Тайны государственных переворотов и революций

МЕДЕЛЬИНСКИЙ КАРТЕЛЬ

Древние жители Анд, южноамериканские индейцы, жевали лист коки добрых две тысячи лет. Но лишь в конце XIX века европейские химики взялись за обработку коки всерьез и получили первый кокаин. До 1973 года кокаин для немедицинских целей производили в Чили в домашних условиях. Затем его очищали и отправляли в Соединенные Штаты, причем колумбийцы зачастую выступали посредниками в этих операциях. Американский спрос ограничивался горсткой богачей, которым хотелось испробовать чего-нибудь похлеще марихуаны, но избежать побочных эффектов, которыми чреват героин. Благодаря кокаину чилийцы процветали, но рынок был сравнительно мал.

Конец благоденствию положил в сентябре генерал Аугусто Пиночет Угарте, свергнувший президента-марксиста Сальвадора Альенде Госсенса. Полиция Пиночета упекла в тюрьмы и депортировала множество торговцев наркотиками. Чилийский кокаиновый бизнес угас.

И колумбийцы взяли дело в свои руки. Со временем наркосетью завладеют несколько колумбийцев, которые и станут кокаиновыми королями. Их ждут несчетные схватки: с дельцами-соперниками, с полицией и даже с правительствами, — но живучесть их беспредельна, и они неизменно остаются в числе самых богатых и самых жестоких преступников мира. Вместе эти люди известны как Медельинский картель.

Их было четверо: Пабло Эскобар Гавирия, иначе Эль Падрино, — крестный отец, променявший вполне благополучную карьеру наемного убийцы, угонщика машин и похитителя людей на торговлю кокаином, наживший на нем миллионное состояние; Хорхе Луис Очоа Васкес, иначе Эль Гордо — Толстяк, — представитель низов среднего класса, тихий паренек, мечтавший о лучшей жизни для своей семьи и нашедший ее в кокаине; Карлос Ледер Ривас, иначе Джо Ле-дер, — смекалистый парень, любивший «Битлз» и замышлявший развернуть крупнейшую в мире сеть для перевозки наркотиков; Хосе Гонсало Родригес Гача, иначе Эль Мехикано — Мексиканец, покупавший на кокаиновые деньги футбольные команды, скаковых лошадей и огромные земельные участки.

К середине восьмидесятых годов эта четверка возьмет под контроль пятьдесят процентов кокаинового рынка США. На них будут работать тысячи людей: крестьяне станут выращивать и перерабатывать коку, летчики — перевозить наркотики, агенты — сбывать товар; толстосумы помогут дать взятку и отмыть деньги; наемные убийцы уберут с дороги врагов. Картель будет зарабатывать два миллиарда в год, не выплачивая при этом никаких налогов. Кокаиновые короли хитры и немногословны, у них — одна цель, и ради нее они готовы на все.

Подобно многим колумбийцам, промышляющим наркотиками, главари картеля считают своей родиной город Медельин, расположенный в отрогах Анд. Уже в 1979 году американские газеты называли Медельин «кокаиновой Уоллстрит». Однако большинство американских полицейских, занимавшихся наркотиками, даже не знали, где находится этот самый Медельин. И напрасно. Ибо ключ к кокаиновому бизнесу следовало искать именно там. Они отлично знали контрабгшдные пути-дорожки и, подобно чилийцам, могли легко наладить контакты с производителями коки в Перу и Боливии. С самого начала колумбийское кокаиновое производство управлялось из треугольника Богота — Медельин — Кали. Причем Медельин сразу возглавил троицу. Впрочем, поначалу распознать это было непросто. И колумбийские правоохранительные органы, и агенты американского УБН (Управление по борьбе с наркотиками) сосредоточились на вывозе марихуаны из карибских портов Бар-ранкильи, Сашга-Марта и Риоча. К кокаину эта контрабанда отношения не имела.

Истинный размах дела впервые приоткрылся 27 ноября 1975 года, когда полиция захватила небольшой самолет, приземлившийся в аэропорту Кали. В грузовом отсеке было обнаружено шестьсот килограммов кокаина — самая крупная партия наркотиков, изъятая к тому времени в Колумбии. Среди торговцев захват самолета породил цепочку убийств — первую из кокаиновых войн, которые и ныне периодически сотрясают страну. Причины войны были понятны не вполне. Зато результаты оказались яснее ясного.

За два дня — субботу и воскресенье — от руки убийц погибло 10 человек. И все — в Медельине, а вовсе не в Кали. То есть нить от захваченного кокаина неизменно вела в Медельин, именно тут вершилась кокаиновая политика.

БОЛИВИЯ, 1986

Сюжет из американской программы теленовостей. На телеэкране мелькают кадры, рассказывающие о борьбе с наркомафией в Боливии. Влажный сумрак сельвы. Силуэты в пятнистых комбинезонах с оружием наготове короткими перебежками продвигаются в направлении едва различимых в чаще сарайчиков. Сосредоточенные лица, напряженные позы. Через несколько минут операция по захвату тайной лаборатории для производства кокаина благополучно завершается без единого выстрела.

Военизированное рекламное представление развернулось вокруг давно заброшенной лаборатории. Причем накануне рейда американская военная разведка тщательно удостоверилась в том, что силы нападавших не встретят никакого сопротивления. Почему именно американская? Ну хотя бы потому, что журналисты и солдаты — тоже американские.

Под предлогом участия в совместных операциях против наркомафии в район боливийского города Санта-Крус из зоны Панамского канала были переброшены подразделения 193-й пехотной бригады вооруженных сил США — группировки особого назначения, не так давно воткнувшей древко своего штандарта в землю «освобожденной» Гренады. Операция «Доменная печь» началась в Боливии с большой помпой. Американцы пригнали гигантский транспортный самолет С-5А, груженный оружием, системами связи, вертолетами, штабной мебелью, «джипами». Но «беспощадная война с наркомафией» в конечном итоге свелась к налетам на заброшенные ею объекты. Лишь по истечении месяца интенсивных маневров на боливийской территории американские солдаты захватили первый трофей в виде небольшого мешка с пятью килограммами кокаина. Да и то, как выяснилось, он провалялся на складе заброшенной тайной лаборатории несколько месяцев.

В сентябре 1986 года известный боливийский ученый-натуралист Ноэль Меркадо организовал небольшую экспедицию в район непролазной сельвы, примыкающий к границе с Бразилией. Вместе со своим испанским коллегой он предполагал заняться изучением довольно специфического животного и растительного мира этих мест.

Для начала ученые вместе с проводником отправились на маленьком самолетике в поисках места для базового лагеря экспедиции. В сплошном ковре проплывавшей под ними сельвы они довольно быстро нашли то, что искали, — проплешину заброшенной посадочной полосы.

После благополучного приземления Меркадо отправил летчика и проводника осмотреть окрестности. Однако не прошло и десяти минут, как они вернулись. Да не одни, а «в сопровождении» пяти вооруженных автоматами людей. Без долгих разговоров участников экспедиции выстроили у борта самолета и расстреляли. Спастись сумел только испанец. При первых же выстрелах он бросился бежать и успел-таки скрыться в сельве. Убийцы прочесывали лес до ночи, но с наступлением темноты прекратили поиски. Наутро испанского ученого вызволил летчик одного из самолетов, направленных на поиски сгинувшей экспедиции.

Таким образом, власти узнали о трагических событиях менее чем через сутки. И что же? По распоряжению министра внутренних дел Фернандо Бартелеми поиск преступников был поручен американским солдатам и специальным частям боливийской полиции. Армейских «леопардов» на сей раз не пригласили. Но прошел день, два, наступил третий, а американские военные вертолеты, находившиеся в часе лета от места гибели экспедиции, не спешили подниматься в воздух. Остались на земле и самолеты американского Управления по борьбе с распространением. наркотиков, агенты которого помогали военнослужащим США симулировать кипучую деятельность в Боливии.

Меж тем над районом трагедии кружилась стайка небольших самолетов, один за другим приземлявшихся на роковой аэродром и что-то с него вывозивших.

На четвертые сутки после гибели Меркадо командующий восьмой американской дивизией генерал Хайро Морейра на свой страх и риск (в нарушение распоряжения министра внутренних дел, согласно которому боливийской армии предписывалось не вмешиваться в поиски) отправил за телами убитых небольшой военный самолет.

Он просто был не в состоянии дольше выносить присутствие родственников убитых, измучивших его своими слезными мольбами. Каково же было удивление экипажа, когда в километре от аэродрома он обнаружил крупный комплекс лабораторий для производства кокаина, по всем признакам только что брошенный преступниками.

Как выяснилось в ходе расследования, проведенного комиссией боливийского парламента, и американское командование, и агенты УБН, и местные полицейские чины были прекрасно осведомлены о существовании этого комплекса. Еще за месяц до убийства Меркадо они провели воздушную разведку, в ходе которой окончательно удостоверились в месте расположения объекта наркомафии. Но решили до поры до времени держать язык за зубами, дабы не спеша сосредоточить поблизости американское подразделение, спугнуть преступников, беспрепятственно занять комплекс и с помпой объявить об очередной триумфальной операции янки.

Есть даже точка зрения, что Меркадо сознательно использовали в качестве живца. Затем, прикрываясь всеми правдами и неправдами — в частности, якобы отсутствием необходимого запаса горючего, — выжидали, предоставляя преступникам возможность эвакуировать оборудование лабораторий. Да вот не рассчитали, засиделись. Образцово-показной штурм опустевшего комплекса сорвался.

В начале 80-х годов в пособничестве наркомафии особо отличился полковник Луис Арсе Гомес, министр внутренних дел Боливии в диктаторской хунте генерала Гарсии Месы. Удивляться тут нечему. Полковник сам был натуральным кокаиновым бароном. Помимо вполне официальной и умеренной платы за приобретение права на выращивание коки, Арсе Гомес ввел неофициальный «налог» в размере 40 долларов, взимавшихся с каждого тюка подготовленных к продаже листьев. Из них четвертая часть предназначалась лично министру. Взятка вроде бы чисто символическая, но в итоге Арсе Гомес вычерпал таким образом более полутора миллионов долларов. Скромность полковника объяснялась требованиями воинской субординации. Львиная доля «налога» поступала генералу Месе, на паях участвовавшему в операциях наркомафии.

Кровавая диктатура Месы пришла к власти в результате жестокого переворота, окрещенного западной печатью «кокаиновым путчем». Подготовка к нему началась в 1978 году. Руководил ею Клаус Барбье — нацистский военный преступник, находившийся под покровительством Центрального разведывательного управления США. По протекции американских спецслужб он обосновался в Боливии в качестве консультанта местной военной разведки, — то есть в ведомстве Арсе Гомеса, до переворота возглавлявшего раз-ведуправление штаба сухопутных войск, — и развернул бурную деятельность по свержению законно избранного демократического правительства страны. Есть основавдя утверждать: ЦРУ находилось более чем в курсе готовившегося переворота.

Штабом путчистов стала основанная Барбье тайная ложа «тулий». Через нее он контролировал значительную часть боливийской военной верхушки. На заседаниях ложи преподавался курс основ теории и практики нацизма, раздавались призывы к «мировой национал-социалистической революции».

Под развернутыми в Боливии знаменами неофашистского «черного интернационала» быстро сформировалась разветвленная сеть штурмовых отрядов по образцу СС. Во главе ее встал матерый итальянский неонацист и террорист Стефано Делле Кьяйе. Причем в штабе путчистов он оказался. не волею случая, а по заданию «великого магистра» тайной масонской ложи «П-2» Личо Джелли. Не стоит удивляться его неразборчивости в выборе «братьев». Магистр в годы войны верой и правдой служил Муссолини, а позже активно участвовал в укрывательстве бежавших от возмездия эсэсовцев.

В соответствии с запросами Делле Кьяйе правые террористические группировки в Италии и ФРГ командировали в Боливию лучшие кадры экстремистов. Под вывеской «летнего лингвистического института», прикрывавшего в странах Латинской Америки, включая и Боливию, операции ЦРУ, для иностранных наемников был организован лагерь военно-идеологической подготовки. Сам Делле Кьяйе легализовался в качестве советника специальной службы безопасности и пользовался особым покровительством все того же полковника Арсе Гомеса. «Кокаиновый путч» произошел 17 июля 1980 года. Основное бремя связанных с ним — расходов взяла на себя боливийская кокаиновая мафия во главе с Роберто Суаресом Гомесом — двоюродным братом полковника Арсе Гомеса.

Придя к власти, кокаиновая хунта развернула бурную деятельность. Для наркомафии наступил звездный час, и она спешила выжать этот шанс досуха. Спустя год репортер американской телекомпании «Эн-би-си» в беседе с шефом УБН Бенсингом заметил; «Кажется, производство кокаина в Боливии и его ввоз в США окончательно вышли из-под контроля.» — «Это весьма точная оценка ситуации», — лаконично ответил Бенсинг.

Но, как и следовало ожидать, звездный час оказался быстротечным. Военная хунта и транснациональные корпорации в считанные месяцы выпотрошили боливийскую экономику, и диктатура Месы превратилась в убыточное предприятие. Генерал швырнул обглоданный скелет национальной экономики назад политикам и бежал за границу. Смена власти вновь создала для наркомафии решенные было хунтой проблемы. Гражданское правительство возобновило борьбу с кокаиновыми баронами бучвально с первых часов действия своего мандата.

Гражданское правительство Боливии повело решительное наступление на действовавших рука об руку неонацистов и наркомафию. В ответ наркомафия повела решительное наступление на гражданское правительство.

Президент Боливии Эрнан Силес Суасо проснулся в половине шестого утра от ударившего по глазам луча сильного фонаря. За слепящим кругом света угадывались силуэты людей. Окружив президента плотным кольцом, одетые в полевую армейскую форму без знаков различия и вооруженные пулеметами похитители вывели его из президентского дворца. Площадь перед зданием погружена в предрассветный полумрак. За некоторое время до того, как отряд из 60 штурмовиков начал операцию по захвату президента, другая ударная группа заговорщиков овладела — зданием национальной телефонной компании. Третья прервала энергоснабжение дворца и прилегающих кварталов.

Угрожая главе государства физической расправой, мятежники потребовали немедленной отставки демократического правительства. Они строили расчет прежде всего на благожелательном нейтралитете боливийских вооруженных сил, которые, оставаясь в казармах, не препятствовали бы действиям находившихся в распоряжении заговорщиков штурмовых отрядов профессиональных убийц.

Планы переворота включали молниеносную ликвидгщию наиболее влиятельных сторонников Силеса Суасо. В условиях искусственно созданного таким образом политического вакуума государственная власть перешла бы к реакции.

Действия заговорщиков во многом повторяли сценарий «кокаинового путча» 1980 года. А что удивительного? Штабом мятежа осталась ложа «тулий», загнанная в подполье, но до конца не уничтоженная. Ударной силой заговорщиков опять были неонацисты Делле Кьяйе, временно рассредоточившиеся после падения диктатуры, но затем вновь собранные в кулак чьей-то невидимой рукой. Экс-полковник и экс-министр Арсе Гомес рискнул нелегально проникнуть в страну в качестве «кандидата» в президенты от путчистов. Всю его аферу с очередным заговором опять финансировал из кассы наркомафии уже известный нам богатый родственник.

«Путч похитителей» провалился. Но вскоре после него был раскрыт еще один заговор, потом еще один… В чем же причина упорства кокаиновых баронов? Что заставляет их, не считаясь с расходами, безудержно рваться к власти — и где, в бедной стране, шатающейся на грани финансового краха? Картину существенно проясняют две цифры. Совокупный доход Боливии от внешней торговли ежегодно составляет около 700 миллионов долларов. Для сравнения: экспорт кокаина — притом в условиях преследования преступников властями — приносит за тот же период 6 миллиардов долларов. А если наркомафия получит возможность заниматься своим бизнесом беспрепятственно?..

В конце 1986 года газета «Эспектадор» — одно из двух основных колумбийских периодических изданий — опубликовала серию сенсационных материалов, вызвавших в стране весьма бурную реакцию.

В номере от 4 декабря газета посвятила целую полосу скандалу, вспыхнувшему в Коста-Рике. Там стало известно, что один из главарей Медельинского картеля Хорхе Луис Очоа предложил 4 миллиона долларов в качестве вознаграждения за убийство посла США в Коста-Рике Тэмбса. Американский дипломат «провинился» тем, что, непродолжительное время возглавляя посольство в Боготе, якобы успел крепко насолить наркомафии.

Такую версию купили многие латиноамериканские газеты. В досье «Эспектадора», однако, имелись любопытные факты, придавшие ей несколько иное измерение. И уже на следующий день, 5 декабря, колумбийская газета опубликовала крупный материал под рубрикой «Специальное расследование», называвшийся «Империя кокаина, смерти и долларов». В нем поднимался вопрос о так называемом «никарагуанском контракте».

«Эспектадор» получил информацию, согласно которой Важный маршрут перевозки кокаина из Колумбии в США проходил через территорию Коста-Рики. А обслуживали его отряды никарагуанских контрас. Командир одного из них подтвердил: за содействие благополучному транзиту 100 килограммов кокаина через коста-риканскую территорию он получал от людей Очоа вознаграждение в размере 50 тысяч долларов. Причем партии шли с завидной регулярностью.

Никарагуанские контрреволюционеры самым непосредственным образом участвовали в заговоре против Тэмбса, но его мотивы далеко не исчерпывались мстительностью наркомафии. Даже сама идея покушения родилась вовсе не в Медельине, а в Вашингтоне. Сценарий заговора, раскрытый в начале 1987 года специальными корре-спондентгили нью-йоркского журнала «Вилледж войс», якобы сводился в общих чертах к следующему: наркомафия тайно объявляет в преступном мире охоту на Тэмбса; выполнить контракт подряжаются контрас и тем самым получают возможность заработать 4 миллиона долларов.

По предположению американских журналистов, истинная цель заговора состояла в «подкачке» контрреволюционеров, бедствующих без американской помощи. Наркомафия играла роль ширмы, через которую предполагалось протянуть бесстыжую лапу с пачкой долларовых купюр. Такая версия подтверждается американскими секретными документами, которые, по данным «Вилледж войс», предусматривали весьма неординарное использование факта насильственной смерти Тэмбса, намеченной на второй квартал 1986 года. Один из вариантов покушения предполагал его инсценировку в ходе нападения «сандинистских агентов», которое предполагалось использовать в качестве предлога для прямой военной интервенции в Никарагуа.

По признанию входившего в число конспираторов английского наемника Питера Глиббери, автором заговора был сотрудник государственного департамента США Роберт Оуэн, тесно связанный с сотрудником американского Совета национальной безопасности Оливером Нортом.

Напрашивается вопрос — зачем, скажите на милость, сотруднику внешнеполитического ведомства планировать убийство собственного посла? Во-первых, Оуэн был не столько госдепов-цем, сколько агентом Норта. Во-вторых, в период, когда оказание помощи контрас на законных основаниях было блокировано конгрессом США, Норт имел четкую задачу — любыми средствами обеспечить непрерывное секретное финансирование их террористической деятельности. В этой «игре» на кону стояли личные амбиции президента Рейгана, и потому ставки в ней были, видимо, куда выше, чем жизнь посла.

Американские журналисты затронули крайне серьезную тему. Предание широкой гласности связей Медельинского картеля с американскими официальными лицами и его содействие ползучей агрессии наемников ЦРУ против Никарагуа могло скрасить реноме и картеля, и официальных лиц, и ЦРУ. В самих США публикацию дальнейших разоблачительных материалов удалось предотвратить. Остановить колумбийскую печать оказалось, как это ни странно, сложнее. Она сконцентрировала внимание на медельинской ветви скандала и, в первую очередь, на фигуре Очоа. Вновь всплыла оставившая незаживающую рану история с судом над кокаиновым бароном.

К осени 1984 года Медельинский картель отчасти вернул себе былую власть и могущество. Пабло Эскобар и Гонсало Родригес Гача спокойно занимались восстановлением сети производителей и сбыточников. Карлос Ледер, который прежде имел дурацкую привычку болтать лишнее и пытался тягаться с картелем в качестве поставщика, сослал себя в Льяное и сидел там тише воды, ниже травы. Но Эскобар и Родригас Гача все же приставили его к делу: надзирать за растущим производством кокаина в джунглях. Ледер был также посредником между картелем и «Движением 19 апреля» (М-19) — левацкой партизанской группой, которую наркодельцы нанимали порой для выполнения отдельных заданий. Партизаны служили любому, кто щедро оплачивал наемных убийц. Что же до Хорхе Очоа, то с мая месяца о нем не было ни слуху ни духу. Очоа словно испарился, как только никарагуанское дело получило широкую огласку.

На самом деле приблизительно в июле или в начале августа Очоа эмигрировал в Испанию. И объявился в Мадриде под именем Мойсес Морено Миранда. Путешествовал с женой и производил исключительно респектабельное впечатление.

Вскоре после приезда супруга Очоа начала вносить в местные банки крупные долларовые вклады. В одном из самых фешенебельных предместий Мадрида Очоа купил дом площадью 750 квадратных метров с бассейном, теннисными кортами, складом и дискотекой. В гараже стояли четыре «мерседеса». Своего пятилетнего сына Очоа записал в американскую школу с обучением на двух языках.

В конце августа к Особому прокурору Испании по предотвращению и искоренению наркобизнеса по тайным каналам поступили сведения, что Морено Миранда не тот, за кого себя выдает. Провели расследование и вскоре поняли, что Морено Миранда — контрабандист, который хочет обосноваться в Испании. К 25 сентября полиция выяснила его настоящее имя и подслушала пять телефонных разговоров; Очоа звонил в Колумбию, Лондон, Панаму и Бельгию.

Полиция сообщила об этом резиденту УБН в Мадриде, а он телеграфировал в Вашингтон. Министерство юстиции подготовило запрос о выдаче Очоа в связи с никарагуанским делом. Запрос отослали в посольство США в Мадриде, а 17 октября посол передал экземпляр документа в министерство иностранных дел Испании. США требовали ареста Очоа.

Испанские полицейские следили за ним несколько месяцев. Размах его деятельности был пугающе велик. В ноябре стало известно, что Очоа собирается купить более четырех тысяч гектаров угодий на юге Испании. Полиция опасалась, что он использует это ранчо для превращения Испании в международный центр по распространению кокаина.

15 ноября 1984 года испанская полиция арестовала Очоа с женой и заморозила все их банковские счета. Агенты УБН проследили, чтобы сына Очоа забрали из американской школы.

Для администрации Рейгана арест Хорхе Очоа казался подарком судьбы. Не прошло и четырех месяцев с тех пор, как правительство США назвало Очоа и других членов Медельинского картеля преступными партнерами сандинистского правительства Никарагуа. Теперь представлялась отличная возможность заполучить Очоа в Соединенные Штаты для суда.

Испанцы с готовностью пошли им навстречу. Пускай они никогда не сталкивались с международным наркобизнесом, но они устали от всякого рода терроризма и идеологического экстремизма, и связи Очоа с марксистским правительством Никарагуа имели в их глазах понятную политическую окраску. Соединенные Штаты обрисовали испанцам и связь Очоа с Транклабдией, которая охранялась партизанами «М-49». Все это — кокаин, терроризм, марксизм — связывалось для испанцев воедино, в тройной кошмар свободного мира.

В Испании объявили, что Очоа задержан согласно специальным законам по борьбе с террористами; это влекло за собой пересмотр предъявленных обвинений.

Вскоре после ареста и заключения Очоа в тюрьму в Мадриде Соединенные Штаты официально запросили о его выдаче по обвинению в никарагуанском деле. А несколько дней спустя Колумбия попросила выдать Очоа ей — по обвинению в подлоге документа, а именно — лицензии на ввоз быков в Мартахену в 1981 году. Таким образом, Очоа опять обвиняли в контрабанде. Борьба продолжалась.

Поначалу больше шансов получить Очоа было у США. Контрабанда наркотиков посерьезнее, чем контрабанда быков. Да и требование о выдаче США представили раньше Колумбии. Испанское правительство отдавало явное предпочтение США.

Защитникам Очоа предстояло либо свести эти преимущества на нет, либо обойти противника как-то иначе. Не прошло и полгода, как Колумбия вторично потребовала выдачи Очоа. На этот раз запрос пришел из Медельина; «земляки» пожелали осудить его все за ту же никарагуанскую операцию, на основании которой на Очоа уже завели уголовное дело в Майами. На самом деле произошло следующее: закадычный дружок Хорхе Очоа нашел доступ к судебным протоколам, снял фотокопию с никарагуанского обвинения и отправил в медельинский окружной суд. В результате на одной чаше весов оказался один американский, а на другой — два колумбийских запроса. Очоа обвиняла родина, причем одно из обвинений полностью совпадало с майамским! Кроме того, государственные обвинители серьезно просчитались, свалив в одну кучу терроризм, коммунизм и наркотики. И защита не преминула этим воспользоваться. Многие испанцы считали свою, испанскую, полицию и уж тем более рейгановское УБН ярыми антикоммунистами, которые припишут сандинистам что угодно, даже в наркобизнесе уличат, — лишь бы дискредитировать. И адвокаты Очоа быстро поняли, что политическими симпатиями присяжных можно воспользоваться. Они осудили Рейгана за развязывание грязной войны против Никарагуа и изобразили своего подзащитного пешкой в бесчестной политической игре.

Впрочем, обвинители тоже пускались на различные мелкие хитрости. Однажды страну молнией облетела весть, что друзья Очоа предприняли дерзкую попытку выкрасть его из тюрьмы, втянув на борт вертолета. Еще через пару дней некие «полицейские источники» сообщили Испанскому информационному агентству, что Очоа пытался подкупить полицейских, ведущих расследование. В этой истории Очоа изображался «вице-королем мирового кокаинового бизнеса», вторым человеком после Эскобара.

Дело Очоа слушалось в уголовной палате Национального суда Испании (Audiencia Nacional). Суд изучал представленные материалы почти девять месяцев. Очоа признал себя виновным в незаконном ввозе быков в Колумбию, но категорически отрицал свое участие в контрабанде наркотиков и заявил, что по обвинению в наркобизнесе не сядет на скамью подсудимых ни в Колумбии, ни в США. Защитники Очоа упорно подчеркивали политическую подоплеку обвинений и всячески старались дискредитировать иск США. Они утверждали, что обвинение смехотворно, так как оно основано на свидетельствах Берри Сила, отъявленного преступника и лжеца. По сути, Сил был главным и единственным свидетелем обвинения. Защите, однако, пришлось признать показания еще двух агентов УБН, связанных с Берри Силом. Они всего лишь пересказали показания Сила, но по испанским законам свидетельства из вторых рук имеют юридическую силу. Таким образом, обвинение теперь располагало показаниями трех свидетелей, один из которых был преступником.

Слушание дела о выдаче Очоа в Национальном суде Испании было назначено на 17 сентября 1985 года. Во время судебного заседания испанцы обращались с Очоа как с арестованными баскскими сепаратистами: он считался особо опасным преступником с особо опасными друзьями. На то, вероятно, имелись веские причины. В зале суда публика была отделена от судей, защитников и прокурора метровой деревянной панелью и стеклянной пуленепробиваемой перегородкой — от пола до потолка. Обычно это отбивало у политических активистов охоту пострелять или побросать гранаты во время судебных заседаний. Трое судей обозревали зал заседаний с деревянного возвышения. Обвиняемый сидел перед ними на низкой скамье, спршой к стеклу, разделявшему зал.

В день суда на галерке толпились колумбийцы, в том числе и члены семейства Очоа. Поначалу стоял шум и в воздухе витало смутное недовольство, но едва вышли судьи, публика тотчас притихла. Очоа, одетый в темный костюм, спокойно сидел между двумя полицейскими в беретах. Он сильно похудел и неплохо выглядел. Холеный, аккуратно подстриженный — ну чем не молодой преуспевающий колумбийский бизнесмен?

Слушание дела длилось дольше обычного — около трех часов. Открыв заседание, судьи пригласили обвинителей изложить суть дела. После них выступил защитник; затем, для опровержения его доводов, снова поднялся обвинитель; и, наконец, защитник выступил «с вторичным возражением». Судьи задали несколько вопросов, но это уже было чистой формальностью. Все отчеты содержались в толстых томах судебных архивов, ознакомиться с которыми судьям предстояло позже.

Закрыв заседание, судьи совещались целую неделю. И 24 сентября вынесли решение. Иск США был единогласно (3–0) отклонен из-за его «политической подоплеки». Очоа надлежало отправиться в Колумбию и предстать перед судом за ввоз быков.

В решении говорилось; «При удовлетворении ходатайства США на оценку степени виновности подсудимого могут повлиять политические мотивы». Суд также нашел неубедительными доводы США «о причастности к делу правительства Никарагуа», поскольку «вражда между правительством США и правительством этой центральноамериканской республики общеизвестна».

Адвокаты Очоа выиграли, выставив «антиимпериалистический козырь», дискредитировав Сила и проявив стремление отдать своего подзащитного Колумбии.

Пасмурным днем в июне 1986 года Хорхе Луис Очоа, широко улыбаясь, спустился из бело-красного «Боинга-747» авиакомпании «Авианка» на бетон боготинского аэропорта. Газетчики не поскупились на детали, подробно описав безупречный серый костюм, красный галстук и черные туфли преступника. Не пропустили они и факт отсутствия наручников на его запястьях.

До здания аэропорта Очоа шел в полном кольце колумбийских секретных агентов — и своих телохранителей. Перед тем как сесть в машину, преступник помахал встречавшим ручкой и послал им воздушный поцелуй.

Впервые за всю историю борьбы с наркомафией один из четырех наиболее могущественных кокаиновых баронов попал в руки правосудия. Но обвинение ему предъявлялось, право слово, пустячное: незаконный ввоз в Колумбию из Испании 128 быков для корриды и подделка сопровождающего их медицинского сертификата. По первому пункту обвинения ему грозило от года до десяти лет тюрьмы, по второму — от года до восьми лет.

Процесс выщел быстротечным. Он начался в городе Картахена 2 августа, а завершился уже 15-го числа того же месяца. Судья Фабио Пастрана Ойос приговорил обвиняемого к 29 месяцам тюрьмы и штрафу в один миллион песо. Причем исполнение приговора было тут же отложено на два года при условии внесения залога в 2 300000 песо (что эквивалентно совершенно несерьезной для Очоа сумме в 10 500 долларов) и согласия отмечаться в полиции через каждые 15 дней. Очоа немедленно внес залог, получил заранее подготовленную справку об освобождении — и поминай как звали.

Но обвинители подали апелляцию, и — невероятно, но факт! — 21 января 1986 года суд пересмотрел свое решение и согласился выдать Очоа Соединенным Штатам. На этот раз напряженные отношения между США и Никарагуа уже «не являлись юридически обоснованным препятствием для выдачи преступника». Очоа обвинялся в контрабанде наркотиков, а это «не политическое преступление». Защита тут же обжаловала решение суда.

Поиски Очоа вылились в настоящий ураган полицейских операций. Отдельные районы Колумбии сильно напоминали ошпаренный муравейник. За каких-то две недели было арестовано 2462 человека, конфисковано 2 тонны кокаина, 9,5 тонны кокаиновой пасты, 48 тонн листьев коки, 11 самолетов, 213 единиц автоматического оружия, 38 тысяч патронов, 4,5 тонны эфира, 11 тонн ацетона, 100 тонн сыпучих химикатов, 1 тысяча динамитных шашек, 377 метров бикфордова шнура… Но своей суетливостью власти только размазали полученную от наркомафии пощечину.

Самым потрясающим в «деле Очоа» оказалось даже не то, что матерый преступник вышел сухим из воды.

Продемонстрированное судьей Пастраной нежелание соблюсти хотя бы видимость приличия было столь вызывающим, что, казалось бы, не могло не возмутить журналистов. Так вот, самым невероятным в «деле Очоа» было отсутствие с их стороны не то что возмущения, а хотя бы элементарного удивления.

Журналисты просто-таки поперхнулись наглостью наркомафии.

(Спустя несколько месяцев, когда вскрылась история с заговором против Тэмбса, затаенное возмущение «делом Очоа» сильно добавило журналистам из «Эспектадора» обличительного пафоса.)

Но вернемся к публикации «Эспектадора». В конце материала, напечатанного 5 декабря, значилось: «Продолжение специального расследования читайте завтра». Однако на следующий день продолжение не состоялось. Началась напряженнейшая закулисная борьба за судьбу второй разоблачительной статьи. С этого момента главный редактор «Эспектадора» и один из авторов «специального расследования» Гильермо Кано более не был властен над своей судьбой. Уступить давлению наркомафии он считал позорным, унизительным, равнозначным предательству своего журналистского авторитета. Не уступить означало погибнуть.

Заключительный материал был опубликован 11 декабря. Он содержал подробный рассказ об основных операциях Медельинского картеля за 1978–1985 годы, раскрывал организационную структуру колумбийской наркомафии, очерчивал сферы интересов образующих ее кланов, уточнял характер взаимоотношений между ними. И вновь центральное внимание и место уделялось Очоа. Вечером 17 декабря по дороге домой Гильермо Кано был застрелен за рулем своей машины автоматной очередью, выпущенной «асесинос дель мото». Убийцы поджидали его в сотне метров от здания редакции, на развороте посередине широкого бульвара. Кано неизбежно должен был здесь притормозить, чтобы пропустить идущий навстречу поток машин. Мафиози не испытывали судьбу. Стреляли с гарантией — из автомата, в упор, по почти неподвижной мишени. Восемь пуль попали в цель.

Если бы кокаиновые бароны уничтожали всякого журналиста, осмелившегося написать о наркомафии, газеты в Колумбии пришлось бы закрыть еще лет десять назад. В действительности гибнут в основном те, кому своими публикациями удалось нанести мафии ощутимый ущерб. Писания остальных не только не вредят баронам, но нередко играют им на руку, рекламируя их неограниченное богатство и одновременно запугивая обывателя историями об их безграничной жестокости. Убийство Кано вызвали чрезвычайные обстоятельства. Какие же? Единого мнения на сей счет’ нет. Но по очень распространенной точке зрения, «специальное расследование» «Эспектадора» коснулось абсолютно запретной темы — взаимосвязей наркомафии и американских спецслужб.

Вспомним длившееся много месяцев «перетягивание каната» между Колумбией и США по поводу выдачи Очоа из Испании. В ходе предварительного следствия кокаиновый барон под присягой показал, что прямо в камере испанской тюрьмы имел беседу с руководящим сотрудником американского УБН Уильямом Моклером и сотрудником испанской полиции Фернандо Мартинесом Гайоном. Они сделали преступнику деловое предложение: США отказываются от своих притязаний на Очоа, если тот согласится помочь. американским спецслужбам скомпрометировать правительство Никарагуа, «признав», что он пользовался его покровительством и помощью для транспортировки кокаина в США. Очоа согласился. После этого США ослабили давление с целью добиться его выдачи, и кокаиновый барон вскоре был отправлен в Колумбию.

Сама идея провокации выглядела очень перспективной. До победы сандинистской революций территория Никарагуа действительно служила кокаиновым баронам важным транзитным центром. Перечень активно. сотрудничавших с мафией высокопоставленных сановников из окружения Сомосы содержал бы сотни имен. Коррупция буквально пропитывала разлагающуюся диктатуру. Понятно, что разом порвать все многочисленные ниточки, связывающие наркомафию с ее агентами внутри Никарагуа, революции было не по силам. Преступники затаились, ушли в подполье. Постепенно их раскрывали и вылавливали, но для этого потребовались годы, ведь борьба с наркомафией была и остается далеко не единственной заботой сандинистского правительства.

Заручившись согласием Очоа, ЦГУ распространило фотографию, на которой колумбийский мафиози вместе со своим коллегой по преступному бизнесу грузил якобы кокаин на борт катера якобы в одном из никарагуанских портов. Так родился миф о «никарагуанском контакте». Сандинистское правительство направило Белому дому официальную ноту протеста, обвинив администрацию США в провокационном подлоге.

Прошло полгода, и грянул скандал. Американское информационное агентство Ассошиэйтед Пресс сообщило: американские официальные лица, в том числе следователи УБН, признали, что по указанию Белого дома пытались раздуть пропагандистскую кампанию против сандинистского правительства, безосновательно обвинив его в участии в контрабанде наркотиков. По их словам, эта операция была задумана для прикрытия тех широких контактов, которые наладили с Медельинским картелем никарагуанские контрас.

Например, четыре американских военных советника, натаскивавших контрас в лагере на территории Коста-Рики, подтвердили участие в кокаиновом трубопроводе своих подопечных — кубинских наемников, завербованных в ряды никарагуанских контрреволюционеров из числа ветеранов «бригады 2506». Она была создана, обучена и вооружена ЦРУ для осуществления вторжения на Кубу в заливе Кочинос. Те из наемников, кому удалось унести ноги с Плая-Хирон, объединились. впоследствии в организацию ветеранов «бригады 2506». ЦРУ продолжало активно использовать наиболее «профессионально зрелые» кадры из их числа. Один из них — Луис Посада Каррилес — руководил диверсией, завершившейся взрывом лайнера кубинской авиакомпании на Барбадосе. Другой — Фелике Родригес — курировал тайное снабжение контрас оружием. Перечень можно продолжать…

Через банковскую «стиральную машину» наркомафии была отмыта и выручка от поставок американского оружия Ирану, предназначенная для никарагуанских контрас.

Скандал с тайными поставками оружия в Иран и использованием части выручки на приобретение оружия для контрас потряс Вашингтон до основания. Со стороны политический тайфун выглядел впечатляюще: специальный прокурор, специальная комиссия, специальное расследование. Американские средства массовой информации, словно гигантский пылесос, вытягивали драгоценные крупицы сенсаций из, казалось бы, самых потайных уголков вашингтонских коридоров власти. Вихрь скандала срывал погоны военных, головы чиновников, «крыши» глубоко законспирированных агентурных сетей…

Казалось бы, тема контактов американских официальных лиц с наркомафией лежала в самом центре урагана и не могла не привлечь внимания журналистов. Но они ограничились тем, что робко отгрызли у лакомого куска лишь уголок, касавшийся «ирангейта».

Важно понять: иранская сделка и контакты с наркомафией были разными операциями.

Иранская сделка осуществлялась с ведома правящей верхушки американской администрации с целью получения неподотчетных конгрессу средств, которые можно было бы употребить на приобретение оружия для контрас.

Контакты же с наркомафией имели место преимущественно на уровне отдельных официальных лиц, а не правительственных ведомств. И формально ограничивались содействием попыткам контрас самостоятельно заработать себе на оружие. То есть в первом случае американские деятели выступали как одна из договаривающихся сторон, а во втором — больше как посредники. Эта деталь весьма важна, ибо доказывает: США поддерживали контрас сразу по нескольким каналам, и средства, поступавшие в их распоряжение, отнюдь не исчерпывались иранскими миллионами.

Обе операции, проводившиеся независимо друг от друга, имели общую цель — снабжение бандитов оружием — и потому использовали общую транспортную инфраструктуру. Оружие, купленное на выручку от иранской сделки и на гонорары кокаиновых баронов, попадало к контрас скорее всего через одни и те же каналы.

Американец Стивен Карр и англичанин Питер Глиббери встретились в Майами в 1985 году. Оба через штаб «бригады 2506» завербовались служить контрас. На армейском складе неподалеку от Майами они по предварительной заявке получили шесть тонн оружия и перевезли его на грузовике в расположенный поблизости город Форт-Лодердейл. Оттуда на борту ожидавшего их транспортного самолета без опознавательных знаков наемники вместе с оружием перебрались в Коста-Рику. Самолет приземлился на аэродроме обширного поместья, принадлежавшего гражданину США Джону Холлу. Место оружия в грузовом отсеке самолета быстро заняли упаковки кокаина. Холл не скрывал своих связей с ЦРУ и «по большому секрету» позже выболтал Карру, что контролирует важную тайную операцию, в ходе которой контрас получали из США оружие, а назад отправляли кокаин. Гонорар, выплачиваемый наркомафией за эту транспортную услугу, шел на оплату оружия.

Тянущиеся от контрас ниточки держал в кулаке упомянутый Оливер Норт, сотрудник Совета национальной безопасности США, «теневого» или, как его еще называют, «подвального» кабинета президента Рейгана. Вне всяких сомнений, Норт точно знал, какой груз возят в Коста-Рику задействованные им в этой операции самолеты.

И неужто был не в курсе происходящего высокопоставленный сотрудник ЦРУ Дуэйн Клэр-ридж, отвечавший за снабжение контрас оружием по линии шпионского ведомства? Вопрос чисто риторический. Клэрридж — профессионал до мозга костей. Иначе не был бы он вхож в Овальный кабинет Белого дома, где два раза в неделю в конфиденциальной обстановке — то есть с глазу на глаз, без свидетелей — подробно информировал президента Рейгана о ходе операции.

Наконец, неужто ни о чем не подозревал советник государственного департамента США Роберт Оуэн, выполнявший обязанности «дипломатического» связника между Нортом, главарями контрас и, вероятно, кланом Очоа?

Американские журналисты разыскали один из экипажей, регулярно выполнявших рейсы в Коста-Рику. Колумбийский эмигрант Хорхе Моралес имел во Флориде небольшую частную авиакомпанию. Время от времени он звонил пилоту сельскохозяйственной авиации американцу Гэри Бетцнеру, и на самолете Моралеса они отправлялись в Коста-Рику. «Я перевез изрядное количество оружия для контрас. А в обратную сторону я перевез через американскую границу изрядное количество наркотиков, — рассказал Бетцнер корреспондентам журнала «Ньюсуик». — Все это происходило при полной осведомленности агентов УБН и ЦРУ. Они нам сильно помогали.»

Известна судьба другого экипажа, выполнявшего рейсы с оружием для контрас. Все его члены — за исключением одного по имени Юджин Хазенфус — погибли, когда их пиратский полет в воздушном пространстве Никарагуа был прерван сандинистскими зенитчиками.

Согласно официальной версии американской стороны, сбитый над Никарагуа самолет с оружием якобы принадлежал частной компании «Корпорейт эйр сервисиз». По «легенде» она имела контору в Майами, которую арендовала на паях с другой частной компанией — «Сазерн эйр транспорт», известной своими прошлыми связями с ЦРУ. В действительности «Корпорейт» служила не более чем фасадом для особо щекотливых операций «Сазерн», которой и принадлежал сбитый над Никарагуа самолет. Это удалось установить по серийному номеру, обнаруженному на одном из обломков.

По аналогичной схеме действовала и частная авиатранспортная фирма «Эйр марш». Коллеги Хазенфуса нередко звонили из Сан-Сальвадора ее президенту Ричарду Гэдду, полковнику ВВС США в отставке, согласовьшая сроки переброски очередной партии смертоносного груза. Колумбийские журналисты достоверно установили, что и Хазенфус, и его коллеги были агентами ЦРУ, а фирма Гэдда — цистой фикцией. В действительности ее сотрудники во главе с Гэддом осуществляли общее руководство операцией, были ее штабом.

Как сообщила американская телекомпания «Си-би-эс», часть средств, вырученных от иранской сделки, осела на счетах «Сазерн эйр транспорт» в уплату за предоставленные ею услуги. По данным телекомпании, самолеты без опознавательных знаков, но с экипажами «Сазерн» брали в Лиссабоне военный груз, получателем которого в накладных выступало правительство Гватемалы. Однако гватемальские власти факт получения оружия из Португалии отрицают, да и в министерстве транспорта США имеются убедительные доказательства того, что рейсов в Гватемалу «Сазерн» не совершала. А вот из Португалии в США и Сальвадор (где по распоряжению Норта действовал перевалочный арсенал) — совершала, и не раз.

В разгар «ирангейта» колумбийский торговец наркотиками обратился к американской юстиции с просьбой защитить его от Медельинского картеля, с которым он что-то не поделил. Преступник обещал оплатить услугу документальной информацией, раскрывающей механизм связей картеля с «Сазерн». Его предложением заинтересовались. Беглый мафиозо подтвердил, что лично наблюдал за погрузкой кокаина в самолет этой компании в аэропорту колумбийского города Барранкилья. Он. дал эти показания под присягой, после чего прошел испытание на «детекторе лжи». Достоверность его слов подтверждают и данные летных журналов, найденных среди обломков самолета, сбитого в Никарагуа. В соответствии с ними самолеты «Сазерн» регулярно летали в Барранкилью.

Постепенно всплыли и другие факты. Например, президент «Сазерн» Уильям Лэнгтон по указанию Гэдда лично приобрел два транспортных самолета для челночных рейсов в Центральную Америку. В начале 1986 года он слетал в Канаду и за миллион долларов купил «воздушные извозчики» приличной грузоподъемности типа ДНС-4 «Карибу».

Достоверно установлено, что на самом деле панамский филиал «Сазерн» был такой же фикцией, как и ее дочерняя авиакомпания «Корпорейт». Филиал не имел ни помещения, ни штата — только счет в банке.

Занимавшийся расследованием связи между поставками оружия для контрас и контрабандой кокаина в США сенатор Джон Керри без обиняков заявил: «Я абсолютно уверен, что получаемые контрас деньги прямо связаны с продажей кокаина в США».

Существование такой связи подтверждает не только сама жизнь… но и смерть. Словоохотливый Стивен Карр в декабре 1986 года погиб при очень загадочных обстоятельствах. Его разговорчивый коллега Гиббери попросту бесследно исчез.

Не менее впечатляюще выглядит и хроника государственных переворотов, совершенных «с легкой руки» американских служб: Чили, 1973; Уругвай, 1973; Аргентина, 1976; Боливия, 1980; Гренада, 1983…

Американские рыцари плаща и кинжгша имели дело с неонацистами в Боливии, террористическими группировками в Колумбии, кровавыми диктатурами в Аргентине, Уругвае и Чили, «тиранозавром» Альфредо Стреснером в Парагвае. Теперь вполне достойное место в столь блистательной компании заняли колумбийские кокаиновые бароны.

НА ЗЕМЛЕ АФГАНИСТАНА

Мухаммад Насим Ахунд Зада не мог уснуть. Сейчас его занимала одна мысль: зачем он, «главнокомандующий фронтом» моджахедов Движения исламской революции Афганистана (ДИРА) в провинции Гильменд, столь срочно понадобился амиру (вождю) ДИРА Мухаммаду Наби Мухаммади, по совместительству «министру обороны» в «исламском переходном правительстве Афганистана» (ИППА), обосновавшемуся в Пешаваре. «Наверно, опять будет укорять за «аморальную» торговлю наркотиками, — усмехнулся про себя Насим. — А ведь тысячи долларов, которые я ему за это даю, без особых угрызений совести складывает себе в мошну.» Впрочем, Насим понимал своего начальника: за последние месяцы посольство США в Пакистане, агенты американского Управления по борьбе с распространением наркотиков стали уж очень настойчиво требовать от «борцов за чистоту ислама» прекратить выращивание опийного мака и производство героина в Афганистане, откуда значительная его часть попадает прямехонько в Европу и за океан. Вот и президент Буш затеял очередную кампанию борьбы с «белой» смертью, сосредоточившись, правда, на южноамериканском кокаине. Отзвуки, кампании докатились и до Пешевара, создавая трудности для «героев джихада» и их руководителей, почти поголовно погрязших в наркобизнесе.

Но Насиму и его спутникам не было дано узнать о причинах столь неотложного вызова в Пешавар. Когда «джип» приближался к поселку Пабби, сумеречную тишину прорезали звуки автоматных очередей. Насим и пятеро его спутников, в том числе начальник политического отдела ДИРА в провинции Сарипуль «маулави» (преподобный) Джамадар, также контролирующий там производство опийного мака, были убиты на месте, один тяжело ранен.

Выстрелы, в Пабби получили широкий резонанс в мировой печати. Казалось бы, что особенного: очередное сведение счетов между группами моджахедов, чьи командиры всегда были готовы резать глотки своим политическим противникам.

Дело в том, что убийство Насима Ахунда Зада — лишь ниточка в клубке сложных переплетений политических, национальных, клановоплеменных и прочих противоречий между главарями пешаварской оппозиции, куда органично-вписывается кровавая борьба за крупнейший источник дохода — производство и продажу наркотиков. И ниточка эта позволяет распутать многое из того, что содержится в глубокой тайне, проследить связь между «героиновыми баронами» мятежников и их главными покровителями в антиафганской деятельности — ЦРУ США. Известно, что в некоторых мусульманских странах ведется ожесточенная борьба против изготовления и потребления наркотиков. В Иране, например, за это прегрешение полагается смертная казнь. Тем не менее буквально у всех последователей «маулави» Наби Мухаммад рыльце в густом героиновом пушку. Особенно у теперь уже покойного Насима. У него был своего рода «семейный подряд» огромного масштаба. Плодороднейшие поля в верхнем течении реки Гильмед, в уезде Муса-Кала, «опекали» два его брата, один из которых также мулла. Характерные черты семейки — жестокость к политическим противникам, особенно к тем, кто решился посягнуть на многомиллионный фамильный бизнес, безжалостная эксплуатация и террор в отношении производителя опиума — простого крестьянина.

Корреспондентка английской газеты «Гардиан» Кэти Эванс называла эти владения «империей Ахунда Зада». «О его маковых полях в Гильменде среди специалистов по борьбе с наркотиками ходят легенды, — писала она. — Говорят, что это самые крупные плантации такого рода в мире, простирающиеся далеко миля за милей.» Кроме того, гильмендский наркогангстер, явно не без помощи из-за рубежа, во-первых, наладил мощную сеть вооруженной охраны путей переброски опийного сырья в Пакистан и Иран, включая строгий контроль за стратегически важными мостами и перекрестками дорог. Во-вторых, он позаботился о собственной системе лабораторий по дистилляции опиума в героин, как известно, более «компактный» и насыщенный (на производство 1 килограмма героина требуется 10 килограммов опиума), но и неизмеримо более дорогостоящий вид дурмана. Именно-в этом рафинированном виде он и поступает на улицы западных городов. С целью защиты своих интересов Ахунд Зада держал высокооплачиваемую «частную» армию в 10 тысяч боевиков, прятавшихся за вывеской ДИРА. Он был практически независим в своих действиях, откупаясь от Наби Мухаммада легким оброком.

Многие главари пещаварских «партий» пускали слюнки, глядя на империю грльмендского «героинового барона». В ноябре — декабре 1988 года в ходе кровопролитных боев его банды вытеснили из провинции заклятого врага — полевого командира Исламской партии Афганистана (ИПА) Абдула Рахмана Хана, попытавшегося прибрать к рукам часть выгодного бизнеса. А в августе прошлого года такая же судьба постигла другого соперника — Мухаммада Яхью из Исламского союза за освобождение Афганистана (ИСОА), во главе которого стоит «премьер-министр» ИППА святоша Расул Сайяф. Развязав себе руки, Ахунд Зада установил прямые связи с лагерем Гарди-Джангал, где власти пакистанского Белуджистана дали приют афганским беженцам, и основал. там несколько лабораторий для переработки опиума. Оттуда чистый героин перебрасывался через пакистанский порт Карачи и другими путями в Европу и США. Он имеет долю и в крупном производительном центре героина в Рабат-и-Джали (провинция Нимроз), как раз на стыке — границ Афганистана, Ирана и Пакистана, где действует в одной упряжке — деньги не пахнут! — с насквозь коррумпированными представителями пакистанской и иранской администрации.

Ход следствия по делу об убийстве выявил, что длинная рука Хекматиара, лидера ИПА, все-таки достала Ахунда Зада. Был арестован некий Нурудла, который показал, что награду за ликвидацию неудобного политического и экономического противника он должен был получить от Абдула Рахмана Хана, того самого, который столь «обижен» более удачливым соперником.

Ахунд Зада находился в течение долгого времени под пристальным вниманием посольства США в Исламабаде, пакистанской агентуры ЦРУ и Управления по борьбе с распространением наркотиков США. Никто, вероятно, под таким тройным «колпаком» уютно чувствовать себя не смог бы. Когда в начале прошлого года американские агентства и ведомства в Пакистане потряс очередной припадок активизации борьбы с производством наркосредств, адресуемых непосредственно за океан, одним из их главных объектов стал именно Ахунд Зада. В конце марта 1989 года газета «Нью-Йорк таймс» сообщила, что посол США в Исламабаде Роберт Оукли на встрече с «президентом» ИННА С. Моджаддеди и «премьером» Сайяфом высказал озабоченность тем, что главари афганской оппозиции занимаются грязным бизнесом, и потребовал его прекращения. Те заверили чрезвычайного и полномочного, что выпустят соответствующую «фетву» (решение религиозного лидера), на чем собеседники и разошлись.

Разговор там, несомненно, шел и об Ахунде Зада как ключевой фигуре афганской наркомафии. «Нью-Йорк таймс» приводит слова, как всегда, «не пожелавшего назвать свое имя» представителя госдепартамента о том, что США начинают «привлекать внимание моджахедов к тому, что контрабанда наркотиков может нанести ущерб перспективам американской помощи, направленной на восстановление Афганистана». Заметьте, не поставок оружия, а экономического содействия в будущем, что пешаварских воротил миллионами волнует крайне мало.

Будучи в Лондоне, Наби Мухаммади получил на пресс-конференции упрек от одного из журналистов в том, что его люди заняты производством героина, от которого страдает молодое поколение стран Европы и США. Извиняющимся тоном «министр обороны» пояснил, что афганские крестьяне чрезвычайно бедны и другими способами сводить концы с концами не могут, им нужна солидная дотация, чтобы перейти на другие культуры. За океаном намек поняли правильно. Лондонская «Гардиан» в конце октября прошлого года сообщила, что американцы предложили Ахунду Зада 2 миллиона долларов отступного с тем, чтобы он вышел из игры. Поскольку, по некоторым данным, годовое производство опиума этим «героиновым бароном» составляло до 600 тонн, столь грошовая сумма вызвала у многих недоумение. Выяснилось, что речь шла о 2 миллионах в месяц, или 24 миллионах в год, которые должны были идти на дотации крестьянам, согласившимся выращивать другие культуры. Ахунд Зада при этом оставался вроде бы и не у дел. Но вся эта немалая сумма должна была проходить через его руки. Кроме того, он и не собирался строго следовать условиям сделки, прекрасно зная, что полному контролю она не поддается. Соглашаясь на предложение, пусть во многом для него и ущербное, Ахунд Зада намеревался выиграть в престиже, политическом весе — полевой командир, которого признает за партнера сам Вашингтон.

«Золотой полумесяц» изготовителей наркосредств, включающий в себя турецкую Анатолию, Иран, Афганистан, части пакистанского Белуджистана, Северо-Западной пограничной провинции и Кашмира, — это единая взаимосвязанная территориальная единица, где правят делами турко-иранская наркомафия, а также главари моджахедов и пакистанский военно-административный спрут. Последний вышел на первые роли в регионе с точки зрения заключения сделок и укрепления связей с международными наркоконцернами в Европе, США, на Дальнем Востоке. По некоторым подсчетам, 85 процентов героина, потребляемого в западноевропейских, и 70 процентов в американских городах произведены в Афганистане и Пакистане. «Пакистан таймс» сообщала, что из 50-миллиардного (в долларах) героинового оборота в США 20 миллиардов приходится на пакистанских «торговцев смертью».

«После апрельского переворота 1978 года в Афганистане, — писала та же газета, — США, которые присоединились к борьбе за свержение нового режима в Кабуле, решили, как считают, использовать для этой цели давно сложившиеся структуры наркомафии. В 1980 году практически все профессиональные работники Управления по борьбе с распространением наркотиков США в Пакистане были заменены на офицеров секретных служб, которые под видом борьбы с наркобизнесом начали закладывать инфраструктуру для тайной войны против кабульского режима.» Создавалась привычная сейчас модель тайных операций в районе «линии Дюранда». Используя традиционные караванные пути и тропы, контрабандисты забрасывали оружие в Афганистан, а оттуда вывозили наркотики. Вооруженная охрана караванов и мафиози рядились под моджахедов. Тогда же к этой обновленной структуре подключились и дельцы мирового наркобизнеса. Лагеря афганских беженцев на территории Пакистана стали рассадниками «героиновой культуры», а главари моджахедов в самых широких масштабах приступили к подключению своих вооруженных формирований к наркобизнесу как для личного обогащения, так и для финансирования на вырученные «грязные» деньги «борьбы за чистоту ислама» против неверных — сначала советских войск, а ныне «коммунистов» из Кабула.

Еженедельник «Индепендент он санди» (Лондон) писал: «В семи милях от Пешавара любой может купить десятки килограммов героина и тонны гашиша. Множество подобных рынков действует в Северо-Западной пограничной провинции. Местные «наркобароны» считают доходы от гашиша «карманными деньгами». Главный же бизнес делается на очищенном героине, цена которого в Европе и США в 20 раз выше, чем в Пакистане. Программу борьбы с наркотиками президента Буша здесь называют не иначе как фарс. США за годы войны в Пакистане предоставили мятежникам оружия более чем на 2 миллиарда долларов.

По данным Главного управления уголовного розыска МВД Афганистана, банды Хекмариара выращивают коноплю, Исламское общество Афганистана имеет плантации в семи провинциях, Исламский союз за освобождение Афганистана — в четырех провинциях, а Движение исламской революции Афганистана — в двух провинциях.

Семья С. Моджаддеди, главы Фронта национального спасения Афганистана, напрямую связана с пакистанскими производителями героина. Она имеет собственные лаборатории в районах Гилгит и Хадж вблизи пакистано-китайской границы. В целом, как свидетельствует доклад госдепартамента США о международной стратегии контроля над наркотиками, в 1987 году на территории Афганистана содержащие наркотические вещества культуры выращивались на 18,5 тысячи гектаров, в Пакистане — на 11,3 тысячи гектаров. Каждый акр площади дает несколько килограммов сырого опиума. Ныне эти площади значительно выросли, и будущее обещает самые отличные перспективы, поскольку возвращающиеся из Пакистана беженцы видят в чарсе (конопле) и опийном маке самый прочный мостик к спасительному благополучию.

Именно на этом и играют пешаварские лидеры, получающие от труда простого дехканина колоссальные прибыли. Они распоряжаются густой сетью производителей наркотиков, системой транспортирования в пункты вывоза из страны. Ахмад Гейлани, например, имеет широкие связи с Саудовской Аравией и Египтом, пользуется покровительством США и, как один из «умеренных» пешаварских лидеров, получает от них деньги и оружие. Интересно, что тот же Гейлани занимает пост верховного судьи при «исламском переходном правительстве».

70-летний Юнус Халес, возглавляющий отколовшуюся в свое время часть ИПА, придерживается самых консервативных исламских концепций, что не мешает ему, однако, контролировать производство наркотиков в его родной провинции Нангархар и в ряде уездов Кандагара.

Но наиболее мрачной фигурой пешаварского «наркоклуба» был и остается главарь ИПА Хек-матиар. Его отличают полная политическая беспринципность, исключительная жестокость к политическим противникам, как, впрочем, и к временным попутчикам и союзникам, религиозный фанатизм и безграничное честолюбие. Урожаи опийного мака из 11 провинций Афганистана стекаются в принадлежащие ИПА 11 героиновых лабораторий на территории Пакистана. Они действуют под контролем его друга Хазрата. Брат жены Хекматиара, — Мухаммад Хашем, заправляет аналогичными предприятиями в Дэжадни, Чамкани и Тери-Мангале. Упомянутый М. Хашем выступает и как главный торговец очищенным героином, который направляется через Гонконг в США, а через порты Северной Африки в Европу, естественно, с помощью пакистанской наркомафии.

Главное управление уголовного розыска МВД РА любезно предоставило советским журналистам результаты изучения контрабандных путей, по которым героин, гашиш и опиум вывозятся за пределы страны. Характерно, что все маршруты ведут к Пакистану. Это и понятно: афганское сырье в основном перерабатывается в зоне так называемых «свободных племен» по ту сторону «линии Дюранда». Для вывоза задействованы все возможные средства: современные воздушные и морские лайнеры, караваны волов и верблюдов, «джипы» и грузовики.

Карачи используется как крупнейший исходный пункт для контрабанды наркотиков в страны Запада при помощи самолетов компании «Пакистан Интернешл эйрлайнз», получившей на Западе печальную известность как «Героин-эйр». «Пакистан шиппинг компани» на своих судах развозит наркотики по адресам в Индии, Гонконге, Дубай, откуда они попадают в Европу и США.

НА ПУТИ В БЕЛЫЙ ДОМ

В Арканзасе Клинтонам доставались «легкие деньги». Со времени его возвращения на губернаторский пост и до начала борьбы за пост президента Клинтон получил от своих щедрых друзей свыше десяти миллионов долларов на предвыборные кампании. Кроме того, всегда находились жертвователи, если губернатору требовались деньги на пропагандистскую кампанию с целью поддержки каких-либо его шагов.

Нет сомнения, что из тех же источников появлялись деньги, которыми во время предвыборной борьбы подкупали, например, черных проповедников. Взамен благочестивые слуги Божьи порой гарантировали, что в негритянских избирательных округах число голосов, поданных за Клинтона, достигнет чуть ли не 90 процентов.

Следует упомянуть и о «карманных деньгах». Ежегодно тысячи долларов поступали нужным людям, в которых возникала потребность. Этими деньгами Клинтон, например, оплачивал деятельность партийных активистов. Или же давал их телохранителям, обеспечивавшим множество его подружек кружевным бельем и другими подобными мелочами.

Время от времени губернатор Арканзаса проводил громкие кампании против «тех, кто наверху», с которыми частным образом очень хорошо ладил. «Он знал, что нападки на них очень популярны, но и до и после своих выпадов висел на телефоне, чтобы объяснить этим людям: все делается лишь из тактических соображений», — рассказывает один из сотрудников той поры. Клинтон знал, что помогает выиграть выборы, а что — нет, сообщает другой сотрудник. «Политика на основе каких-то принципов могла бы ему только помешать.»

Умение справляться с кризисами становилось все более необходимым, прежде всего тогда, когда, как это часто случалось у Клинтона, проблемы близких к нему людей ставили под угрозу его карьеру, например успех на выборах в 1984 году. В разгар лета, незадолго до начала предвыборной борьбы, Клинтон узнал от шефа полиции, что прокуратура намерена предъявить его сводному брату Роджеру обвинения в торговле наркотиками.

Губернатор ясно видел надвигающуюся угрозу. Уже в начале года, согласно докладу ФБР, он отправил своего брата во Флориду на ферму одного друга, чтобы обеспечить его безопасность. Наркодельцы, которым Роджер задолжал, подбирались к нему слишком близко.

Но во Флориде Роджер не смог освободиться от своего пагубного пристрастия. Каждый день он употреблял около четырех граммов кокаина, «почти смертельную дозу», как позже показал в суде один врач. Деньги на кокаин он зарабатывал тем, что сам торговал наркотиками. Арканзасская полиция наблюдала его за этим занятием, подслушивала его разговоры и даже засняла на видеопленку продажу им наркотиков.

Брат Роджера в губернаторской вилле приложил все усилия, чтобы доказательства остались под замком, — конечно, прежде всего исходя из собственных интересов, утверждает Роджер Моррис.

Контроль со стороны Клинтона оказался весьма действенным. Местных полицейских, которые вели расследование против Роджера, отстранили от участия в следствии. Под залог в 5 тысяч долларов. обвиняемого отпустили на свободу. Заседание суда было назначено на 9 ноября — через несколько дней после ожидаемого переизбрания Клинтона.

Судебное заседание оказалось коротким, а приговор мягким. Роджер признал себя виновным и выразил готовность выступить главным свидетелем по делам некоторых незначительных сообщников. Опасные видеопленки вообще не извлекались из коробок.

Для Билла Клинтона это оказалось не последним знакомством с торговлей наркотиками.

В 160 милях на запад от Литл-Рока, в долине, расположенной в труднодоступной горной местности, находится аэропорт Мена. Вскоре после того, как Клинтон вступил в должность президента, его противниками стали распространяться слухи о том, что этот маленький аэропорт является якобы главными воротами, через которые поступают наркотики из Южной Америки. Клинтон, как утверждали воинственно настроенные правые и христианские радикалы, представляет собой «продукт» антикультуры 70-х годов и хочет испортить новое поколение наркотиками. Дикие нападки выглядели столь абсурдными, что серьезные газеты даже не пошли по подсказанному следу.

А жаль, утверждает Роджер Моррис. Он доказывает, что в 1982–1985 годах через Мену в США и в самом деле попало много тонн героина и кокаина. По оценкам генерального прокурора соседнего штата Луизиана, стоимость контрабандного товара составляла от 3 до 5 миллиардов долларов.

Полиция, налоговые и таможенные органы собрали толстые папки документов о поставках наркотиков. Политики в Литл-Роке и Вашингтоне знали об этом. В свое время губернатор Клинтон публично пообещал на пресс-конференции: следователи из Арканзаса «сделают все», чтобы разобраться в том, что происходит в Мене. Однако ничего сделано не было.

Правда, ничего удивительного с этом нет. Человек, который при каждом полете из Центральной Америки привозил примерно 300 фунтов (фунт = 454 граммам) кокаина и сбрасывал их в удаленных районах Арканзаса, был необходим правительству США. Даже когда он доставил в Мену колумбийского наркобарона Хорхе Очоа, чтобы с гордостью показать ему, как организована контрабанда, сыщики не стали вмешиваться.

Бэрри Сил, гигант весом в 230 фунтов, был одним из важнейших поставщиков оружия никарагуанским контрас и в глазах президента Рейгана — самым ценным борцом за свободу. Он снабжал оружием и боеприпасами антисандинистские отряды. Все это он перебрасывал на самолетах, которые прежде принадлежали фирмам, тайно контролируемым ЦРУ.

Клинтон знал, что через Мену в страну поступали наркотики, но не предпринимал никаких действий. В этом вопросе для Морриса главным свидетелем является арканзасский полицейский Лэрри Дуглас Браун. Тот был телохранителем губернатора и с согласия Клинтона подал заявление о приеме на работу в ЦРУ. Дважды он принимал участие в операциях Бэрри Сила по поставке оружия для контрас и дважды был свидетелем того, как на обратном пути контрабандист доставлял наркотики. Браун, сторонник тогдашнего вице-президента Джорджа Буша, больше не хотел заниматься темными делами. Он доложил Клинтону о контрабанде наркотиков.

Губернатор вовсе не был поражен. Пожав плечами, он спокойно воспринял известие и даже сказал своему телохранителю: «Твой герой Буш тоже об этом знает». Посмеявшись, он добавил так, словно речь шла о самом естественном объяснении в мире: «Это торговля Лэсэтера».

Дэниэл Раймонд Лэсэтер — второй по важности друг Клинтона в Литл-Роке. Мультимиллионер и финансовый маклер, он, подобно Макдугалу, был одним из основных сборщиков пожертвований на предвыборные кампании губернатора и частым гостем на его вилле. Во время предвыборных поездок он охотно предоставлял в распоряжение Клинтонов свой самолет.

В ответ финансовый маклер получал государственные заказы, которые приносили ему все новые миллионы долларов. Однако любовь к кокаину, которым он угощал участников своих приемов и которым, упаковав наркотик в маленькие пакетики, однажды даже украсил свою рождественскую елку, привели к его падению.

Клинтон тоже нередко бывал в гостях у Лэсэтера. Но когда поздним вечером на свет появлялся обязательный сверкающий поднос с «дорожками» кокаина на нем, телохранители подталкивали своего шефа к выходу.

На судебном процессе, отличительной чертой которого снова было то, что работники правоохранительных органов не стали разбираться, куда ведут следы, финансового маклера за нарушение закона о наркотиках приговорили к 30 месяцам тюремного заключения. Через 10 месяцев он был помилован губернатором. В первый раз — но не в последний — Клинтону пришлось публично выразить сожаление о том, что его близкий друг заслужил наказание. От этого он почувствовал себя «совсем больным» и крайне «опечаленным» тем, что наркотики разрушили карьеру его столь важного помощника. Губернатора спросили, не нюхал ли он сам когда-нибудь кокаин. «Нет, — ответил Клинтон. — По-моему, я даже не знаю, как эта штука выглядит».

Но как объяснить странную, несовместимую с губернаторским долгом терпимость по отношению к употреблению наркотиков в его окружении и — более того — по отношению к процветающей торговле ими в Арканзасе?

Кувшинников А. В кокаиновой петле. — М.: Советская Россия, 1987; Билл и Хиллари на вершине пирамиды // За рубежом. — 1996. — № 30.

Польстта Г., Лин Д. Кокаиновые короли // Иностранная литература. — 1991. — № 3.

Тыссовский Ю. Плантации «белой» смерти на земле Афганистана // За рубежом. — 1990. — № 24.