Тайник

Глава XII

«…Потом он говорит: «Мы все были в плену, и я, и моя жена, и мои дети, до тех пор, пока христианский король не созвал свой диван. И я пришел вместе со всеми, кого он позвал, и стоял среди других людей».

Тут король христиан вздохнул и говорит: «Мучает меня на всем белом свете один только король такого-то и такого-то города. Кто сделает все, чтобы убить его, тому я дам все, что он пожелает». И пришел я к нему, и сказал я ему: «Если я дам тебе средство, чтобы убить его, отпустишь ты меня, и мою жену, и моих детей?» Он мне говорит: «Да, отпущу вас и дам тебе все, что пожелаешь».

Так я с ним договорился, и он послал меня на галеоне в тот город, и я пробрался к тому королю. И мне ничего не оставалось делать, как убить его, чтобы выкупить у короля христиан своих детей и свою жену…»

Гортанный женский голос, льющийся из транзисторного приемника, увлеченно рассказывал детскую сказку. Был час обеда, пятница, выходной день у мусульман, и небольшое кафе возле базара в Доузе постепенно заполнялось.

Доктор Винтер с капитаном Боукеликой сидели на низких стульчиках у такого же низенького столика в самом темном углу кафе и прислушивались к тихому голосу древнего старца, который переплетался с голосом сказочницы. Боукелика переводил его слова. На улице жгло ослепляющее солнце, термометр поднялся к пятидесяти, а здесь была приятная прохлада и сумерки. Старик говорил и говорил, пил одну за другой чашки кофе и курил длинные турецкие сигареты.

— Попытайтесь хотя бы вытянуть из него, — вздохнул Винтер, — в каком направлении ушел караван и откуда возвращался.

Сайд Бадави был последним непосредственным участником тех событий. Он продал трех верблюдов солдатам из Африканского корпуса Роммеля. Но теперь он рассказывал всю свою жизнь — от рождения вплоть до настоящего времени, тягуче, со множеством подробностей. Воспоминание о войне и сделке с солдатами было лишь незаметной песчинкой, которую принес вечный ирифи из глубин Великого Восточного Эрга. Именно эту песчинку Сайду Бадави никак не удавалось найти. Он не понимал, почему эта давняя сделка кого-то интересует, и Винтер уже начал терять терпение. Он хотел сам проверить информацию Сурица у непосредственного участника событий и попытаться найти хоть незаметную ниточку для дальнейшей работы. Однако все было напрасно.

Боукелика что-то говорил старому арабу тихо и настойчиво, обещал вознаграждение, заклинал его Кораном и призывал на помощь аллаха. Однако все было бесполезно. Воспоминания давно исчезли из памяти Бадави, их развеял ветер, высушило солнце. Остались только твердые, как камни, обломки. Продажа верблюдов, машины на краю оазиса и «сражение» невдалеке отсюда.

Представление о «сражении» у него было совершенно ясное, это была «ужаснейшая битва той войны». Но вот куда ушел караван и откуда возвращался, этого он вспомнить не мог. Улыбался, мудро кивал головой и пожимал плечами. Когда-то что- то такое действительно произошло, но это было страшно давно. Аллах стер подробности из его памяти. За свою жизнь он продал много верблюдов, и та сделка отличалась от других только большим барышом.

— Кто-нибудь еще жив из тех, кто помнит то время, досточтимый Бадави? — настаивал Боукелика.

— Не знаю, из нас, старых, все уже умерли.

— А дети? Дети, наверное, заметили приезд солдат? — спросил Винтер.

— Дети были, дети со всего оазиса. Кускусси, Захра и Фархат тогда сторожили верблюдов и получили от солдат консервы, но в какую сторону ушел караван…

Винтер посмотрел на Боукелику. Это они уже слышали, в десятый раз. Восьмидесятилетний Бадави был, по-видимому, источником информации для каждого, кто интересовался этими событиями. Но ничего больше он сказать не мог.

Сказка по радио давно кончилась, кафе заполнилось дымом сигарет и ароматом сладкого кофе.

— Это бесполезно, — сказал наконец капитан. — Он давно все позабыл.

Винтер только удрученно кивнул. Собственно, на иной результат он и не рассчитывал. Однако хотел сделать все, что в его силах, чтобы определить направление, в котором 10 марта 1943 года ушел караван. Чтобы он мог немного сузить район поисков.

От базы Бир-Резене до Доуза по пустынной дороге было пятьдесят километров — и это были непростые километры, даже для вездехода «мерседес» с тремя ведущими мостами. В пятницу работали только европейцы, арабы чтили свой выходной, поэтому было вполне естественно, что именно Винтер выехал с Боукеликой на фургоне, на котором обычно на базу привозили продукты.

Наконец они с почтением распрощались с Бадави и вышли из приятного полумрака кафе в ослепительное сияние праздничного дня.

Здесь было то место, где терялся последний след немецкой экспедиции, но никого вокруг это не интересовало. Они молча прошли по узким раскаленным улочкам на окраину оазиса, где оставили свою машину. В каком направлении отправился полковник Нидерманн и чем он кончил? Вернулся с караваном? Остался среди павших, и его побелевшие кости до сих пор лежат под барханами? Вот это его действительно не интересовало. Эта страница истории навсегда занесена песком. Он не хотел гадать о том, что написано на ней.

Генрика!

— Мсье доктор, — сказал Боукелика, сидевший за рулем, — идите в кабину, а то получите солнечный удар. — Мотор уже работал, сотрясая машину. — Это бесполезно, здесь вы ничего не найдете. Достоверной информации ни у кого нет, а половина того, что мы знаем, просто выдумки. Остается единственная возможность… — добавил он, когда Винтер наконец забрался на сиденье и машина тронулась. — Вы действительно не верите в успех авиационной разведки? — спросил капитан испытующе.

Войтех отрицательно покачал головой. Но это была неправда. Утопающий хватается за соломинку. Они начали съемки с высоты двести метров по утрам до десяти часов и во второй половине дня с трех часов до заката.

— Мы должны сделать то, что делали в Алжире, во время войны с французами, — сказал неопределенно Боукелика.

Винтер без интереса посмотрел на капитана. Что они могут еще предпринять?

— Спровоцировать их на действие, сделать вид, будто есть то, чего на самом деле нет.

— Не знаю, смогу ли я притвориться… — сказал он устало. — Я никогда не верил в фантастические планы. Мы должны найти настоящий тайник, речь идет о ее жизни, вы понимаете?

— А если не найдете? Думаете, Тарчинску отпустят? Мы на войне, мсье, на войне с террористами.

— Я не могу ничего делать такого… ну, что еще больше поставит под угрозу ее жизнь!

Боукелика молчал. Жара в машине была невыносимой. Воздух кипел и переливался перед радиатором. Пот высыхал до того, как успевал выступить.

— Знаете, где мы нашли вашу пищалку? — спросил Боукелика после долгого молчания.

— Они нашли ее? — выкрикнул Винтер в нетерпении.

— Конечно. В габесском порту, на одном из старых, давно заброшенных молов. Женщина, — он не сказал — Тарчинска, — должна быть, скорее всего, на судне. Вас привели на судно, а потом они отплыли. Только не воображайте, что это был океанский лайнер. Видимо, небольшое грузовое судно или рыбацкая шхуна, и она там недолго стояла на якоре. Час или два, иначе на него обратили бы внимание работники порта. Теперь мы пытаемся установить все суда, плавающие в прибрежных водах. Инспектор Суриц полагает, что похитители курсируют вдоль берега туда и обратно. Возможно, они ходят в международных водах. Задержать такое судно дело непростое. Это очень опасно. Если они почувствуют угрозу, женщину могут убить в любое время. Их может спровоцировать даже случайный таможенный досмотр. Даже если судно займет штурмовая группа, у них будет достаточно времени, чтобы просто выбросить ее в море через сточное отверстие… и никто ничего не узнает. Поэтому их надо вытащить на материк. Часть банды, вероятно, работает на суше, но руководители остаются на судне. Туда, видимо, должны переправить ящики, если вы их найдете, — и он искоса посмотрел на Винтера.

Тот дремал — или почти дремал, во всяком случае. Последние ночи он совсем не спал. Снова и снова исследовал фотографии, изучал геологические карты и пытался из них вычитать, какую область южнее Доуза штаб Роммеля мог считать удобной для тайника. Конечно, они должны были заранее знать, на какой почве лежит песок, где можно раскопать барханы и вырыть яму в грунте. Тем более что времени для сооружения тайника у них было очень мало.

Он поднял глаза.

— В чем же заключается ваш план? — спросил он безнадежно. — Что мне изображать, если не найду тайник?

Капитан пожал плечами:

— Я ведь сказал, что мы должны убедить их в существовании того, чего нет. Единственный путь спровоцировать их на действия — найти клад. Если обнаружите тайник, эти ящики, то они должны вам поверить, они ведь давно с нетерпением ждут этого. Им придется каким-то образом переправить находку на судно или в другой тайник. И тут у нас появится шанс… — Он замолчал, поглощенный дорогой и автомобилем. — Трасса до побережья может быть длиной сто пятьдесят или двести километров. Большинству членов группы придется покинуть свое убежище, чтобы вскрыть тайник и обеспечить погрузку. А у вас в руках будет оружие против них. Если они не отпустят доктора Тарчинску, вы не сообщите им координаты тайника. Если они откажутся, а это всего вероятнее, вы будете требовать, чтобы она присутствовала при вскрытии тайника и обмен состоялся на месте. Условия начнете диктовать вы. Прежде они должны будут отпустить заложницу, а потом вы дадите им координаты. Пока что вы находитесь в положении жертвы, но с момента, когда вы обнаружите тайник, ситуация изменится. Вас будут запугивать, вам будут угрожать, но поднять на вас руку не осмелятся. — Он коротко усмехнулся. — Вы будете стоить сто миллионов долларов по довоенному курсу.

Полуденный зной раскалил металл кабины. Даже внутри ни к чему нельзя было прислониться. Однако барханы становились все ниже, пустыня медленно отступала назад, а впереди между островами песка просвечивал каменистый Эрг.

Неожиданно прямо перед ними возникла необозримая пальмовая роща. Собственно, даже не роща — шпалеры пальм, тянущиеся от горизонта до горизонта.

Боукелика изо всех сил нажал на педаль тормоза. Машина подняла облако пыли и остановилась.

— Вы когда-нибудь видели такое, доктор?

Затаив дыхание смотрели они на это чудо.

— Нет, никогда… это невероятно! — сказал он в изумлении. Открыл дверцу и вышел из машины. До пальм, казалось, было рукой подать. Солнце жгло неподвижную землю. От «мерседеса» несло резкими запахами масла, лака и металла.

— Садитесь, или действительно получите солнечный удар! — раздраженно сказал Боукелика. — Вам нельзя теперь болеть — знаете, чем это может кончиться? Да, это фата-моргана, в такую жару она не редкость, хотя обычно встречается в глубине пустыни. Идите в машину — если с вами что-нибудь случится, инспектор Суриц мне не простит.

— Удается это сфотографировать? — спросил Войтех с интересом.

— Конечно, камеру тоже можно обмануть. Если бы мы были далеко в пустыне, такая штука могла бы нас сбить с пути, ко здесь опасность не угрожает.

Машина двинулась дальше.

— У вас теперь одна задача: продолжайте авиаразведку и ни о чем не беспокойтесь. Пока мы в обороне, но вскоре инициатива должна перейти в наши руки.

— Это не рискованно? — тихо спросил Винтер.

— Конечно, риск есть всегда. На войне каждая атака — это риск, вопрос жизни и смерти. А мы с вами на войне, хотя многие не хотят этого признавать. Пока что они похитили Тиссо и Тарчинску, но если они добьются своего, знаете, сколько людей может пострадать завтра? Для чего они, по-вашему, хотят использовать клад Роммеля?

— Да, но ни вы, ни я — не у них в руках!

— Во время войны в Алжире мы топили каждое судно или лодку, на которых плыли наши враги, даже если на палубе могли быть наши пленные. Этого требовал милосердный Аллах. В Коране говорится: «Не обрести вам блаженства до тех пор, пока не пожертвуете тем, что любите». Мы вынуждены были жертвовать жизнями своих братьев, потому что без жертв не выиграть ни одной войны.

Винтер глубоко вздохнул. Эту суру Корана он уже когда-то слышал, ее можно использовать по любому поводу. В соответствии с ней он должен пожертвовать Генрикой, чтобы ему выпало вечное блаженство. С этим он согласиться не мог. Он переговорит с Сурицем. То, что предлагает капитан, возможно, соответствует местным обычаям, но акция против похитителей не должна превратиться в авантюру.

— Что я должен ответить, если профессор Матысьяк из экспедиции археологов спросит меня о докторе Тарчинской? Каждый день жду его вызова. Генрика должна была возвратиться из Утицы еще на той неделе.

— Не вызовет, он в курсе, — ответил капитан. — Иначе, к сожалению, было нельзя.

— А не возбудит ли его молчание подозрение у похитителей? На его месте каждый…

— Не возбудит. Профессор Матысьяк не молчит. Телевидение уже два дня тому назад передавало информацию об исчезновении сотрудницы археологической разведки ЮНЕСКО в Утице или Тунисе. Радио повторяет это сообщение регулярно, каждый день. Исчезновение не могло остаться незамеченным, это похитители должны были учитывать. Она ведь не в отпуске, как Тиссо.

Пальмовые рощи начали бледнеть и расплываться перед глазами. Фата-моргана исчезла так же быстро и неожиданно, как появилась. Вместо нее возникло пестрое скопление палаток. База. Дом! Но обычного чувства облегчения Войтех не испытывал. У него не было здесь больше надежного убежища. И весь мир стал чужим и безразличным. Даже работа перестала его интересовать. Перед его глазами стояло ее лицо.

— Во второй половине дня снова полетите? — тихо спросил Боукелика.

Он устало кивнул:

— Конечно, только не знаю, сколько времени мне еще удастся водить за нос моих специалистов.

— Обратно, Энрико, обратно! Еще раз пройди эту трассу! — крикнул пилоту вертолета геофизик Дутарте, и тень, бесшумно бегущая по песчаным волнам, начала возвращаться, сделав большой крюк.

Вечер был на исходе, и солнце висело низко над барханами. С начала недели они летали в полном составе. Франко Бор- зари — картограф и геодезист, геофизик Дутарте и главный геолог Винтер. Почему тот сам занимается этой поденщиной, никто не знал.

Пилот Отталини скучающе смотрел на Дутарте, склонившегося над аэромагнитометром.

— Выдерживай направление юго-юго-юго-восток. Магнитометр реагирует! Слышите, доктор?

Винтер удивленно повернулся к нему.

— Франко, снимки! — приказал он картографу и стал внимательно наблюдать за местностью.

— Там, внизу, скорее всего, поверхностная жила железных руд. Это возможно, доктор? С высоты двухсот метров прибор не реагирует, а со ста пятидесяти — да. Стоп! Уже кончилось. Ну, еще разок, Энрико! Снижайся до ста метров и тщательно копируй рельеф. Нанесу на карту трассу-

Тень вертолета скользила по барханам. Войтех изучал местность. Залежи бурого железняка прямо под слоем песка? Может быть, здесь все возможно.

— Тут не о чем и говорить, — заявил Дутарте, — это просто карман, а не залежь. Так и продолжай, Энрико, выдерживай высоту! Я только не пойму, зачем мы так основательно утюжим этот участок пустыни. Что вы хотите найти под этими песками, шеф? Щебень, возможно, глину и, самое большее, незначительную залежь железной руды. Или оптимисты из тунисского министерства думают, что достаточно молотком забить в песок трубу, и брызнет нефть?

— И мы должны найти это верное место! — засмеялся Бор- зари.

Винтер кивнул:

— Не удивляйтесь, ведь кругом постоянно происходят такие чудеса, поэтому многие люди не могут понять, почему бы чуду не произойти и здесь.

— Через восемь минут зайдет солнце, — сказал пилот, — нам пора закругляться.

Солнце уже лежало на песчаных гребнях. Длинные тени изменили лицо пустыни, теперь она была освещена только с западной стороны.

— Что ж, по домам, парни! — кивнул Винтер, и Отталини начал менять курс. — Конец работе, солнце закатилось, можно идти пить пиво.

Цвета начали меняться, золотая охра и красная медь, в долинах — фиолетовые тени. Казалось, здесь не действуют никакие законы оптики, пустыня установила свои законы. Винтеру страстно захотелось остаться одному среди этой бескрайней пустыни, подальше от всего остального мира. Но он понимал, что это невозможно. Человек всюду тащит за собой свой человеческий мир. И в этом внутреннем мире бушуют такие же бури, грозящие ему самоуничтожением, как и во внешнем. Ни от чего нельзя убежать!

— Я бы хотел посмотреть запись магнитометра после ужина, — сказал он Дутарте, когда они приземлились. Первый раз магнитометр начал реагировать. На расстоянии сорока километров к юго-востоку от Доуза. Поверхностная залежь бурого железняка? Вероятнее всего — да, но, возможно, и что-то другое. Он должен изучить запись измерений и снимки.

Приняв душ, он с облегчением вытянулся на кровати и закрыл глаза. Минута отдыха, мгновения покоя. Но Боукелика коварно влез в его мысли и сказал: «Мы должны убедить их, что существует то, чего на самом деле нет…» Это отчаянная затея. Вот если бы удалось найти клад… Он чувствовал, что им уже несколько дней владеет золотая лихорадка, что он поддался ей. Похитители бесповоротно убеждены, что клад лежит здесь. Девяносто восемь ящиков и две бочки золота. Они не останавливаются перед шантажом и убийством, они не остановятся ни перед чем. Вдруг клад действительно здесь, и он зря сомневается в его существовании?

Он закрыл глаза. Генрика сидела в тени пробкового дерева на фоне карминно-красной стены какого-то дома…

— Вы не собираетесь на ужин, доктор? Вам плохо? — услышал он голос Франко Борзари. — Можно зайти?

Минуту он с недоумением смотрел на картографа, потом сел и потянулся.

— Конечно, разумеется… Я думал, что уже глубокая ночь, устал я от всего этого… Теперь время ужина?

— Давно прошло, Филоген подогревает для вас бараний окорок.

— Я смотреть на него не могу.

— В этом вы не одиноки.

— Выпить не хотите?

— С удовольствием. Хотя я принес вам такие дурные вести, что пить, собственно, не за что, — и он положил на стол пачку снимков и карт.

Винтер вопросительно посмотрел на него и вынул из холодильника бутылку коньяку.

— Знаете, что Дутарте сегодня так торжественно обнаружил своим инструментом? — Винтер разлил коньяк по рюмкам. — Это всего-навсего древний рудник. Возможно, римский, а может, еще пунический. Месторождение было истощено бог весть когда, и магнитометр регистрирует только следы руды в пустой породе или остатки жилы. Посмотрите на снимки: дюны вокруг — это, скорее всего, терриконы, они имеют типичные очертания. Если верить старой арабской карте Абу аль-Хасана, составленной на основании древних римских карт, рудник здесь был несомненно. В те времена, две-три тысячи лет назад, пустыни там еще не было. На этой вот голландской карте начала семнадцатого столетия тоже отмечен рудник. Вы только посмотрите… — Он развернул копии старинных карт. — Достаточно сделать пару шурфов, и больше я бы на этом не задерживался.

— Шурфы мы будем бить обязательно, — сказал Винтер, с интересом рассматривая старую геологическую карту, — но не думаю, что римляне нам что-то оставили. Покажите мне снимки. Видимо, вы правы, это просто следы породы, остатки древней добычи… — Он медленно допил коньяк, не отрывая взгляда от карты.

Борзари говорил что-то еще, но он его не слушал. Он видел наполовину засыпанную песком неглубокую шахту и отходящие от нее в стороны штреки. Решение! Это может быть решением! Главная ставка Роммеля, конечно, располагала самыми подробными картами. Почему бы ей не иметь в своем распоряжении и древние карты, арабские или французские? Ствол шахты, разумеется, был забит песком уже и тогда, но штреки, идущие горизонтально, не могли быть засыпаны даже и за минувшие столетия. Достаточно расчистить ствол, и идеальный тайник под рукой. Заброшенные шахты в Европе всегда использовались для тайников, почему же такой метод не мог быть использован здесь?

В оцепенении он смотрел на карту. Если ему удастся найти главный ствол, а проблем с этим быть не должно… Решение. Единственно возможное решение! Немцы могли знать о старых заброшенных рудниках, и вряд ли Роммель решился бы просто зарыть свой клад в песок, не поискав места понадежнее.

Ему показалось, что его охватывает что-то вроде вдохновения, хотя, возможно, это было действие коньяка.

— Установите точные координаты обнаруженной нами аномалии и сравните их с местоположением древнего рудника на этих картах. Нам нужно быть уверенными, что это одно и то же место.

— Само собой, — кивнул Борзари и допил рюмку. — Вы не пойдете ужинать?

— Пойду, только оденусь немного потеплее. Вечером еще раз просмотрю снимки.

Борзари кивнул и направился к своей палатке. Всюду уже горел свет, и Филоген стоял у входа в столовую.

Он обулся и вышел в прохладную темноту. Он может послать туда передвижную установку с бригадой Боукелики, пробурить несколько скважин и найти вход в шахту. Однако тут же на него нахлынули сомнения. Если теоретически возможно, чтобы рудничные штреки уцелели после стольких столетий, то возможно ли это практически? Какая здесь сейсмическая обстановка, какая была в прошлом? Следы древних сооружений, конечно, остались, но можно ли их использовать?

— Мсье доктор… — Филоген распахнул дверь в палатку. — Ну как прошел день, мсье доктор?

— Спасибо, спасибо, можно сказать, что хорошо, — дружески улыбнулся он в ответ.

— Я очень рад, мсье. Выпьете рюмочку или лучше холодного пива?

— Согласен и на то, и на другое, если выпьете со мной.

— Для меня это большая честь, мсье. Минуточку только, я накрою к ужину, — и он убежал.

Винтер остался один в опустевшей столовой. Воодушевление медленно улетучивалось. Он не должен поддаваться иллюзиям. Следы поверхностных залежей руды или залежи на незначительных глубинах вполне возможны, но годный к употреблению тайник… В нем опять проснулся скептик. Старинное пуническое или римское сооружение? Ничего подобного не существует, это бессмыслица, мираж, фата-моргана, за которой может гоняться только кучка молодых авантюристов. Но кто ими управляет? И каковы действительные цели тех, кто остается в тени? Похищениями и убийствами ничего не изменишь в этом мире. Этими преступлениями не убедишь ни одну противостоящую сторону. Или преступления — просто следствие тлетворного действия цивилизации? Просто болезнь нашего мира?

— Чтобы не забыть, мсье, — сказал Филоген, подавая на стол жареный бараний окорок с печеным картофелем. — Во второй половине дня Омар Джафар, наш поставщик фруктов и овощей, привез для вас из Габеса письмо. — И он подал белый конверт: — Так как вас не было, он оставил письмо мне, чтобы я передал вам его за ужином, — добавил он с улыбкой. — Но прежде всего за ваше здоровье, мсье… — И он подал две рюмки того страшного самогона, что делают из африканских трав.

— За ваше, Филоген, — кивнул Винтер и протолкнул в горло бесцветную жидкость. После этого напитка все что угодно показалось бы райской пищей, даже и надоевший до бесконечности бараний окорок.

— Вместо пива я бы вам рекомендовал зеленый чай, — сказал осторожно Филоген, мучимый угрызениями совести. Баран был слишком стар и жилист — даже африканский самогон не мог сделать из него ягненка.

— Да, лучше, пожалуй, чай, — вздохнул Винтер и разорвал конверт.

«Сегодня в 23.00 на перекрестке авеню дес Фелибрес и рю Баб-Джедид в Габесе!»

На лбу у него выступил пот, но, возможно, это сказывалось действие самогона. Контакт! Стало быть, о его вечерней программе уже позаботились.

Филоген резво побежал за чайником. Зеленый чай. Вечный напиток в пустыне, без него никуда.

Он сунул листок в карман и взялся за окорок. У него нет времени на рассуждения, через три часа он должен быть в Габесе. И еще надо успеть связаться с Боукеликой.