Тайна Ретта Батлера - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Мэри Рэдклифф (ГЛАВА 17) #19

ГЛАВА 17

Мигель Кастильо спрыгнул с лошади и подошел к Рэтту Батлеру, неподвижно лежащему под палящими лучами солнца.

— Ну что, приятель, отдаешь Богу душу. Не надо было тебе так поступать со мной, с Мигелем Кастильо. Тогда бы разъезжал на своем коне, постреливал в веревки — и был доволен жизнью, а так… Прощай, приятель, прощай. Мне пора уезжать.

Кастильо носком сапога повернул обожженную голову Рэтта Батлера, посмотрел на его воспаленные закрытые веки и вылил из фляги остатки воды прямо на лицо.

Рэтт вздрогнул.

— Все равно, ты, приятель, не жилец, но я снял грех с души и дал тебе немножко попить, ведь я обещал.

И тут Батлер пришел в себя.

Он услышал какой-то далекий грохот. Он услышал, как сотрясается каменистая земля и медленно повернул голову вправо.

Мигель Кастильо тоже посмотрел в ту сторону.

Из-за подножья холма выскочила шестерка лошадей. Они тащили за собой военный фургон. Лошади мчались во весь опор, не разбирая дороги, козлы были пусты.

— Ого-у, — воскликнул Мигель, бросаясь наперерез фургону и выхватывая из кобуры револьвер.

Его лошадь осталась стоять у подножья холма. А Мигель бежал наперерез шестерке лошадей, раскинув в стороны руки.

Он хотел остановить их, но лошади мчались на человека.

Тогда Мигель отскочил в сторону, но успел ухватиться за поводья первой лошади.

Он вскочил ей на спину и натянул поводья. Фургон и лошади медленно остановился.

— Спокойно, спокойно, стоять. Вот, молодцы, — поглаживая лошадь, приговаривал Мигель.

Потом спрыгнул и осторожно, на полусогнутых ногах, подошел к фургону. В руке он держал револьвер и его большой палец медленно взводил курок.

У дверцы он остановился, положил левую руку на открытое окно, резко дернул на себя дверцу и отскочил в сторону.

Из фургона вывалился мертвый сержант.

— Ой-е-ей, — вновь воскликнул Мигель, глядя на безжизненное тело.

В фургоне роились мухи, и Мигель зажал пальцами ноздри — такой нестерпимый тошнотворный запах повеял на него.

— Э-эа, ребятки, вы, наверное, долго катаетесь по пустыне? Надо же так завоняться.

Мигель Кастильо склонился к лежащему на земле сержанту, не отпуская пальцев от носа.

Правой рукой с револьвером он перекрестился, и тут его взгляд упал на золотую цепочку. Он потянул за нее и из кармана выпали часы.

— О-о, вот это приятная неожиданность, хорошая находка. Хоть в чем-то да повезло сегодня и мне, не придется возвращаться с пустыми руками.

И он, обрадованный, принялся шарить по карманам мертвеца. Тошнотворный запах уже не раздражал его.

Мигель вытянул большой кожаный бумажник, развернул его, достал сложенную вдвое пачку денег и, не пересчитывая, отправил себе за пазуху.

Больше у сержанта ничего не было.

Мигель снова зажал ноздри пальцами, влез в фургон и начал осматривать карманы остальных пассажиров.

Он нашел еще одни золотые часы и инкрустированную табакерку.

Табакерка обрадовала его больше всего, ведь у него никогда не было своей табакерки, да еще такой ценной.

Он выбрался из фургона, открыл табакерку, двумя пальцами затолкал себе в нос немного табака и сладко чихнул. Табак ненадолго перебил тошнотворный запах.

— Ну и воняете же вы, приятели, скажите спасибо, что встретились со мной, а то и дальше продолжали бы колесить среди холмов и трястись по бездорожью. А я вас хоть на землю положу.

Тут до его ушей долетел странный шорох, казалось, что что-то сдвинулось в глубине фургона.

Мигель отскочил в сторону, выдернул из кобуры револьвер, взвел курок и, осторожно заглянул внутрь.

Лежащий лицом вниз сержант едва заметно шевельнул пальцами неестественно заломленной руки.

Мигель Кастильо схватил его за плечи и перевернул.

Прямо в лицо ему смотрел одноглазый курчавый мужчина, второй глаз скрывался под кожаной повязкой.

— Воды, воды… — шептали растрескавшиеся губы сержанта, — глоток воды.

— A-а, так ты жив, приятель, — воскликнул Мигель, не зная радоваться этому или огорчаться.

— Воды… — повторил сержант.

— Ты очень хочешь пить, приятель? Неудивительно, ведь мы находимся в пустыне.

— Воды… — умоляюще глядя одним глазом, шептал сержант.

— Ну что ж, воды так вода…

И только тут Мигель Кастильо вспомнил, что у него в руках нет фляги. Он оглянулся и увидел лошадь, стоящую ярдах в трехстах у подножья холма. Но идти туда ему совсем не хотелось.

А мужчина беззвучно шевелил губами, пытаясь произнести только одно слово «Пить».

— Понимаешь, приятель, лошадь стоит у холма, идти до нее далековато, да по такому палящему солнцу мне не хочется. Может, подождешь до вечера?

— Пить, — прошептал сержант и его единственный глаз закрылся.

— Все хотят пить. Вот и мой приятель, если он еще жив, тоже, наверное, сгорает от жажды. Мечтает о воде.

— Воды, — встрепенулся сержант, — воды. Двести тысяч долларов за глоток воды.

Услышав о долларах, Мигель напрягся.

Он прекрасно понимал, что человек в подобной ситуации шутить не будет.

Но сумма была названа фантастическая.

Это привело Мигеля в замешательство.

— Ты что-то сказал? — склоняясь поближе к сержанту, переспросил Мигель.

— Двести тысяч и все золото. Воды.

— Сколько ты говоришь? Сколько? — все еще не верил своим ушам Кастильо.

Его взгляд сразу же стал хищным, а ноздри затрепетали.

Он опять не обращал внимания ни на тошнотворный запах, ни на мух, которые роились вокруг него, он был парализован названной суммой.

— Двести тысяч золотом, — едва шевеля губами, повторил сержант. — Глоток воды.

— Кто ты такой? — встряхнув его за плечи, заорал Мигель Кастильо. — Кто ты такой? Говори.

— Я…

— Говори, кто ты такой?

— Я… сержант Билл Карлсон.

— К черту! Хорошо, я понял, что ты Билл Карлсон. Откуда у тебя деньги?

— Двести тысяч золотом… — Билл Карлсон вновь потерял сознание.

Мигель Кастильо задергался.

С одной стороны, ему хотелось броситься как можно скорее за флягой, чтобы дать воды сержанту, но он прекрасно понимал, что как только тот выпьет, то придет в себя и больше ничего не скажет.

Мигель приложил ухо к груди сержанта и услышал, как слабо бьется у того сердце.

— Э, приятель, не спеши умирать. Вначале, ты должен сказать, где деньги.

— Двести тысяч долларов… — прошептал сержант.

— Где они?

— Двести тысяч…

— Да где они? — закричал Мигель Кастильо.

Ему страстно захотелось заехать кулаком в лицо умирающему сержанту.

— Где деньги?

Он начал трясти сержанта за лацканы мундира.

— Это деньги кавалерии. Это жалование — и все золотом. Воды…

— Где они? — кричал в лицо умирающему Кастильо. — Где они?

— Воды… Меня зовут Карлсон…

— Карлсон. Карлсон. Хорошо, а меня зовут Мигель Кастильо. Приятно познакомиться в таком хорошем месте.

Мигель принялся ладонью бить по щекам сержанта.

— Где золото?

— Я спрятал его в надежном месте, — едва шевеля губами, промолвил сержант и его глаз вновь закрылся.

— Где? Где это место? — продолжая трясти, кричал Мигель, понимая, что сейчас сержант скажет.

Но тот, едва придя в сознание, вновь терял его.

— Где ты спрятал золото, сволочь? — Мигель начинал выходить из себя.

— Воды… — просил сержант, — воды… И я скажу.

Рэтт Батлер, приподнявшись, смотрел на фургон, видел и то, как Мигель Кастильо обшаривал карманы мертвецов, потом увидел, как тот тряс за плечи человека, наверное, еще живого.

До него долетали обрывки фраз.

Рэтт понял, что надо ползти туда.

Доползти до фургона во что бы то ни стало, там его спасение.

Хотя, как оно придет и в чем оно заключается, он не понимал, но чувствовал, надо ползти.

И собрав в кулак остаток воли, из последних сил пополз к фургону.

Мигель Кастильо, занятый допросом Билла Карлсона, совершенно забыл о Батлере.

Скорее всего он считал, что его враг давным-давно отдал Богу душу.

Но Рэтт Батлер все-таки дополз до фургона.

Как раз в тот момент, когда Мигель Кастильо в очередной раз встряхнул сержанта.

— Где деньги? Отвечай! — кричал он умирающему.

Тот с усилием раскрыл единственный глаз.

— Я спрятал их на кладбище, — и голова сержанта вновь поникла.

— На каком кладбище? Ну же, погоди, не умирай, — причитал Мигель и чуть не наотмашь бил умирающего по щекам. — Где?

— Сент-Хилл, — выдавил сержант.

— Ого, там же огромное кладбище, говори, где? Они что, в могиле?

— Да, в могиле…

— Говори номер. Какой номер могилы? — спешил разузнать все у пока еще живого сержанта.

— Там нет номера… Воды…

— Как нет номера? Ну, что там написано? — настаивал на своем Мигель.

— Только имя…

— Какое имя? — Мигель сильно встряхнул сержанта, пытаясь привести его в чувство.

Но это произвело обратный эффект. Сержант начал хрипеть и жадно хватать раскаленный воздух широко раскрытым ртом.

— Воды… — прохрипел он.

— Хорошо, я сейчас, — Мигель понял, что тот ничего не скажет, пока не получит воды.

Да и сам он так же поступил на месте умирающего.

— Подожди, только не умирай. Я бегом туда и обратно. Ты получишь воды и скажешь мне все.

Мигель Кастильо сломя голову бросился прочь от фургона.

Он даже не заметил, что Рэтт Батлер уже подполз к коням и Пытается подняться, уцепившись руками за ступицу колеса.

Мигель бежал, что было сил, но ему казалось, что расстояние между ним и лошадью сокращается неимоверно медленно, ему казалось, что он просто ползет. В голове стучали слова:

«Двести тысяч. Двести тысяч золотом, Сент-Хилл, в могиле».

Он дрожащими руками попытался отвязать флягу, но поняв, что сейчас не время распутывать узлы, перерезал ремни ножом и обнимая флягу, как самое дорогое, что было у него в жизни, побежал назад.

Он даже не догадался сесть на лошадь. Тогда он доскакал бы вдвое быстрей.

«Двести тысяч, — стучало у него в висках. — Двести тысяч! Боже мой, я никогда не видел таких денег. И все золотом».

Когда Мигель Кастильо подбежал к фургону, то закричал от негодования.

До половины взобравшись внутрь, с подножки фургона свисал Рэтт Батлер.

А сержант сидел, прислонившись к стенке фургона с широко открытым ртом. Его единственный глаз закатился так, что был виден только желтоватый белок.

Мигель Кастильо, предчувствуя самое недоброе, заревел, как раненный бык, и размахнувшись, запустил флягу внутрь фургона. Затем схватил Рэтта Батлера за плечи и отбросил в сторону.

— Катись отсюда, сволочь, скотина! Ты уже должен быть мертвым.

Мигель схватил сержанта и принялся его трясти.

— Не умирай, не умирай.

Но голова сержанта безвольно болталась из стороны в сторону.

— Он мертв, — прохрипел Рэтт Батлер, — и разжав руки, упал на землю.

— Как мертв? — взревел Мигель. — Это ты скотина, ты все испортил, ты убил его!

— Нет, он сам умер, — и Рэтт Батлер закрыл глаза, — ты пожалел ему воды, как мне.

— Скотина, я тебя сейчас убью!

— Нет, ты меня не убьешь, — улыбка появилась на пересохших губах Рэтта Батлера.

Мигель Кастильо выхватил револьвер и всунул его в рот Рэтту.

— Я тебя сейчас застрелю.

— Нет, ты меня не убьешь, — Рэтт отвернул голову и улыбнулся еще шире, — потому что если ты это сделаешь, то навсегда останешься таким же нищим, каков ты сейчас и таким же жадным и глупым.

— Почему это я не убью тебя? — насторожился Мигель Кастильо.

— Потому что я кое-что знаю.

Мигель вцепился в плечи Рэтта.

— Он успел тебе сказать? А, Рэтт?

— Да, он сказал мне.

— Что? Что ты от него услышал? — Мигель Кастильо тряс Рэтта Батлера.

Но тот лишь отрицательно качал головой.

— Я тебе ничего не скажу.

— А я тебя убью, — уже неуверенным голосом сказал Мигель.

— Нет, ты оставишь меня в живых, и тогда может быть, я тебе кое в чем помогу.

— Что он тебе сказал?

— Имя.

— Он назвался?

— Нет, Мигель, он сказал имя, написанное на могиле, в которой лежат деньги.

— О, дьявол! — завопил Мигель и выстрелил в воздух.

А Рэтт Батлер смеялся, но силы быстро покидали его, он уже не мог даже подняться.

— Имя, имя! — размахивая револьвером, требовал Мигель, — и я дам тебе воды.

— Нет, ты и так дашь мне воды.

— Назови, я дам тебе напиться, и мы вместе отправимся искать деньги.

— Нет, ты дашь мне воды и доставишь в город, а там посмотрим…

Глаза Рэтта Батлера закатились, голова бессильно упала на грудь.

— Ты сволочь! — выкрикнул Мигель Кастильо. — Ты самая грязная свинья, которых я только знал.

Он, не разбирая на что наступает, влез в середину фургона, подхватил флягу и тут же склонился над Рэттом Батлером.

Мигель набирал в пригоршню воды и растирал ею грудь Рэтта Батлера, но тот только мотал головой и никак не приходил в чувство. Мигель стал плескать ему водой в лицо.

— Не умирай, Рэтт, слышишь? Не умирай! Я прошу тебя, не умирай, приятель, ты мне очень нужен.

— Воды… — прошептал Рэтт.

— Вот вода, она здесь, ты мой лучший друг, пей сколько хочешь, — и Мигель уже занес флягу над приоткрытым ртом Рэтта, но тут же спохватился.

— Тебе нельзя пить, ты умрешь, тебе только можно смочить губы. Видишь, я не жалею тебе воды, но тебе, в самом деле, нельзя пить.

Мигель смачивал губы Рэтта Батлера, а тот жадно слизывал с них влагу.

— Потерпи, сейчас ты придешь в себя, я отвезу тебя в город. Только не умирай, тут всего сорок миль, это пара часов езды. У нас есть фургон, лошади отличные, только не умирай, — Мигель набрал полный рот воды и прыснул ею на Батлера.

Тот приоткрыл глаза, но тут же вновь опустил голову и потерял сознание.

Мигель засуетился, вытаскивая из фургона трупы. Он свалил их прямо на дороге и затащил внутрь Рэтта Батлера, подложив ему под голову свернутые плащи, оставшиеся от предыдущих пассажиров.

— Только не умирай! — склонился он над Рэттом. — Только не умирай!

Рэтт беззвучно шептал что-то.

Мигель склонился над ним, прислушиваясь, в надежде, что тот произнесет имя, услышанное им от Билла Карлсона.

Но губы Батлера шептали что-то совсем несвязное:

— Отец… Каролина… Гарольд…

— Тьфу ты, — выругался Мигель, — даже сказать ничего путного не может. Ну что ж, придется его везти в город, ничего не поделаешь, хотя я бы с удовольствием пристрелил эту сволочь на месте.

Он вскочил на козлы, натянул вожжи. Кнут, описав в воздухе дугу, засвистел над спинами коней. Те рванули с места, и фургон, грохоча, понесся по каменистой пустыне.

Мигель Кастильо, не жалея лошадей, хлестал их. Ему было важно домчаться до города раньше, чем Рэтт Батлер умрет.

«Может, его еще можно спасти, — думал мексиканец, — может, я еще узнаю имя, написанное на могиле».

И задрав голову вверх, Мигель Кастильо принялся молиться, чтобы всевышний сохранил жизнь Рэтту Батлеру, его заклятому врагу.

— Боже, сделай так, чтобы он выжил, чтобы он не потерял рассудок, — молил Бога Мигель Кастильо.

И тут в наивной надежде, что Бог не расслышит его слов:

— Будь он проклят, этот Рэтт Батлер! Ему всегда везет.

И вновь свистел кнут, вновь неслись кони. С их губ уже сыпались клочья белой пены.

А Мигель Кастильо настегивал их вновь и вновь, хотя те мчались уже на пределе своих сил.

То и дело мексиканец оглядывался на открытое окно фургона. Голова Рэтта Батлера моталась из стороны в сторону, и Мигель борол в себе искушение остановить фургон и проверить, жив ли еще Рэтт. Он смотрел, пытаясь уловить, вдыхает ли тот воздух.

И каждый раз Мигель успокоенно отворачивался: Рэтт Батлер был еще жив. Его губы шевелились.

— Только не умирай, — приговаривал Мигель Кастильо, вновь настегивая лошадей.

«И почему я не прихватил с собой флягу? Я показал бы ее сержанту, и он бы обязательно сказал мне имя, — недоумевал Мигель Кастильо. — Я неудачник, это все моя проклятая жадность. Может быть, я успел бы сбегать за фляжкой, если бы сразу согласился на предложение. Ведь этот Карлсон мне обещал двести тысяч золотом за глоток воды. А я пожалел ее. Такие деньги всего за один глоток!»

Мигель Кастильо готов был расплакаться.

«Я поленился сбегать — и вот сейчас этот мерзавец Батлер все знает, а я нет. Он же теперь из меня вытянет всю душу.

Я буду вынужден ходить возле него на цырлах, а он, мерзавец, будет смотреть на меня и издеваться. А я ничего не смогу сделать.

Но когда деньги будут в моих руках, я ему покажу. Я вновь затащу его в пустыню и заставлю пройти все сто миль от начала и до конца, пусть он даже умрет в середине пути. Я привяжу его к лошади за ноги и буду тащить по пустыне, пока он весь не сотрется в порошок».

Мигель Кастильо злорадно улыбнулся такой мысли.

Он уже видел себя верхом на коне и волочащийся сзади на веревке труп Рэтта Батлера.

Это немного его успокоило. Он вновь посмотрел в открытое окно фургона и заметил, что Рэтт Батлер открыл глаза.

— Не умирай! — крикнул он Рэтту. — Скоро приедем!

— Скотина, — прошептал Рэтт Батлер.

— Ты мой лучший друг! — кричал Мигель. — Я тебя спасу, даже если ты не хочешь больше жить, и мы поделим деньги честно, поровну, половина тебе, половина мне.

Рэтт Батлер, не в силах ответить, отрицательно покачал головой.

— Ну ладно, Рэтт, я согласен и на третью часть.

Рэтт Батлер вновь покачал головой.

— Нет, Мигель, я умру, я назло тебе сейчас умру, — и он закрыл глаза.

— Эй! Ты что, не умирай! Только не умирай! Ты мне нужен, ты мне будешь теперь дороже родного брата, только не умирай, дороже отца с матерью! Если хочешь, ты будешь мне как сын.

На лице Рэтта появилась измученная улыбка. Он понимал, что его физические страдания — ерунда, по сравнению с тем, что сейчас переживает Мигель Кастильо.

А тот нахлестывал коней так, словно спешил на пожар.

И действительно спешить стоило, ведь с каждой милей Рэтту Батлеру становилось все хуже и хуже. Он уже не мог держать голову и она моталась из стороны в сторону.

Мигель остановил лошадей, схватил флягу и вылил остатки воды на голову Батлера.

Тот на несколько мгновений пришел в себя и, злорадно улыбнувшись, посмотрел на Мигеля.

— Скорей — или я сейчас умру.

— Сейчас-сейчас, — заспешил Мигель, взбираясь на козлы.

Он даже не стал садиться, а стоя погонял лошадей.

Грохотали окованные железом колеса, проносились мимо скалы, редкие кусты. Дорога петляла среди холмов.

Наконец на горизонте возник голубоватый силуэт монастыря — башни храма, низкий монашеский корпус.

Мигель Кастильо заулюлюкал, погоняя лошадей.

— Там тебе помогут! — крикнул он Рэтту Батлеру. — Это монастырь.

Но тот уже, казалось, не слышал Мигеля. Он совсем затих, а из носа двумя тонкими струйками текла темная кровь.

— Рэтт, не умирай, я тебе помогу! — кричал Мигель.

Монастырь на горизонте разрастался.

Уже были видны переплеты окон, а Мигелю казалось, что он приближается слишком медленно. Ему казалось, что лошади стоят на месте, лишь перебирая ногами, и поэтому он хлестал их, не зная пощады.

— Дьяволы! Скорее, — кричал мексиканец, — или я вас пристрелю!

Он потрясал револьвером, как будто бы и в самом деле под страхом смерти мог заставить коней мчаться быстрее.

Те и так скакали на пределе своих возможностей, совсем обезумев от боли и страха.

А когда Мигель принялся стрелять у них над головами, то только стригли ушами и вбирали головы, но не прибавляли скорости. Они просто не могли мчаться быстрее.

Фургон чуть не разваливался на части, подскакивая на камнях, ведь Мигель уже мчал не по дороге, а напрямик по равнине, срезая путь.

Рэтта Батлера кидало из стороны в сторону, трясло, он больно ударялся головой о сиденье и это, может быть, привело его в чувство.

Он уцепился руками за раму окна и выглянул наружу.

Ему показалось, что он бредит.

Прямо над головами коней вырастало огромное здание храма. Казалось, что лошади сейчас пробьют насквозь стену — и никто не останется в живых.

А Мигель, словно сумасшедший, слева направо и справа налево хлестал лошадей, пытаясь дотянуться концом длинного бича до передней пары.

— Скорее, исчадие ада! — кричал он, ничуть не смущаясь тем, что приближается к монастырю.

Мигель молился так, как никогда в жизни. Он обещал Богу все: оставить свою беспутную жизнь, сделаться честным человеком, лишь бы тот спас жизнь Рэтту Батлеру.

Перед самым монастырем Мигель Кастильо сообразил, что надо делать. Не доезжая до храма, он остановил лошадей и влез в фургон.

Он разрезал ножом тюк с военной формой, оделся сам и наскоро переодел чуть живого Рэтта Батлера, ведь к человеку в военной форме в монастыре будет больше уважения.

Да и не придется объяснять, кто они такие и почему им нужно оказывать помощь.

К тому же, не нужно было объяснять, откуда у них взялся военный фургон.

Лишь окончив с переодеванием, Мигель Кастильо вновь привел в движение лошадей. Те, почувствовав конец пути, побежали чуть быстрее, а может быть, они немного отдохнули.

С гиканьем и улюлюканьем фургон влетел на монастырский двор и Мигель Кастильо остановил лошадей.

Тут же он заорал:

— Скорее! Кто-нибудь, сюда! Офицер умирает!

Из двери выбежал монах в коричневой рясе, подпоясанной веревкой.

— Скорее, у меня раненый! — кричал Мигель, распахивая дверцу фургона.

— Мы не принимаем больных, у нас заняты все койки. Наш госпиталь переполнен.

— Это не просто больной, — важно сказал Мигель Кастильо, — это офицер, — и он положил руку на револьвер.

Монах заглянул в фургон и ужаснулся, настолько обезображенным от солнечных ожогов и жажды было лицо Рэтта Батлера.

Монах и Мигель Кастильо осторожно извлекли из фургона его почти безжизненное тело.

— Где ваш настоятель? — грозно спросил Мигель Кастильо.

— Он будет через несколько дней, он в отъезде.

— Как жаль, — сказал Мигель Кастильо, — я его хорошо знаю.

Монах пристально посмотрел на приезжего с явно испанскими чертами лица.

— Вы с ним земляки? — поинтересовался монах.

— Можно сказать и так, во всяком случае, настоятель обрадуется моему приезду. Скорее в госпиталь! — и монах с Мигелем, взвалив на плечи Рэтта Батлера, понесли его в монастырский корпус.

Они шли по темному гулкому коридору, и звук их шагов, отражаясь от низких сводов, летел впереди них.

Тут царили тишина и прохлада, свет пробивался лишь сквозь узкие, как бойницы, окна.

Даже Мигель Кастильо чувствовал некоторую робость.

Но лишь они свернули в одну из дверей, тишина и спокойствие окончились, за ней начинался огромный зал монастырского госпиталя.

В зале на близко поставленных топчанах, а кое-где и просто на полу лежали больные. В основном это были мексиканцы. Другие в католический монастырь попадали редко.

Слышались стоны, вздохи, мольбы.

Больные с интересом посмотрели на одетого в военную форму Мигеля Кастильо и монаха, несших Рэтта Батлера.

Монахи, ухаживавшие за больными, разносили похлебку.

Мигель взглядом поискал, куда бы уложить Рэтта Батлера. Но монах остановил его:

— Не сюда, нам дальше.

Они прошли через весь длинный зал и попали в абсолютно темный коридор.

Монах, хорошо ориентировавшийся в темноте, толкнул низкую дверь — и перед ними появился старик-монах в белом фартуке.

Он принял из рук Мигеля Рэтта Батлера, и монахи вдвоем понесли его к столу.

Мигель хотел было последовать за ними, но дверь перед его носом захлопнулась.

— Вам туда нельзя, — приоткрыв дверь, сказал старик-монах.

— Это мой друг! — закричал Мигель, но дверь закрылась снова.

Мексиканец стучал в дверь кулаком и кричал:

— Обращайтесь с ним, как с моим братом! Он мне очень дорог. Вы должны спасти ему жизнь.

— Мы сделаем все, что возможно, — услышал он в ответ, и больше уже никто не обращал на Мигеля внимания.

Он слышал тихие голоса, доносящиеся из комнаты, в который был Рэтт Батлер. Звучали голоса озабоченно и деловито.

Один из монахов-врачей просил что-то подать, слышалось звякание металлических инструментов, посуды, потом он услышал тяжелые стоны Рэтта Батлера.

«Слава Богу, значит, он жив», — Мигель Кастильо обрадованно вздохнул.

Увидев в нише распятие, он опустился перед ним на колени и быстро перекрестился несколько раз, словно бы от количества положенных крестов зависела участь Рэтта Батлера.

Мигель Кастильо не помнил ни одной молитвы до конца, он каждый раз начинал и сбивался.

Но был очень искренним в своем порыве.

От усердия на его лице выступили крупные капли пота, как будто он делал тяжелую работу.

Да и в самом деле — молиться для Мигеля Кастильо было делом непривычным и крайне тяжелым. Он не помнил, когда последний раз был на исповеди, когда последний раз его нога переступала порог храма.

В порыве раскаяния Мигель Кастильо с ужасом вспомнил, что среди прочих его злодеяний имеется и такое, как кража церковной кассы. Он испуганно начал озираться, как будто кто-то мог его сейчас в этом обвинить.

Но вспомнив, что тот храм был евангелический, он с облегчением вздохнул.

Себя Мигель считал истинным католиком.

— Господи, — шептал он, — я знаю, что я грешен, но я не самый большой грешник на этой земле и поэтому прошу у тебя, Господи, прощения.

Ведь Иуда Искариот был большим грешником, а ты его, Господи, простил. А уж я, Мигель Кастильо, вообще не сделал тебе ничего плохого. Может, я и обижал кого-то, но все они были подлецами.

Но ты же знаешь, Господи, сколько людей обижало меня. Они хотели меня повесить, а ведь в твоих заповедях сказано: не убий. Только ты имеешь право забрать мою жизнь. И если ты, Господи, до этого оставил меня в живых, значит, я этого заслуживаю. Значит, так и должно быть…

Успокоенный таким разговором с Богом, Мигель Кастильо поднялся с коленей.

И, оглядевшись, на всякий случай набил барабан своего револьвера патронами.

Всякое в жизни может случиться.

Правда, стрелять в монастыре Мигель Кастильо не собирался, но кто знает, что может быть.

Если кто-то решится лишить его Богом данной жизни, то он уж сумеет постоять за себя и наказать человека, посягнувшего на Божью прерогативу.

Мигель по привычке поднес револьвер к самому уху и покрутил барабан. Щелчки хорошо работающего механизма успокоили его больше, чем слова самой искренней молитвы.

Дверь кельи распахнулось и оттуда с озабоченным видом вышел монах.

— Святой отец, — попытался остановить его Мигель, чтобы задать вопрос.

Но тот отмахнулся и заспешил в глубину коридора, там громко скрипнула дверь и через несколько мгновений монах суетливо возвращался, держа перед собой кувшин с каким-то снадобьем.

— Святой отец, мой друг что-нибудь сказал? Подождите, он вам что-нибудь говорил? — сбивчиво пытался выяснить Мигель Кастильо.

Но монах по-прежнему не обращал внимания на его вопросы.

И дверь в келью вновь захлопнулась перед самым носом Мигеля Кастильо.

Тогда он припал ухом к шершавым доскам, но как ни напрягал он свой слух, разобрать что-нибудь не мог.

Слышались только стоны, вздохи, звякание посуды и недовольное бормотание монаха.

— О черт, эти дьяволы могут погубить Батлера и тогда… Тогда я останусь бедным на всю жизнь, на всю жизнь… Ведь не могу же я перекопать сотни могил. Это мне не под силу… Хотя почему? — Мигель посмотрел на свои руки, — могилы четыре в день раскопать можно… Значит, это займет…

Но Мигель Кастильо понял, что он не может подсчитать, сколько же времени понадобится ему для поиска денег.

— Да еще земля в этом Сент-Хилле как камень… Там даже раскопать две могилы в день тяжеловато будет… Остается только надеяться на Рэтта Батлера. Остается надеяться, что он все-таки скажет имя… Имя, написанное на могиле. А если…

Мигель Кастильо обхватил голову руками.

— …А если он не скажет и умрет?! О Боже, — он в изнеможении прислонился к стене. — Только бы он не умер! Только бы эта сволочь не сдохла, не отдала Богу душу…

Мигель уставился на дверь кельи и забормотал:

— Батлер, ты будешь последней грязной свиньей, если сейчас сдохнешь, самой последней, хуже тебя не будет никого на этой земле.

Дверь кельи распахнулась и вышел пожилой монах в белом переднике.

— Святой отец, святой отец, — буквально на коленях подполз к нему Мигель Кастильо, — что с моим другом? Он вам что-нибудь сказал?

— Ваш друг? Нет, он молчит.

— Как молчит? Почему молчит?

— Он слишком слаб, чтобы разговаривать.

— Но он будет жить? — с надеждой в голосе спросил Мигель.

— Думаю, что да. Ведь ваш друг еще молод и надеюсь, силы вернутся к нему.

— Господи, спасибо за твою милость, — воздев руки, воскликнул Мигель Кастильо.

— Правильно, сын мой. Только на Господа остается всем нам уповать. Правильно.

— Спасибо, святой отец, спасибо, — Мигель Кастильо принялся кланяться вслед удаляющемуся монаху.

Затем вытащил из кармана плоскую флягу, повернулся к распятию, вскинул руку и принялся жадно глотать спиртное. Он осушил небольшую фляжку до дна, оглянулся по сторонам и засунул ее за распятие.

Потом он несколько раз перекрестился, набрал полную грудь воздуха, распахнул дверь и переступил порог кельи.

Сразу ему в нос ударил какой-то неприятный запах лекарства, и у Мигеля Кастильо запершило в горле, он хотел громко чихнуть, но сдержался.

— У, дьявол, — пробормотал он, пристально вглядываясь в измученное лицо Батлера.

Мигель подошел к больному и зашептал:

— Рэтт Батлер, ты меня слышишь? Это я, Мигель Кастильо. Ты меня слышишь? Подай мне знак, что ты жив.

Обожженные солнцем веки Рэтта Батлера дрогнули.

Обрадованный тем, что Батлер его слышит, Мигель почувствовал себя совсем раскрепощенным. Он радостно потер ладони и, счастливо улыбаясь, сел на постель больного.

— Знаешь, Рэтт, тебе очень повезло: ведь рядом с тобой оказался я, а не кто-нибудь другой. Другой бы бросил тебя, плюнул бы на тебя, оставил умирать. Кто такой Рэтт Батлер… А я вот привез тебя сюда, устроил в госпиталь при монастыре. А святой отец… Ты знаешь, что сказал мне святой отец?

И Мигель Кастильо тронул Рэтта Батлера за плечо, тот приоткрыл на секунду глаза.

— Святой отец говорит, что ты очень молод и силен, так что через пару дней поправишься — и все будет замечательно.

Мигель Кастильо вновь удовлетворенно потер ладони.

— Знаешь, Рэтт, мне страшно подумать, что могло случиться, окажись ты в пустыне один. У меня волосы на голове встают дыбом и руки начинают трястись, а сердце опускается куда-то вниз, наверное, к пяткам падает, когда я начинаю думать о том, что бы с тобой могло произойти. Знаешь, как хорошо, когда у человека есть настоящие друзья, которые могут о нем позаботиться.

Мигель склонился к Рэтту Батлер и зашептал ему прямо в ухо:

— Знаешь, друг, если бы не я, не Мигель Кастильо, ты бы уже давным-давно был мертвым. Своим чудесным спасением ты обязан только мне. Послушай, Рэтт, у тебя есть родители, мама, папа?

Не увидев на лице больного никакого движения, Мигель Кастильо сокрушенно покачал головой.

— Я так к знал, ты — сирота. Никого у тебя нет на всем свете, только я, твой единственный истинный друг, только я. Ты слышишь меня, Рэтт, ты всегда можешь рассчитывать на меня, на Кастильо, на мою помощь. Ты всегда можешь опереться на мое крепкое плечо. Знай, я тебя не брошу в беде ни-ког-да. А у меня…

Мигель чуть не пустил слезу, его глаза увлажнились.

— … у меня ведь тоже никого нет. Только ты, Рэтт, только ты. Значит, мы с тобой два одиноких человека и поэтому должны держаться вместе. Ведь в этом мире выжить в одиночку так тяжело. А вдвоем легче. Правильно я говорю?

Мигель Кастильо говорил так, что могло показаться, что он всецело верит в то, что говорит, и говорит абсолютно правдиво и искренне, а на самом деле ему хотелось вцепиться в горло Рэтта Батлера и вырвать из него имя, написанное на могиле.

Но он понимал, что тот будет держаться до последнего.

— Знаешь, Батлер, — вновь склонившись к уху больного зашептал Кастильо, — ты меня должен простить. Меня простил даже Бог, я молился, вот сейчас молился о тебе. Я просил Господа Бога и пресвятую Деву, чтобы они даровали тебе жизнь. Знаешь как я молился, у меня даже слезы текли по щекам. И видишь: они услышали мою мольбу. Ты жив, почти здоров, скоро твои дела пойдут на поправку. А меня ты должен простить. Ведь признайся, Рэтт, на моем месте ты поступил бы точно так…

— О, дьявол, — Мигель Кастильо вдруг вскинул вверх руки, — мы могли бы уже иметь эти деньги, не случись всего этого. Зачем ты заболел? Будь проклят этот день!

Мигель Кастильо принялся колотить себя в грудь кулаком.

— Это проклятое солнце, проклятая жара виноваты в том, что ты лишился сил, а у меня помутился рассудок.

Наконец Мигель понял, что признаниями в вечной дружбе и преданности ему Рэтта не пронять.

И он решил изменить тактику.

Он прикоснулся к руке больного, потом положил свою голову ему на грудь и прислушался к биению его сердца.

— Знаешь, Рэтт, твое сердце едва бьется, оно вот-вот остановится… О, Господи, — отрываясь от груди больного, воскликнул Мигель, — не дай ему остановится! Но оно чуть бьется. Рэтт, ты меня слышишь? Ты сейчас умрешь…

Мигель поднял глаза к потолку.

— Господи, как я не хочу этого. Мне хочется, чтобы ты жил, чтобы мы достали эти деньги. Будь они не ладны. Но если ты сейчас умрешь, отдашь Богу душу, не назвав мне имени, написанного на могиле — это будет страшный грех, поверь мне, Рэтт.

В порыве исступления Мигель даже закрыл глаза.

— Этого греха тебе никогда не простит ни Бог, ни ангелы — никто. Ты будешь гореть в ярком пламени, будешь корчиться в кипящей смоле, а черти будут протыкать тебя острыми палками. Они будут рвать тебя на куски, будут раздирать твои внутренности и твое сердце, будут лить тебе в глотку расплавленную смолу. И все это за то, что ты не сказал мне имени, написанного на могиле. Только за это, Рэтт, только за это. Ты совершаешь страшный грех, скажи, облегчи свою душу.

И Мигель Кастильо опустился рядом с больным Рэттом, подставляя свое ухо к его растрескавшимся губам.

— Ну что же ты молчишь? Говори, я весь внимание, я слушаю, Рэтт. Говори.

Казалось, что от нетерпения Мигель Кастильо может сам умереть, и его сердце остановится раньше, чем сердце Рэтта Батлера.

На его лбу вздулись жилы, а по лицу катились крупные капли пота.

— Ты видишь, Рэтт, я плачу, плачу. Но я молю Господа Бога, чтобы он даровал тебе жизнь. Но он не хочет этого сделать, и ты умираешь. Я уже слышу, чувствую, что ты сейчас отойдешь в лучший мир. Там тебе будет хорошо, там будет много воды, много тени и зелени, там нет пустыни.

И эта тирада не подействовала на Рэтта Батлера.

Тогда Мигель громко закричал ему в ухо:

— Мерзавец! Свинья! Скотина! Ведь на том свете тебе не нужны деньги. На кой черт тебе золото под землей? Говори! Или я тебя сейчас задушу вот этими руками, прямо здесь. Говори имя!

Но растрескавшиеся губы Рэтта Батлера только слегка скривились в подобии ехидной усмешки. Он даже не открыл глаз, чтобы посмотреть на рожу Мигель Кастильо, который, закатив к потолку глаза, напускал на себя вид то святого, то безжалостного палача.

— Ну скажи же, скажи, чье имя написано на могиле? Там, в этом чертовом Сент-Хилле тысячи могил, тысячи имен. А мне надо только одно, только одно, — дрожащим голосом шептал Мигель Кастильо на ухо Рэтту Батлеру, — одно имя — и я оставлю тебя в покое. А когда я достану это золото, то я буду молиться о твоем успокоении каждый день, даже дважды в день утром и вечером. Если хочешь, я буду молиться в обед и ночью, даже мои дети будут вспоминать в молитвах твое имя. Только скажи.

Мигель Кастильо схватил оловянную кружку, стоявшую у изголовья.

— Хочешь водички? — он смочил пальцы и помазал губы Рэтту Батлеру, — вот тебе водичка. Только скажи имя, одно имя — и все.

Губы Рэтта Батлера шевельнулись.

— Нагнись, — чуть слышно, прошептал он.

— Ты что-то сказал, Рэтт? Ты что-то сказал? — засуетился Мигель, придвигая ухо прямо ко рту больного. — Говори же, говори!

Казалось, что сейчас сердце Мигеля Кастильо остановится.

В келье царила такая пронзительная тишина, что было слышно, как муха бьется о стекло.

— Говори, я слушаю.

— Скотина… грязная свинья…, — едва шевеля губами, произнес Рэтт Батлер.

— Что? Что написано?

— Пошел вон, свинья…, — уже более отчетливо произнес больной.

— Ах ты сволочь, ах ты мерзавец! — заорал Мигель Кастильо, выхватывая из кобуры револьвер и взводя курок.

Рэтт Батлер тяжело поднял руку и едва шевеля пальцами погрозил Мигелю.

— Хорошо когда рядом настоящий друг, который может тебя защитить, — прошептал он и закрыв глаза повернул голову в сторону.

— Ах ты мерзавец, ах ты…, — Мигель Кастильо выругался отборной бранью.

Потом поднялся с кровати, засунул револьвер в кобуру и несколько раз прошелся от стены до стены.

— С каким бы наслаждением я пустил тебе пулю в лоб прямо между глаз. У меня даже не дрогнула бы рука. Но я…

Мигель с сожалением причмокнул губами.

— …не могу этого сделать, иначе действительно на всю жизнь останусь бедняком. А так я смогу разбогатеть. Ведь этот Рэтт Батлер все-таки благородный человек, он простит меня. И мы поделим наши деньги. Но уж тогда…

Мигель Кастильо остановился и испуганно огляделся, как будто кто-то мог прочесть его мысли.

«Тогда уже я найду способ, как забрать свои деньги. Ведь там, на этом кладбище, нет ни одного доллара, принадлежащего Рэтту Батлеру. Все, все, что есть там, принадлежит мне.

И я буду владеть этим золотом.

Я, Мигель Кастильо — и больше никто».

Несколько дней Мигель не отходил от постели Рэтта Батлера. Тому то становилось лучше, то вновь делалось хуже. Его жизнь висела на волоске.

Но вот на четвертый день Мигель вошел в келью, где лежал Рэтт Батлер и склонился над постелью больного.

— Воды, — попросил Рэтт.

— Сейчас я принесу тебе воды, холодненькой, из колодца, — засуетился Мигель, хватая кувшин и выбегая за двери.

Он никому не доверял ухаживать за Рэттом Батлером.

Монахи даже изумлялись такой преданности сержанта своему офицеру.

Мигель наполнил кувшин до краев прохладной чистой водой и, стараясь не расплескать ее, заспешил в келью.

Но когда он вошел, Рэтт Батлер уже спокойно сидел на краю кровати и курил сигару.

От неожиданности Мигель чуть не выпустил кувшин из рук.

Он осторожно поставил сосуд на столик и пристально посмотрел на Рэтта, его правая рука тут же легла на рукоятку револьвера, а большой палец на всякий случай оттянул курок.

— Рэтт?! — в изумление проговорил Мигель.

— Ты чем-то удивлен?

— Ты же умирал, ты же шепотом попросил воды.

— Но ты же сам, Мигель, молил Бога, и вот мне стало лучше.

— Так ты притворялся все эти дни?

— Конечно, притворялся, — сказал Рэтт, потирая небритую щеку, — ты не представляешь, как приятно, когда о тебе заботится такой преданный человек, как ты.

Мигель выругался.

— Ты мерзавец, Рэтт. Я переживал за твою жизнь, я боялся, что ты умрешь. Я не переживал так, даже когда умирала моя мать.

— У тебя доброе сердце, Мигель, — патетично воскликнул Рэтт Батлер, глубоко затягиваясь сигарой и выпуская дым в лицо мексиканцу.

Затем он растянулся на кровати, закинув ноги в сапогах на спинку.

Мигель уже не в силах был сдерживать свое раздражение. Ему хотелось наброситься с кулаками на Рэтта, пару раз заехать тому по физиономии.

Но он вспомнил, что Рэтт знает имя, написанное на могиле, и поэтому преданно улыбнулся.

— Я рад, Рэтт, что ты поправился. Теперь мы поедем на кладбище, откопаем деньги и все будет в порядке. Я их поделю честно — поровну. Половину тебе, половину — мне.

Рэтт Батлер пожал плечами.

— Как хочешь. К тому же я тебе не обещал, что скажу имя, написанное на могиле. Ведь я знаю, на каком кладбище закопаны деньги.

Рэтт Батлер еще раз затянулся и протянул сигару Мигелю.

Этот жест говорил больше, чем все обещания. Значит Рэтт Батлер не очень-то сердился на Мигеля Кастильо.

Мигель взял сигару и принялся курить.

Мужчины некоторое время молчали. Мигель собирался с мыслями — какую же тактику ему лучше избрать в отношениях с Рэттом Батлером.

Он лихорадочно перебирал в мозгу всевозможные варианты. Можно вновь начать угрожать ему револьвером, но это, Мигель уже знал, не даст никаких результатов.

Можно было попытаться выудить имя хитростью, но Мигель не был настолько искусен, а Рэтт уже достаточно хорошо знал цену всем его словам и обещанием.

Мигеля решил действовать уже знакомым ему способом.

Он отвезет Рэтта Батлера в пустыню миль на сорок от самого близкого городка и там, обещая дать воды, выудит имя.

Но Рэтт Батлер почувствовал предательские мысли Мигеля.

— Наверное, ты собираешься отвезти меня в пустыню и лишить воды? Но учти, что к этому я готов, я прошел уже раз через это и результат ты видел.

— Нет, что ты, Рэтт, у меня не было подобных мыслей. Как ты только мог подумать такое о своем друге. Ведь я готов жизнь отдать за тебя.

— Я уже уверился в твоей преданности, — сказал Рэтт Батлер. — Ты заботился обо мне лучше, чем моя собственная мать.

— Вот видишь, какой я хороший друг, Рэтт. А твоя мать была очень хорошей женщиной, если родила и воспитала такого благородного человека, как ты.

На лице Рэтта появилась лукавая усмешка. Его забавляло, как пресмыкается перед ним Мигель, который еще совсем недавно уверял, что мать Рэтта Батлера — шлюха, грязная шлюха, и что у Рэтта была целая тысяча отцов.

— Мне кажется, Мигель, ты только недавно вспоминал о моем отце, вернее, говорил о каких-то моих отцах…

— Нет, что ты?! Твой отец — благороднейший человек, ведь он дал своему сыну прекрасное воспитание.

— Что ты знаешь о моем отце? — довольно холодно спросил Рэтт Батлер.

— Нет, конечно, я его в глаза не видел, но нетрудно догадаться, что он почтенный джентльмен и благородный человек. И мать у тебя просто золотая женщина, ну почти как моя…

Мигель осекся.

Дверь распахнулась и на пороге появился монах.

Мигель тут же бросил окурок на пол и растоптал его.

— Вы спрашивали настоятеля. Отец Рамирос только что прибыл. Я сказал ему, что вы желали с ним поговорить, и он согласился.

Мигель засуетился.

— Извини, Рэтт, но я должен поговорить с настоятелем монастыря. Это не займет много времени, но мне обязательно нужно поговорить. Только смотри, никуда без меня не уезжай.

Он повернулся к монаху.

— Не выпускайте моего друга одного, он еще очень слаб, чтобы ехать верхом. Мы поедем вместе после обеда.

Мигель умоляюще посмотрел в глаза Рэтту Батлеру.

— Обещай мне, друг, что один никуда не поедешь. Я так беспокоюсь о твоем здоровье.

— Последнего ты мог и не говорить, — заметил Рэтт, — я дождусь твоего возвращения.

— Прошу сюда, — сказал монах, указывая вглубь коридора.

Мигель вошел в низкую дверь.

Это была мастерская, где монахи, резчики по дереву, изготавливали скульптуры. Все стеллажи, стоящие вдоль стен, были уставлены предметами культа.

Здесь были и ангелы с крылышками, и девы Марии, и распятия.

Скульптуры многочисленных святых и епископов украшали узкие подоконники.

В мастерской пахло деревом, свежими стружками, красками и конечно воском.

В небольших чашечках стояли краски.

Несколько загрунтованных скульптур казались белоснежными в этой полутемной комнате.

Мигель Кастильо потер глаза, пытаясь приучить их к темноте. Он не мог увидеть лица мужчины в монашеском одеянии, стоявшем спиной к окну.

Была видна лишь тонзура и широкие плечи.

Решив, что перед ним тот, кого он ожидал, Мигель Кастильо раскрыл объятия.

— Неужели ты меня не узнаешь, брат? — вскричал он, подбегая к настоятелю и опускаясь на колени, — ведь это я — твой брат, Мигель.

Настоятель холодно посмотрел на своего заблудшего брата и в знак приветствия слегка склонил голову.

— Да, ты такой гордый. А я не знаю, как вести подобающе твоему сану, — продолжал Мигель, хватая край монашеского одеяния и прикладывая его к губам, — наверное, так?

Священник резко вырвал свое платье из рук Мигеля.

— Думаешь, мне что-нибудь нужно от тебя? Я что-нибудь буду у тебя просить? Нет, я проезжал мимо и захотел узнать, как там мой брат? Может быть, он еще помнит меня? Может, даже любит? Все ли у него в порядке?

Мигель пытался заглянуть в глаза священнику, но тот упрямо отводил взгляд или прикрывал веки.

Ему неприятно было присутствие в монастыре человека, который мог его опозорить.

Ведь священник, путешествуя по городкам, видел портреты своего брата, расклеенные по стенам и заборам, знал, что за поимку братца обещано три тысячи долларов, знал, что за все преступления его приговорили к смерти.

— Ну что ты такой мрачный? — не унимался Мигель. — Может я что-нибудь не так сделал? Может ты за что-нибудь на меня сердишься? По-моему, я тебя ничем не обижал. Ты скажи, брат?

— Ну вот ты меня и увидел, — наконец, произнес священник.

— Да! Я очень рад, брат, что смог приехать и увидеть тебя здоровым и невредимым. Я в самом деле рад, что у меня такой хороший брат, — говорил Мигель, рассматривая священника с ног до головы.

Настоятель с удивлением смотрел на сержантские нашивки на рукаве своего брата.

Тот спохватился.

— А, тебя смущает моя форма? Ну, это долгая история. Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз. Что мы все говорим обо мне, да обо мне. Давай лучше поговорим о твоих делах. У тебя все в порядке?

Настоятель ничего не ответил.

А Мигель продолжал.

— Ты, конечно, немножко худоват, но я всегда был толще тебя и крепче. Помнишь, я всегда тебя побеждал? Ну ничего, это не страшно.

Мигель, уже окончательно осмелев, похлопал священника по плечу. Настоятель отстранился от него.

Недоумение появилось на его лице.

— А как наши родители? — спросил Мигель. — Как там отец, мать?

— Наконец-то ты вспомнил о родителях, — проговорил священник, — через девять лет. Почему все эти годы они не интересовали тебя?

— Девять лет?! — изумленно воскликнул Мигель Кастильо. — Неужели прошло девять лет? Они промелькнули, словно один день. Ты наверное шутишь…

Глаза настоятеля сердито сверкнули.

— Ну ладно, если ты говоришь, что девять, значит действительно прошло девять лет, — Мигель слегка смутился. — Так как там наши родители?

— Наша мать давно умерла, — ответил священник, — а отец скончался несколько дней тому назад, поэтому я уезжал из монастыря, я закрыл его глаза.

Улыбка моментально слетела с лица Мигеля Кастильо. Он сделался задумчивым и серьезным.

— Перед смертью отец звал тебя. Он хотел, чтобы и ты, Мигель, был рядом с ним. А рядом был только я.

Мигель, потупив взгляд, отошел в сторону и уткнулся лбом в шершавую стену.

Настоятель не мог разобрать, плачет он или просто молчит.

— Мигель, давай поговорим о тебе. Чего ты добился в жизни, кроме зла? Говорят, у тебя когда-то была жена? Правда, я не знаю, может ли быть у такого человека, как мой брат, жена.

Мигель оторвался от стены и развязно воскликнул.

— Что ты понимаешь в женщинах, брат? Ведь у тебя не было ни одной женщины. А у меня было много жен, в каждом городе. Где нашел, там и жена. Уж не собираешься ли ты читать мне здесь проповеди? Я приехал посмотреть на тебя, узнать, как твои дела. А ты набросился на меня.

Настоятель глубоко вздохнул.

— А что может дать проповедь? Разве можно исправить такого грешника, как ты? Продолжай, как начал — и кончишь на виселице. Уезжай отсюда, уезжай. Я не хочу тебя видеть.

Мигель зло сжал кулаки, его глаза сверкали злобой.

Он хватал воздух ртом, пытаясь что-то сказать брату. Но понимал, что ему нечего возразить…

Ведь брат был прав — ничего, кроме зла он в своей жизни не совершал.

Но тут же Мигель вспомнил, что не всегда он был таким отъявленным негодяем и мошенником.

Когда-то и он хотел жить честно. Когда-то и он преданно любил своих родителей…

— Да позаботится Господь о твоей душе, — промолвил настоятель и двинулся к выходу.

— Нет, стой. Так просто ты от меня не уйдешь. Думаешь, ты — святой? — закричал Мигель.

Настоятель остановился, но не оборачивался.

— Ты напомнил мне о родителях, ты считаешь себя святым. А когда ты ушел, бросил нашу семью, оставил меня с родителями, кто заботился о них? Я.

— Это твой долг, — холодно сказал священник.

— Нет, подожди, — продолжал Мигель. — Я — Кастильо и ты — Кастильо. Мы одна кровь, мы оба в ответе за наших родителей. Ты вспомни: в нашей деревушке у молодого человека было только два выхода — или пойти в монахи, в священники или же стать грабителем. Ты выбрал первое, а я второе. Но ты сделал свой выбор раньше и оставил нас одних. Разве тогда ты думал о матери? А если бы я тоже пошел в монахи, то кто бы вел хозяйство? Родители умерли бы с голоду.

— У тебя был и другой выбор, — сказал настоятель.

— Нет, выбора у меня не было. Или в священники или в грабители. Но ты выбрал путь священника не потому, что ты такой хороший.

Мигель забежал вперед и заглянул брату в глаза.

— А, что, боишься смотреть мне в глаза, боишься? Да. Ты выбрал путь священника потому, что ты был трусом, ты побоялся стать грабителем. А я не испугался. Я честнее тебя.

Настоятель, не удержавшись, хлестнул по щеке своего брата. Тот схватился за щеку.

Но оплеуха словно подзадорила его, он находил удовольствие в том, что его били.

— Так-то ты обращаешься со своим братом, который приехал навестить тебя? — зло проговорил Мигель и широко размахнувшись, ударил кулаком в челюсть брата-настоятеля.

Тот, не ожидая такого, отлетел в сторону.

Со стеллажей посыпались скульптуры святых. Священник закрывался руками от падающих на него ангелов. Он словно отбрасывал их, отбивался от них.

Наконец затих, тяжело опустив голову на грудь.

Мигель стоял над ним, подбоченясь, с видом победителя.

Он презрительно улыбнулся, глядя на то, как морщится от боли его брат-настоятель.

— Ну, кто из нас прав? — спросил Мигель.

Священник ничего не ответил.

Тогда Мигель наклонился, схватил его за одеяние и поставил на ноги, отряхнул пыль.

Настоятель, словно ничего не понимая, смотрел невидящим взглядом. Казалось, он забыл обо всем на свете, углубился в самого себя.

Мигель обошел брата со всех сторон, смахнул с него пыль, словно тот был одной из скульптур, которые стояли в мастерской, а он, Мигель, должен был ее раскрасить…

Ни Мигель, ни настоятель не видели, что из глубины темного коридора за ними наблюдает Рэтт Батлер.

Молодой человек стоял, скрестив на груди руки и курил сигару. Лишь изредка ее красный огонек вспыхивал во мраке коридора, как отблеск адского пламени.

Наконец священник вернулся к жизни. Он прикрыл лицо руками и медленно провел ими сверху вниз, словно хотел сбросить застилавшую глаза пелену.

Мигель выглядел расстроенным.

— Ну что, не получилась у нас беседа, — грустно сказал он.

Настоятель кивнул.

— Ты меня прогнал, — сказал Мигель и двинулся к выходу.

— Подожди, Мигель, стой.

Тот остановился, но не оборачивался. Братья поменялись местами.

Теперь упрашивал священник, а Мигель был непоколебим и стоек.

— Подожди, Мигель, нам действительно нужно поговорить. Мы же братья с тобой. Ты — Кастильо и я — Кастильо.

— Ты все сказал мне, влепив пощечину, — произнес Мигель.

— Но и ты ответил мне тем же, — возразил настоятель.

Мигель пожал плечами.

— Я привык защищаться, я умею постоять за свою честь.

— Не все так просто в жизни, Мигель. Не все можно объяснить одним или двумя слова.

— Я не пытался ничего объяснить тебе, — Мигель все же повернулся к брату. — Я просто спросил тебя о родителях. А ты принялся меня упрекать. Ведь и тебя не было там много лет, ты приехал лишь к умирающему отцу, А когда ты ушел учиться на священника, мне было одиннадцать лет. Представь себе, всего лишь одиннадцать. А тянул на себе все хозяйство. Я не плакал, никому не жаловался. Но у меня не было выбора, и я стал тем, кто я есть сейчас. Так что ты виноват в моем выборе не меньше меня самого.

— Мигель, подожди, не уходи, — настоятель вновь попытался остановить брата, схватив его за руку.

— Может, мы когда-нибудь еще встретимся, а сейчас, честно говоря, мне не хочется больше говорить с тобой. Слушать твои нравоучения я не хочу, а ты ни на что большее не способен.

По коридору проходил монах. Он на ходу бросил взгляд в мастерскую и с удивлением увидел своего настоятеля, держащего за руку сержанта.

На глазах священника были слезы.

Монах, боясь потревожить его, развернулся и пошел в обратную сторону.

Рэтт Батлер стоял в темноте, докуривая свою сигару.

«Да, я узнал много интересного, — подумал он, — оказывается, и у таких отпетых негодяев, как Мигель Кастильо, бывают родственники. Да еще священники. Впрочем, и у меня есть отец, мать. А может быть, их уже нет… И я, вернувшись когда-нибудь в Чарльстон, узнаю об их смерти от абсолютно постороннего человека. Может, кто-то скажет мне, что отец перед смертью хотел меня видеть, держать меня за руку. А меня в это время не было рядом».

Рэтт Батлер тяжело вздохнул и погасил окурок о подошву сапога.

Мигель Кастильо стряхнул с себя руку настоятеля.

— Нет, у нас не получится сегодня разговора. Как-нибудь в другой раз.

— Мигель, останься. Побудь здесь еще несколько дней, — попросил брат.

— Нет, — уже боясь, что расчувствуется и согласится, Мигель заспешил к выходу.

— Прости меня, брат, — прошептал ему в спину настоятель.

Но как тихо ни произнес он эти слова, Мигель услышал их и замер в дверях.

Он словно не верил сам себе, но обернувшись, встретился взглядом с настоятелем и понял, что ему не померещилось.

— Нет, мне не в чем тебя обвинять. А ты, брат, прости меня, — Мигель, не дожидаясь ответа, исчез в коридоре.

А растерянный настоятель стоял среди разбросанных скульптур, потом опустился на колени перед незаконченным распятием и стал молиться…

Рэтт Батлер отвернулся и зашагал по гулкому коридору. Он старался ступать как можно громче, пытаясь вернуть себе уверенность, вернуть ненависть, которую он испытывал к Мигелю Кастильо.

Ведь тот был законченным негодяем.

Но как ни старался Рэтт Батлер, в его душе поднималась жалость к этому несчастному человеку.

В самом деле, может он и не был виноват в собственном выборе.

Это жизнь заставила его сделаться негодяем и мошенником, точно так же, как жизнь заставила Рэтта Батлера стать авантюристом и искателем приключений.

«Ведь в сущности, — думал Рэтт Батлер, — между нами нет ощутимой разницы. Только у Мигеля нет такого образования и воспитания, какими обладаю я. Он прост и незатейлив и, может быть, то, что я считаю благородством — всего лишь хитрость, игра».

Рэтт Батлер вышел во двор. Поправил на лошадях упряжь, осмотрел колеса фургона.

Все было в полном порядке. Он рукавом плаща стер пыль с надписи на дверце.

В лакированном корпусе фургона зияли пулевые отверстия.

Кони нетерпеливо перебирали ногами, чувствуя что им предстоит далекая дорога.

Рэтт Батлер забрался на козлы и взял в руки вожжи.

«Может, поехать прямо сейчас, бросив здесь Мигеля», — подумал он.

Нет.

Хотя он прекрасно представлял, чем могут кончиться совместные поиски сокровищ. Ведь Мигель не тот человек, который поделится частью добытого.

Но все-таки Рэтт пожалел Мигеля.

Завидев, как Мигель вышел из монастыря, он помахал рукой.

Мигель поглубже надвинул военную шляпу на глаза, так, чтобы Рэтт Батлер не увидел блестевших в его глазах слез, и взгромоздился на козлы рядом.

— А я, честно говоря, думал, что ты уедешь без меня, — сказал Мигель.