Тайны Логофетов

Глава 2. Знакомство

Больше 30 лет назад.

— Эй, ты что делаешь?! — мальчик вопил на всю округу, на весь двор, словно ненормальный. Потом он сорвался с места и побежал к тому, кому адресованы были эти гневные окрики.

— Остановись! Хватит! Оставь его в покое!

Парень бежал сломя голову, спотыкаясь, пытаясь спасти, уберечь, защитить. Когда он, наконец, добежал, со всей силы оттолкнул другого мальчика, который с остервенением и не детской жестокостью бил ногой щенка, скулящего на весь двор, молящего о пощаде. Он не мог убежать, потому что у него уже были переломаны две лапки, и все что ему оставалось, так это тявкать что есть мочи, зовя на помощь, что бы хоть кто-то обратил на его несчастье внимание.

— Я сказал, прекрати!

От мощного толчка, он не удержался на ногах и шмякнулся на асфальт с широко раскрытыми глазами, не успев понять, что произошло.

Спаситель подобрал беззащитное животное и замотал его худенькое тельце в свою спортивную куртку. Животное благодарно воззрилось на него большими черными глазами, мокрыми от слез. Он прижал к себе дрожащего щенка и посмотрел на виновника содеянного.

— Зачем ты это делал? — со злостью в голосе спросил он.

Подросток поднялся и с вызовом посмотрел на него.

Они были почти ровесниками, но возможно, что спаситель помладше. Они тяжело дышали и смотрели друг на друга с ненавистью и презрением.

— Я задал тебе вопрос?! — он никак не мог успокоиться. Не мог понять, почему люди способны на такую неоправданную жестокость. Что движет человеком в тот момент, когда он причиняет другому человеку и любому другому живому существу такую боль? Какие мысли блуждают в голове при этих действиях? И работает ли вообще голова в такие моменты?

— Не собираешься отвечать? Так может, тогда подерешься с тем, кто сможет тебе дать сдачи?

Он отошел в сторону и положил укутанного щенка на скамейку в тень дерева. Туда же бросил портфель и пакет со сменной обувью. Потом вернулся и начал закатывать рукава рубашки, которую только этим утром заботливо гладил ему названный старший брат. Весь день он ходил аккуратно, стараясь не запачкать ее и, даже во время урока физкультуры, повесил на вешалку, дабы не помять, но сейчас ему было все равно. Его так разозлил поступок этого оборванца, что он уже не помнил себя.

— Давай, чего же ты ждешь? — он встал в стойку, как настоящий боксер, переминаясь с ноги на ногу. Так делали дьяконы по вечерам, когда священники отправлялись спать — это был их маленький секрет.

— Ну же, чего стоишь? Испугался?

Вместо ответа, мальчик со всего размаха накинулся на боксера, и они оба повалились на землю, где начали кувыркаться, брыкаться и валяться в пыли, совершенно не умея драться. Хваленая стойка нисколько ему не помогла, так как, кроме этого, он больше ничего не умел, да и не дрался он еще никогда. Сейчас он следовал инстинктам и чувству самосохранения. Он боролся, как мог и единственное, что он знал, так это то, что сейчас ему лучше оказаться сверху противника и тогда он победит. Но, к сожалению, не успел. Мальчик умудрился во время беспорядочной возни ударить пару раз его по лицу, от чего из носа потекла кровь. В ответ он начал просто махать руками и тоже попал противнику по губе. У обоих струилась кровь, оба очень устали и начали потихоньку выдыхаться. Никто не хотел проигрывать и сдавать свои позиции. Защитник щенка собирался до конца отстаивать честь бедного создания, подвергшегося неоправданному насилию, но и виновник не собирался просто так сдаваться. К нему никогда не подбегали вот так и не начинали драться прямо на улице. Такое поведение ему не понятно. К тому же этого заступника он и пальцем не тронул, так с чего вдруг набрасываться? Щенок укусил его за ногу, именно в тот момент, когда он готов был разорвать любого, кто встретиться на пути. Он всего лишь поддался настроению. А тут, не пойми откуда, взявшийся герой!

Изрядно повалявшиеся в пыли, каждый уже на пределе своих сил, до победного продолжали возиться на земле, не желая уступать противнику. Лишь один мужчина, проходящий мимо, схватив обоих подростков за шкирку, разнял их и развел в разные стороны друг от друга. Те еще пытались брыкаться, но мужской бас привел, наконец, их в чувства.

— Хватит, я сказал. Ишь, что удумали! Заняться больше нечем? Так я могу на вас управу найти! Может, хотите на завод пойти поработать? Мне как раз рук не хватает. Бочки потаскаете?

Это немного охладило их пыл, потому что работать никто из них не хотел, и они посчитали, что лучше остановиться прямо сейчас. Мужчина, увидев, что парни затихли, отпустил их и даже одежду чуть оправил.

— Учитесь решать конфликт словесно! Иначе так и останетесь глупыми драчунами.

После чего ушел, оглянувшись лишь раз перед тем, как завернуть за угол дома.

Сидя на одной скамье, но на разных ее концах, мальчики тяжело дышали и пытались совладать с той злостью, которая разожглась внутри них во время драки. Один сидел, поглаживая щенка, не обращая внимания на боль в носу и измазанную кровь на лице, а другой вытирал футболкой разбитые губы. Никто из них не уходил. Просто сидели, и каждый занимался своим делом. Потом мальчик с разбитой губой опрокинулся на скамейку, и его голова почти дотрагивалась до бедра парня со щенком.

— Не хочу работать.

— А мне хватает работы.

— Как тебя зовут? — вдруг спросил он.

— Кирилл. — Чуть подумав, ответил тот. — А тебя?

— Витя. — Он помолчал, а потом сказал, глядя на проплывающие над ними облака — такие белые, пушистые и, наверняка, мягкие. — Мои родители мертвы.

И наступила пауза. Не потому, что Кириллу нечего было сказать, и не потому, что Вите нечего было добавить. Просто они поняли друг друга без слов. Кирилл понял, почему Витя так себя повел. Ему надо было выплеснуть злость, горечь и обиду. Он не мог больше ничего, кроме этого. Конечно, Кирилл никогда бы так не поступил, несмотря ни на что, но Витя другой. Они разные, но они понимают друг друга. Почему-то, он был в этом уверен.

— Понятно. — Только и сказал Кирилл.

Не нужно вопросов. Не нужны так же и лишние эмоции. Только что все чувства выплеснулись за край, поэтому, ничего более и не требуется. Они встали и пошли. Они вместе, не сговариваясь, отправились в клинику, где лечили животных. Точнее, это была квартира, где жила женщина, умеющая ухаживать за животными. Все знали этого врача, потому что во всей округе она была единственной, кто занимался такой деятельностью. Вот и мальчики не стали исключением. Сидя у нее дома и попивая горячий чай с пряниками, они так и не продолжили общение. Они просто сидели и ждали, что скажет женщина по поводу самочувствия щенка.

— Да уж, ну и настрадался же он. — Заходя на кухню, проговорила врач. — Что с ним случилось, вы знаете?

Она внимательно разглядывала мальчишек, чумазых, в запекшейся крови, похожих на бездомных хулиганов. Витя воровато посмотрел на Кирилла, ничего ей не ответив.

— Мы нашли его в таком состоянии, подобрали, и сразу принесли вам. — Кирилл произнес все это на одном дыхании, стараясь не отводить глаз от ее взгляда. Врать грешно, но сейчас он просто не мог поступить иначе. Правду знают только они и щенок, который не сможет выдать их маленькую тайну. Витя благодарно воззрился на Кирилла и, в подтверждение его словам, утвердительно кивнул головой. Женщина, видимо, была удовлетворена их ответом и просто выдохнула.

— Понятно. В любом случае, это ужасно. Человек, который может сотворить подобное, не имеет права зваться человеком.

Кирилл чуть было не привстал со стула, чтобы вступиться за Витю, но вовремя остановился. Чуть не выдал друга. Друга по несчастью. Зачем она это сказала? Не может зваться человеком? А что такое, по ее мнению, человек? Это и есть создание Божье, которое подвергается чувствам и эмоциям больше остальных существ на земле. И иногда чувства разливаются в такую палитру красок, что дух захватывает, а разум мутнеет. Откуда она знает, что послужило причиной такого поведения? Знакома ли ей та боль, которую испытываешь из-за потери близких и родных? Что она вообще может знать об этом? Разве можно обвинять человека, не поняв его состояние? Все это вихрем промелькнуло у него в голове, но слова он проглотил вместе с кусочком пряника и запил горячим чаем. Нет, она не поймет. Она не знает. Ему и в голову не приходила мысль, что женщина гораздо старше, что за плечами у нее долгая жизнь, которая могла быть не такой радужной, как ему представлялось.

Оставив щенка у нее дома, они вместе отправились к автобусной остановке.

— Спасибо, что не выдал меня. — Засовывая руки в карманы, проговорил Витя.

— Не за что. — Кирилл незаметно улыбнулся и отвернулся.

Он ни с кем не находился так долго рядом, кроме служителей церкви, после тех страшных месяцев, что ему пришлось пережить. Даже в школе, он не сильно контактировал со сверстниками. Иногда, он даже не понимал, как они могут себя так ужасно вести. Те бегали за девочками стаями, как голодные волки и всячески задирали бедных одноклассниц. То юбку им поднимут, то за косы начнут дергать, то обзываться примутся. Но самое любимое издевательство — это плевки слюнявыми шариками через ручку без стержня. Все его одноклассники никогда не привлекали его, как возможные друзья или товарищи. Он держался от них особняком, и вступал с ними в словесный контакт только по необходимости. Его никто не задевал, даже несмотря на то, что он сирота. Все знали, что он один. На различные родительские собрания приходил его наставник, который поддерживал его с самого начала. Кирилл всегда старался хорошо учиться, чтобы не было поводов вызывать Стёпу — именно так и звали его старшего пастыря — в школу. Многие родители приходили в школу за своими детьми, а Кирилл всегда сам возвращался в церковь. Много лет назад, мама тоже всегда забирала со школы, а до этого отводила и забирала сына из детского сада. Иногда ее сменял папа, если у нее, по какой-то причине, не получалось этого сделать. И он никогда не был один. После смерти родителей, он перешел в другую школу и потерял связь со всеми, с кем успел подружиться за те недолгие полгода. Однако, кто знает, может, он и сам был бы таким, как его сверстники, если бы не тот страшный вечер, произошедший в его жизни. После него многое изменилось, особенно он сам.

— А что с твоим голосом? — вдруг вывел его из собственных грустных мыслей Витя.

— Что? А это… — он грустно улыбнулся, хотя очень хотелось заплакать, как тогда, четыре года назад. — Ну… произошел со мной один случай. Точнее, не со мной, а с моими родителями. В общем, я так заболел, что у меня пропал голос.

Ком, вставший поперек горла, мешал говорить. Он не смог сказать самого главного. Кирилл вообще мало об этом говорил, а если быть до конца честным, то совсем не говорил. В последний раз, когда он рассказал трагичную историю о своих родителях, было как раз четыре года назад. Его об этом спросил священник. Когда его приютили в храме Божьем, он смог излечиться от тягостных воспоминаний и от ночных кошмаров, но лишь на время. Может, это и не было излечением, может, это было помутнение рассудка на время адаптации к новой обстановке. Он не знал наверняка. Но теперь все чаще, начинал вспоминать картины того происшествия и все реже мог совладать с собственными эмоциями. Вот и сейчас, вместо того чтобы просто сказать, что его родители мертвы, так же легко, как это сделал Витя, он чуть не зарыдал во весь голос. Сможет ли он, когда-нибудь, без дрожи в голосе, без слез в глазах, сказать, что его родителей больше нет? Сможет ли разглядывать их черно-белые фотографии без истерик и без щемящего чувства в груди? Сможет ли смириться с тем, что он один не по чьей-либо вине, а потому что такой была их судьба? Как сказал священник: "Теперь они в лучшем мире, рядом с Господом Богом. Они охраняют тебя, находясь рядом с ним в образе ангелов, у которых есть своя миссия". Так должно было случиться. Так надо. Это было неизбежно! Вот что ему говорят, но никто не может объяснить, почему именно так надо? Почему именно его родители? Почему, именно он должен был остаться один? Разве родители не должны охранять своих детей, находясь с ними рядом, а не рядом с Богом?

Но сейчас, шагая рядом с Витей, который тоже теперь один, ему стало чуть легче. Он не рад, что Витя сирота, нет, ни в коем случае! Кирилл лишь начинает осознавать, что не единственный такой на белом свете. Есть и другие, кто лишился родителей, кто растет совсем одиноким. Витя его понимает. Он знает, что испытывает человек, когда за его спиной не стоят родители и не поддерживают каждый новый шаг своего сына. Ведь именно этим обычно занимаются родные. Смотрят любящими глазами и сердятся, если ты совершаешь ошибку. Поправляют, отчитывают, переживают и согревают своим теплом. Так было и с ним когда-то и с Витей. Но то время ушло безвозвратно, теперь они сами по себе. Навсегда.

— Я что тебе сказала, никаких игр, пока не сделаешь домашнее задание! — женщина в белоснежном сарафане и таких же белых босоножках, стояла возле подъезда и тянула за руку, яростно сопротивляющегося мальчугана, который был младше их года на два.

— Мам, но я хочу играть. Уроки я потом сделаю!

— Нет, уроки сейчас, а уже потом все остальное. — И с этими словами поволокла его внутрь подъезда.

Кирилл и Витя переглянулись и улыбнулись друг другу.

— А мне можно не делать уроки.

И расхохотавшись, Витя положил руку Кириллу на плечо и ускорил шаг к остановке. Они быстро уходили и не видели, как в тот же подъезд, минутой позже, заходила семья. Мама, отец и двое ребят. Один из которых, лет пяти, сидел у папы на плечах и заливисто смеялся от папиной шутки, а второй, чуть постарше, давал маме откусить мороженое в стаканчике и радостно улыбался тому, что у него есть мама, папа и такой чудный брат-шалопай.