Я не готова к встрече. Совершенно не готова. Голова стучала. Сердце колотилось. А что я ей скажу? Как буду себя вести? Я много раз представляла нашу встречу, но сейчас все мои планы и мечты на этот счет испарились. Все будет, как будет. Если что со мной Нолан. Он все разрулит. Да. Вот так.
Но мы приземлились на кладбище. Унылые плиты, серое небо. Запах разочарования и соленых слез. Что ж, видимо никакой встречи и не будет.
— Лил, мне жаль, — прошептал Нолан.
— Где? Где она?
Могилу мы отыскали быстро. Красивый памятник. Самый красивый из всех. Посажены цветы.
— Отец, — выдохнула я, — отец приходит сюда.
— Похоже на то.
Я присела у могилы. «Прощай, самая храбрая женщина. Прощай, та, которую любили больше жизни. Прощай моя Анна…». Я прочитала надгробную надпись и упала на колени. Да, я снова заплакала. От бессилия, от разочарования, от разбитых надежд. Почему отец ничего не рассказывал? Почему он скрывал от меня свою боль? Почему все должно было обернуться так?
Нолан опустился рядом и обнял. Слова были лишними. Мы просто сидели здесь. Вдвоем. И все вокруг медленно переставало иметь значение.
— Надо узнать, что случилось, — наконец пришла в себя я, — давай узнаем.
— Хорошо.
Вытерла слезы, откашлялась и уверенно закивала. Снова села Нолану на спину, мы полетели. Хорошо, что была ночь и никто не мог нас видеть. Мы летели. Мне было плевать куда, я доверяла. Лететь, так лететь. Хорошо.
Наконец, мы приземлились у небольшого домика на окраине города.
— Лил, соболезную, — сказал Нолан.
— Не стоит. Я потеряла ее много лет назад. Сегодня это просто… сорвалась. Столько всего навалилось.
— Понимаю.
Я благодарно кивнула, и мы пошли внутрь этого очаровательного домика. Белые стены. Узкий коридор. Маленькие дверцы. Запах сырой штукатурки.
— Это архив, — сказал Нолан прежде, чем я успела спросить.
— Я представляла себе архив иначе.
— Как же?
— Думала, это будет большое многоэтажное здание с куполообразной крышей.
— А вот и нет. Пойдем.
— Это тоже незаконно, да? — ухмыльнулась я.
— С каких пор тебя беспокоят вопросы законности?
— С тех пор, как можешь пострадать ты.
— Не волнуйся за меня.
Я не могла не волноваться. Это не то, что контролируют.
— Не прощу себе, если из-за меня пострадаешь еще и ты, — пробормотала я.
— Лил, не думай, пожалуйста. Ты же знаешь главное правило?
— Какое правило?
— Не пойман — не вор. Пошли.
Оказалось, что у маленького домика есть много скрытых подземных этажей. Мы спустились на один из последних. Полки с документами. Магические ключи. Наконец, Нолан нашел дело моей матери.
— Зачем хранить такое? — удивилась я, — кто ведет все эти записи?
— Архивариусы. У именитых магов есть биографии.
— Моя мать была именитым магом?
— О, да. Посмотри-ка.
В бумагах я нашла ее фотографию. Красивая. На меня похожа. По-настоящему похожа.
— Она из графской семьи, — прочитала я, — восемьдесят единиц жизненной энергии. Очень сильная. Работала в прокуратуре, — ухмыльнулась, — как же она связалась с моим отцом?
Наверное, это была красивая история любви. Девушка — служительница закона и плохой парень в ярком пиджаке. И единственное, что осталось от их любви — это маленькая непутевая девчонка. Я.
— Причина смерти неизвестна, — сказала я, — но она лишилась жизненной энергии.
— Постой, что?
Нолан отобрал у меня папку, всмотрелся.
— Лил, прости, но, кажется, я понял, почему отец не говорил тебе.
— Она умерла из-за меня, да?
Не то, чтобы я удивилась… Но стало больно.
— Тут написано про обмен, — проговорил Нолан медленно, — твой отец не договорил, дело не только в золотых рыбках. Анна медленно отдавала тебе свою энергию.
— Но у меня до сих пор пять жизненных единиц.
— Плевать, что показывают машины. В тебе жизненная энергия твоей матери, поэтому ты здоровая и живая.
— В отличие от моей матери.
— Да, так.
Голова потяжелела. Я прислонилась к стене. Мать отдала жизнь ради меня. Проклятье!
— Даже не думай, — Нолан коснулся моего плеча, — ты не виновата!
— Если бы я не родилась, ничего бы не было!
— Раз уж на то пошло, рождение ребенка зависит от родителей, а не от ребенка.
— Проклятье, — я спрятала лицо в ладонях, вздрогнула.
— Даже не думай горевать, — сказал Нолан строго, — твоя мать отдала свою жизнь за тебя, чтобы могла жить ты. И ты должна оправдать ее решение. Твоя жизнь вырвана из лап смерти. Ты должна улыбаться вопреки, ты должна бороться. Лил.
Я подняла на Нолана красные глаза.
— Улыбаться? Должна улыбаться? — я кричала.
— Это все, что тебе остается! Жить полной жизнью!
— Да что ты понимаешь! — я ударила его по груди, — моя мать отдала за меня свою жизнь! А я все это время считала, что она бросила нас, — ударила снова.
— Теперь ты знаешь и можешь быть благодарна.
— Я ужасная дочь, — кричала я, забыв обо всем, — отец, глядя на меня видел свою умершую жену. Он винил меня!
— Нет, не винил, — крикнул в ответ Нолан.
— Я видела, видела в его глазах вину!
— Вину, не обвинение!
— Проклятье!
— Ты можешь либо утонуть в горе и жалости к себе, либо просто жить и быть благодарной за это!
Я замахнулась, чтобы ударить снова. Рвано вздохнула. Голова гудела. Сердце готовилось выпрыгнуть. Мы кричали друг на друга. Я была на пределе. Хотелось ударить, хотелось завопить! Но я поцеловала Нолана. Отчаянный поцелуй, агрессивный поцелуй, страстный. Это был мой крик о помощи. И Нолан откликнулся.
Мы целовались прямо в архиве. Плевать на все. Плевать на всех. Мы пожирали друг друга. Было больно. Было страшно. Было жарко. Все внутри словно собиралось взорваться. Раздевались мы быстро. Рвали друг друга, попутно избавляясь от одежды. Я была уверена, что на Нолане останутся следы от моих ногтей, и он не станет эти следы залечивать. Нолан целовал меня в шею. Я изгибалась и дрожала. Пульсировало все тело. Я застонала.
Документы падали с полок. Возможно, падали целые полки. Плевать. Как же было плевать. В мире остались только Нолан, я и отчаянное желание.