Тайна леди Одли

25 ПИСЬМА ДЖОРДЖА

Роберт Одли вернулся в Лондон за два часа до наступления темноты. Снег, в Дорсетшире чистый и рассыпчатый, здесь падал тяжелыми, грязными хлопьями. В питейных заведениях тускло горели газовые рожки.

«Странная штука жизнь, — думал Роберт Одли, сонно покачиваясь в экипаже. — Попробуй подсчитать, как долго был счастлив, — и окажется, что на тридцать лет приходится от силы десять счастливых дней, и как ни хотелось бы, чтобы их было больше, — увы, счастье слишком своенравная птица, чтобы слишком часто залетать под один и тот же кров. А попробуй найти подругу — не мимолетную, как эта птица, а единственную и неповторимую, попробуй найти ее и не ошибиться! Вот на перекрестке стоит девушка; она хочет перейти на другую сторону улицы и ждет, когда мой экипаж проедет мимо. Может, она и есть моя счастливая судьба, но я в слепом своем неведении уезжаю прочь, и колеса экипажа обдают ее грязью с головы до ног. Если бы мы разминулись с Кларой Толбойз на каких-нибудь пять минут, я бы покинул Дорсетшир, совершенно убежденный в ее холодности и черствости, и прожил бы с этой мыслью целую жизнь, унеся ее с собой в могилу. Но теперь-то я знаю, как она благородна и как хороша! Если бы не она, я бы оставил всякую мысль о дальнейшем расследовании, но теперь…»

Экипаж остановился на углу Ченсери-Лейн, рядом с рестораном «Лондон». Усталый и опустошенный, Роберт расплатился с кебменом и, зайдя в ресторан, занял столик и заказал ужин.

Поужинав и выпив пинту мозельского, он, однако, не отправился на Фигтри-Корт, а остался сидеть за убранным столом, перебирая в памяти впечатления прожитого дня.

«Кой черт занес меня на эту галеру? — подумал он. — Но я уже занял место на веслах, и теперь мне остается одно: верой и правдой служить этой девушке с карими глазами и делать все, что она мне велит.

Жизнь — загадка, но женщины каким-то образом всегда находят правильный ответ.

Мужчина может, полеживая на солнышке, предаваться праздным грезам и, отгоняя мысль о несделанном, утешать себя тем, что «еще не вечер», — но позволяет себе это лишь постольку, поскольку это позволит ему его жена. А она — да благословит Господь ее нетерпеливое сердце и беспокойный ум! — она ему этого не позволит никогда. Чего бы ни хотел муж, жена точно знает, что он должен хотеть.

Слыханное ли дело для женщины воспринимать жизнь такой, какова она есть! Вместо того, чтобы смириться с ней, как с неизбежным злом, которое терпишь только из-за его кратковременности, она смотрит на жизнь, как на спектакль, и ради этого спектакля охорашивается, приодевается, улыбается, ухмыляется и принимает разные позы.

Она рано встает и поздно ложится; она криклива, неугомонна и безжалостна; она бьет локтями ближних и сама корчится от боли; она то идет по земле, впечатывая в нее каждый шаг, то взмывает над ней легкой бабочкой; она пускается во все тяжкие — и все ради того, чтобы возвеличить какое-нибудь ничтожество.

Она втаскивает мужа на мешок с шерстью, добиваясь для него поста вице-канцлера, либо на худой конец отвоевывает для него место на депутатской скамье. Она загоняет его в правительственный механизм, не обходя вниманием ни одну кнопку, ни одно колесо, ни один болт, шкив и шестеренку, пока кто-нибудь из великих мира сего спокойствия ради не сделает для ее мужа того, чего хочет его жена.

Вот почему среди высокопоставленной братии так много невежд. Да будь любой из них круглым невеждой, тупым, как пробка, — будьте уверены, этой круглой пробкой жена заткнет любую квадратную дырку.

Вот почему женщины никогда не пребывают в покое: им вообще неведомо подобное состояние!

Все они — Семирамиды, Клеопатры, Жанны д'Арк, королевы Елизаветы, Екатерины Вторые.

Если, решив устроить бурю, они не получают в свое распоряжение океан, то устраивают ее где угодно, даже в стакане воды.

Лишите их возможности читать моральные проповеди человечеству — и они начнут читать их безответным горничным.

Это они, женщины, слабый пол? Полноте, господа! Они-то как раз и есть сила и воля общества!

Им нужна свобода слова? Да ради бога!

Они хотят сами выбирать себе профессию? Пожалуйста! Пусть делают что хотят. Пусть будут адвокатами, докторами, проповедниками, учителями, солдатами, законодателями, пусть будут кем угодно, лишь бы успокоились!»

Роберт опустил голову, закрыл лицо руками и запустил пальцы в густую каштановую шевелюру.

«О, женщины, женщины! Как много у них возможностей губить тех, кто поставлен над ними самой природой!

Взять хотя бы Джорджа. Он связывает себя с женщиной, и родной отец выгоняет его из дома — без профессии, без гроша в кармане. Он узнает о смерти женщины, и это разрывает его сердце на куски. Он приходит в дом к женщине, и с тех пор никто его уже больше не видит.

А теперь другая женщина, о существовании которой до сегодняшнего дня я даже не подозревал, загоняет в угол меня.

А ведь есть и Алисия — еще одна моя головная боль. Я знаю, она хотела бы выйти за меня замуж, и боюсь, что когда-нибудь она добьется своего, но, признаться, при всех ее добрых качествах у меня к ней не лежит душа. Не лежит, и все тут. Что я могу с собой поделать?»

Он громко вздохнул, поднялся из-за стола и отправился домой.

В уютных, тщательно прибранных комнатах на Фигтри-Корт он почувствовал себя в этот вечер как-то особенно одиноко. Французские романы — а у него была целая куча неразрезанных французских романов — читать не хотелось. Комические и сентиментальные, выписанные месяц назад, они лежали на столе, не вызывая в нем и тени любопытства. Он взял любимую пенковую трубку и опустился в любимое кресло у камина.

— Будь рядом со мною Джордж, — пробормотал он, — или хотя бы его сестра — ведь она так похожа на него! — мое существование стало бы чуть более терпимым. Впрочем, я уж лет десять как живу сам по себе, и девушке было бы скучно в моей компании.

Выкурив первую трубку, он рассмеялся.

— Что это вдруг сестра Джорджа пришла мне на ум? Ну не идиот ли я после этого?

На следующий день он получил по почте небольшой пакет, подписанный твердым, но явно женским почерком. Судя по печати, пакет послали из Грейндж-Хит.

— От Клары Толбойз, — с удовлетворением отметил Роберт.

Он вскрыл пакет. В нем были два письма Джорджа и — на отдельном листочке — короткая записка:

«Посылаю письма. Пожалуйста, сохраните их и верните.

К. Т.».

Письмо, посланное Джорджем из Ливерпуля, ничего нового о его жизни не говорило. Джордж сообщал о своем решении ехать на другой конец земли, надеясь там поправить свои незавидные дела.

В другом письме, написанном почти сразу же после свадьбы, Джордж, на седьмом небе от счастья, подробнейшим образом описал существо, которое осмелился назвать своей женой.

Это письмо Роберт Одли перечитал трижды.

«Знай, Джордж, каким целям послужат впоследствии его восторженные излияния, — думал молодой адвокат, — его руку свело бы от ужаса и ни одно нежное слово не соскользнуло бы с его пера!».