Тайная жизнь шедевров: реальные истории картин и их создателей

Глава 7 Душа мира

Когда спрашивают о самом запоминающемся образе в русском искусстве, связанном с птицами, большинство людей, пожалуй, назовет «Лебединое озеро» Петра Ильича Чайковского. Кто-то вспомнит, что фамилия Николая Васильевича Гоголя тоже отсылает нас к пернатым: так называется нырковая утка средней величины. Среди всего этого бесконечного количества гусей-лебедей, летящих журавлей, черных воронов, проникших в основы народной культуры, притаился «маленький» воробей. Так переводится польское слово wrobel, от которого была образована фамилия одного из самых интересных и самобытных русских художников рубежа XIX–XX веков Михаила Александровича Врубеля.

Картины Винсента стали хорошо продаваться только после его смерти, а Михаила Врубеля по достоинству оценили в тот момент, когда он был уже неизлечимо болен и не мог радоваться запоздалому успеху.

Творчество Ван Гога было уникально для своего времени: так не писал больше никто. Картины Врубеля тоже выбивались из общей стилистики, характерной для русского искусства конца XIX века. Интересен и еще один факт. Винсент пришел к живописи через религию, а вот Михаила Александровича на этот путь толкнула философия. Оба мастера обладали болезненной чувствительностью, которая не раз приносила им проблемы, оба были непреклонны в своем желании найти новый язык живописи. Но если увлечение Ван Гога изобразительным искусством легко объяснимо, поскольку половина его семьи занималась торговлей картинами, то выбор Врубеля был менее очевидным.

Сегодня русского художника-модерниста чаще всего вспоминают, когда говорят о его «демонической» трилогии, не обходят вниманием и творчество Михаила Юрьевича Лермонтова, произведения которого, в особенности поэма «Демон», оказали на Врубеля очень большое влияние.

Двух гениев разделяет почти пятнадцать лет. Поэт погиб на дуэли в июле 1841 года, а художник родился в марте 1856-го. Долгое время их связывали нити настолько тонкие, что ни один исследователь никогда бы не обратил на них внимание, если образ демона в определенный момент не завладел бы сознанием Михаила Александровича Врубеля так же, как это случилось и с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым.

Эти «мистические» нити выстраиваются на нескольких фактах: в 1856 году, когда родился художник, впервые была издана поэма «Демон», кроме того, отец живописца служил в том же полку, что и трагически погибший автор произведения. И Лермонтов, и Врубель потеряли матерей в возрасте всего трех лет. Вдобавок оба росли слабыми и болезненными детьми. Впрочем, к теме связи между двумя гениями русской культуры XIX века мы вернемся чуть позже.

Нужно отметить, что детство Михаила Александровича Врубеля нельзя назвать очень тяжелым. Да, будущий художник рано потерял мать, из-за военной карьеры отца приходилось часто переезжать, но ребенок не знал недостатка в любви. Семье часто помогали родственники, а когда родитель решил жениться во второй раз, мачеха приняла детей от первого брака своего мужа как собственных, заботилась о них и любила.

Елизавета Христиановна Вессель-Врубель происходила из интеллигентной семьи, ее сестра Александра закончила Петербургскую консерваторию. Именно благодаря ей Врубель еще ребенком познакомился с миром музыки. Насколько важным было это событие, можно понять из дальнейшей биографии художника. Михаил Александрович долгое время работал художником в театре. Именно там он встретил свою будущую жену, оперную певицу Надежду Ивановну Забелу. Впоследствии она вспоминала:

«Я во время перерыва (помню, стояла за кулисой) была поражена и даже несколько шокирована тем, что какой-то господин подбежал ко мне и, целуя мою руку, воскликнул: „Прелестный голос!“ Стоявшая здесь Т. С. Любатович поспешила мне представить: „Наш художник Михаил Александрович Врубель“, и в сторону мне сказала: „Человек очень экспансивный, но вполне порядочный“».

Сам Врубель же говорил, что влюбился в Надежду Ивановну практически сразу, в тот момент, как только услышал ее голос. Он был на репетиции оперы «Гензель и Гретель» Энгельберта Хумпердинка, где работал над декорациями и костюмами.

Савву Ивановича Морозова, российского мецената, главного покровителя Врубеля, настолько впечатлила опера, которую он услышал в Германии, что он сам перевел либретто на русский язык и финансировал постановку в Панаевском театре в Петербурге. Изначально декорациями и костюмами должен был заниматься Константин Коровин, но из-за болезни он не смог продолжить работу, и на его место был приглашен Врубель.

Художник вспоминал, что свет в зале был очень слабый, он не видел того, что происходит на сцене, а слышал только голос Надежды Ивановны Забелы. Он поразил его, буквально приковал к месту. Еще не видя своей будущей жены, Врубель понимал, что влюблен. Предложение руки и сердца он сделал буквально через несколько дней после знакомства. Как вспоминал сам художник, если бы он не получил согласия от Надежды Ивановны, то покончил бы с собой в этот же день.

Эта романтическая история похожа на сказку, но как иначе могла выстраиваться жизнь человека, для которого народные мифы и легенды всегда были не просто интересными историями, а реальностью. Подобно романтикам начала XIX века художник верил, что существуют два мира: мир вещей и мир идей. И если первый из них видят все люди, то второй могут наблюдать только творческие натуры.

Голос Надежды Ивановны и ее красота вдохновляли Михаила Врубеля на лучшие его картины. С нее, например, написана знаменитая «Царевна-Лебедь», ну и, конечно, нельзя не вспомнить одно из последних полотен мастера «После концерта», написанное в 1905 году. В этот момент художник был уже тяжело болен, мало реагировал на окружающих и иногда просил свою жену, которая была рядом с ним, исполнять различные оперные партии.

Но вернемся к теме знакомства художника с его будущей женой. Живописец не просто верил в судьбу, он был убежден, что каждое событие в жизни человека имеет свое символическое значение и нужно просто уметь понять его. Оперная постановка сказки братьев Гримм и поразивший художника голос Надежды Ивановны, которая исполняла партию Гретель, были восприняты Врубелем в символическом ключе.

Для того, чтобы разобраться в этом вопросе, необходимо обратиться к первоисточнику, который был впервые издан Якобом и Вильгельмом Гриммами в 1812 году. Народные сказки всегда были не простыми историями, а зашифрованными текстами, в которых из поколения в поколение передавались традиции, религиозные знания, основы воспитания.

Считается, что возникновение сюжета «Гензеля и Греты», этого типичного примера волшебной сказки, где дети встречаются с людоедом, относится ко временам Великого голода, который охватил Европу в период с 1315 по 1317 год. Из-за резкого изменения климата и увеличения количества осадков почти во всех странах региона последовали массовые неурожаи. По разным данным умерло от 10 до 25 % городского населения, были распространены случаи каннибализма, а родители часто были вынуждены бросать детей, потому что не могли их прокормить.

В этом контексте интереснее всего выглядит пряничный дом ведьмы из сказки, к которому приходят дети. В самых древних вариантах он был «покрыт блином, подперт пирогом» — традиционной поминальной едой. «Сладкий дом» с самого начала сообщает детям о скорой смерти. Их победа над ведьмой (Гретель толкает старуху в печь и сжигает) ассоциировалась с теми трудностями жизни, которые люди могут преодолеть только вместе. Если бы каждый из детей был сам по себе, то они неминуемо бы погибли.

Теперь снова вернемся к личности Михаила Врубеля. На протяжении всей жизни у художника присутствовало отчаянное желание найти любовь, которая вдохновляла бы его на высокие свершения. Сказочная история Гретель, спасшей от смерти своего брата, в сочетании с музыкой Хумпердинка и великолепным вокалом Надежды Забелы, стали плодородной почвой для рождения чувства.

Театральное искусство привлекало Врубеля больше всего. Еще живя в Петербурге и учась на юридическом факультете, он старался не пропускать ни одной значительной постановки, что, правда, не лучшим образом сказалось на качестве его образования. Проучившись на год больше положенного срока, Михаил Александрович так и не смог сдать выпускную работу, в результате чего окончил университет в звании действительного студента.

Знакомство с миром театра у Врубеля произошло благодаря его дяде (по линии мачехи) Николаю Христиановичу Весселю. Именно у него, учась в Петербурге, жил будущий художник. Частым гостем там был композитор Модест Петрович Мусоргский, общение с которым было для девятнадцатилетнего студента куда приятнее нудных занятий по юриспруденции.

Новые знакомства очень помогли Врубелю, он устроился репетитором в семью сенатора Дмитрия Борисовича Бера, половину 1875 года путешествовал по Европе, а затем устроился преподавателем в семейство сахарозаводчиков Папмелей. В доме этих богатых людей ничего не напоминало строгий военный уклад родного дома Михаила Александровича. Для своих нанимателей он стал буквально членом семьи. Они поощряли его увлечения искусством, знакомили с лучшими художниками, музыкантами, литераторами, которые часто гостили в их доме. Однако не все было так благополучно. В доме Папмелей Врубель привык жить не по средствам, его увлечение шумными пирами, появившееся в то время, впоследствии приносило художнику немало проблем.

По воспоминаниям его друга, Константина Коровина, Михаил Александрович мог долгое время жить на считанные копейки, а получив более-менее приличную сумму денег за выполненный заказ, сразу же потратить ее на пустяки. Так Коровин описывал поведение Врубеля после того, как художник получил крупную сумму денег за роспись особняка Мамонтова:

«Он дал обед в гостинице „Париж“, где жил. На этот обед он позвал всех там живущих. Когда я пришел поздно из театра, то увидел столы, покрытые бутылками вин, шампанского, массу народа, среди гостей — цыганки, гитаристы, оркестр, какие-то военные, актеры, и Миша Врубель угощал всех, как метрдотель он носил завернутое в салфетку шампанское и наливал всем. — Как я счастлив, — сказал он мне. — Я испытываю чувство богатого человека. Посмотри, как хорошо все настроены и как рады.

Все пять тысяч ушли, и еще не хватило. И Врубель работал усиленно два месяца, чтобы покрыть долг».

В другой момент, когда у Врубеля не было денег даже на еду, он, получив 25 рублей за выполнение небольшого заказа, почти всю сумму потратил на покупку дорогих духов, после чего, придя домой, смешал их с водой и принял ароматную ванну.

Однако во время жизни у Папмелей Михаил Александрович учился не только бездумно тратить деньги. В тот момент Врубель почти забыл про занятия на юридическом факультете, зато внимательно штудировал книги Иммануила Канта. К слову, именно книги немецкого философа оказали ключевое влияние на решение Врубеля стать художником.

В теории эстетики Канта категория гениев с их особой миссией — работой в сфере между природой и свободой — признавалась только в области искусства. А в 24 года, любя всем сердцем театр и музыку, общаясь с лучшими русскими композиторами и художниками своего времени,

Наверное, сказалось знакомство с учениками мастерской Павла Петровича Чистякова. А может быть, вспомнились фигурки, вырезаемые его матерью на смертном одре. Осенью 1880 года он стал вольнослушателем в Академии художеств и стал часто посещать занятия в мастерской Чистякова.

Здесь снова необходимо сделать небольшое отступление. Имя Павла Петровича Чистякова в наши дни многими забыто, но во второй половине XIX века он считался одним из лучших преподавателей живописи в России. У него учились Репин, Суриков, Поленов, Васнецов, Серов. У всех этих художников был абсолютно разный стиль, но именно Чистякова все эти звезды русского изобразительного искусства XIX столетия называли своим лучшим педагогом.

Михаилу Александровичу Врубелю не хватало академического образования, но именитый преподаватель практически сразу увидел в нем талант живописца. Кстати, будущий уникальный стиль письма Врубеля был сформирован именно благодаря влиянию Чистякова.

Павел Чистяков всегда говорил о том, что главное в рисунке — это подчиненность идее. Он учил своих подопечных работе над пластической формой, сознательному рисованию, структурному анализу формы. Рисунок, по мнению преподавателя, следовало разбивать на мелкие планы, передаваемые плоскостями. Стыки этих плоскостей образовывали грани объема, из-за чего и достигался эффект разрушения четвертой стены. Вспоминая обрисованность, «кристаллообразную» технику письма Врубеля, можно сказать, что уроки Чистякова были восприняты им буквально.

Полный курс обучения в Академии Михаил Александрович не завершил. В 1883 году он отправился в Киев, где по рекомендации Чистякова его нанял профессор Адриан Прахов для реставрации Кирилловской церкви. Это был несомненный успех!

Начиная со второй половины XIX века, Киев начинает активно развиваться в сфере не только промышленности, но и искусства. Начинается реставрация старых церквей, объектов культуры, в городе строится здание оперного театра. У Врубеля появился отличный шанс реализовать себя, чтобы потом с триумфом вернуться в Петербург.

Михаил Александрович действительно проделал грандиозную работу. За пять лет он фактически самостоятельно расписал Кирилловскую церковь, реставрировал древние иконы, участвовал в реконструкции фигуры ангела в куполе Софийского собора.

Однако это не было просто восстановлением исторических памятников. Обращаясь к древним росписям, Врубель не просто реставрировал их, а переделывал, формируя совершенно новый стиль в изобразительном искусстве. В 80-е годы XIX века только начинались первые поиски национальной старины. Древняя живопись интересовала разве что специалистов, а художник при помощи своего уникального взгляда смог показать неразрывную связь средневековой живописи и современности.

Михаил Александрович полностью погружается в изучение иконописи. Это было как раз тем, чего ему не хватало в академической школе Чистякова, тем, что формировало уже его собственный стиль, собственный язык в изобразительном искусстве. Именно в этот момент к Врубелю приходит странная идея, которая в контексте истории жизни самого художника приобрела глубокое символическое значение.

Фреска в хорах Кирилловской церкви, посвященная сошествию святого духа на апостолов, находилась в те времена в плачевном состоянии. Изображения были утрачены практически полностью. Врубелю нужны были новые модели для написания апостолов. Но нанимать натурщиков было слишком затратно. У художника почти не было эскизов, он писал сразу, прямо на стене.

Фигуры двенадцати апостолов расположены полукругом. В центре — стоящая Богоматерь. Ее образ писался с гостьи дома Праховых, фельдшерицы Ершовой, второй апостол по левую руку от Богородицы — протоиерей Петр, преподававший в Ришельевской гимназии, которую в свое время с отличием закончил художник. Вторым от правой руки изображен киевский археолог Виктор Гошкевич, следующим — настоятель Кирилловского прихода Петр. Четвертый апостол, молитвенно сложивший ладони, — сам Адриан Прахов. А еще в качестве моделей Врубель попросил привести душевнобольных из расположенной рядом психиатрической больницы.

Таким образом, жизнь художника выстраивается по кольцевой композиции.

Стоит отметить, что профессор Прахов, нанявший Врубеля, был очень доволен его работой, и, наверное, все сложилось бы хорошо, но художник встретил любовь.

Весной 1884 года он влюбился в жену своего нанимателя, Эмилию Львовну. Ее портрет он использует для написания иконы «Богоматерь с младенцем» для иконостаса Кирилловской церкви. Прахов решил, что молодому живописцу нужно немного отдохнуть, поэтому отправил его в командировку в Италию с целью изучения памятников позднеримского и византийского искусства. Но культивируемая художником любовь не могла пройти так быстро.

Через год он вновь вернулся в Киев и практически сразу сделал Праховой новое предложение, причем не лично, а через ее мужа. Результат был ожидаем. Впоследствии Константин Коровин так вспоминал свой разговор об этом с Врубелем:

«Было лето. Жарко. Мы пошли купаться на большой пруд в саду. <…> „Что это у вас на груди белые большие полосы, как шрамы?“ — „Да, это шрамы. Я резал себя ножом“. <…> „…А все-таки скажите, Михаил Александрович, что же это такое вы себя резали-то ножом — ведь это должно быть больно. Что это — операция, что ль, как это?“ Я посмотрел поближе — да, это были большие белые шрамы, их было много. „Поймете ли вы, — сказал Михаил Александрович. — Значит, что я любил женщину, она меня не любила — даже любила, но многое мешало ее пониманию меня. Я страдал в невозможности объяснить ей это мешающее. Я страдал, но когда резал себя, страдания уменьшались“».

Образ Праховой не оставлял живописца долгое время. Несчастная любовь подорвала его силы, он продолжал работать над реставрацией церквей, но личного отклика религиозные сюжеты больше у него не находили. Михаил Врубель пытался справиться с этим кризисом, пробовал написать картину «Моление о чаше» для себя, но остался недоволен работой. В письме своей сестре Анне художник писал:

«Рисую и пишу изо всех сил Христа, а между тем, вероятно, оттого, что вдали от семьи, — вся религиозная обрядность, включая и Христово Воскресение, мне даже досадны, до того чужды».

В тот момент Врубель впервые в своей жизни обратился к образу демона. Первые эскизы к картине не сохранились, но Константин Коровин, который видел их, утверждал, что в лице существа можно было легко узнать черты Эмилии Праховой, которая до этого уже изображалась художником в виде Богоматери с младенцем.

Нужно отметить, что с того момента, как Врубель в 1880 году стал учиться у Чистякова, он оставил богемную жизнь, практически не пил, усердно работал, но разбитое сердце вновь толкнуло живописца к старым привычкам. Со временем он отказался от религиозной тематики. Образ демона не оставлял мастера, его полотна становились все мрачнее, а поведение эксцентричнее.

Он приехал к Прахову, сказал, что у него умер отец и ему срочно нужно ехать в Харьков. Врубелю выразили соболезнования, собрали денег на дорогу, только вот на следующий день выяснилось, что отец художника жив и здоров. Он лично пришел в дом профессора, потому что разыскивал сына. Тогда и выяснилось, что деньги нужны были Михаилу Александровичу на то, чтобы поехать вслед за английской певицей, которую он недавно встретил в Киеве.

Но совсем скоро отец художника заболел по-настоящему. Михаил Врубель, который уже давно не получал в Киеве официальных контрактов и жил случайными заработками, срочно уехал в Казань к своему родителю, которого не стало в середине мая 1889 года.

Имя Михаила Александровича Врубеля легко могло затеряться в истории, он мог бы продолжить странствовать по провинциальным городам Российской империи и запомниться современникам прежде всего своими пьяными кутежами, а не картинами, но осенью, спустя четыре месяца после смерти отца, художник случайно оказался в Москве. Так начался самый плодотворный период его творчества.

В Первопрестольной живописец не планировал проводить много времени, тем более не очень хотел задерживаться в городе надолго. Летом того года судьба свела его с цирковыми артистами. Художник снова влюбился, на этот раз в наездницу, выступавшую на арене. Как и не раз случалось до этого, счастья в отношениях живописец не нашел, зато встретил в Москве старых друзей и собутыльников, художников Константина Коровина и Валентина Серова, переехал к ним в студию на Долгоруковской улице, и друзья начали работать втроем. Впрочем, их творческое объединение просуществовало недолго.

В декабре 1889 года Коровин познакомил Врубеля с меценатом Саввой Мамонтовым, на которого Михаил Александрович произвел самое хорошее впечатление. Предприниматель заинтересовался педагогическими талантами художника — помог опыт работы в домах Беров и Папмелей, — кроме того, Мамонтов вообще любил поддерживать начинающие таланты, и живописец стал жить в доме мецената на Садово-Спасской улице в Москве.

Будь то костюмы и декорации для опер «Царская невеста», «Сказка о царе Салтане» или проектирование дворового флигеля в городской усадьбе мецената.

Казалось, что такими связями нужно дорожить, ведь с помощью Мамонтова художник мог бы получить деньги, признание, обзавестись новыми знакомствами, но сам живописец не уделял этому большого внимания. Деньги утекали у него сквозь пальцы, что ясно из воспоминаний Коровина, приведенных выше, признание обходило его стороной, а отношения с коллегами не складывались из-за вздорного характера.

Через несколько месяцев после знакомства Мамонтов нашел для Врубеля отличный проект, благодаря которому художник мог бы стать известным. Издатель Петр Кончаловский хотел выпустить в свет на пятидесятилетие со смерти Лермонтова двухтомник его произведений с иллюстрациями лучших художников России. Над оформлением книги работали Репин, Васнецов, Айвазовский, Шишкин. Врубель же на тот момент был почти никому не известен.

Иллюстрации Михаила Александровича подвергались самым большим правкам, а когда книга была издана, критики в пух и прах разнесли его работы. Художника обвиняли в том, что он не сумел прочувствовать стиль поэта, что он создал не картины, а грубые карикатуры. Как к этому отнесся сам Врубель? Очень просто. Живописец принял на вооружение известную цитату Фридриха Шиллера: «Если ты не можешь твоими делами и твоим искусством понравиться всем, понравься немногим. Нравиться многим — зло».

Настоящее творчество, по мнению Михаила Врубеля, не могло понравиться сразу всем. Поэтому, например, он критически относился к работам Ильи Ефимовича Репина, говоря, что большая часть из них является надувательством, попыткой заменить высокие чувства, которые должна вызывать у зрителя картина, дешевыми мелодраматическими эффектами. Как-то за обедом у Мамонтова он прямо в лицо сказал Репину: «А вы, Илья Ефимович, рисовать-то и не умеете».

В тот же момент, когда Врубель работал над иллюстрациями к двухтомнику Лермонтова, он создал своего знаменитого «Демона сидящего». Картина предназначалась для рабочего кабинета Саввы Мамонтова. Заказчик заплатил за полотно, но сказал художнику, что картина ему не понятна и не нравится. На это Михаил Александрович ответил очень просто: он сказал, что очень бы расстроился, если бы его благодетель понял бы произведение.

Поэма Лермонтова стала первопричиной, но Врубель, прекрасно знавший историю философии, изучавший основы религиозной живописи, решил рассказать историю Демона по-другому.

Врубель отходит от христианской трактовки этого образа.

С древнегреческого это слово переводится как дух. Демонами называли сверхъестественных существ, живущих в природе и занимавших более низкое положение, чем боги.

В свое время, еще в Киеве, выполняя первые заказы, Михаил Александрович Врубель обратился к теме национальной истории. Именно в 80-х годах XIX века в искусстве пробуждается интерес к русской культуре. По мотивам сказок ставятся оперы, в архитектуре зарождается новый старорусский стиль, издаются былины, изучаются древние летописи. Но у Врубеля был свой взгляд на этот вопрос.

Его всегда интересовала и вдохновляла природа. Художник считал, что она населена мистическими существами, которые охраняют и оберегают ее, но большая часть людей их не замечает. Конец XIX века в Российской империи — это еще и время промышленной революции. По всей стране строятся заводы, возрастают объемы внешней и внутренней торговли, идея научного прогресса все больше интересует людей. Однако, по мнению Врубеля, человек не может полноценно существовать без ощущения мистической связи с окружающим миром.

Таким образом, его Демон является не образом зла, а душой самой природы. И эта душа находится в глубокой печали. Михаил Александрович отлично усвоил те идеи, которые десятью годами ранее на своих занятиях высказывал ему Чистяков. Вся композиция полотна выстроена на стыке плоскостей, создающих грани объема.

В своем письме сестре Анне художник сообщал:

«Я пишу Демона, то есть не то чтобы монументального Демона, которого я напишу еще со временем, а „демоническое“ — полуобнаженная, крылатая, молодая уныло-задумчивая фигура сидит, обняв колена, на фоне заката и смотрит на цветущую поляну, с которой ей протягиваются ветви, гнущиеся под цветами».

Фигура главного героя и окружающая природа на полотне Михаила Александровича едины. Демон не просто сидит на скале, он как будто вырастает из нее. Его крылья с первого взгляда незаметны, они сращиваются с кристаллами цветов, его ноги сливаются с горой. Демон не существует отдельно, он и есть сам мир, это портрет духа природы.

Его взгляд печален, но полон решимости. Кажется, что впереди его ждет битва, в которой ему, скорее всего, не победить. Удивительным образом история героя, родившегося в сознании Врубеля из несчастной любви, образов поэмы Лермонтова и опыта работы с древними христианскими фресками и иконами, срослась с жизнью самого творца. С того момента, как Врубель написал свою картину, он наконец обрел собственный стиль в живописи, от которого уже не отступал до самого конца, но увлечение Демоном, образ которого подарил художнику вдохновение, в конечном счете привел его в сумасшедший дом.

На протяжении целого десятилетия картины художника не производили на публику благоприятного впечатления, их называли мазней, самого мастера критики считали дилетантом, и, если бы не финансовая поддержка со стороны Саввы Морозова, художник мог бы закончить свою жизнь в нищете.

Михаилу Врубелю удалось встретить свою настоящую любовь. Его чувства к Надежде Ивановне Забеле оказались взаимны, она восхищалась его картинами, понимала их, а художнику нужно было именно это. Впервые за долгое время он был по-настоящему счастлив. Но радость продлилась недолго. Уже летом 1898 года у художника проявились первые признаки болезни. Все чаще случались мигрени, он стал вспыльчивым, раздражительным, мрачным. И тогда вновь вернулся к образу Демона, который оставил на долгие годы.

Легко можно заметить контраст между картинами, которые Врубель создавал сразу после женитьбы с теми полотнами, которые он писал после первых проявлений грядущей тяжелой болезни. Так, например, картина «Утро» наполнена радостью, мы видим, как вместе с природой просыпаются и духи этого мира, как они тянутся к свету и солнцу, но от этого ощущения не остается и следа, когда видишь перед собой картину «Летящий Демон». Фигура главного героя снова срастается с пейзажем, на полотне почти нет светлых тонов, пояс Демона покрыт шипами, которые врезаются в его плоть, но главное — это взгляд. Этот дух природы неотступно следит за тем, кто смотрит на картину, и в его глазах читается только гнев. Последняя битва началась.

Стоит отметить, что последующие работы художника тоже были лишены светлых чувств.

А на заднем плане мы видим небо, затянутое пеленой черных облаков и руины замка. На картине «Пан» в глазах героя читается неподдельная скорбь, а гнущиеся из-за сильного ветра деревья еще больше усиливают гнетущее ощущение, которое полотно производит на зрителя.

В первый год нового, XX века у Михаила Александровича и Надежды Ивановны родился сын, которого они назвали Саввой в честь своего неизменного благодетеля. После этого жена Врубеля оставила сцену и полностью посвятила себя заботе о ребенке. Содержание семьи полностью легло на плечи художника.

Врубель впал в глубокую депрессию, головные боли не проходили, а работать нужно было в разы больше. Михаил Александрович писал по 14 часов в день, изматывал себя, перестал принимать гостей и общаться с родными. Образ поверженного демона полностью завладел сознанием художника.

Символично, что последняя картина в этой трилогии должна была быть наиболее яркой. Врубель экспериментировал с красками на фосфорической основе. Ему хотелось, чтобы картина буквально светилась. Публика впервые увидела ее на выставке 1902 года. Но каково же было удивление посетителей, когда они увидели не только полотно, но и мастера, продолжавшего работать над ним.

Краски на картине становились все ярче, но взгляд Демона тускнел и принимал гневное выражение. Демон был повержен, но повержен в блеске своего триумфа. Картина буквально светилась. Розовый венец на голове героя пылал ярким огнем, павлиньи перья мерцали и переливались. Но художник не оправдался.

Яркость красок была феноменальной, но они оказались недолговечны. В день закрытия выставки они уже начали темнеть. Картина и сейчас эффектна, но это только бледная тень того, что было раньше. «Поверженный Демон» принес Врубелю признание, но сам живописец уже не смог насладиться его плодами. Сразу после выставки он попал в психиатрическую больницу. Было небольшое улучшение после года лечения, но потеря единственного сына окончательно сломила живописца.

Он все реже бывал в ясном сознании, а к концу 1906 года полностью ослеп. Но до этого, уже лежа в больнице, он создал еще два шедевра. Это «Шестикрылый серафим» и «Видение пророка Иезекииля». Врубель вернулся к христианству, но теперь его работы пугали.

Михаил Александрович впал в болезненную религиозность, ему казалось, что соблюдение строгого поста поможет исцелиться, но улучшений не было. Жена живописца продолжала постоянно посещать своего мужа в лечебнице. Художник, ослепнув, почти утратил связь с реальностью, в своих видениях он странствовал по разным странам и эпохам. Так, например, он говорил, что расписывал Сикстинскую капеллу вместе с Микеланджело, потом представлял себя во Франции эпохи Просвещения…

Живопись Михаила Александровича Врубеля всегда была очень тесно переплетена с литературой, и к концу жизни эта связь стала только сильнее. Когда читаешь воспоминания тех людей, которым художник в полузабытьи рассказывал о своих путешествиях во времени, то невольно на ум приходит роман Джека Лондона «Странник по звездам», в котором главный герой, отбывающий пожизненный срок в одиночной камере, тоже в своем сознании перемещается во времени и пространстве.

Муки творчества, жажда любви, отсутствие признания, шедевр, написанный на грани безумия и долгожданный успех, которого сам художник уже не заметил. В тот момент, когда в 1905 году его приняли в Академию художеств, Врубель уже редко находился в сознании, все чаще путешествуя по снам и мечтам под аккомпанемент оперных партий, которые исполняла для него любимая жена.

Даже смерть художника напоминала собой театральное действие. С того момента, как в 1905 году его приняли в Академию, Михаил Александрович не посетил ни одного заседания, но в день своей кончины он вернулся в сознание, оделся, принял ванну, позвал санитара, ухаживающего за ним, и сказал: «Николай, довольно мне уже лежать здесь — поедем в Академию!» И поехали. На следующий день гроб с телом Врубеля доставили к зданию Академии художеств в Петербурге.