Тайна монеты Каракаллы

Играющий фишками дьявол

Голос мамы проник в сознание Володи, преодолев толстую ватную преграду полудремы, в которой он находился. Она говорила, сидя у него на кровати:

— Ну, потерпи, Володенька, потерпи еще два дня. Вчера я дозвонилась папе и он обещал за нами приехать. Мне сразу нужно было увезти тебя отсюда, на другой же день после того, как на тебя кто-то напал. Я вижу, тебе здесь очень плохо. Это бывает, ты не бойся — вернемся в город, и все испарится, как дурной сон.

Володя слушал ее, но ему не стало легче. Вчера он увидел существо, — человеком Володя того мужчину даже в мыслях назвать не мог, — которое останется здесь, на горе, если он покинет ее. Да, он хотел оказаться вдали от этого монстра, но Володя даже через десятки километров ощущал бы его присутствие. Это существо было создано для убийства, такова была его природа, но разве легче становилось от такого объяснения. Нужно было во что бы то ни стало обезвредить маньяка, иначе его тень являлась бы Володе и в городе, и нигде бы он не нашел покоя. Но как это сделать он не знал.

Всю ночь, засыпая раза три всего лишь на полчаса, он вспоминал страшную встречу с ненормальным. В воспоминании все было еще более ужасно, чем наяву. Он вспоминал мокрые волосы маньяка, облепившие щеки и шею, белую, прилипшую к телу рубашку, его истошный крик с просьбой о чем-то желтом.

«Чего он все-таки просил?» — удивлялся Володя. Но потом все факты минувших двух недель соединились в цельную картину, как кусочки картона в пазл-мозаике.

«Кирилл Котов был в желтой футболке! — дошло до Володи. — Она хоть и грязная, но все равно была желтая! Дельтапланерист был в желтом спортивном костюме! Валентин Разуменко, судя по объявлению, тоже был в желтой рубашке или куртке, не помню. Но я ведь в белой футболке тогда гулять пошел? Я-то тут при чем? А, вот в чем дело! Тогда заря была желтоватая и моя футболка, возможно, смотрелась со стороны желтой! Все понятно! Этот псих реагирует только на желтое! Этот цвет для него как для быка красный! Нужно к „вороньему констеблю“ бежать! Все ему расскажу!»

Володя хотел было бежать к участковому, но вовремя одумался: «А что я ему скажу? Что какой-то человек набрасывается на подростков в желтом и любит стоять на горе в грозу. Чушь собачья! Его никогда так не найти, а если и найдешь, то его вину не сможет доказать ни один следователь, ни один судья, ни один прокурор!»

Вдруг в глаза Володе бросился лист бумаги, лежащий на столе. Он и сам не понимал, что привлекло его в этом белом четырехугольнике. Возможно, необычные размеры. Это был не полный лист, от него кто-то отрезал примерно одну треть. Рядом лежал красный фломастер и ножницы. Володя взял листок в руки. Комната уже была залита солнечным светом, и на белой поверхности листка виднелись едва заметные крючочки, черточки, точки и вмятины. Подойдя к окну, Володя без труда прочел то, что продавилось на нижний лист, когда сильно нажимали фломастером на лист сверху. Чернила немного просочились, а там, где их не было, виднелся оттиск.

«Да это Кошмарик! — развеселился Володя. — Не служить тебе в разведке — гляди-ка, как прокололся!» Но тут же веселье сменилось удивлением и тревогой: «Какую монету он хочет продать? Кому? Разве у него есть монета?»

Додумать Володя не успел — вошел Кошмарик собственной персоной и бодрым голосом сказал:

— Старик, привет! А я-то на улицу ушел, чтоб тебе дрыхнуть не мешать! Ну ты и спал! Всю ночь кричал, меня звал на помощь! Что с тобой стряслось? Снова лысого увидел? Поведай!

Володя собирался сам рассказать Леньке о том, что случилось с ним вчера, но что-то удерживало его. Нет, не насмешливый тон друга мешал ему, он боялся, что воспоминания вернут ужас прошлой ночи и он снова сляжет в постель, что было бы стыдно. Он досадовал, что такой нервный и впечатлительный. Все эти качества мужчине не к лицу.

— Нет, никаких лысых я на горе больше не видел. Знаешь, стыдно признаться: застала меня на вершине гроза. Молнии в землю рядом со мной так и втыкались. Ты разве не знаешь, что горы электричество притягивают? Я испугался, что не добегу до дома. Говорят еще, что во время грозы нервы шалят.

Конечно, и это признание не могло добавить Володе авторитета, но рассказ о молниях был спасением от дальнейших вопросов. Кошмарик лишь насмешливо скривил губы и заметил:

— Нервы тебе лечить надо. Молоко перед сном пить и ноги в горячей воде парить. У меня батя так лечил расшатанную нервную систему, а утром лечение продолжал стаканом водки. Нервы у него были — как телеграфные провода!

— Ну ладно, ты о проводах и водке кому-нибудь другому рассказывай, — обиделся Володя, и перевел разговор на другую тему. — Расскажи-ка мне лучше, Кошмарик, какую такую монету пятого века до нашей эры ты решил сдать?

На Ленькином лице изобразилось плутоватое беспокойство, и он затарахтел:

— Ты че, ты че, уже на станцию сбегать успел? Ты откуда знаешь?

— Какая разница откуда! — Володя веселился, глядя на сконфуженного друга. — Ты всю ночь во сне кричал: «Продаю древнеримскую монету пятого века до нашей эры! Недорого, всего тысяча баксов!» Ты, Кошмарик, уже свихнулся на этих баксах, как многие жители нашей великой страны!

— Ничего я не свихнулся! — замкнулся и обозлился Кошмарик. — А какую монету я хочу загнать, не все ли тебе равно? Ну, есть у меня монета — тебе-то что за дело? Не твою же продаю!

— Понятно, не мою. Я просто думал, что ты сестерций Каракаллы по второму разу толкнуть хочешь. Была же у тебя такая задумка!

— Ну ты и залепил! — упорствовал Кошмарик, понявший, что друг каким-то образом обо всем догадался. — Разве сам не помнишь, что мы продали монету?

Володя, видя, что Ленька что-то утаивает, махнул рукой и стал натягивать джинсы. Он знал, что мама сдержит слово и, как ее ни уговаривай, увезет его с дачи через два дня. Он уже не беспокоился по поводу существования на горе какого-то ненормального. Желтой рубашки у него не было, а поэтому, зная склонность маньяка, ему лично и бояться-то было нечего. Что хотел продать Кошмарик, его тоже мало волновало. Его друг все время что-то продавал, а поэтому наличие у него какой-то монеты, возможно и не древнеримской, Володя оспаривать не собирался. Он прошел на кухню, поцеловал маму и в прекрасном расположении духа сел есть манную кашу.

За стеклами веранды голубело небо, зеленели ветви яблонь и беззаботно щебетали птицы, не знавшие о существовании на свете ни добра, ни зла.

Кошмарик вскоре забыл о разговоре с Володей. Он с утра ждал покупателя монеты. Как он определит именно душителя, Ленька пока не знал, но очень надеялся на свое чутье. Еще меньше знал Ленька, как ему поговорить с покупателем так, чтобы он выложил за несуществующую монету не меньше полутысячи долларов, на которые Ленька очень рассчитывал. Только шантаж, но очень тонкий, шантаж «на цыпочках», мог обеспечить ему победу в психологическом поединке с душителем. Короче, Кошмарик полагался на свою ловкость да на обстоятельства, удобные для его предприятия.

Ленька полеживал в гамаке, когда из-за забора раздался мальчишеский крик:

— Эй, кто там объявление писал о монете?

Он встрепенулся и вывалился из гамака.

Хорошо было уже то, что на объявление откликнулись. Он подбежал к калитке и вышел за ворота. Перед ним стоял мальчишка лет одиннадцати — двенадцати, приличный с виду, хорошо, дорого одетый.

— Это ты, что ли, римскую монету продаешь? — спросил он, щуря от солнца глаза.

— Ну, я, — буркнул Кошмарик, понимавший, что пришел совсем не тот человек, какой ему нужен.

— А показать можешь? Я монеты собираю, у меня уже приличная коллекция. Покажи!

Кошмарик попал в затруднительное положение.

— Это ты сам собираешь или… твой папка? — решил спросить он, надеясь на то, что отец мальчишки может оказаться тем самым, нужным ему человеком.

— У меня нет отца, — ответил мальчик. — У меня только мама, ей нравится, что я увлечен нумизматикой. Ну, показывай.

— Знаешь, дорогая ведь монета, древняя, потому и дорогая… — произнес Кошмарик, зачем-то оглядываясь, точно готовясь к отступлению.

— Ну сколько, сколько она стоит?! — каким-то нетерпеливым, капризным тоном спросил мальчик. — У моей мамы есть деньги, она заплатит, только ты вначале монету покажи. Может, она фуфловая какая-нибудь, ничего не стоит. Много же всяких подделок.

Кошмарик понял, что спасти его может только обида на грубияна.

— Фуфловая? — завопил он. — Да ты сам фуфловый! Серебряная монета, самая крутая, а стоит — тысячу баксов! Понял? Еще раз мою монету обругаешь, по мозгам схлопочешь!

Мальчишка так и отскочил от Кошмарика. С удивленно-испуганным лицом, стоя на расстоянии метров пять от Леньки, он закричал:

— Ты чего, двинутый, что ли? Я у тебя монету по объявлению пришел покупать, а ты грозишь? Тысячу баксов! Да кому твое фуфло нужно за тысячу?! Строит из себя крутого, а у самого и нет ничего! Голяк!

Кошмарик кинулся было к мальчишке, но тот припустил вдоль по улочке так шустро, что Ленька, взволнованный и обиженный, только послал ему вслед несколько сильных выражений и пошел назад к дому. Забравшись в гамак, он закрыл лицо концом бандана, будто ему мешало солнце. Володя, читавший книгу, усмехнулся про себя — он слышал, как кричал мальчик-покупатель, а поэтому четко вообразил весь разговор. Ему было жаль другана.

Кошмарик лежал в гамаке час, два. Тело его уже онемело, веревки сетки больно врезались в бока, но уйти домой он не мог. Когда время близилось к обеду, калитка скрипнула, послышалось шарканье чьих-то ног, раздалось старческое покашливание, и он сквозь дрему услышал:

— А кто, скажите на милость, молодые люди, здесь будет обладателем славного царского имени Леонид?

Володя показал рукой на лежащего Леньку, который успел заснуть, но голос вошедшего во двор старичка его разбудил, и теперь он, зевая, спускал на землю ноги.

| — Ну, я Леонид, — уставился он на пришельца, какого-то старорежимного, в белом костюме и в шляпе, — таких друзья видели только в ретро-фильмах. — А почему это мое имя царское? — не мог не спросить польщенный Кошмарик.

Старичок, опираясь на трость, просеменил к скамейке, врытой в землю рядом со столом, и с приятнейшей улыбкой заговорил:

— Молодой человек, неужели вы забыли историю? Не помните битву у Фермопильского прохода? Ведь тогда спартанский царь Леонид с тремя сотнями воинов дрался против полчищ персидского царя. Там полегли все спартанцы! Знаете, что было начертано на камне, положенном на месте битвы?

Кошмарик ничего не слышал не только о каком-то камне, но и о своем древнем тезке. Главным же было то, что в этом старозаветном деде никак нельзя было признать душителя. Руки любителя истории и звучных имен так и тряслись — куда уж такими руками хватать людей за горло? И раздраженный Кошмарик невежливо спросил:

— Что там написали на камне, я не знаю, но мне вот что интересно: вы зачем сюда пришли?

— Как же? — вдруг нахохлился старичок. — Я прочел объявление о продаже монеты. Я никогда не видел римских монет пятого столетия до новой эры, вот и пришел взглянуть. Покажите мне вашу монету, сударь. Ведь это вы повесили уведомление о продаже?

— Ну я, — почти грубо ответил Кошмарик, — но только вы что думаете, у меня здесь музей? Я не показываю монеты — я их только продаю.

— Хорошо! — еще больше нахохлился дед, став похожим на драчливого петушка. — Вы вначале покажите, а я потом уж буду решать: купить мне ее у вас или нет.

— Монета очень дорого стоит. Она вам не по карману! — зазвенел металлом голос Кошмарика.

— А вам откуда знать о толщине и глубине моего кармана? — выпрямился на скамейке старик и даже стукнул своей тростью о землю.

Кошмарик, и сам не любивший, когда сомневались в его покупательских способностях, на сей раз решил идти до конца.

— От вас за сто километров пахнет бедностью, дедуля! Куда вам купить монету за тысячу долларов?

— Да я вам полторы тысячи дам, если сочту, что ваш товар меня устраивает! А что до бедности, то мне сдается, что этим пороком страдаете вы, раз решили расстаться с реликвией! Так вы покажете мне монету?

— Нет, не покажу! — отрезал Кошмарик. — Во-первых, вы тут сидите и стебаетесь надо мной! Во-вторых… во-вторых, продал я уже монету, вот так!

Старичок широко раскрыл от удивления глаза:

— Как вы сказали? Сте… стеба… Я даже не решусь повторить вслух это гадкое слово. Вы в каком обществе вращаетесь, юноша? Вам ли вообще держать в руках старинные монеты? Вы — грубый, теперешний хам, каких, к сожалению, пруд в наше время пруди! Я сожалею, что потерял так много драгоценного времени! Сейчас же пойду на станцию и сорву объявление, которое уведомляет граждан лишь о том, что в нашем историческом, овеянном славой месте живет хам с именем, на которое он в силу своей полной невоспитанности не имеет никакого права!

Старичок тяжело поднялся, опираясь на трость, и, выражая спиной полное негодование и презрение к хаму, медленно зашагал к калитке.

Володя едва сдержался, чтобы не засмеяться. Нет, не над старичком. Он-то как раз ему пришелся по душе. Весело было смотреть на Кошмарика, задумавшего какое-то мероприятие с апломбом, с размахом, а получившего в результате одни лишь щелчки.

— Ну что, шеф? — подмигнул ему Володя. — Ты еще не исчерпал запас своего красноречия? Что скажешь другим, если они захотят посмотреть на твою древнеримскую монету?

— А катись ты! — окрысился Ленька, забрался в гамак и накрылся концом бандана.

Но в этот раз ему не пришлось долго лежать.

— Эй, шеф, ты здесь? — раздалось из-за забора чье-то нагловато-протяжное.

Ленька мигом скатился с гамака на землю, вытянув шею, как пойнтер на охоте, вгляделся в того, кто стоял за забором, и подчеркнуто медленно, вразвалку пошел к калитке. За ней стоял Толян, но в его заплывшей физиономии не было сейчас ничего подобострастного. Она выражала высокомерие и немного презрение.

— Ты чего? — спросил Ленька, совсем не думая, что «синяк» пришел к нему по объявлению.

— Шеф, — процедил Толян, — ты что-то буруздел о том, что монету хочешь продать?

— Ну да.

— Тогда собирайся, ждет тебя человек, крутой покупатель. Он меня и послал.

В груди Кошмарика что-то со звоном щелкнуло, или ему это только показалось.

— Заметано, сейчас, только товар возьму. Далеко идти-то?

— Да брось — минут пятнадцать! — успокоил Леньку «синяк», и Кошмарик не торопясь пошел к дому.

Володя проводил его взглядом. Он догадался, что к Леньке наконец пришел тот, кого он ждал. Он понял также, что Леньку поведут сейчас к тому крутому покупателю, о котором «синяк» ему говорил, но устраивать встречу с ним раньше отказался. Ленька же, войдя в комнату, где спал с Володей, никакой монеты, понятно, брать не стал, зато взял плейер, в котором еще с утра поставил свежие батарейки и чистую кассету. Положив аппарат в нагрудный карман куртки, он поправил перед зеркалом бандан и вышел на крыльцо.

— Ленька, — окликнул его Володя, когда Кошмарик молча прошел мимо, направляясь к калитке.

— А, чего? — повернулся Кошмарик.

Володя помолчал. Он не хотел выглядеть сердобольным опекуном друга, прошедшего за свои не полные четырнадцать лет огонь, воду и медные трубы.

— Ты… к нему идешь?

— К кому к нему? — изобразил тот полное непонимание. — Пришли от покупателя, иду монету продавать…

Володю, точно пощечина, хлестнула неискренность другана.

— Ну, ну, иди! Счастливо поторгуйся, только… смотри не обломись!

— Не обломлюсь, не бойся, — буркнул Кошмарик и пошел к калитке, за которой маячила сизая рожа Толяна.

Выйдя на улицу, он спросил у «синяка» фальшиво-беззаботным тоном:

— Ну, куда тащимся?

— А сюда, шеф, пойдем, на горку, — ответил Толян, а Кошмарик, закуривая на ходу, весело отозвался:

— На горку так на горку! А что, на самом деле крутой мужик, к которому мы идем?

Толян почему-то промолчал, зачем-то вздохнул, потеребил себя за нос с перебитым переносьем и сказал негромко:

— На твоем месте дунул бы я сейчас на станцию да впрыгнул бы в первую электричку — не важно, куда она идет.

Кошмарику стало как-то не по себе — если уж сам «синяк», игравший роль посыльного, предлагал ему бежать, значит, и впрямь его поджидала какая-то опасность.

— А с чего это на электричку? — скаля зубы, сказал Ленька. — Или вы на меня за то обиделись, что я у врачихи говорил? Заложить, дескать, вас хочу? Так это я шутил, Толян…

Тут же он понял, что не стоило говорить, будто он на самом деле понял, что не прав, и продолжил:

— Нет, Толян, мне на электричку рано — мне товар продать надо.

— Ну, ну, продавай… — как-то неопределенно ответил синяк, и больше они не разговаривали.

Володя же, оставшись один, несколько раз сказал сам себе: «Все, успокоиться! Кошмарик знает, что делает! Я ему не мама с папой!»

Но этот словесный аутотренинг не помог. Страх за друга перевесил желание не вмешиваться в дела Кошмарика, и Володя, уже спустя две минуты после его ухода хлопнул калиткой. Он заметил, в какую сторону пошли Ленька с «синяком», а поэтому быстрым шагом двинул туда.

Если выйти из калитки и повернуть направо, то можно было попасть на вершину горы. Налево дорога вела к магазинам и и а вокзал. Через минуту быстрой ходьбы Володя увидел мелькнувший бандан Кошмарика и теперь шел медленнее, стараясь двигаться вдоль заборов, не выпуская между тем из виду подпрыгивающую при ходьбе голову Леньки.

Как предполагал Володя, так и оказалось. Кошмарик и «синяк» пошли по дорожке, ведущей на гребень горы. Именно здесь метрах в пятидесяти повыше был спуск в ложбину к тому мрачному дому с темными стеклами. Еще вчера, когда в полубреду лег в постель, Володя понял, что человек в белой рубашке, оравший в грозу на горе, был хозяином этого дома, и то, что Кошмарика вели именно в этот дом, для него не явилось неожиданностью.

Дома кончились, дорожка была открыта для обзора, и Володе негде было укрыться, чтобы остаться незамеченным. Спускаться вслед за Кошмариком в ложбину он не собирался. Сейчас эму нужно было лишь увериться: Леню ведут к маньяку, но что ему делать дальше, он не знал. Бежать в милицию не имело смысла, кричать вслед Кошмарику и просить его вернуться назад, тоже было бы глупо — Ленька никогда бы не послушался. Ему очень хотелось заработать баксы на какой-то мифической монете.

Когда Толян указал Леньке на тропинку, Кошмарик, словно сомневаясь, идти или нет, потоптался на месте. Он решал для себя вопрос: не слишком ли опасно это предприятие, стоит ли оно свеч? Володя, пригнув голову и подавшись ближе к кустам, с затаенным дыханием смотрел на стоявшего в нерешительности Леньку, о чем-то спрашивавшего Толяна, и вдруг заметил, как Кошмарик резко повернул в его сторону голову, точно ощущал оттуда поддержку. Володе показалось, что он заметил его, находящегося от тропинки всего метрах в пятидесяти, но Ленька тут же отвел взгляд, качнул головой, и через мгновенье Кошмарик и его проводник скрылись за кустом орешника.

«Он убьет его! Убьет! — с бешено бьющимся сердцем думал Володя, возвращаясь домой, — ноги его подкашивались от страха за друга, которого он не сумел (даже не попытался!) остановить. — Что делать? К участковому бежать? Глупо! Забросать гранатами этот дом? Но я не уверен полностью, что там готовится убийство! Что же делать? Что делать??!»

Отчаянье и страх способны сковать волю, сделать человека слабым и желающим, чтобы побыстрее случилось самое страшное, наступил конец, потому что ожидание часто вынести труднее, чем само бедствие.

Но случается и так, что крайняя ситуация заставляет мозг работать так четко, что спасительный выход является будто сам по себе.

По дороге домой Володе нежданно пришла спасительная идея, он быстро побежал к своему дому, желая застать маму, которая собиралась уйти в магазин. На счастье, она еще не ушла, и запыхавшийся Володя сразу бросился к ней:

— Мамочка, милая, мне очень нужны деньги!

Денег у нее было в обрез, поэтому она, вскинув брови, холодно спросила:

— Сколько?

— Ну, рублей пятьдесят.

— Да на что? — огорчилась она. — Ты ведь знаешь, что у нас с деньгами неважно.

— Мама, это очень, очень важно! Я хочу купить одну вещь, очень красивую футболку.

— Но ведь у тебя много футболок!

— А такой нет! Ну я молю тебя, умоляю! — но, видя, что она не спешит дать деньги, тихо сказал: — Если не дашь, с Ленькой может что-то страшное случиться, очень страшное…

Мама, уже давно сожалевшая о том, что приютила на даче Кошмарика, который был ее сыну не пара по всем статьям, недовольно фыркнула:

— Я не думала, приглашая Леню пожить у нас, что это будет стоить мне так дорого во всех смыслах!

Володя едва сдержался, чтобы не нагрубить матери. Впрочем, он увидел, что она все же пошла за деньгами, значит, он своего добился.

Схватив деньги и поцеловав недовольную мать, он выскочил за ворота и бросился налево в сторону магазина.

…Кошмарик и Толян стояли напротив двери в высоком заборе, из-за которого был виден лишь конек крыши дома.

— Фазенда ништяк! — сказал Кошмарик, кивая головой в сторону дома, но Толян не ответил и нажал кнопочку под козырьком. Через несколько секунд из хорошо замаскированного в заборе динамика донеслось:

— Кто это?

— Это я, Толян, — наклонился к забору «синяк», и голос из дома спросил:

— Ты с ним?

— Да.

— Пусть он прямо в дом идет, а ты — куда хочешь. Понятно?

— Понятно, хозяин, — покорно ответил Толян и тут же электронный замок двери щелкнул, Толян толкнул дверь и сказал Кошмарику: — Ну, иди!

Кошмарик прошел во двор. Дорожка из аккуратных, хорошо пригнанных друг к другу плит вилась среди декоративных камней, мха, и Ленька, внутренне произнеся молитву, обращенную к кому-то, направился ко входу. Три ступеньки невысокого крыльца вели прямо к двери, украшенной филенками и выступами.

«Из красного дерева, — зачем-то подумал Кошмарик, — круто живет…»

Он надавил на дверь — она оказалась открытой. Вошел в прихожую, и уже здесь был поражен: зеркала в резных рамах, чучело оленьей головы с рогами-вешалкой, бронзовая статуэтка на высокой подставке — в таких прихожих Кошмарику бывать не приходилось. Дверь в зал была открыта, и Ленька робко прошел в него. Ему сразу бросился в глаза большой камин в обрамлении белого резного камня. Камин пылал, будто на дворе была зима. Здесь царил полумрак, и деревянная лестница с точеными балясинами убегала к потолку, на второй этаж, теряясь при этом в сумраке зала. Огромный овальный стол в центре, шкура белого медведя на полу, картины в дорогих тяжелых рамах создавали ощущение богатства и покоя. И действительно — эта обстановка сразу как-то успокоила Леньку, догадавшегося, что хозяин этого дома не может не быть довольным жизнью, а поэтому не способен навредить ему. А еще Кошмарик порадовался тому, что из владельца всей этой роскоши уж непременно можно будет хоть что-то выжать.

— Ну, здравствуй! — услышал вдруг Ленька и увидел голову мужчины, выглянувшего из-за высокой спинки кресла, стоявшего так, что со стороны входа сидящего никак нельзя было увидеть. — Это ты и есть… Леонид? — спросил улыбавшийся мужчина, продолжая сидеть.

Кошмарик, чтобы лучше его видеть, пошел к креслу и встал напротив. Это был мужчина лет сорока, седоватый и широкоротый, с приятным лицом, мужественным и открытым, что совсем успокоило Леньку. Хозяин держал в руках толстую книгу и не выпустил ее из рук, даже когда перед ним встал гость.

— Да, я — Леонид, Ленька, — кивнул Кошмарик, — это я повесил объявление. Вам нужна монета?

Мужчина медленно поднялся. Он был сухопарый, высокий и сильный, судя по широким плечам. И вдруг Кошмарик ощутил сильный запах «Чемпиона», идущий от хозяина, и тут его радость сменилась страхом. Кошмарик только сейчас ясно осознал, что вымогать у этого человека деньги он может лишь в случае признания маньяком своих преступлений, да еще требовалось как-то убедить его в том, что эти признания свидетельствуют против него. Но в кармане Кошмарика лежал плейер, способный работать как диктофон, он и был единственной надеждой Леньки.

— Нужна ли мне монета? — спросил мужчина. — Пока об этом не будем говорить. Вначале я должен тебе представиться… Ленька. Называй меня так — Любитель!

— Любитель чего? — не понял Кошмарик, а мужчина, растягивая в улыбке рот, сказал:

— А ты, я вижу, понимаешь тонкий юмор. Я — просто Любитель! Конечно, это не имя, но мне удобно представляться так. Идет?

— Конечно, Любитель! — улыбнулся в ответ Кошмарик. — Мне очень нравится это имя. Я бы сам хотел назваться Любителем, потому что тоже много чего люблю.

— И что же ты любишь? — на лице Любителя изобразилась заинтересованность.

— Много! «Алису» люблю, мотоциклы крутые, хорошие шмотки, вкусную шамовку, пиво «Карсберг», а еще — рыбалку.

— Да, немало! — улыбнулся Любитель. — А хорошую музыку, старинные картины, мебель, фарфор, бронзу любишь?

Мужчина взял со стола пульт, навел его куда-то в угол зала, и тут же со всех сторон, будто обволакивая все вокруг сладкой пеленой, зазвучала тихая спокойная музыка — скрипки, виолончели, флейты и гобои.

— Нет, эта музыка не по мне. Скучная, просто голяк. У вас «Алисы» нет? — спросил Кошмарик, немного послушав.

— К сожалению, нет, — как-то сухо ответил Любитель, выключая музыку. — Ну, так давай поговорим о деле? Что ты хотел продать?

— Одну старинную монету, римскую, серебряную…

— Да, да, я помню — пятый век до новой эры. Так ведь?

— Все верно, — сказал Кошмарик, залезая в куртку, чтобы достать бумажник, где у него хранился карандашный рисунок с монеты Каракаллы. — Только с самой монетой я к вам идти сегодня не решился. Она немалых денег стоит. Вот рисунок…

Ленька протянул Любителю листок. Мужчина с листком подошел к красивому торшеру, где каждая лампа была заключена в цветок изящной формы из стекла. Кошмарик внимательно следил за его лицом и видел, что на нем появилась счастливая улыбка.

— Вот это да! — сказал он, ударив рукой по листу бумаги. — Сестерций Каракаллы! Не такой ли у тебя?

И любитель, сунув руку в карман брюк, что-то выудил оттуда и подошел к Кошмарику — на его раскрытой ладони лежала монета, проданная Ленькой в комиссионку! Как он не учел того, что лысый перекупщик, которого Володя повстречал на горе, мог привезти Любителю сестерций. Нужно было что-то ответить, и Кошмарик с простодушием воскликнул:

— Вот уж в умат! Точь-в-точь как моя монета!

— Выходит, так, — сверлил Любитель взглядом Леньку. — Мне ее на днях один человек привез из Петербурга. На меня работают многие. Знают мое пристрастие. Я ведь Любитель…

Кошмарик осмелел. Значит, оценщик из питерского магазина не сказал хозяину о том, кто принес ему монету. Это давало Кошмарику шанс.

— Мастер, — переходя к своей обычной развязной манере, начал Ленька, — и почем же загнал тебе монету тот мен?

Любитель удивленно взглянул на Кошмарика — «мастер» и обращение на «ты», видно, задели его, но обижаться он не стал.

— Ты, похоже, хочешь узнать, какую цену я бы мог предложить за твой сестерций?

— Ну да, мастер, конечно. Я ведь для этого и пришел к тебе.

Любитель подумал, провел рукой по лбу:

— Ну, долларов двести удовлетворили бы тебя?

— Нет! Это не цена! — небрежно сказал Ленька. — Пятьсот баксов, не меньше. Питер большой, найду покупателя в другом месте. Мне спешить некуда.

И Кошмарик замер, ожидая приговора Любителя. Сейчас он был готов даже к тому, что тот откроет дверь и велит ему убираться, вот тогда бы и начался настоящий торг. Но к удивлению Леньки, Любитель не стал его гнать. Наоборот, он мягко и широко улыбнулся:

— Ты мне очень нравишься, Ленька, своей привязанностью к деньгам. Таких жадных мальчиков я никогда не встречал. Впрочем, повторяю, мне это по душе. Знаешь, я готов дать тебе пятьсот долларов за монету, если ты только честно расскажешь мне, где ты ее взял. Идет?

Кошмарику очень нужен был этот вопрос. С него-то и мог начаться настоящий разговор. Ленька, словно соображая, нужно ли отвечать, помялся, полез в карман косухи, его палец нащупал кнопку пуска записи и нажал на нее.

— Расскажу, а почему бы не рассказать, — начал Кошмарик, прогуливаясь по залу взад-вперед. — Было это, как я помню, первого июня — как раз в День защиты детей. Решил я прогуляться перед сном, чтобы крепче спалось. Вышел я эдак около двенадцати, хожу — так хорошо, тихо, никто не мешает, курю сигарету. Кстати, можно я у тебя покурю?

— Конечно, Леня, кури! — великодушно разрешил Любитель. — Пепельница на столе.

Ленька не торопясь закурил и продолжил:

— Гуляю я так и вдруг вижу впереди, метров за тридцать, идет какой-то тип, мужик то есть. Высокий, вроде тебя. Идет он осторожно и к чему-то впереди приглядывается. Мне интересно стало, куда это он смотрит, вот и стал я следить за ним. Мужик этот, дойдя до одного участка, остановился и пошел прямо на пустой двор. Там один только котлован был под фундамент. Понимаешь?

— Да, я все понимаю, рассказывай, пожалуйста, — взволнованно попросил хозяин, и Ленька со страхом увидел, что тот глубоко и часто дышит, а глазами так его и ест.

— Рассказываю все как было, — словно в оправдание, произнес Ленька. — Вижу я, значит, что тот мужик на цыпочках стал подходить к какому-то парню, который стоял на этом участке, подошел и вдруг то ли за плечи, то ли за горло его как схватит. Я услышал, как парнишка тот хрипеть стал. Я не понял, что происходит. Но тут мужик как заорет! А почему он орал, я тоже не понял. Бросился он на дорогу, а сам за ногу держится и ругается почем зря, хромая мимо меня пробежал, я к забору прижался, и он меня не заметил. Парнишка же тот куда-то в другую сторону побежал и пропал в темноте.

— Н-да, любопытная история, — процедил сквозь зубы Любитель. — Только я не пойму, какое она имеет отношение к твоей монете?

— А я поясню. Пошел я на следующий день, утром, на то место — так, безделья ради. Нашел следы и того парнишки, и мужика, а потом гляжу — блестит что-то! Нагнулся — монета, вроде старинная. А потом мне один старичок местный — в костюмчике белом ходит и на палочку опирается — объяснил, что-де монета эта старинная, римская, вот и стал я искать покупателя.

— Да, мне передавали, что ты мной очень интересовался…

— Тобой? — гыкнул Кошмарик. — Нет, не тобой, а тем, кто монету может купить, а лично ты, Любитель, мне не нужен.

Мужчина помолчал. Кошмарик видел, что он смотрит на свои двигающиеся, как щупальца осьминога, пальцы и улыбается, обдумывая что-то.

— Леня, а ведь ты мою монету нашел… — сказал вдруг он, а сердце у Кошмарика так и подскочило чуть ли не к горлу — он не ожидал такого признания.

— Как это? — совсем по-дурацки раскрыл рот Кошмарик. — Это что же получается? Неужто это ты тогда ночью на участке был? Нет, постой, постой! — шагнул Кошмарик к Любителю и сделал вид, что всматривается в его черты: — Постой, ей-богу, это ты тогда мимо меня ночью пробегал! Но, хоть убей, не пойму — чего тебе от того пацана нужно было? Мне почудилось, что ты душил его! Мне-то без разницы — просто интересно! Люди-то с разными интересами есть, ты вот — Любитель…

Тот, расхохотался длинно и раскатисто, потом подошел к Кошмарику, сильно хлопнул его по плечу и сказал:

— Ты мне нравишься, Ленька! В тебе, я вижу, сидит… какое-то острое шило! С тобой осторожно надо. Но, я знаю, ты любишь пиво «Карсберг». Выпьешь со мной по бутылке?

— Спрашиваешь!

Любитель быстро подошел к стене, нажал на кнопку, деревянная панель отъехала в сторону, и открылся просторный бар-холодильник со множеством бутылок. Любитель взял за горлышки в обе руки четыре бутылки, подошел с ними к столу и поставил, а панель вернулась на место.

— Садись! — коротко приказал он.

Ленька сел за овальный стол напротив хозяина, и тот, пользуясь пастью бронзового льва как ключом, открыл две бутылки. Подав одну Кошмарику, сказал:

— Ну, расскажи, что ты еще знаешь обо мне? Вот так живешь-живешь и не ведаешь, что кто-то может наблюдать за твоей жизнью со стороны. Рассказывай!

— Что ж, расскажу, — подмигнул Ленька. — Расскажу тебе, как шестнадцатого мая один местный пацан, Кирюха Котов, пошел прогуляться, да и не вернулся потому, что сильно напугал его один человек, и мне сдается, что был тот человек сильно на тебя похож. Зачем детей пугаешь, Любитель?

— Я пугаю? — удивился тот или сделал вид. — Нет, я детей очень люблю.

— А тогда зачем человек, на тебя опять же похожий, во время показательных выступлений дельтапланеристов взял да и перекусил на дельтаплане трос? Пацан тот чуть не убился. Потом спрошу я у тебя: Валентин Разуменко числа десятого июня почему пропал и до сих пор не найден?

Кошмарик и сам понимал, что если перед ним сидит настоящий душитель, эти вопросы заставят его или все отрицать, или, напротив, все признать, но вот что бы стал делать преступник, признавшись во всем? Попытался бы договориться по-хорошему? Кинулся бы душить того, кто раскрыл его? Этого Кошмарик не знал, но остановиться уже не мог.

А Любитель потягивал из бутылочки пиво, смотрел на Леньку и улыбался. Его, казалось, совсем не задели вопросы гостя, и это смутило Кошмарика, который решил прибегнуть к последнему средству, чтобы заставить Любителя пойти на признание.

— Не хочешь отвечать, не надо, — сказал Кошмарик, отлив «Карсберга». — Только я тебе, Любитель, еще об одной заморочке расскажу, даже о двух.

— Давай валяй! — с искренним интересом поторопил Леньку тот. — Мне очень занятно все, а чем ты говоришь.

— Ну так вот. Представь, что мне удалось найти того пацана, и знаешь, что он мне рассказал? Говорит, что кричал душитель потому, что ударил он его ножом в ногу И еще: очень запомнился ему одеколон, которым тот мен был надушен. Пацан одеколон узнал — душитель пользовался «Чемпионом», английским одеколоном, а у меня, представь, у самого бутылка «Чемпиона» была, и я, как вошел в твой дом, сразу его и учуял. Видишь теперь, что получается: если менты станут тебя допрашивать, потому что тот пацан, конечно, заявление подал, то, увидев шрам на твоей ноге и учуяв запах «Чемпиона», тебя в два счета в «Кресты» и отправят. Так что мы с тобой делать будем?

Под конец своей речи Кошмарик ощущал себя настоящим оперативником или следователем, возможно, потому, что видел, как меняется выражение лица Любителя, покрывающееся то багровым румянцем, то, наоборот, бледнеющее. Рот его сдвинулся на сторону, пальцы мелко тряслись, а смотрел он страшенно куда-то в угол зала.

— Да, ты много знаешь обо мне, Ленька, но все же я пока не пойму — для чего ты все это мне говоришь? Я тебя просил лишь рассказать, где ты нашел монету. Ты — рассказал, я — доволен, ну и достаточно, может быть? Свои пятьсот баксов ты получишь, так зачем же тебе нужно огорчать меня? Да, я — Любитель! Я — художник, я — богат! Я имею свои склонности, причуды, потому что знаю, что человек я необыкновенный, а необыкновенным позволено много! Много! — Он резко встал и заходил по залу. — Я люблю красоту, старинные вещи! Только в старину люди по-настоящему понимали красоту, вот и я ее так понимаю! Но за красоту нужно платить, а поэтому денежные знаки я люблю не меньше красоты! О, я очень люблю старинные денежные знаки, монеты. Сейчас я покажу тебе, чем я владею!

Он быстро подошел к стене, ревниво глянув на Кошмарика, легким движением руки отодвинул одну панель, покрутил колесико замка с шифром, открылась дверца. Через несколько секунд Любитель положил перед Кошмариком несколько плоских деревянных ящиков, сдвинул крышку на одном из них и восторженно сказал:

— Вот, смотри! Вот моя любовь! Монеты! Вот итальянские цехины, испанские дублоны, французские лувры, наполеондоры и луидоры, английские гинеи и соверены, динары Востока, а вот — русские империалы. Тебе нравится их желтый цвет? Это цвет золота! В Китае лишь император мог носить мантию из желтого шелка!

О, это святой цвет! Им никто не может обладать без высшего на то дозволения! Да, святой, святой!!

Кошмарику стало страшно. Так страшно ему не было никогда в жизни. С ним рядом стояло само зло, и он ощущал какую-то дикую, черную энергию, исходящую от человека, который трясущимися пальцами перебирал золотые монеты. Кошмарик чувствовал, что через несколько мгновений эти пальцы могут сомкнуться на его горле, а поэтому решил разрядить обстановку, сказав как можно более небрежно:

— Да, ништяковые такие фишки у тебя, Любитель. А ведь пацаны те тоже в желтых майках были. Ты их за это и решил наказать?

Рука Любителя, перебиравшего монеты, вдруг замерла, и Кошмарик уловил, как усмехнулся мужчина и тихо сказал:

— А ты еще мог сомневаться? Только… только зачем ты, Леня, так много знаешь? Тебе не страшно?!

И Кошмарик, и так сидевший в ожидании чего-то ужасного, почувствовал, как на его шею легла холодная рука Любителя и его пальцы сжались с такой силой, что Ленька невольно вскрикнул и резко дернулся в сторону. Отбежав от маньяка шага на три, он забормотал, видя, как тот с протянутой рукой, с какой-то бессмысленной, безумной улыбкой медленно идет к нему:

— Ты че, ты че, Любитель! Я ж не китайский император, я ведь еще монету должен тебе принести…

Вдруг какой-то короткий удар по стеклу заставил Любителя вздрогнуть — он остановился, подобно вышедшему из могилы мертвецу, заслышавшему крик петуха. Через несколько секунд послышался второй удар по стеклу, точно в него кто-то попал небольшим камешком, за ним — третий.

— Да кто это там? — крайне недовольно спросил Любитель, направляясь к окну. Кошмарик же, едва переведя дух от испуга, остался на месте, но, когда хозяин дома, подойдя к окну, взглянул в него и вскрикнул то ли от сильной радости, то ли от удивления, он тоже подошел к оконному проему. Со стороны двора стекло выглядело почти черным, зато отсюда была видна улица, как сквозь обычное прозрачное стекло. И Ленька увидел, что на заборе сидит в пол-оборота какой-то пацан и время от времени швыряет в окна фасада дома небольшие камни, со звоном ударяющие в стекла, а иногда в стену.

— Желтый! — не сказал, а только выдохнул Любитель. — Он пришел ко мне! Я знал, что он придет!

Кошмарик присмотрелся — на заборе сидел Володя, которого Ленька поначалу не узнал, потому что у другана никогда не было такой футболки. Что делал здесь приятель, почему залез на забор, зачем надел желтую футболку, Ленька понять не мог. А Любитель с криком «Желтого!!» бросился к дверям, заскрежетал замком, выскочил на крыльцо, и Кошмарик увидел, что помешанный бежит по умощенной плитами тропинке прямо к забору, к Володе, и руки его протянуты вперед. Более отвратительного и пугающего зрелища Ленька в своей жизни не видел. До забора Любителю оставалось добежать метра три, как вдруг Володя, сидевший до этого на заборе неподвижно, как китайский император на троне, исчез, спрыгнув вниз. Раздался крик отчаяния, какие-то бессвязные призывы. Любитель, то ли плача, то ли бранясь, кинулся к воротам, распахнул их и скрылся за ними. Ленька слышал лишь его удаляющийся крик.

Кошмарик обалдело смотрел на двор. Он уже жалел о том, что пришел в это логово, в замок Синей Бороды, жалел, что ради денег стал дразнить этого страшного человека. Сейчас он был прикован к окну, боясь, что появится маньяк, волокущий упирающегося и кричащего Володю. Кошмарик понимал, что, воспользовавшись отсутствием Любителя, он может беспрепятственно покинуть его дом, но Леньку удерживало то, что он еще не договорился с Любителем о сделке.

«Неужели и я когда-нибудь свихнусь на этом золоте и буду кричать, как последний псих: „Желтого! Желтого!“» — с омерзением подумал Кошмарик, впервые в жизни усомнившись в том, что деньги могут сделать человека счастливым.

И тут в проеме ворот появился Любитель. Его волосы беспорядочно падали на лоб, на лице были страдание и мука, когда он, пошатываясь, шел к дому.

— Не догнал! — произнес он со скорбью в голосе, когда вошел в зал, и Кошмарик каким-то комариным, тонким голосом пропищал:

— Ничего, еще догонишь. Так когда мне тебе монету принести? Хочешь завтра?

— Нет, не завтра! — твердо и мрачно сказал любитель. — Сегодня! Через два часа я буду ждать тебя на горе, там, где летали дельтапланы! Ты обязательно придешь! Я принесу тебе деньги…

Дверь была открыта, и Кошмарик тенью выскользнул на крыльцо, вышел за пределы домовладения и в каком-то чаду стал карабкаться вверх по тропе. Еще не поднявшись на самую вершину, он услышал донесшееся из кустов:

— Мен, почем у вас монеты для маньяков?

Желтое пятно ярким фонарем светилось между веток. Это был Володя.