Тайны Васильков, или мое нескучное лето

Глава 18, в которой Орлиный глаз призывает разложить все по полочкам

Степан Пантелеевич, казалось, нисколько не удивился нашему сообщению о полном провале операции.

— Никого и ничего, — сказал Ваня сокрушенно.

— Ага, — кивнул Орлиный Глаз с таким видом, как будто другого и не ожидал. — Я надеюсь, у вас было время выспаться после бессонной ночи?

— Да, — сказала я.

Ваня промолчал.

— Не следует пренебрегать естественными нуждами организма, — назидательно произнес Степан Пантелеевич, глядя на Ваню. — Даже если вы молоды и переполнены жизненной энергией. Вам могут понадобиться все ваши силы в любой момент.

Потом он обратился ко мне.

— За это время вы не вспомнили ничего нового?

— Нет, — покачала я головой.

На самом деле я даже не пыталась ничего вспоминать. Скорее, наоборот, я пыталась все забыть. Чтобы как-то утешить загрустившего Глаза, я рассказала о пропавшей пуговице. Он, как и следовало ожидать, не придал этому никакого значения.

Степан Пантелеевич, как обычно, угостил нас свежезаваренным крепким чаем, и мы продолжили наши обсуждения.

— А вдруг он уже нашел и забрал сокровища, и поэтому не приходит? — высказала я мучившие меня опасения.

— Нет, — Орлиный Глаз покачал головой. — Не поэтому. И я бы на вашем месте не был так уверен, что он не приходит.

— Что? — от его слов я совершенно явственно вздрогнула.

— Возможно, он приходит, просто делает это не так эпатажно, как раньше.

— То есть вы хотите сказать, — начал Ваня и замолчал.

— Я хочу сказать, что вы, возможно, встречали его сегодня или встретите завтра. Может, вы будете говорить о погоде или вспоминать былые времена…

— То есть вы по-прежнему уверены, что это кто-то из моих знакомых? — растеряно спросила я.

— Пока у меня нет никаких оснований менять свое первоначальное мнение.

— Я совершенно не могу представить, чтобы кто-то из тех, кого я знаю, стал меня душить.

— А вот это как раз немного другой случай, — сказал Орлиный Глаз.

— Другой? — я, как это обычно бывало в беседах с Глазом, перестала что-либо понимать.

— Очевидно, что наш капюшон, пока будем называть его так, сам понятия не имеет, где находятся сокровища, — продолжал он. — Но знает, или только предполагает, что они должны быть в доме.

— Почему вы так думаете? — спросила я.

— Это же понятно, — вмешался Ваня. — Если бы он знал, где взять, он бы пошел и взял. Но он не знает. Поэтому хочет, чтобы ты уехала, а он получил свободный доступ к дому.

— Но тогда почему он раньше… — начала я

— На это могут быть две причины, — ответил, не дослушав меня до конца, Степан Пантелеевич. — Я думаю, Иван нам их объяснит.

Ваня раздулся от гордости.

— Первая причина, — произнес он с чрезвычайно серьезным лицом, — капюшон сам только недавно узнал о сокровищах, как раз перед приездом Кати. А вторая — он знал раньше, но его не было в Васильках. Значит, он живет где-то в другом месте и только недавно приехал.

— Под вторую категорию попадает половина моих друзей и знакомых, под первую могут попасть абсолютно все, — сказала я.

— Вот об этом мы и поговорим, — сказал Орлиный Глаз. — О ваших друзьях.

— Обо всех?

— Только о тех, кто сейчас находится в деревне. Вы мне расскажете о каждом все, что знаете.

— Но это же огромная куча народу! — воскликнула я.

— Действительно? — Орлиный Глаз поднял одну бровь. — Давайте посчитаем.

Оказалось, что их действительно не так уж и много. Не больше десяти человек, если считать Ваню.

— Может, Ваню все-таки не будем считать? — робко спросила я. — И Белку тоже. Я им полностью доверяю.

— Никому нельзя доверять, — жестко сказал Глаз. — Во всяком случае, доверять безоглядно.

Ваня посмотрел на него с упреком, но промолчал. Я дала краткую характеристику каждому из своих друзей, чувствуя себя при этом совершенно мерзко. Ерунда все это. Это не может быть кто-то из них. Мало ли кто мог узнать о сокровище. И о том, что я боюсь, вернее, в детстве боялась пустого человека.

Многие вопросы Глаза показались мне странными. На некоторые я не могла ответить. Например, в том, что касается профессий. Я знала, что Колька Сопля работает в банке, так же как и его жена, сегодня я выяснила, что Серый — автослесарь, а Вовка Крапивин — агроном. Но я понятия не имела, чем занимается Антон и, к своему стыду, не знала, какой ВУЗ закончила Белка и удалось ли моей подруге Галке получить диплом кулинара, как она хотела. Но зато я могла точно сказать, кто присутствовал при той знаменательной беседе, когда Серый рассказал о пустом человеке. Вовка Крапивин, Колька Сопля, Серый, Галка и я. Вот так. И что же из этого следут?

Я задумалась, глядя в окно, мир за которым был серым и мрачным. Солнце скрылось за темно-синей тучей, поднялся ветер, деревья растопырили свои ветки, сопротивляясь его порывам. После этих неприятных разговоров меня все же обуяла тотальная подозрительность, которую я почувствовала, как вполне физическое ощущение, выражающееся в спазмах в районе желудка, легкой тошноте и противных колючих мурашках по всему телу. Я вдруг поняла, что в глубине души подозреваю всех. Даже Ваню и Белку. Да что там Ваню, я, кажется, и саму себя подозреваю в чем-то неблаговидном. В детективах так обычно и бывает. Преступником может оказаться любой. И чаще всего, как известно, им оказывается тот, кого меньше всего подозревали. На кого и подумать никто не мог.

На самом деле, это мог быть кто угодно. В последнее время все ведут себя как-то странно. Все не так, как было раньше. Что, в сущности, я знаю обо всех этих людях? Особенно о некоторых. Мой взгляд остановился на руке Степана Пантелеевича, сжимающей остро заточенный карандаш. Он чиркал им по чистой странице блокнота, оставляя тонкие параллельные штрихи. Волнуется? Я медленно подняла на него глаза.

— Так, так, — Орлиный Глаз посмотрел на меня своими проницательными серыми глазами, скрытыми стеклами очков. — Меня удивляет только то, что вам понадобилось так много времени, чтобы придти к этому выводу. Я здесь — самая подозрительная личность, не так ли?

— Но… — начала я.

— Вы же сами прекрасно понимаете, что это так. Давайте разложим меня по полочкам.

И он разложил. Сначала мне показалось, что в его словах что-то есть. Действительно, ведь он единственный, не считая злоумышленника, который, неизвестно, существует ли на самом деле, знал о сокровищах. Он мог знать о моих страхах, так как в Васильках у него много знакомых и добыть нужную информацию обо мне ему не составило бы никакого труда. Он мог бы придумать и осуществить любую инсценировку и сделать это так, что его никто ни в чем не заподозрил бы…

— Нет, — я покачала головой. — Это все… неправильно.

— Почему? — спросил Орлиный Глаз.

— Вы знали мою бабушку. Выросли вместе с дедом. Кормили меня мороженым в детстве…

— И это вы считаете достаточным для того, чтобы мне доверять?

— Да, — твердо сказала я.

— Вы знали о сокровище много лет, — неожиданно вступал в разговор Ваня.

Я даже вздрогнула от неожиданного звука его низкого голоса. Я о нем почти совсем забыла, и у меня было ощущение, что заговорил предмет мебели.

— Вот это уже более обоснованное утверждение, — одобрительно кивнул Степан Пантелеевич.

— И у вас была огромная куча времени, чтобы пошарить в доме, не дожидаясь, когда там появится Катя.

— А вдруг я не смог его найти? И только сейчас начинаю догадываться, где следует его искать?

— Но ведь вы, — неожиданно осенило меня. — Вы могли бы вообще не рассказывать мне о том, что сказала вам бабушка. И я бы никогда не узнала…

— Точно! — воскликнул Ваня.

— Ладно, сдаюсь, — усмехнулся Орлиный Глаз. — Я рад, что вами руководят логические доводы, а не одни только эмоции. Хотя эмоции, конечно же, тоже не стоит игнорировать. И свои, и чужие.

— Так что же теперь делать? — спросила я.

— Подождем развития событий, — сказал Степан Пантелеевич.

Я была разочарована. Чего еще ждать? Происходят очень странные и совершенно непонятные вещи, таинственные сокровища лежат где-то в секретном месте, а мы должны ждать…

— Но это не относится к нашим поискам, — добавил Степан Пантелеевич, глядя на меня. — Что вы можете сказать о васильках?

— Я думала об этом, — призналась я. — Васильков в доме много. На обоях в гостиной. На картине в кухне. Еще есть старые открытки в комоде.

— Это все? — спросил Степан Пантелеевич.

— Не знаю, — я пожала плечами.

— Так узнайте, — сказал он. — И запишите.

Опять список…

— Хорошо, — сказала я.

— Мы займемся этим прямо сегодня, — сказал Ваня.

— После того, как ты выспишься, — добавила я.

— Вот это правильно, — одобрил Степан Пантелеевич.

— И все? — спросила я.

— Думаю, да, — ответил Степан Пантелеевич.

— То есть мы не будем… по-настоящему искать? Будем только думать, вспоминать и составлять списки?

— Разобрать дом по кирпичику вы всегда успеете, — с непонятной улыбкой произнес Орлиный Глаз. — Давайте сначала попробует использовать более интеллектуальные методы.

А что, может, он и прав… Что там за сокровище, пока неизвестно, а дом мне нравится. Я, кажется, даже люблю его.

— А все-таки, — задала я Степану Пантелеевичу давно мучивший меня вопрос. — Как вы думаете, почему бабушка переехала в деревню?

— Она никогда мне об этом не говорила, но, мне кажется, я знаю почему.

Я подалась вперед.

— Вы совсем не помните своего деда?

— Почему, помню. Мне кажется, он был огромный, теплый и колючий. Колючей была его борода. Он сажал меня к себе на колени и рассказывал интересные истории. Иногда смешные, иногда просто интересные. А иногда даже страшные. Но в конце он говорил что-нибудь такое, что весь страх сразу же улетучивался.

Орлиный Глаз с интересом меня выслушал и продолжил:

— Они с Катей, с Катериной Андреевной, были… ну просто как одно целое. Очень редко можно встретить людей, которые так понимают и чувствуют друг друга. Тут даже слова «любовь» будет мало. Хотя… Пусть будет любовь. Это была настоящая любовь, каким банальным ни кажется это словосочетание.

Он помолчал несколько минут. Я тоже молчала и пыталась вспомнить бабушку и дедушку рядом. Мне почему-то вспомнилось, как я сижу на кухне у бабушки, в их с дедушкой городской квартире. Мы пьем чай. Бабушка встает и ставит на плиту кастрюлю с супом.

— Я не хочу суп, — говорю я. — Я же его в обед ела!

— Это не тебе, — улыбается бабушка. Сейчас дедушка придет голодный.

Через три минуты открывается входная дверь и входит дедушка. С портфелем и букетиком каких-то весенних цветов, кажется, подснежников…

— Я знаю, — сказал Степан Пантелеевич, — что смерть Федора была для Катерины страшным ударом. Я всерьез опасался за ее душевное здоровье. Но она смогла взять себя в руки. И, мне кажется, ей было тяжело оставаться там, где все напоминало ей об их счастье… Поэтому она уехала. Оборвала все связи, кроме родственных. Купила этот дом в Васильках. Васильки ей очень нравились, но она бывала здесь с Федором всего пару раз и никого не знала, кроме бабы Груши и меня. Я тогда уже поселился здесь, в лесу. И, по-моему, она не собиралась возвращаться в город.

— Да, — подтвердила я. — Мама с папой всегда ее звали, а она ни в какую.

— А вам не скучно тут одному? — спросила я Степана Пантелеевича перед уходом. — И не страшно?

— По поводу «страшно» — точно нет. А вот по поводу «скучно»… — Степан Пантелеевич посмотрел на меня с хитрой улыбкой. — Пожалуй, тоже нет. Я долго мечтал о спокойной и тихой жизни в глуши и в уединении.

— И что? — спросила я, так как он замолчал, а мне казалось, что должно быть продолжение.

— Моя мечта сбылась.

— И вы разочаровались?

— Почему ты так решила? — Степан Пантелеевич поднял брови.

— Я слышала, что сбыча мечт обычно разочаровывает.

— Глупости. Это только если мечты не настоящие. Кстати, мое уединение редко бывает очень уж долгим. Обычно его кто-нибудь нарушает. Что-нибудь где-нибудь случается.

— И вы, как Чип и Дейл спешите на помощь…

— Как кто?

— Да, неважно, — махнула я рукой.

— Вам нужно подумать вот о чем, — сказал Степан Пантелеевич, остановившись возле калитки.

Я смотрела на доберманов, развалившихся возле крыльца и даже не поведших ухом при нашем появлении. А мне так хотелось, чтобы они подбежали к нам, виляя своими короткими хвостиками и заглядывая в глаза, как это делают все нормальные собаки… Тут до меня дошло, что Орлиный Глаз смотрит на меня очень серьезно и, видимо, собирается сказать что-то важное.

— Вы приезжали в Васильки сразу после смерти бабушки? — спросил он.

— Да, — кивнула я. — То есть не совсем сразу, а уже потом… после похорон. Мы приезжали все вместе.

На мгновение я очень явственно вспомнила те чувства, которые владели мной в то трудное время: растерянность, недоумение, даже обида… Глубокая печаль пришла позже, когда я осознала, что действительно больше никогда не увижу бабушку.

— Попытайтесь вспомнить, все ли было так, как обычно?

— Я не понимаю…

— Я спрашиваю об обстановке. О вещах в доме. Все ли было на своих местах? Может, вам бросилось в глаза, что какой-то предмет находится не на своем месте?

— Я не помню. Вроде бы все было на местах. Я не обращала внимания.

— Это понятно, — сказал Степан Пантелеевич. — Тогда вам было не до этого. Но сейчас вы можете что-нибудь вспомнить. Только не слишком старайтесь.

— Ага, — с пониманием кивнула я. — Обычно, когда стараешься что-то вспомнить, ничего не получается. Но потом, в какой-то момент, это вспоминается само собой.

— Вы очень хорошо уловили мою мысль, — сказал Степан Пантелеевич. — В этом деле многое будет зависеть от вашей способности вспоминать.