Тайны Аральского моря

4. УСПАН

…А не подъехать ли с нашим вопросом к школьной всезнайке Розе Есмурзаевой.

На перемене ждём Розу в коридоре недалеко от дверей её класса, но так, чтобы это ожидание не выглядело намеренным.

Только сейчас задумались, а как ответить на возможный вопрос Розы: «А зачем вам это нужно?» «А для расширения кругозора», — скажем мы. «А вот врёте! — скажет Роза. — Весь ваш кругозор сейчас — от бильярдной „Рыбника“ до Прохода». «Обижаешь, Роза, — надуемся мы. — Хотим уточнить у тебя границы обитания лошади Пржевальского…»

Нет, Пржевальского нечего сюда впутывать. Кажется, в наши края он даже и не заглядывал. Ладно, по ходу дела придумаем что-нибудь. Да и могут же быть, в конце концов, у пацанов какие-то свои тайны, в которые девчачье племя не принято посвящать, и девчачьему племени пристало молча с этим мириться.

Повезло — Роза на перемене не осталась в классе. Не сразу, но «замечаем» её, пока она куда-нибудь не убежала.

Начинает Игорёк:

— А вот и Роза Есмурзаева — какая удача! Каждое общение с ней становится изысканным интеллектуальным блюдом.

Лёня продолжает:

— Я бы даже сказал — интеллектуальным лакомством!

Не скуплюсь с елеем и я:

— Я бы даже сказал — интеллектуальным пиршеством!

Роза сразу понимает, что этой слащавой увертюрой встреча не закончится, и хитро прищуривается: не темните, мол, «ашники», выкладывайте, с чем подъехали.

Проверю — можно ли переборщить с елеем:

— Надеемся, что и эта встреча с человеком, айкью которого — 250 пунктов, тоже обернётся для нас интеллектуальным пиром.

Роза начинает протестовать:

— Не переигрывайте, пацаны, не переигрывайте! Я никогда не говорила, что мой айкью равен двумстам пятидесяти пунктам.

— Да разве ты скажешь! — вскидывает руки вверх Игорёк. — Только и слышишь вокруг: ах, какая же это скромница — Роза Есмурзаева!

— Но разве такое сокровище утаишь? — закатывает глаза Лёня.

Восхищённо закатываю глаза и я:

— Нет, тут и стопудовая скромность не позволит утаить такое сокровище…

Наша медоточивая увертюра становится уже ироничной, и Роза решительно обрывает её:

— Ладно, «ашники», хватит подлизываться. Выкладывайте, что вам от меня надо.

Лёня разворачивает лист ватмана:

— Роза, ты не знаешь, за последние… ну, скажем, за последние десять веков существовало где-то поблизости от нас какое-нибудь царство-государство вот с такими границами?

Игорёк уточняет:

— Или, приблизительно — с такими.

Объясняю наличие пунктирных линий, которыми мы соединяли сплошные:

— Пунктиры — это мы домысливаем. В этих местах истинная конфигурация границы могла быть иной.

Роза лишь на мгновение взглянула на лист ватмана с нашим рисунком и почти с материнской назидательностью говорит:

— Да вы что, ребятушки-козлятушки! Вы хоть представляете, сколько всяких государств рождалось и умирало за десять веков, и сколько раз существующие меняли свои границы. Тут и не каждый профессиональный историк сможет ответить. А почему вы у Габидуллы Туржановича не спросите?

Игорёк презрительно усмехнулся, выражая наше общее мнение:

— Тушканчик, наверное, знает историю не лучше кочегара дяди Коли.

Как это называется — гипербола? Едва ли наш историк для того частенько украдкой пробирался в котельную школы, чтобы там на равных продолжить с дядей Колей, инвалидом войны с деревянной ногой, спор о причинах развала Римской империи или о том, как было не проиграть Аустерлиц. Более актуальными были темы бесед в школьной котельной двух больших любителей пропустить стаканчик.

— Эх, вы, невежды! — укоризненно покачала головой Роза. — Ничего-то вы не знаете о Габидулле Туржановиче, а туда же — Тушканчик. Я вам сейчас кое-что расскажу о нём, мотайте на ус…

Мы легко простили невежд Розе Есмурзаевой, одной из самых эрудированных барышень нашей школы.

…После этого разговора Габидулла Туржанович Туржанов и для нас троих стал другим человеком.

Блестящий выпускник исторического факультета Казахского университета, потом аспирант, он вместе со своей невестой, с которой они шли рядом по жизни ещё со школы, стали готовить диссертацию по теме, связанной с Великим Шёлковым путём. И диссертация эта обещала стать не очередной халтурой, не очередной компиляцией, на которые была так богата республиканская наука, а настоящим прорывом в своей области. Незамеченным такой замах не остался. Когда диссертация была почти готова, в её соавторы сначала великодушно предложил себя, а потом откровенно стал настаивать на этом человек, от расположения которого зависело всё будущее молодых учёных. Ни великодушного предложения Габидулла Туржанович не принял, ни грубого нажима не испугался. В итоге у диссертации так и осталось два соавтора. Но Габидуллы Туржановича Туржанова среди них уже не было.

Предательство бывшей невестушки Габидуллы Туржановича поразило нас до глубины души, хотелось подробностей, да вот перемена заканчивалась.

…— И что с ней, Роза, стало?

— Сейчас она — известный профессор-историк в Алма-Ате.

Ну и что — идти с нашим вопросом к Габидулле Туржановичу? А на его «зачем?» как ответим? Тут придётся придумать что-то более убедительное, чем «для расширения кругозора». Что ж, может, и пойдём когда-нибудь, а пока надо бы как-то расположить его к себе.

Но не с бутылкой же водки к нему подходить. И раньше бы не посмели так поступить, а теперь…

…Лёня, как всегда, действовал смело:

— Габидулла Туржанович, расскажите нам, пожалуйста, про Великий Шёлковый путь.

Тема этого урока истории и рядом не лежала с Великим Шёлковым путём. Неужели Тушканчик пожертвует ради него сегодняшним священным параграфом.

Сначала — никакой реакции. Габидулла Туржанович, всё такой же, «пыльным мешком пришибленный», смотрит в классный журнал, выбирая очередника для ответа по теме сегодняшнего урока. А потом…

Наверное, вот так Илья Муромец, сиднем сидючи до этого тридцать три года на печи, слезал с неё, расправлял богатырские плечи, готовый, наконец, показать всяким басурманам силушку молодецкую.

А потом Габидулла Туржанович встал со стула, подошёл к доске, выпрямился, внимательно посмотрел в глаза чуть ли не каждому из нас и…

И стал говорить Габидулла Туржанович не по теме сегодняшнего урока, а о Великом Шёлковом пути.

Порой торжественные запевки многих речей человеческих бывают смешны как раз своей избыточной и неестественной торжественностью, которая заставляет с подозрением относиться ко всему последующему за ней. Как наводит на всякие подозрения избыточный макияж дамы.

А вот это была не выпячивающая себя торжественность, а какая-то «спрятанная». Но слышали ли мы ещё когда-нибудь более торжественные слова?

…— Великий Шёлковый путь — это одно из самых грандиозных достижений человеческой цивилизации, которое служило людям на протяжении долгих веков…

Как убедительно можно подать слово! Каждое! Мы и не догадывались, что наш историк владеет такими интонациями. Тут сразу веришь: что Шёлковый путь действительно был великим по любым меркам; что ни сам по себе он появился и получился великим, а стал результатом грандиозных свершений многих и многих поколений; что эти ушедшие поколения имели не меньшее право называться развитой человеческой цивилизацией, чем наше поколение, — в чём, положа руку на сердце, мы до этого частенько отказывали предыдущим поколениям.

Почему Габидулла Туржанович не заподозрил в нас хитрых басурманов, желающих сначала поразвлечься за его счёт, а потом унизить каким-нибудь несправедливым, язвительным, грубым резюме? Почему действительно надеялся увидеть благодарных слушателей? Заждался их? Так заждался, что перед любой аудиторией готов был выговориться, даже рискуя быть потом осмеянным и освистанным?

Великому Шёлковому пути школьная программа по истории выделяет не больше времени, чем, например, Турксибу — десяток-другой слов. А ведь Турксиб — хоть каким аршином тут мерить — карлик по сравнению с этим великаном.

Как по-разному отражается вдохновение человека на его лице, в его поведении. Когда Мария Михайловна Коломиец говорит о своём любимом Чехове, вся она — само вдохновение и даже не может устоять на одном месте. А тут, как всегда, даже глаза полуприкрыты, а не почувствовать вдохновения и не расслышать волнения Габидуллы Туржановича мог только совершенно глухой.

Вот он — высший класс преподавания! Когда тебя так погружают в изучаемый материал, что и выныривать оттуда не хочется. Когда сам ведёшь караваны верблюдов с шелками, красителями, пряностями, пушниной, чаем, драгоценными камнями, золотом и серебром, южными экзотическими птицами и зверями… Останавливаешься, к примеру, в гостеприимных караван-сараях Тараза, базару которого Великий Шёлковый путь даровал такое богатство различными товарами со всего света, что базар тот назывался «Зеркалом мира». С почтением наведываешься в Яссы, которые дервиш-поэт Ходжа Ахмет ибн Ибрагим аль Яссави своими просветительскими проповедями превратил во «вторую Мекку»… Перевоплощаешься в полководца и захваченного им раба; в приговорённого на эшафоте и палача; в хана и последнего детханина в том ханстве; в мудрого философа и базарного дурачка… Я и не представлял, что кто-то может подвести меня вот к такому состоянию, заставить вот так, почти физически, ощутить: «И я там был…»

— …Почти два тысячелетия функционировал Великий Шёлковый путь. Ничто не могло остановить мерную поступь его караванов. Мир потрясали кровавые войны и опустошительные эпидемии. Появлялись и исчезали целые народы и государства — и только великий караванный путь оставался вечным и неизменным…

Историк на какое-то время прервал своё вдохновенное выступление, и тут обнаружилось, что не все из нас, оказывается, оценили его по достоинству.

Кто-то, заранее похихикивая, спросил:

— А ишакам и верблюдам разрешалось на Великом Шёлковом пути превышать скорость в шестьдесят километров в час?

Ни единого ответного смешка! Даже Игорёк, Лёня и я, всегда готовые поддержать чужую шутку, в этот раз только поморщились. Как-то очень не к месту оказалась эта попытка принизить градус выступления нашего историка.

Стараюсь исправить чужую ошибку:

— А знаменитые разбойники, Габидулла Туржанович, на Большом Шёлковом пути были?

Мне теперь доставляет удовольствие отчётливо произносить имя и отчество нашего преподавателя истории. И разве мой вопрос — не по делу: была ли в истории человечества хоть одна большая дорога без своих легендарных разбойников.

Габидулла Туржанович подтвердил: на Великом Шёлковом пути хватало места не для одной такой фигуры.

— … Одним из самых знаменитых среди них был Успан, который промышлял на той части Великого Шёлкового пути, которая проходила по территории нынешнего Казахстана. Награбленного им было так много, что он устраивал в разных местах схроны, где оставлял золото и драгоценные камни.

Ах, какая тема, какая тема! Наша, наша!

Лёня тут же спрашивает:

— Габидулла Туржанович, Успана поймали?

— Про Успана можно сказать как про Ходжу Насреддина. Все властители по очереди хвастали, что топили его, отрубали ему голову, сажали на кол, вешали, сдирали с него кожу… Достоверных сведений о том, что Успана действительно когда-нибудь поймали, нет.

Игорёк спросил так тихо, будто хотел утаить свой вопрос от всех, кроме Габидуллы Туржановича:

— А его схроны с драгоценностями? Что с ними стало?

— А большинство этих схронов с драгоценными камнями и золотом превратились в клады. И по сей день их разыскивают. Некоторые из них даже получили собственные имена.

И тут же будто не сам я, а кто-то из меня — без спроса, не моим, хриплым голосом спрашивает:

— Габидулла Туржанович… а возле Аральска… возле нашего Аральска не может быть ещё не найденных кладов Успана?

Не сомневаюсь: есть неведомые нам силы, которые порой прямо-таки подталкивают нас совершать действия, ещё мгновения назад даже не прогнозируемые нами. И подталкивают не просто так. В этот раз, подталкивая меня задать такой вопрос, эти силы, конечно, знали, что историк ответит так, что я, Игорёк и Лёня должны будем подпрыгнуть от неожиданности.

— Один из самых богатых кладов Успана получил название «Золотой Казан». И, как гласят легенды, этот клад до сих пор находится на одном из островов Аральского моря…

Но, оказывается, мы трое уже неплохо владели собой — никто из нас троих не вскрикнул, не вскочил из-за парты от мгновенной догадки.

…После школы, немного отойдя от волнения, подводим итоги сегодняшнего урока истории. «Как гласят легенды». Чаще всего, гласят они, гласят веками и тысячелетиями, да так ничего и не «выгласят». Достоверность такой информации, увы, зачастую бывает такой же, как у ОБС — «одна бабка сказала». Но «как гласят легенды» из уст Габидуллы Туржановича Туржанова — это совсем другое дело. Это теперь для нас — «следствием установлено».

Теперь мы знали — как нужно соединять те линии. Да, это — береговая линия Аральского моря.

Тем, у кого нет того, что есть у нас, тем эта информация — «на одном из островов Аральского моря» — это всё равно, что «на одном из континентов». В Аральском море — десятки островов. Перелопатить хотя бы только один из них — например, огромный Кокарал — задача непосильная. А Барса-Кельмес, а остров Возрождения? Да и кто тебя пустит на тот же остров Возрождения? Там, поговаривают, такие секретные делишки делаются во имя укрепления могущества родины, что без противогаза, комплекта химзащиты и заверенного нотариусом завещания и на пушечный выстрел лучше к этому острову не приближаться.

…Ни единого намёка хоть на один из больших островов, которые отмечены на официальных картах Аральского моря, не было на нашем куске ковра. А были только те три точки, к которым мы уже приглядывались. Они тут есть — в этом теперь никаких сомнений. И они находятся на месте, не с бухты-барахты выбранном ткачами этого ковра. И мы поняли, наконец, что они означают. Осталось дождаться совсем уже скорых каникул.