавый гидрант и пустую газетную тумбу, выполз на пустырь.

– Зайца мне в глотку! – воскликнул констебль-рычажник, и одновременно дюжина голов в шлемах повернулась к нему.

– Что там?

– Еще такие же, как те, что были на площади?

– Может, вернемся в Дом-с-синей-крышей, пока не поздно?

Пайпс кашлянул и гаркнул на весь фургон, прерывая общий гвалт:

– Что ты видишь, Ньютон?!

– Ничего я не вижу, только свет… туман светится… – констебль-рычажник оборвал себя. – Ведущий фургон пробрался! Мы почти на месте! На выход, парни! Прыг-скок!..

…Три грохочущих полицейских фургона, разливая кругом синий свет фонарей, выкатили на пустырь.

Под грохот колоколов распахнулись двери, и из них, ныряя в облака светящейся пыльцы, посыпали констебли.

Вооруженные револьверами и винтовками, они выстроились у фургонов и так и застыли, задрав головы и распахнув рты.

Первым, что увидели служители закона, были путанные корни, шевелящиеся в клубах тумана. В сотне футов от фургонов вверх поднимался толстый узловатый ствол, и констебли, не сговариваясь, решили, что это какое-то дерево, старое, скрюченное, горбатое – вот только дерево это чуть покачивалось и издавало треск. Ствол оканчивался чем-то отдаленно напоминающим уродливый бугрящийся плод.

Прямо на глазах у пораженных констеблей этот «плод» начал раскрываться – через него прошла извилистая трещина. Появились огромные клыки.

– Это же… это… – начал кто-то из констеблей.

– Мухоловка! Гигантская мухоловка!

К чудовищному растению нестройной толпой брели люди. Нет, это определенно не были зеваки. Все происходящее походило на массовое безумие – они просто шли к монстру! Некоторые были уже у самых корней…

Тварь вытянула одну из своих лоз и, схватив какого-то человека, подняла его и засунула в пасть. Громадные клыки впились в плоть, ломая ее и разрывая на куски. На землю потекла кровь, а жертва даже не вскрикнула перед тем, как ее начали пережевывать. Другая лоза подхватила еще одного несчастного и так крепко сжала его, что крошечное тело искорежилось – он повис мертвой грудой, а потом тварь закусила и им.

Прочие горожане никак не реагировали на происходящее, продолжая безмолвно шагать к монстру. Приближаясь, они воздевали руки, тянулись к нему, ожидая своей очереди. Некоторым из них так и не суждено было исчезнуть в кровожадной пасти – один за другим они пропадали под наваливающимися путаными корнями, раздавленные, превращенные в месиво из костей, мяса и кожи.

Да уж, к подобному констебли были не готовы: привыкшие хватать щуплых шушерников, трясти перепуганных лавочников, а все остальное время посапывать у сигнальной тумбы после сытного обеда, они совсем растерялись.

– Сержант! Что нам делать?!

Сержанта Кручинса трудно было огорошить, взять нахрапом или выбить из колеи. Дело в том, что он делил свою крошечную квартирку на улице Своррол с невероятно злобной и склочной женушкой, которая в любой момент могла выпрыгнуть откуда ни возьмись и как следует отходить провинившегося, по ее мнению, супруга скалкой или кочергой по голове, спине и вообще по всему тому, что подвернется ей под руку. С миссис Кручинс всегда нужно было держать ухо востро – кто знает, что за идея возникнет у нее в голове уже в следующую секунду. Это была очень непредсказуемая и опасная женщина. Недаром вся улица называла ее не иначе как «спятившей сержантшой».

Сам сержант Кручинс за годы не очень счастливого брака привык быть наготове, и это не раз помогало ему даже в его полицейской работе.

И все же сказать, что он был ошарашен в тот миг, как выбрался из ведущего фургона и увидел огромную тварь на пустыре, значит существенно преуменьшить то, что он испытал.

Сержант уже развернулся было, чтобы забраться обратно в фургон, но спускающиеся с подножки следом за ним подчиненные, перекрыли проход.

«Сбежать не выйдет», – с досадой заключил Кручинс. А это значило, что придется делать то, что он так не любил: полицейскую работу.

– Пайпс, Робертс, вы с экипажами второго и третьего фургона удерживайте толпу! Не пускайте людей к этой твари!

Констебли попытались остановить пару ближайших горожан, но те, не глядя на них и не слыша их требований, продолжали свое шествие – прямиком в мясорубку.

– Они не слушаются, сэр…

– А дубинки вам на что! Не удается образумить, глушите их!

Пайпс и его отряд бросились к горожанам. Констебли выстроились цепью. Люди по-прежнему не замечали ничего, кроме мухоловки.

– А ну, стоять! – ревел Пайпс.

– Назад! Все назад! – вторили констебли.

Люди продолжали напирать, и в воздух поднялись дубинки. Один за другим горожане начали падать на землю.

– Бейте их парни! – крикнул Пайпс. – Прямо по головам! Это работает!

Это действительно работало. Оглушенные люди, как подкошенные, падали в грязь пустыря. О том, чтобы не жалеть женщин, стариков и детей, констеблям не было нужды напоминать: те и в обычной обстановке не выделяли их среди прочих.

Представители закона вгрызлись в толпу, раздавая удары направо и налево, оглушая без разбора всех, кто подворачивался под руку.

Но всех напирающих со стороны Флоретт остановить они не могли.

– Это «ГПА»! – вопил старик Лоусон. – Это «ГПА»!

– Заткнись, Лоусон! – прикрикнул сержант, отмахиваясь и отфыркиваясь от лезущих в лицо искорок пыльцы.

– Нам нужно вызвать подмогу, сэр! Позвать констеблей из Сонн, с Набережных и из Гари! А еще поставить в известность Старый центр!

– Никого мы не будем звать! Может, еще к медноголовым Кнуггера посоветуешь обратиться? Мы здесь полиция! Мы здесь закон! Эта тварь… – он запыхтел, пытаясь подобрать слова: – нарушает общественный порядок!

– Мы не справимся! – продолжал настаивать старик. – Нужно вызвать из Дома-с-синей-крышей «Громилу»! Боевой мех сейчас бы пригодился!

– Что? Эту рухлядь, которая пылится в подвале?

– Вы не понимаете, сэр! Это «ГПА»!

Сержант Кручинс больше не слушал старика.

– Домби, Уикли, и остальные! Слушай мою команду! Огонь на подавление!

Констебли недоуменно уставились на сержанта – никто не знал, что это значит.

– Проклятье! Да стреляйте же! Стреляйте в тварь!

Это уже поняли все, и пустырь затянулся пороховым дымом.

Не попасть в такую-то громадину казалось в принципе невозможно, но большинство служителей закона справились с этим на отлично. И все же часть пуль достигла цели – они вонзались в стебель и в лозы, прошивали листья.

Мухоловка широко раскрыла пасть – из нее на землю выпали ошметки недопережеванной женщины. Тварь испытала боль – это заметили все. Она развернула бутон к констеблям и поползла к ним, перебирая корнями, – «мухи» сопротивлялись, «мухи» жалили ее…

И тут сержант понял, что старик был прав: они не справятся сами.

– Пайпс! – закричал Кручинс. – Бросайте этих идиотов! Стреляйте! Стреляйте в тварь! Пайпс? Что ты делаешь?!

Сержант, вытаращив глаза, глядел, как констебль Пайпс, опустив дубинку, развернулся и пошагал к мухоловке. Некоторые из его констеблей сделали то же самое. Они не слышали Кручинса – злостно игнорировали его и явно напрашивались на выговор. Присоединившись к горожанам, полицейские также впали в это жуткое подобие лунатизма.

– Лоусон! – Сержант повернулся к старику, но и тот опустил оружие.

Грохот выстрелов стих.

Кручинс в отчаянии огляделся кругом – уже все его подчиненные впали в транс. Сержант остался один.

– Да что здесь творится, будь я проклят?!

Он развернулся, намереваясь забраться в фургон, и уже поставил было ногу на подножку, как вдруг… он просто забыл, что хотел сделать.

Рука разжалась, и револьвер выпал из нее.

Сержант Кручинс обернулся.

– Сладость… там… сладкое… я должен попробовать…

***

Мальчик глядит на крошечное растение в горшке, стоящее на окне, и оно тянет к нему бутон…«Страх – это просто порождение больного разума…» – шепчет почти забытый голос, от которого кровь стынет в жилах.

«Чего ты боишься? Боли?»

«Нет…»

«Если не боли, то чего? Смерти?»

Ту-тум… грохотало в ушах – это стучало сердце, оно металось внутри, словно искало путь наружу.

Лозы жгутами охватили тело, сдавливая грудь, обволакивая шею.

Изо рта вырвался исступленный крик, но из-за противоудушливой маски он прозвучал, как стон.

Пальцы судорожно хватали грязь, обрывая сорняки.

«Я не могу умереть… еще рано… Я должен знать, что они увидели…»

Все произошло так быстро… этот проклятый человек на странной летательной штуковине отвлек его, и тварь воспользовалась этим.

Он не успел среагировать, упустил момент, и ком переплетающихся лоз и багровых листьев набросился на него, сбил с ног, подмял под себя.

Тварь схватила пастью пробковый шлем, сдавливая его, и только благодаря ему сэр Пемброуз все еще был жив.

Он почти ничего не видел – защитные очки были разбиты, у самых глаз клубились и перемешивались бурые отростки твари. Мухоловка навалилась на него всей своей массой, намереваясь раздавить, переломать его тело. Клыки сжались, и шлем треснул, как яичная скорлупа.

Сэр Пемброуз вывернул руку и сорвал с подбородка кожаную тесемку. Шлем в пасти твари превратился в ломаную труху – голова выскользнула из него в самый последний момент.

Охотник потянулся за лежавшим на земле мачете, но не успел его схватить. Мухоловка выплюнула обломки шлема и вцепилась в сэра Пемброуза. Разорвав мундир, клыки вонзились в плечо, один вошел под ключицу.

Охотник заревел.

Боль пронзила все тело: сквозь него будто протянули проволоку. А потом протянули снова. И еще…

Сэр Пемброуз так сильно распахнул веки, что глаза, казалось, изошли трещинами. Воздух почти не проникал в легкие… Охотник захрипел, задыхаясь.

Тварь принялась сжимать пасть, слизь, вытекающая из нее, начала жечь и плавить кожу.

Сэр Пемброуз задергался, и клыки вошли еще глубже в его тело. Охотник почти не мог пошевелиться – на его ногах лежали тяжелые корни твари. Перед глазами дрожала и плыла рваная туманная пелена. Ни одной мысли в голове не осталось, кроме: «Твоего деда сожрала мухоловка и тебя сожрет мухоловка… Это закономерный конец…»

– Не-е-ет!

В полубессознательном состоянии сэр Пемброуз нашарил на поясе нож. Пальцы сжали рукоятку и выхватили оружие из чехла.

Охотник ударил, не глядя. Нож с чвякающим звуком вошел во что-то мягкое. Сэр Пемброуз вырвал нож и ударил снова – на этот раз тот вошел еще глубже. Прямо в нёбо твари.

Нанести третий удар охотник не успел. Мухоловка издала хрип и разжала хватку. Клыки выскользнули из тела сэра Пемброуза, и он снова закричал.

Тварь подалась назад. Ее чудовищная голова заметалась из стороны в сторону – на лицо и мундир потекла зеленая кровь.

Охотник ударил наотмашь ножом еще пару раз, не понимая, что бьет по воздуху.

Тварь, перекатываясь и изворачиваясь, отползла прочь. Мухоловка корчилась от боли – в ее бутоне зияли две пробитые дыры, истекающие вязкой слизью. Пасть судорожно раскрывалась и снова закрывалась, язык метался в ней, словно угорь в банке.

Сэр Пемброуз пополз по земле.

Плечо и рука горели – кожу с лица будто содрали. В ушах стоял гул, а голова была одновременно ватной и чугунной, словно совсем рядом разорвался артиллерийский снаряд.

Выставив перед собой нож, охотник попытался подняться. И покачнулся, чувствуя, как земля уплывает из-под ног. Упав на колено, он взвыл от боли и гнева.

Сорвав с глаз разбитые очки и отшвырнув их в сторону, сэр Пемброуз потянулся к противоудушливой маске, чтобы снять и ее, но в последний момент остановил себя.

«Нет! Здесь пыльца!»

И это была первая осознанная мысль.

Со второй попытки сэр Пемброуз поднялся на ноги.

«Тварь… где она?»

Мухоловки рядом не было. Разбрызгивая зеленую кровь из вспоротого бутона, она ретировалась, ползя по пустырю прочь, в сторону сломанного моста.

Охотник машинально шагнул было за ней, но тут ощутил, как вздрогнула земля под ногами. Сумбурный гул в голове исчез, и в стоящем грохоте он различил тревожный колокольный звон. Полиция?!

Сэр Пемброуз обернулся и увидел…

Он впервые увидел его, своего заклятого врага, и это зрелище пробудило в нем всю ту ярость, всю ту ненависть, которые он держал в себе еще с момента экспедиции на Лугау – хотя, по правде, это всегда в нем было, с того дня, когда он безрезультатно пытался убедить родителей, что дедушку сожрала мухоловка в гостиной.

Столько лет… столько долгих лет он ждал этой встречи. И вот дождался. Он сделал все, чтобы освободить Карниворум Гротум, сделал все, чтобы они увидели. И они увидели… Джек-из-табакерки выбрался из своей коробки, чтобы явить себя миру во всей своей красе… Карниворум Гротум, последний представитель своего вида, сбросил оковы…

Мухоловка, размером с трехэтажный дом, была уже возле улицы Флоретт. В тучах пыльцы охотник разобрал расползшиеся по земле скрюченные корни и извивающиеся в воздухе лозы, различил десятки подступающих к ней людей.

Как и следовало ожидать, в толпе не звучало ни одного крика – пыльца Скверлум Каберботам делала свое дело, а между тем его хозяин устроил себе кровавый пир – из пасти торчали чьи-то ноги, чудовищные клыки ходили ходуном…

Сэр Пемброуз подавил одолевший его приступ тошноты. Глядя на эту кошмарную резню, он не испытывал ужаса – лишь злость и отвращение, а еще – мрачное удовлетворение: он знал, что так будет. Он всегда знал… но его никто не слушал. «Это ведь просто растение, – говорили они. – Всего лишь хищный сорняк!»

«Что ж, – подумал охотник, –хищный сорняк в эти самые мгновения пожирает вас. Это только ваша вина…»

Крепко стиснув рукоятку ножа, сэр Пемброуз, покачиваясь и спотыкаясь, преодолевая головокружение и боль, истекая кровью и ненавистью, двинулся к твари…

Это был его момент. Это был его день. Наверное, это и есть то самое, подлинное и безупречное… счастье.

***

– Китти, прошу тебя, – взмолился Джаспер, – мы должны успеть!

Девушка в отчаянии закусила губу.

– Я не могу быстрее. Мои ноги…

Джаспер и Китти спускались, переступая груды кирпича и преодолевая провалы, появившиеся на месте некоторых ступеней. Китти было сложно пробираться по развороченной лестнице на своих роликовых коньках. Джаспер поддерживал ее под руку, и все равно, по мнению мальчика, они спускались преступно медленно: где-то там, на станции у края пустыря, бедная Полли, которая томится в плену и ждет, когда же он ее вызволит…

Оказавшись на третьем этаже, Джаспер глянул на дверь девятой квартиры. Та была открыта, на пороге в капкане лежала без движения убитая мухоловка. Самого сэра Пемброуза видно не было.

«Где же он? Что сейчас делает? – подумал мальчик. – И где сейчас дядюшка? Ох, и влетит же потом из-за того, что я бросил мистера Дилби и сунулся сюда…»

– Джаспер… – прошептала Китти. Она ткнула вперед, и мальчик увидел висящие в воздухе светящиеся пылинки.

Джаспер поспешно натянул противогаз – и вовремя: пыльца добралась уже до этажа.

Мерцающий туман окутал мальчика и девушку, осел на волосах Китти и ее длинных ресницах. Кожа мисс Браун осветилась, на губах появилась непроизвольная улыбка, словно она вдруг вспомнила нечто приятное и столь же далекое.

В эти мгновения она показалась Джасперу невероятно красивым, изумительным существом, похожим на выходца из сна, из которого не хочется выбираться.

Рыжие искорки коснулись ее чуть приоткрытых губ, парочка проникла в рот.

– Какие они на вкус? – спросил Джаспер.

– Не знаю… безвкусные.

– А я думал, они сладкие и еще теплые.

Китти не успела ответить.

– Ну надо же! – раздался голос откуда-то снизу, и из темного угла вышла высокая фигура в черном мундире.

– Капитан Блейкли! – испуганно воскликнула Полли.

Капитан прошел через площадку и поставил ногу на ступеньку. Рука в черной кожаной перчатке легла на эфес сабли в ножнах.

– Кто тут у нас? – усмехнулся Блейкли. – Я как знал, что вы появитесь здесь, ты и твой доктор. Зачем тебе противогаз, мальчик? Ты что, на войну собрался? – Джаспер не ответил, и он продолжил: – Я был на войне, я видел газовые атаки. Ты вообще умеешь с ним обращаться?

– Умею! – дерзко воскликнул мальчик, и капитан расхохотался.

– Куда это вы направляетесь? Не говорите – сам догадаюсь: собрались вызволить нашу будущую сестру? – Прищурившись, он оглядел лестницу. – Где доктор Доу?

Капитан поднялся еще на ступень.

– Не подходи! – крикнул Джаспер.

– И что вы сделаете? Мальчишка и девчонка-калека. Я разделаюсь с вами! Сперва я убью вас, а потом и этого надоедливого доктора! Миссис Браун будет довольна…

– Бабушка мертва, – прошептала Китти, но капитан услышал ее. Это известие его, казалось, не особо тронуло.

– Вы больше не будете мешать Праматери, жалкие мухи!

Капитан выхватил из ножен саблю и, нацепив на губы зловещую улыбку, двинулся вверх по лестнице.

Китти отшатнулась, потеряла равновесие и рухнула на ступени. Джаспер бросился к ней, чтобы помочь, схватил ее за руку и так и застыл.

Человек в черном мундире уже стоял рядом с ними, подняв саблю.

– Где доктор Доу? – глухо спросил он. – Не заставляйте меня отрубать вам конечности. Говорите!

Джаспер затрясся. В нем вдруг пробудился настолько сильный гнев, что он, позабыв о положении, в котором оказался, сжал кулаки и вскинул голову.

– Он скоро придет и убьет вас всех! И вашу Праматерь тоже!

Капитан усмехнулся.

– О, щенок скалит зубы… жаль, ты не попал в мой полк, я бы живо тебя выдрессировал. Ты скажешь, где доктор Доу, или я убью твою подружку.

Сказав это, он приставил лезвие сабли к горлу лежащей на ступенях Китти.

– Говори!

Джаспер в отчаянии крикнул:

– Его здесь нет! Не трогай ее!

– Ты испытываешь мое терпение, щенок! – рявкнул капитан. – И, видимо, думаешь, что я шучу.

Он едва заметно двинул рукой, и лезвие сабли скользнуло по шее Китти. Девушка закричала, на шарф и воротник платья из тонкой продолговатой раны потекла зеленая кровь.

– Говори, маленький выродок, или я…

Ни закончить фразу, ни воплотить угрозу в жизнь, капитан не успел.

Из-за его спины раздался голос:

– Ни с места! Полиция Габена!

Капитан Блейкли обернулся. На лестничной площадке стоял констебль. Как и у мальчишки, его лицо пряталось под противогазом. В вытянутой руке полицейского был крошечный дамский пистолет.

Это оружие капитана, очевидно не особо испугало, поскольку без лишних слов, подняв саблю, он бросился на констебля.

– Стоять! – крикнул тот. – Я буду стрелять!

Но капитан не слушал. Ярость застлала его глаза.

Раздался выстрел. Констебль промахнулся, и пуля прошла над плечом капитана, вонзившись в стену. За первым последовали второй и третий выстрелы.

Эти достигли своей цели. Одна пуля вошла капитану в грудь, другая – прямо в лицо, вонзившись под скулу.

Блейкли замер, потянулся рукой к чернеющему отверстию в голове, а в следующий миг рухнул и кубарем покатился по ступеням.

Констебль отпрянул в сторону. Изломанное тело застыло у основания лестницы.

Капитан не шевелился. Его шея была вывернута, а из пулевого отверстия потекла зеленая кровь.

Джаспер первым сбросил оцепенение.

– Мистер Дилби!

Констебль поднял голову. Его руки тряслись – даже через противогаз, было видно, в каком он ужасе.

– Я… я никогда прежде…

– Он мертв? – спросил мальчик.

– Я не… не знаю. Наверное.

Джаспер склонился к Китти. Рана не была глубокой – сабля капитана оставила по сути лишь царапину. Он потянулся к девушке, желая помочь, но та дернулась.

– Не трогай! Я… сама…

Она обмотала шею шарфом по самый подбородок, скрывая рану.

Мистер Дилби поднялся к ним.

– Вы в порядке, мастер Джаспер? Мисс?

– Вы спасли нас! Как хорошо, что вы пришли, мистер Дилби!

Джаспер не хотел даже задумываться о том, что случилось бы, если бы констебль не появился.

– Я не мог позволить вам здесь сгинуть, – сказал Дилби. – Я сразу побежал за вами. Доктор не оставил инструкций, что делать, если вы не станете его дожидаться. Я пытался вас разыскать, но вас нигде не было. А потом… потом начало происходить ужасное. – Он перешел на испуганный шепот: – Я видел этих… существ. Я спрятался на первом этаже – там, где вешалка. Потом пришел какой-то господин, он срезал цветок и забрал его с собой. Я хотел найти вас. Мама дала мне свой ридикюльный пистолет – она сказала, что не отпустит меня без оружия, но я не думал, что мне придется… я никогда не стрелял и никого… – он замолчал и шморгнул носом. – Я не хотел, чтобы так вышло, но он… он…

Казалось, констебль вот-вот разрыдается: все это было выше его сил – доктор Доу и его племянник вырвали тихого и никому не желающего зла Джона Дилби из его архива, в котором никогда ничего не происходило, и запихнули его в самую пучину безумия.

– Мистер Дилби, – строго сказал Джаспер, – вы сделали то, что должны были. Вы – очень хороший констебль. Но у нас совсем нет времени. Мы узнали, где они держат Полли.

Дилби кивнул и помог Китти подняться на ноги, закинул ее руку себе на плечо.

Втроем они пошагали вниз.

Оказавшись на площадке, Джаспер и его спутники переступили через мертвого капитана и двинулись было дальше, намереваясь продолжить спуск, когда, как казалось мертвое, тело зашевелилось.

Прямо на глазах у племянника доктора Доу происходило то, что его дядюшка назвал бы резко и лаконично «противоестественным уродством».

Капитан поднялся на ноги, напоминая деревянного болванчика, которого кто-то дернул за ниточки. С хрустом вернул свернутую шею в нормальное положение…

Его лицо разлезлось, но не полностью: лоскут кожи на щеке отпал и провис, словно клапан конверта, – под ним образовалась чернота, в которой что-то шевелилось.

Капитан Блейкли шагнул к констеблю, мальчику и девушке, подволакивая сломанную при падении ногу. Его мундир забугрился, из-под лацкана вылезли кончики зеленых лоз. Пуговицы отлетели, оторванные, обнажая ужасное нутро растения.

Дилби поднял пистолет. Его рука дрожала.

Капитан сделал еще один шаг. Увитые листьями лозы потянулись вперед.

В полутьме площадки, слегка подсвеченной рыжей пыльцой, ярко светился изумрудный клуб в средней части стебля твари, обвитый короткими лозами-ребрами – он походил на фонарь лодочников с канала.

И Джаспера вдруг осенило.

– Стреляйте! – крикнул он. – Стреляйте в фонарь!

И констебль выстрелил. Тварь подступила так близко, что даже Джон Дилби не мог промазать.

Он нажимал на спусковой крючок, выпуская пулю за пулей, пока патроны не кончились – и все равно констебль продолжал с остервенением жать на него, не замечая, что раздается лишь сухой стук бойка.

Свечение сердечного клубня померкло, и тварь распласталась на полу.

– На этот раз… – неуверенно начал Дилби, и Джаспер кивнул. – Что творится-то… – пробормотал констебль. – Еще вчера мы и помыслить о таком не могли…

Джаспер снова кивнул. Тайна дома № 12 на улице Флоретт открыла для всех причастных то, что в здравом уме и не придумаешь.

Они спустились на второй этаж. Джаспер бросил испуганный взгляд на дверь квартиры учительницы музыки. Миссис Паттни, вероятно, была все еще где-то там…

И тут вдруг дом качнулся. Раздался грохот, который перекрыл все прочие звуки. Перекрытия затряслись.

Китти закричала.

С потолка начали падать обломки. Воздух затянуло мелкой каменной пылью. Лестницы заходили ходуном. Дом разваливался…

«Это Карниворум Гротум! – понял Джаспер. – Растение выбирается!»

– Быстрее! – крикнул констебль и потянул девушку за собой. Но отнюдь не вниз.

– Вы куда?!

Мистер Дилби подвел Китти к открытым дверям ближайшей квартиры.

– Сюда! Мастер Джаспер!

Констебль замер в дверном проеме.

– Это самое безопасное место!

Джаспер встал рядом, хотя не понимал, почему здесь должно быть безопасно.

Он не успел как следует испугаться, когда вдруг все закончилось. Грохот стих. Этаж прекратил сотрясаться.

– Скорее! – воскликнул Дилби. – Нужно выбраться из дома, пока он окончательно не рухнул! Второго такого сотрясения он не выдержит! И мы тоже!

Джаспер кивнул, и втроем они поспешили к лестнице. Им повезло, и она пока что была целой. Но на этом везение закончилось.

Спустившись в холл, племянник доктора Доу и его спутники приблизились к выходу и остановились.

– Мы в западне, – горестно выдохнула Китти.

Дверь подъезда полностью скрывалась под гигантской грудой битого кирпича вперемешку с обломками труб. Наклонившись, Джаспер взял один из кирпичей, и тут же с досадой отшвырнул его в сторону – кого он обманывает: разобрать это нагромождение невозможно. Это и правда была западня.

– Единственный выход перекрыт, – обреченно проговорил Дилби, и тут Джаспер кое-что вспомнил.

– Нет! Это не единственный выход! Я знаю, как нам выбраться!

Он бросился к двери квартиры № 1. Оттащил лежавшую перед ней вешалку. Подергал ручку – заперто.

– Мистер Дилби, вы можете выбить эту дверь?

Глаза констебля за круглыми окошечками противогаза недоуменно округлились.

– Я не понимаю….

– Прошу вас! Просто выбейте эту дверь! Нам нужно попасть в квартиру!

Дилби отпустил Китти, и та прислонилась к стене – она тоже ничего не понимала:

– Квартира мистера Карниворри? Но как она нам поможет?

Констебль хрустнул пальцами, а затем со всей силы ударил дверь плечом. Дверь устояла – кажется, мистеру Дилби было больнее, чем ей.

– Я не очень-то умею выбивать двери, – сконфуженно признался он, потирая плечо.

– Попробуйте еще раз! – подбодрил Джаспер. – Все получится!

Констебль попытался снова. На этот раз дверь отозвалась треском. Теперь даже Джон Дилби поверил в себя. Он отошел на пару шагов, а затем ринулся к двери и врезался в нее. Замок и верхняя петля вылетели, дверь провалилась внутрь.

Джаспер радостно заголосил:

– Вышло! Вышло! Я же говорил!

– Ни одна дверь не устоит перед напором габенской полиции! – важно заметил Дилби, со значением вскинув указательный палец.

Мальчик первым вошел в квартиру мистера Карниворри. Дилби, придерживая Китти, последовал за ним.

– Куда теперь? – спросил констебль.

Джаспер отодвинув портьеру и провел спутников в кабинет. Остановившись у двери потайного хода, он затаил дыхание. Опасаясь, как бы лестница не оказалась заваленной, он повернул ручку. Скрипнули петли.

За дверью в темноту уходили ступени. Судя по всему, разрушения в доме лестницу пока не коснулись. Оставалось надеяться, что и коридор внизу уцелел.

– Что это такое? – спросила Китти.

– Тайный ход наружу, – ответил Джаспер. – Я его нашел, когда следил за профессором Грантом.

– Профессором Грантом?

– Мистером Карниворри.

– Что? – пораженно выдохнула Китти. – Но он ведь давно мертв!

Джаспер покачал головой.

– Я все тебе расскажу, когда мы освободим Полли и окажемся в безопасности.

Мальчик ступил на лестницу. Его спутники шагнули за ним. Тайный подземный ход проглотил их.

***

Скрюченные корни затянули под себя одного из констеблей, но сержант Кручинс не обратил на это внимания. Он шагал к мухоловке, задрав голову, и в его сознании пульсировала лишь одна мысль: «Сладость…» Он не заметил, как на пустырь выехали четыре черных «Трудса».

Экипажи остановились у стены выходящего окнами на канал дома, и из них посыпали люди. Важные джентльмены (кто в цилиндре, кто – в тропическом пробковом шлеме) все были в противоудушливых масках-респираторах.

Не сговариваясь, новоприбывшие одним движением бросили к глазам короткие подзорные трубы, нацелив их на голову монстра, в пасти которого в этот момент с хрустом перемалывался какой-то старик.

– Это и правда… растение?! – воскликнул один из джентльменов. – Глаза меня не обманывают, господа?!

– Кажется, двенадцатый бокал шерри был лишним! – поддержал еще один.

– Пемброуз был прав!

– Подумать только! Сэр Бреккенфорт!

Дверца одного из экипажей открылась, и в грязь пустыря ступил самый важный по виду господин из прибывших, обладатель пышных седых бакенбард.

Господин учредитель Клуба охотников-путешественников вытянул руку, и его помощник, парнишка лет семнадцати, выскочивший из экипажа следом за ним, вложил в нее подзорную трубу.

Не отрывая взгляда от окуляра, сэр Бреккенфорт, велел:

– Мартин, мелодия № 5!

– Слушаюсь, сэр!

Парнишка нырнул в экипаж, и в следующее мгновение появился снова с небольшим походным столиком. Установив его возле сэра Бреккенфорта, он взгромоздил сверху граммофон и запустил пластинку. В воздух из медного раструба полился «Колониальный вальс».

Глава Клуба убрал подзорную трубу и повернулся к охотникам.

– Джентльмены! – сказал он спокойно и размеренно, словно в сотне шагов от них не было никакой твари и не творилась кошмарная бойня. – Наш собрат и верный друг сэр Пемброуз призвал Клуб на помощь, и Клуб ответил на призыв! То, с чем мы столкнулись сегодня, бесспорно войдет в историю нашего общества, не только как охота на, не побоюсь этого слова, уникального зверя, но и как признание ошибок. В своей беспечности, в своем снисхождении к предостережениям дорогого сэра Пемброуза, Клуб запятнал свою честь. Но мы ее очистим! Я не буду призывать к вашей храбрости, я призываю к вашему азарту. Как мы можем видеть, это не простой эйланский тигр или хартумский лев, но я верю, что каждый из вас докажет делом свое право носить гербовый перстень нашего славного общества. Итак, господа, своим словом учредителя Клуба охотников-путешественников Габена я открываю охоту на это… гм… существо. Джентльмен, который добудет язык твари, получит премию в тысячу фунтов из фонда Клуба и будет отмечен в коридоре почета! Да начнется охота!

Речь, произнесенная сэром Бреккенфортом, в данных обстоятельствах любому постороннему могла бы показаться неуместной, чрезмерно формальной и напыщенной, но члены Клуба, приверженцы консервативных взглядов и традиций, внимали каждому слову с восторгом и трепетом.

Когда глава Клуба договорил, охотники загудели и, расчехляя оружие, прямо на месте принялись заключать пари.

– Награда моя! – воскликнул один из охотников, устанавливая длинноствольную винтовку на распорку-трость.

– Это мы еще поглядим! – ответил другой, включая своих механических псов; глаза автоматонов зажглись, из металлических пастей вырвался машинный лай. – Фрэнки, Дерберт! Ату! Ату мухоловку!

А затем к царящему на пустыре рокоту, лаю и звукам «Колониального Вальса» добавились выстрелы.

Сэр Бреккенфорт, с виду расслабленный и крайне хладнокровный так, словно был не на пустыре, где огромная тварь пожирала людей, а на чаепитии, прокашлялся, размял пальцы, повел шеей и бросил помощнику:

– Мартин, мой «Слонобой»!

Парнишка достал из экипажа длинный футляр с витой надписью «Холланд» на крышке, открыл его и принялся умело собирать винтовку.

Между тем мухоловка прервала свой пир. Пули, вылетающие из охотничьих штуцеров, били без промаха, вонзаясь в ее голову, пробивая в ней дыры. Из чудовищной пасти вырвался рев. Тварь дернулась и поползла к охотникам, давя подступивших к ней людей.

– Прошу, сэр! – Мартин вручил тяжеленную винтовку старику и принялся раскладывать походный чайный варитель.

Сэр Бреккенфорт сказал:

– Пожалуй, сейчас стоит добавить в чашку три кубика сахара, Мартин.

После чего поднял винтовку и прицелился.

***

Прогремел выстрел. Эхо от него донеслось даже до площади Неми-Дрё. Когда рокот прошел над улочками и крышами, многие добропорядочные жители Габена подумали, что вот теперь уж точно началась война.

Они стояли у окон своих квартир, выглядывая из них и гадая, что же происходит на самом деле. Еще когда только стемнело, до главной площади Тремпл-Толл донесся рев полицейских сирен – вся восточная часть Саквояжного района выла и стонала, сигнальные тумбы чуть подпрыгивали на своих местах, а трубы качались, выплевывая в темное небо звуки тревоги. Вскоре раздались выстрелы. Ну а когда выстрелил «Холланд», многие на Неми-Дрё решили, что пальба идет уже прямо за углом.

От этого звука все без исключения бродячие собаки в Тремпл-Толл начали истошно лаять, к ним присоединились и их домашние сородичи. Пару старушек хватил удар, а господин главный судья Сомм выскочил из постели так стремительно, словно нащупал под одеялом нечто скользкое, липкое и извивающееся, обладающее при этом парой десятков коротких ножек.

Выстрел «Холланда» привлек внимание еще кое-кого.

Человек, лежавший на скамейке в облаке рыжей пыльцы, вздрогнул и пришел в себя. Он поднял голову – та по ощущениям была тяжелой, как якорь дредноута. К горлу подступил приступ тошноты.

Человек захрипел. На нижнюю часть его лица был надет удушливый респиратор, верхнюю занимали защитные очки. Он не помнил, чтобы надевал на себя все это.

В голове звучал тихий, но крайне назойливый голос: «Вы боитесь, профессор… боитесь сделать выбор, что ж, я чуть подтолкну вас…»

– Муниш… – прохрипел профессор Грант.

Последнее, что он помнил, это разговор в оранжерее. Муниш что-то говорил о дилемме, а потом… потом была темнота, изредка прерываемая кратковременными обрывками бодрствования.

Экипаж трясется на ухабах и кочках…

Они куда-то едут…

Муниш что-то говорит… что-то об основополагающих принципах науки и о том, на что готов пойти настоящий ученый ради своих изысканий…

«Он меня усыпил… – понял профессор Грант. – Но зачем? Чтобы я не мешал ему?»

Профессор вдруг осознал, что сжимает что-то в руке. Два стеклянных шприца… Один был наполнен густой зеленой жидкостью, другой – красной и прозрачной. Бирка на одном сообщала: «М-микстура». На другом стояла надпись: «Яд».

Грант зажмурился, в висках стучала кровь.

«Это и есть ваша дилемма, профессор… – говорил Муниш. – Вам придется выбрать: либо спасти своего питомца, либо убить его. Что вы выберете?»

Грант дернул головой.

Этот безумный человек, видимо, получал удовольствие от подобных игр…

– Где я?

Профессор огляделся. Он был на улице Флоретт, в трех домах от пустыря. Пустыря, с которого раздавались выстрелы и собачий лай.

– Это случилось… – с ужасом проговорил он. – Она пробудилась…

Профессор поднялся со скамейки и, пошатываясь, двинулся по улице, в сторону канала.

Он боялся того, что увидит, и все же ноги сами несли его туда.

Добравшись до крайнего дома, он затаился у толстой ржавой трубы и выглянул.

Карниворум Гротум возвышался в некотором отдалении. Это была не та древняя, сонная мухоловка, которая сотни лет чахла в глубине острова Лугау. По пустырю, медленно перебирая корнями, ползла молодая и сильная особь, преисполненная голода и ярости.

В грязи повсюду лежали трупы – много трупов – изувеченные, искореженные, раздавленные. Корни наваливались на них, превращая тела в отвратительное, тошнотворное месиво.

У растения были и живые люди. Обычные горожане и безвольные полицейские подступали к Карниворум Гротум, вскинув руки и задрав головы, – пыльца Скверлум Каберботам поработила их. Профессор Грант закусил губу. О, он хорошо был знаком с ее действием.

Между тем «Кровяная лилия» подчинила себе не всех. Профессор Грант узнал гербы Клуба охотников-путешественников на дверцах черных экипажей, стоявших чуть поодаль. Кое-кто из числа охотников стрелял в бутон мухоловки, каждый замер в густом облаке порохового дыма.

Чуть в стороне еще несколько охотников схватились с жильцами дома. Сбросив свои человеческие личины, они били лозами джентльменов из Клуба, как хлыстами, душили их лианами и затягивали в коконы. Пара механических собак рвала одно из плотоядных растений железными клыками. Охотники оборонялись ножами и тростями, но один за другим переплетающиеся клубы опутывали их.

Это ужасающее зрелище и правда походило на войну – не хватало только воронок, оставленных снарядами. Кровь, трупы, дым, крики раненных и… неуместный в этой обстановке вальс.

У граммофона стоял старик с огромной винтовкой в руках. Даже в пол-оборота, в противоудушливой маске и очках профессор узнал главу Клуба охотников – когда-то они были близкими друзьями.

«Это выстрелил “Холланд”, – понял Грант. – Тот звук, что привел меня в чувство. Это был он».

Профессор своими глазами видел, как во время одной из экспедиций пуля, выпущенная из этой винтовки, убила огромного кейкутского слона. Это было, вероятно, самое мощное оружие из тех, что может удержать человек в руках, – каждый выстрел из него равнозначен чьей-то смерти. И тем не менее Карниворум Гротум до сих пор был не только жив, но и при этом его переполняла настолько безумная ярость, что одни только исходящие от него эманации парализовали профессора.

Сэр Бреккенфорт между тем ничего подобного, видимо, не ощущал. Глядя на последствия своего выстрела – рваную сквозную дыру в голове монстра, он покачал головой и передернул рычаг, досылая очередной патрон в ствол. Вновь поднял винтовку и глянул в оптический прицел.

«Помешай ему! – возопило все существо Гранта, и в этом призыве явно угадывался голос Муниша. – Или… помоги ему. Выбор…»

Профессор Грант отмер и сделал шаг.

Впрочем, он ничего не успел сделать. А старик Бреккенфорт не успел выстрелить.

Карниворум Гротум рванул одной из своих лоз, схватил ближайший «Трудс» и, оторвав экипаж от земли, швырнул его в по-прежнему стрелявших охотников.

Те бросились врассыпную, кто-то пригнулся, кто-то рухнул ничком на землю. Помощник сэра Бреккенфорта прыгнул к старику и оттолкнул его в сторону, но сам не успел избежать столкновения. Колесо пронесшегося мимо экипажа ударило парнишку, разворотив ему голову.

Огромная дымящаяся махина врезалась в стену дома, и в следующий миг прогремел взрыв.

Профессор Грант сжался, прикрыв голову. Багровое пламя осветило ночь.

Профессор поднял голову. Больше никто не стрелял. Карниворум Гротум покачивался на стебле в окружении по-прежнему ничего не замечающих «мух».

«Это ты… ты сделал. Если бы ты не привез тогда тот росток в Габен… Если бы еще в джунглях позволил Пемброузу прикончить растение…»

И тут же появилась мысль противоречащая предыдущей:

«Последний представитель своего вида… Уничтожить его – это оборвать жизнь целой культуры. Это преступление против науки… против самой природы…»

Профессор Грант упер взгляд в окровавленную пасть монстра – сколько людей уже сгинуло там? Сколько лет он сам потворствовал кормлению этого существа? Резня, устроенная с его помощью, – вот это настоящее преступление.

«Выбери… Уничтожить его? Прервать кровавый цикл смертей? Ты готов остановить убийства? Просто закончить кошмар?»

Грант стиснул зубы.

«Или ты сделаешь все наоборот? Защитишь последнего представителя вида? Сделаешь так, чтобы никто больше не смог причинить ему вред? Ради науки… ради самой природы…»

Профессор Грант сжал в единственной руке оба шприца.

Он решил. Он совершил выбор.

Глава кафедры Ботаники научного общества отмер и пошагал по пустырю к своему питомцу, к тому, кого он вырастил своими руками. Каким же тот был крошечным когда-то, подумать только! Каким слабеньким! Как долго он не принимал зловонный, пропитанный углем и химрастопкой грязный габенский воздух…

А потом он освоился, адаптировался, стал частью этого города, окреп и потянулся ввысь, все разрастаясь. Кто знает, до каких размеров он бы вырос, если бы в какой-то момент его отец, спасший его однажды от безжалостной руки убийцы, не остановил его рост при помощи неких химических средств. Учитывая все то, что профессор Грант знал о Карниворум Гротум, он был убежден, что, если не замедлить, как он сам это называл, «флористические амбиции» растения, оно может разрастись, по меньшей мере, на весь Тремпл-Толл. Разумеется, он не мог этого допустить.

Вместе с ростом он пытался купировать и голод мухоловки. Усыпить ее… это казалось правильным решением. Мало кто может понять, что испытывал профессор Грант. С одной стороны, его снедало чувство вины из-за того, что он по сути погрузил своего ребенка в летаргию, а с другой – ночами в кошмарах его преследовали все те, кого отправили в пасть к его «милому чаду». Это противоречие не давало ему покоя все последние двадцать лет, он хранил его внутри, прятал от коллег и подчиненных, натужно делая вид, что все в полном порядке.

Профессор Грант не был сумасшедшим, не был из тех безумцев, о которых писали в газетах, – он прекрасно осознавал происходящее, ненавидел себя за это, но в то же время не мог себя пересилить и просто остановить все. Умом он понимал, что приносит в жертву человеческие жизни, но тот же логический аппарат неизменно вытаскивал, словно ловкий шулер карточный туз из рукава, аргумент: «Это существо не виновато в том, что природа сотворила его хищником. У него нет выбора: оно отбирает жизни, потому что иначе погибнет. В то время, как человек выбором не обделен, и при этом уничтожает как себе подобных, так и всех остальных. Человека умиляет муха, ворочающаяся в липком соке в глубине пасти комнатной мухоловки, но отчего-то его начинает ужасать, если жертва оказывается чуть больше… если жертвой оказывается он сам. Чего стоит человеческая мораль, если она прямо пропорциональна уровню человеческого же страха. У мухоловки нет выбора, у человека он есть…»

И у него он был. Муниш заставил его выбирать – этот хитрый проходимец и манипулятор все подстроил: велика вероятность, что именно он пробудил Карниворум Гротум, выставив наивно доверившегося ему профессора Гранта на одной стороне шахматной доски, а его питомца на другой.

Зачем ему это? Чего он хочет? Это очередной его непонятный натуралистический эксперимент? И сейчас он, Грант, на приборном стекле микроскопа?

Выбор…

Профессор Грант шагал по пустырю, минуя рытвины в земле, оставленные лозами чудовищного растения. Кровь захлюпала под подошвами его туфель. Мертвая девочка, лежащая в грязи, глядела на него пустым взглядом. А он все шел, переступая тела – раздавленный констебль и располовиненный старик, безголовое женское тело в ночной рубашке и бородатый мужчина в вросшем в глаза пенсне…

Профессор знал, что должен делать…

Он подошел к людям, стоявшим у основания гигантского растения, и начал пробираться через толпу. Та поддавалась, словно кисель под ножом. Женщины, мужчины, дети – здесь были все, и все слепо глядели вверх, задрав головы.

Профессор Грант услышал, как некоторые из них шепчут, почти не размыкая губ: «Сладость…»

Вскоре он добрался до самого Карниворум Гротум, прямо перед ним высились заросли путаных корневых клубней, в вышине прошла одна из лоз, выбирая себе новую жертву из толпы.

Грант задрал голову. Перед его глазами предстал крошечный росток в горшке. Маленький, слабенький, чахлый, обмотанный шарфиком, чтобы не мерз. Он вспомнил, как дрожащей от волнения рукой капал на эти маленькие листики из пипетки экстракт собственного изобретения, смесь тропической воды и местной росы, собранной в парке Элмз. Вспомнил, как чуть подросшее растение начинало качаться на стебле и кивать ему, когда он возвращался домой. Оно знало его, может, даже любило… Он спас его от жестокого человека, он прятал его от этих мерзких людей, которые, узнай о нем, попытались бы его убить, он лечил его и кормил, он… любил его. И глядя на него сейчас, он понимал, что любит до сих пор.

Он сделал свой выбор…

Профессор Грант раскрыл ладонь и опустил взгляд, рассматривая оба шприца. «Яд» или «М-микстура»? Кто должен умереть? Его питомец… его ребенок или в общем-то ни в чем не повинные люди?

О, он знал, что должен делать. И он сделал. Крепко сжав ладонь, он раздавил оба шприца.

Стеклянные осколки посыпались на землю, жидкости, находившиеся в шприцах, смешались и потекли в грязь пустыря.

Вытерев перчатку о полу пальто, профессор снова задрал голову.

Он сделал свой выбор.

Это был не один из тех вариантов, которые предоставил ему Муниш, но его собственный.

Профессор Грант снял маску респиратора и глубоко вдохнул витавшую в воздухе пыльцу.

***

Ночное небо над Габеном было затянуто низкими тучами. Оно походило на клочковатое войлочное одеяло какой-нибудь старухи из Фонарни или из Фли. В таком одеяле несомненно должны были водиться клопы и блохи, но сейчас в нем завелось кое-что другое.

Рыжие светящиеся «глаза» пробирались сквозь тучи, порой исчезая, но всякий раз непременно появляясь вновь. Существо, ползущее через это «одеяло», рычало и злилось. Оно вышло на охоту…

Багровый дирижабль Пожарного ведомства Тремпл-Толл летел в сторону канала, вот только сейчас он охотился не на пожар.

Рокотали два могучих двигателя. Гулко вращались винты. Мигали носовые и кормовые огни, сигнализируя о боевой обстановке на борту.

Внутри гондола длиной в полтора трамвайных вагона тонула в потемках. Почти все ее пространство занимал коридор, разделенный по центру рядом механических лебедок. У лебедок стояла дюжина напряженных молчаливых пожарных в полном обмундировании, при касках, защитных очках и топориках. Большинство огнеборцев угрюмо глядели прямо перед собой, но кто-то то и дело косился то на выключенный пока что тревожный фонарь, то на переговорную трубу, медная глотка-воронка которой чернела над плечом командира расчета мистера Бонни. При этом всех сейчас занимало всего два вопроса: «Когда мы уже наконец доберемся до места?» и «Что именно сейчас происходит за овальной проклепанной дверью рубки управления?».

Рубка сейчас напоминала карнавальную каллиопу: на трех приборных панелях мигали лампочки-индикаторы, попискивали датчики угла крена и тангажа, тяги и давления, летучего газа в баллонах и сжатого воздуха в баллонетах. Постоянно щелкали переворачивающиеся ячейки альтиметра, сообщая меняющуюся высоту, жужжали акселерометры и гироскопы навигационной системы. Не хватало только тревожной, обволакивающей сердце музыки органа.

Сидящий в окружении приборов и датчиков навигатор мистер Бэриндж, человек суровый и многоопытный, не только прожженный, но и не единожды обожженный в пожарах, нервно сглотнул, глядя в носовой иллюминатор.

– Подлетаем, сэр! Мухоловка прямо по курсу!

Брандкапитан Роджер Дарнлинг, обладатель алого мундира, фуражки и ожогов, затянувших всю левую сторону его лица, пророкотал, перекрывая гул моторов:

– Расстояние?!

– Четверть мили!

Когда из-за крыш домов впереди выплыл пустырь, на котором шевелилось нечто уродливое и громадное, на лице капитана Дарнлинга не дрогнул ни один мускул, в то время как стоящий рядом доктор Доу, к своему огорчению, проявил куда меньше выдержки – он непроизвольно поднял бровь.

Прочие присутствующие в рубке отреагировали куда экспрессивнее. Старший помощник капитана мистер Ходж, сутулый человек с обугленным, жутко потрескавшимся подбородком, так сильно нахмурился, что если бы суровые складки у него на лбу могли издавать звук, то они своим скрежетом непременно перекрыли бы гул моторов, а великан-рулевой, мистер Солт, глухо выругался себе в усы.

Дирижабль Пожарного ведомства Тремпл-Толл сильно опоздал к месту событий: слишком много времени было потрачено на наполнение бортовых цистерн-баков ядом сэра Пемброуза, – и сейчас на пустыре у канала происходило самое настоящее побоище. Там сверкали вспышки выстрелов, эхо от них долетало до воздушного судна. Доктор Доу различил внизу полицейские фургоны – значит, констебли ответили на призыв Дилби. Капитан Дарнлинг между тем увидел в свой бинокль больше – а именно мертвые тела, разбросанные по пустырю, словно куклы из ящика с игрушками проказливого мальчишки.

– Мистер Бэриндж, что у нас с ветром?!

Навигатор пробежал взглядом по ряду датчиков на метеорологической панели и сообщил:

– Ветер восточный. Отклонение – восемьдесят два градуса. Скорость: шестнадцать узлов.

– Ваши рекомендации?

Навигатор крутанулся на вращающемся стуле и опустил голову в ложе-маску оптико-расчетной системы, подкрутил боковой винт, перенастроил ряд рычажков на приборной доске, а затем сообщил:

– «Воротник Крухбергера», сэр. На полфигуры.

Доктор Доу не понял, что имел в виду навигатор. Что еще за воротник?

Капитан Дарнлинг, в отличие от него, все понял и, более того, выразил свое согласие с предоставленными рекомендациями.

– Право руля! – велел он рулевому и, слегка повернув голову к старпому, добавил: – Полный вперед!

– Есть право руля! – гаркнул мистер Солт, крутанув штурвал.

– Есть полный вперед! – почти в то же мгновение добавил мистер Ходж и дернул ручку машинного телеграфа.

В рубке раздался звонок, и синхронно с ним подобный звонок раздался в машинном отделении в кормовой части дирижабля, где два рельсовых автоматона-кочегара заработали с удвоенными усилиями. Под присмотром черного, как смоль, механика они принялись забрасывать уголь в топку; включились самонагнетающиеся меха, раздувающие пламя.

Двухлопастные винты двигателей постепенно увеличили обороты, и дирижабль ощутимо ускорил ход. Доктор Доу схватился за скобу поручня.

– Что вы делаете, капитан?! – воскликнул он. – Вы разворачиваетесь?!

Любой другой на месте доктора мог бы подумать, что пожарные решили не связываться с монстром и выбрали более предпочтительным ретироваться, пока не поздно, но Натаниэль Доу слишком хорошо знал этих людей, чтобы предположить подобное. И все же он не понимал, что происходит. Зачем они начали менять курс?

– Мы облетим чудовище, доктор, и ляжем по ветру! – ответил Дарнлинг. – Сделаем крюк и зайдем ему со спины! Лететь в лоб слишком опасно!

Натаниэль Доу с сомнением поглядел в носовой иллюминатор. Честно говоря, он не был уверен, есть ли у этой твари спина, да и вообще, возможно ли к ней подобраться незаметно. Но в словах капитана была логика, и доктор признал, что подобный маневр – это не худший план действий в сложившейся обстановке.

Когда махина пожарного дирижабля повернулась, мистер Бэриндж, не поднимая головы из своей навигационной маски, воскликнул:

– Сэр, мы в корне маневра! Первая узел-отметка!

Вот тут доктор знал, что это значит. Любой навигационный маневр в аэровоздушном деле Габена можно было представить в виде условной нити с узелками ключевых точек, протянутой на карте местности. В былые годы он повидал подобные карты.

– Руль прямо! – скомандовал между тем капитан, и мистер Солт тут же ответил:

– Есть прямо руль!

– Новый курс, мистер Бэриндж?

Навигатор сверился с компасом и ползущей шкалой на бумажной ленте под пером курсографа.

– Курс – ноль-восемь-восемь.

– Высота?

– Сто десять футов.

– Замечательно. Курс – ноль-восемь-восемь. Держать курс.

– Есть держать курс! Ноль-восемь-восемь!

Натаниэль Доу слушал переговоры экипажа, и в какой-то момент они стали для него лишь фоновым шумом.

Тревога вытеснила из головы все остальное. Доктор не мог найти себе места от беспокойства. Все его мысли были о Джаспере и Дилби. Согласно плану, они должны были ожидать на Пыльной площади, но предчувствие подсказывало доктору, что их там нет. Очень мало шансов, что констебль смог удержать мальчишку от того, чтобы сунуться на пустырь.

Натаниэль Доу в нетерпении сжимал ручку саквояжа и поручень в борту рубки – сейчас он ничего не мог предпринять, и его невероятно злило ощущение собственной беспомощности.

А еще он вдруг почувствовал, что где-то в черных глубинах его сознания копошится нечто… навязчивое, неуместное. Разумеется, он не забыл о ней. Эта женщина… она уже во второй раз попадает во все ту же неоднозначную ситуацию, словно нарочно, словно ему назло.

Дернув щекой, доктор отогнал от себя мысли о Полли Уиннифред Трикк. И вовремя, потому что те уже вывернули куда-то не туда: как бы ему ни хотелось злиться на племянницу экономки за то, что именно из-за нее они с Джаспером сейчас рискуют жизнью, он неожиданно даже для самого себя вдруг понял, что вины мисс Полли здесь нет: ни Джаспер, ни он сам не смогли бы остаться в стороне, учитывая происходящее. А еще он по-настоящему переживал за нее. И не только потому что миссис Трикк обидится на него, если ее племянницу сожрут, и непременно начнет саботировать его завтраки, недоваривая яйцо и пережаривая тосты.

Из размышлений доктора вырвал голос навигатора:

– Сэр, проходим Вторую узел-отметку! Мухоловка на траверзе!

Капитан, старпом, рулевой и доктор Доу, не сговариваясь, повернули головы и поглядели в иллюминатор левого борта.

Дирижабль поравнялся с монстром. В светящемся тумане чернело уродливое извивающееся растение.

– Завернем «Воротник», господа, – сказал капитан. – Рекомендуемый радиус циркуляции?

– Полмили!

– Что у нас с ветром?

– Усилился. Двадцать два узла.

– Начинаем маневр! – скомандовал капитан Дарнлинг. – Мистер Солт, лево руля! Шаг в десять градусов!

– Есть лево руля! Есть шаг десять!

Рулевой повернул штурвал, и дирижабль Пожарного ведомства начал разворот. Проплыв над крышами домов на значительном расстоянии от пустыря, он вскоре оказался над каналом. Мистер Солт докладывал прохождение каждых десяти градусов основной циркуляции: «Курс восемьдесят, курс семьдесят, курс шестьдесят, проходим пятьдесят, проходим сорок…»

Когда дирижабль наконец описал дугу в соответствии с расчетами мистера Бэринджа, навигатор сообщил:

– Мы на Третьей узел-отметке, сэр!

– Курс?

– Два-шесть-ноль, сэр! – воскликнул мистер Бэриндж. – Легли по ветру.

– Прямо руль!

– Есть прямо руль!

– Две минуты до цели, сэр!

– Экипаж, боевая готовность. Сбросить ход до малого!

– Есть сбросить ход до малого!

– Мистер Бэриндж, рекомендуемые данные для захода на цель?

Навигатор тут же ответил:

– Учитывая высоту самого монстра и прогнозируемый размах его… кхм… конечностей, рекомендуемая высота сброса смеси – сто тридцать футов.

– Поднимаемся! Руль высоты на десять!

– Есть руль высоты на десять!

Дирижабль начал набирать высоту. Доктор Доу опустил взгляд на иллюминатор, пробитый в палубе гондолы, – внизу проплыл развороченный дом № 12.

– Мы вышли на требуемую высоту, сэр!

Капитан велел: «Самый малый вперед!», – и рокот двигателей превратился в негромкое размеренное мурчание.

Дирижабль Пожарного ведомства Тремпл-Толл снизил скорость.

Доктор Доу затаил дыхание.

– Стоп-машина!

– Есть, стоп-машина!

Двигатели выключились, и судно поползло вперед по инерции и по ветру, прорезая облака почти бесшумно.

– Погасить огни!

– Есть погасить огни! – ответил старший помощник и перемкнул несколько тумблеров на приборной панели.

Носовые и кормовые огни, мигнув напоследок, погасли. Рубка погрузилась в темноту – мистер Ходж выключил все приборное освещение.

Капитан повернул голову и заговорил в раструб переговорной трубы:

– Мистер Бонни, готовность – минута!

– Есть готовность минута! – раздался в рубке голос командира расчета.

Доктор Доу попытался предположить, что сейчас творится в головах у пожарных. Этим людям предстояло броситься в самое пекло. И хоть именно в этом и заключалась их работа, с подобным они еще никогда не сталкивались…

Все должно было разрешиться очень скоро.