Тайны Васильков, или мое нескучное лето

Глава 2, где фигурируют старые друзья и домашние животные

Баба Груша, как и всегда, встретила меня вздохами и причитаниями. Я так и не поняла толком, что именно ее так расстроило: то, что я «такая взрослая и красивая», то, что я «такая худая, ну разве так можно» или то, что я так сильно похожа на свою бабушку. Она несколько раз прикладывала к глазам кончики своего белого платочка в мелкую крапинку, не отрываясь, смотрела на меня, пока я уминала блинчики с медом и сметаной, и качала головой.

— Ну, вылитая Катерина Андревна, — вздыхала она. — Вот так зашла бы ты неожиданно, у меня бы сердце остановилось, ей богу.

— Поэтому я и написала письмо. Телефона же у вас нет.

— Нет. А зачем он мне?

— Хотела телеграмму отправить, мама говорит: нельзя, напугаешь, — продолжала я.

— Ох, — баба Груша схватилась за сердце. — Телеграмму…

Я поняла, что мама была права. Пока баба Груша разобралась бы, что в телеграмме нет ничего страшного, ей пришлось бы выпить пузырек валерьянки. Так что я действительно написала настоящее письмо, купила конверт с маркой и опустила его в почтовый ящик. Да, они еще существуют! Настоящие, не электронные. Это был волнующий опыт. Потом буду внукам рассказывать, что я еще застала времена, когда письма писали от руки на бумаге…

Когда я, немного смущаясь, вытащила из машины три ящика водки (Борька постарался) и несколько пакетов с разными деликатесами, нужными в хозяйстве вещами и, конечно же, праздничными яркими платками, баба Вера совсем раскисла. Мне весь вечер пришлось ее успокаивать.

Мне всегда нравился бабушкин дом. Он просторный, светлый, в нем нет ничего лишнего: никакого хлама, старых сундуков или скрипучих доисторических шифоньеров. А есть маленькая, очень удобная, кухонька, оборудованная всем необходимым, вместительная гостиная, она же столовая, две спальни и небольшая сумрачная комната, которая гордо именовалась «библиотекой», но, при большом наплыве гостей, выполняла функцию спальни. И, конечно, — о боже! — предмет деревенских пересудов на протяжении всего первого года, проведенного бабушкой в деревне — ванная и туалет. Вся деревня, по слухам, ходила смотреть на этот вызов традиционной антисанитарии, качала головами и ждала, когда же что-нибудь сломается. Но ничего не сломалось. Прекрасно функционирует по сей день. И все благодаря бабушкиной настойчивости и умению везде, где бы она ни появлялась, создавать «условия, достойные человека».

Когда родные отговаривали бабушку от переезда в деревню, мотивируя это отсутствием удобств, бабушка заявила:

— Я совершенно не понимаю, почему в конце двадцатого века является неразрешимой проблемой установка в доме сортира.

Сортир был установлен, в придачу к нему была оборудована сибаритская (по тем временам) ванная комната, со стенами бледно-розового кафеля, белым полом и украшенным затейливым витражом окном. Вода качалась из колодца при помощи насоса и нагревалась газово-электрическим котлом. Газ в нашу деревню, очень кстати, провели лишь за несколько лет до начала нового тысячелетия. А до этого все топили печи дровами.

Сейчас, конечно, никого не удивишь санузлом. Новые дачники, активно скупающие землю в Васильках в последние годы, понастроили такого, что деревенские просто устали удивляться. Говорят, в том четырехэтажном дворце, который занимает очень красивый участок прямо на берегу речки, два бассейна: один в доме, второй — на улице. С подогреваемой водой. Да, цивилизация надвигается на Васильки семимильными шагами. Это неплохо, только не нужно забывать об аккуратности. Под ноги смотреть, чтобы не испортить чего ненароком.

Оставшись одна, я включила свет во всем доме и с удовольствием все осмотрела. Ничего не изменилось, и это так приятно. Та же клетчатая скатерть на маленьком столике в кухне возле окна, те же розовые цветочки на обоях в моей спальне, и те же часы на стене в гостиной…

Мне всегда ужасно нравились эти часы. Очень старые, с потускневшим циферблатом без стекла, позолоченными стрелками и маятником, но главное — с цепочками и гирями. Мы с бабушкой заводили их по вечерам, перед сном, раз в три дня, и я была очень горда, когда мне доверяли потянуть за гирьку и придать дополнительный заряд жизни этому загадочному механизму. Ходили они исправно, а вот отмечали начало нового часа ударами только тогда, когда у них было подходящее для этого настроение. Иногда несколько раз за день, а иногда — раз в неделю или даже реже.

Я поставила стрелки на девять часов и потянула вниз маленькую гирьку, похожую на еловую шишку. Она сначала не поддавалась, но потом все же, со скрипом начала двигаться вниз на удлиняющейся цепочке. Интересно, не разучились ли часы отбивать удары?

Письмо я показала только брату. Он сказал: «Хм» и высоко поднял свои густо колосящиеся брови.

— Ну, что ты об этом думаешь? — нетерпеливо спросила я.

— Уверен, ты замечательно проведешь время, — изрек он.

— То есть ты считаешь, что это какая-нибудь ерунда, вроде полного собрания сочинений Тургенева довоенного издания с золотым тиснением?

— Ерунда! — фыркнул Борис. — И это мне говорит студентка, без одного курса выпускница, одного из лучших в стране гуманитарных вузов! Кто там у вас преподает русскую литературу?

— Да ну тебя, — надулась я.

— Нет, я вовсе не исключаю, что у бабушки где-нибудь припрятан бриллиант с голубиное яйцо или какой-нибудь там старинный перстень с огромедным рубином, — проговорил Борька. — Всякое бывает.

— Ты думаешь? — с надеждой спросила я.

— Только очень странно, что никто ничего об этом не знает.

В общем, он не поверил. А я? Сама не знаю. Найти какое-нибудь сокровище было бы необыкновенно приятно и познавательно. Такого со мной еще никогда не случалось.

Одно я знаю точно: в подобном предприятии нужно действовать очень деликатно и неспешно. Как бы между делом. Если я, как коршун, наброшусь на бабушкин дом, распотрошу его и выверну наизнанку, я точно ничего не найду, даже если оно есть. Сначала нужно подумать. Два раза, как минимум. Потом разделить территорию на условные квадраты, и начинать. Главное — система. Меня ведь хлебом не корми, только дай что-нибудь систематизировать.

Значит, так. Действовать буду сверху вниз, слева направо. Верх — это крыша. Вряд ли что-то можно отыскать с наружной стороны. Там только темно-бордовая черепица, которую настелили перед переездом бабушки. До сих пор как новенькая. Я не исключаю, что под ней можно организовать тайник, но мне трудно представить, чтобы бабушка, при всей своей любви к подвижным занятиям, карабкалась по крыше на виду у всей деревни и что-то там прятала… Скажем так, вероятность этого ноль целых одна сотая процента. Не ноль только потому, что иногда случаются даже невероятные вещи. Например, сантехники приходят через пятнадцать минут после вызова.

Еще на крыше есть труба. Прилагается к печке. Ни тем, ни другим никто не пользуется вот уже второе десятилетие. Так что печка служит больше для антуража. Что касается трубы, то вероятность такая же, как и относительно крыши. А вот печка… А что, это хорошая идея! Я вскочила и помчалась на кухню, где был вход в эту самую печку. Ну, то место, куда дрова бросают. Не знаю, как называется. Надо будет выяснить, а то как-то неудобно быть такой невеждой.

Я осторожно подняла щеколду и потянула на себя скрипучую чугунную дверцу. Я ожидала, что на меня посыплется многолетняя зола или пыль, но ничего подобного не произошло. В печке было чисто, сухо и пусто. Запах, конечно, был, и довольно сильный. Пахло сто лет назад сгоревшими дровами и древней золой. Под большой дверцей расположена дверца поменьше. Ее я тоже открыла. Здесь запах был еще сильнее, но тоже не обнаружилось ничего интересного.

Между печкой и трубой есть дымоход, но как туда можно попасть или хотя бы заглянуть одним глазком, я совершенно не представляю. Бабушка, скорее всего, тоже не представляла.

А что это я, собственно, делаю? Я же решила начать сверху и действовать планомерно и систематически. А сама, совершенно не по плану, накинулась на печку… Так не пойдет. Чердак так чердак. Правда сейчас уже темнеет и, вообще, все новые дела, как известно, лучше начинать с понедельника. А завтра как раз, очень кстати, понедельник. Так что сегодня я могу расслабиться, и никакая совесть не имеет права грызть меня.

Осмотр чердака не дал ничего, кроме серии душераздирающих чихов. Толстый слой пыли укрывал пару старых сундуков, несколько сломанных стульев, кипы перевязанных проволокой журналов «Нева» и еще кое-какие, не представляющие никакого интереса для кладоискателя, предметы.

Сначала при виде сундуков я воспрянула духом. Конечно, где же еще быть сокровищам, как не в сундуках! Еноту понятно. Но потом я вспомнила, что бабушка на чердак практически никогда не поднималась, а все, что находится внутри сундуков, было сложено туда моими и мамиными руками после ее смерти. В основном это была бабушкина одежда: платья из странной на ощупь синтетической материи, длинные юбки, строгие блузки с бантами, которые бабушка в деревне практически не надевала и несколько теплых мягких шалей.

Я на всякий случай тщательно осмотрела всю одежду, особенно карманы, там, где они были, и простукала сундуки на предмет обнаружения двойного дна. Двойное дно обнаружено не было, измерения с помощью рулетки показали, что размеры сундуков внутри и снаружи практически не отличаются. Ну ничего, зато я, хотя бы, проявила в этом деле свою недюжинную смекалку.

Во время моего посещения чердака вся накопившаяся за долгие годы пыль поднялась в воздух, образовав настоящие пылевые туманности пугающей плотности. Вскоре я начала чихать и никак не могла остановиться, поэтому решила ретироваться. Спускаясь по лестнице, прислоненной к стене, я чуть не грохнулась на землю вместе с ней, так как не смогла удержаться от чиха, потрясшего все сооружение до основания. К счастью, я не свернула себе шею и моя эпопея не закончилась безвременно.

Как обычно, днем в деревне никого нет. Неизвестно, куда они все днем деваются. Спят, наверное. Встают же рано, часа в четыре утра. Ужас. А днем, видимо, спать ложатся. Хотя, наверное, не все. Потому что иду я сейчас по совершенно безлюдной, как будто вымершей, улице, и все равно у меня ощущение, что на меня со всех сторон смотрят. И я точно знаю, что когда я дойду до противоположного конца деревни, там уже все будут знать, куда я иду и зачем, хотя я, может быть, и сама этого пока не знаю. Просто гуляю. Возможно, загляну к кому-нибудь из своих старых знакомых, если смогу их узнать.

В те времена, когда я с ватагой мальчишек и девчонок лазила тут по садам и скакала по полям, лица у нас обычно были так перемазаны, что мы с трудом представляли, кто как выглядит на самом деле. Да и выросли все. Хотя бабульки меня узнают. Вот у кого острый глаз и чуткий слух. Это они, наверное, сейчас смотрят на меня из-за тюлевых занавесок, притаившись за горшками герани, читают мои мысли, а потом передают их соседкам на расстоянии.

Все-таки отвыкла я от деревни. Иду сейчас, как по минному полю. Ощущение, что на каждом шагу подстерегают неведомые и непредсказуемые опасности.

Самое страшное — это звери. В смысле, домашние животные. Ну, куры, ладно. Утки тоже ничего. Ходят, едят, никого не трогают. Но все остальные… Хотя бы тот же петух. Вчера бегал вокруг меня, крыльями хлопал, кричал что-то. И что я ему сделала? Не нужны мне его куры, я просто мимо шла. А он сначала смотрел одним глазом, потом повернул голову, посмотрел другим, потом снова повернул голову… Борода трясется, глаз какой-то жуткий, с желтым отливом, сам когтями землю роет. Я остановилась на всякий случай. Не хочу, чтобы он на меня сзади нападал. Лучше встретить врага лицом к лицу. И тут он как заорет. Я чуть на землю не свалилась от звуковой волны. Не знаю, кто услышал в этом вопле «кукареку». По-моему, совсем не похоже. По крайней мере, у этого петуха получилось что-то вроде «Э. Э. Э, Э, Э. Э-э-э-э-э-э». Последний вопль долго отдавался у меня в ушах. Петух в экстазе закатил глаза, а я, не оглядываясь, и по мере возможности стараясь не терять чувства собственного достоинства, быстрым шагом пошла дальше.

Но сейчас, кажется, никаких опасных зверей не видно. Несколько кур копошатся в пыли, да где-то вдалеке мычат коровы.

Рано я обрадовалась. Впереди, метрах в десяти от меня у изгороди стоит бык. Даже и не бык, наверное, а так, маленький бычок. И откуда он взялся? Минуту назад его не было. Наверное, из ворот вышел. Сердце мое быстренько убежало в левую пятку и оттуда тихонечко постукивало. Я пошла медленнее, лихорадочно соображая, считается ли розовый цвет разновидностью красного. На мне была розовая майка. Бледно-розовая, совсем не яркая…

Бычок уставился на меня исподлобья, точь-в-точь как малолетние гопники, околачивающиеся в нашем районе. Думает. Я пошла еще медленнее, стараясь держаться поближе к плетеному забору на противоположной от быка стороне улицы. Не знаю, зачем. Вряд ли я через него, если что, перелезу. А уж если все-таки перелезу, то вряд ли бык не сможет перепрыгнуть его или просто снести своим большим рогатым лбом. Бычок мыкнул что-то трубным голосом и побежал ко мне. Я вжалась в забор, не отрывая глаз от неминуемо приближающейся ко мне смерти. Бычок быстро набирал скорость, но, когда до меня оставалось не больше полутора метров, резко остановился, как собака, которую дернул за поводок хозяин. И тут я увидела веревку, которой он был привязан к столбу. Толстую такую веревку, настоящий канат. Бычок, глядя на меня, жалобно замычал. «Бедненький, — подумала я, — отобрали игрушку».

Я все еще ощущала некоторую слабость в ногах, поэтому от забора не отлипала. Бычок смотрел на меня все жалобнее. По-моему, у него даже слезы в глазах стояли.

— Ну, чего тебе? — спросила я.

Он помотал головой.

— Скучно, наверное, — предположила я.

Он внимательно смотрел на меня, видимо, пытаясь понять мои слова, но его интеллектуальное развитие, похоже, еще не достигло нужных вершин. Я достала из кармана завалявшуюся там половину шоколадного батончика и протянула бычку. Он взял батончик своими теплыми губами, а потом облизал мою руку шершавым щекотным языком. Похоже, ему понравилось. Надеюсь, быкам не вредно есть шоколад. Хотя, даже если вредно, при его размерах надо пару ящиков для достижения эффекта.

Я решила распрощаться с общительным бычком и направилась дальше, а он начал рыть копытом землю, мычать и изо всех сил дергать веревку. Ну прямо как щеночек, который хочет, чтобы с ним поиграли. Я с опаской посмотрела на столб к которому он был привязан. Столб, вроде бы не менее надежный, чем веревка. Это хорошо. Не знаю, чем могут закончиться игры с таким вот «щеночком». Он вполне может нечаянно проткнуть мой бочок своими остренькими рожками.

Я помахала ему рукой, и, стараясь не обращать внимания на доносившиеся мне вслед жалобные вопли, отправилась дальше.

А вот и первая встреча. Сергей Спиридонов, или Серый. Идет, на плече удочки, причем, насколько я понимаю, самые продвинутые, с разными там катушками, навороченными крючками и блеснами. Ничего удивительного. Серый всегда пропадал на речке или на озере, ловил рыбу ведрами даже в тех местах, где ее никогда не было, и сразу же после этого терял к ней интерес. Приносил своей бабке, а она уж, бедная, придумывала, чтобы еще такое из нее приготовить или кому бы ее подарить.

А еще Серый славился своим умением собственноручно изготавливать хитрые приспособления для рыбалки, при виде которых обалдевшая рыба сама прыгала ему на крючок. Да и вообще он мастер на все руки, вся деревня носит ему сломанные утюги и телевизоры, которые он принимает с недовольным видом и которые почти сразу же, как только он берет в руки отвертку, снова начинают работать.

— Привет, — говорю я.

— Здорово, — говорит Серый.

И смотрит исподлобья. Но я знаю, что это не от того, что он не рад меня видеть. Просто он всегда такой. Интроверт.

— Отдохнуть приехал? — спрашиваю.

— Ага, — кивает Серый.

— Молочка попить, свежим воздухом подышать, жирок накопить, — продолжаю я вполне светскую беседу.

— Молоко и все остальное, конечно, хорошо, но я приехал не из-за этого.

— А из-за чего? — спросила я.

— Рыбу ловить, — сказал Серый и помахал своими сложными удочками. — Ничего нет лучше, чем сесть на берегу, забросить удочку и ждать…

— Да вроде в нашей речке с рыбой в последнее время не очень, — нерешительно сказала я. — Говорят, вся куда-то подевалась…

— Нормально, если знать, на что ловить и как. Но ты права. Речка — это для разминки. Главная рыбалка — на озере. Вчера я там такого сома поймал — не поверишь — метра полтора.

Глаза Серого заблестели. С его лица сразу слетело скучающее выражение, и он принялся в красках описывать, как он подсекал и вел этого самого сома. Сом был очень хитрый и коварный, и, если бы на месте Серого оказался какой-нибудь другой, менее опытный рыбак, то он бы не только остался без улова и удочек, но и, возможно, был бы захвачен в рабство этим самым сомом.

А я думала об озере. До него километров десять, не по дороге, и даже не по протоптанной тропинке, а по самой чаще леса, где ориентируются только местные, да и то не все. Потому что ходить туда не любят. Когда мы были маленькими, старшие ребята пугали нас рассказами о каких-то «черных русалках», которые водятся в этом озере и утаскивают на дно каждого, кто пристально посмотрит в его темные воды. И еще о каких-то утопленниках, которые выходят из воды в полнолуние. Это все, конечно, чепуха, но местные озеро недолюбливают. Интересно, почему?

— И не лень тебе так далеко ходить? — спросила я Серого, который уже закончил свой рассказ, и его лицо снова приняло сонное скучающее выражение.

— А я коротким путем, — сказал Серый.

— В первый раз слышу про короткий путь, — удивилась я.

— Много есть чего, о чем ты еще услышишь в первый раз, — философски заметил Серый и в нетерпении посмотрел за мое плечо.

— Ну, я пошел. А то к вечернему клеву не успею. Топать-то далеко.

— Ну, пока. Еще увидимся.

Я пошла дальше. Не успела я пройти и ста метров, как услышала вопль:

— Катька!

Ко мне торопилась вроде бы незнакомая молодая женщина в спортивном костюме и косынке. И только когда она подошла поближе я тоже завопила:

— Галка! — и бросилась ей навстречу.

В те времена, когда я каждое лето приезжала в деревню, Галка была моей самой-самой лучшей подругой. Именно с ней я делилась всеми своими секретами, так же как и она со мной, с ней вдвоем мы ходили в лес и даже на дальние луга, дрались с мальчишками, когда была в этом необходимость… ну и вообще! Галка — это Галка.

— Я слышала, что ты приехала, — сказала запыхавшаяся Галка, — хотела зайти сегодня…

Я смотрела на эту крепкую, пышущую здоровьем, как румяное яблоко, женщину и у меня в голове что-то с чем-то не состыковывалось. И только когда она знакомым движением поправила челку, которая сразу же приняла прежнее положение, все состыковалось, и мне даже показалось, что у нее снова появились торчащие в разные стороны хвостики и неизменные чумазые пятна неизвестного происхождения на лбу и на щеках.

— Конечно, заходи, — ответила я. — Посидим, поболтаем…

— Ты надолго?

— Не знаю, — я пожала плечами. — Как получится.

— Пока не надоест, значит.

— Как вообще… дела? — спросила я и почувствовала, что мой вопрос прозвучал немного неестественно. Мы так давно не виделись, что рассказ о произошедших с тех пор переменах займет, наверное, не один час…

Галка пожала плечами.

— Хорошо. Картошку вот окучиваю.

— Ты же не здесь жила, — вспомнила я.

— Ну, так то родительский дом. А это наш.

— Ваш? Так ты замуж вышла? — догадалась я.

— Да, — сказала Галка, и в голосе ее появилось что-то медовое. — Весной.

— А за кого?

— Да вон он идет, мой муж, — Галка махнула рукой куда-то мне за спину.

Я обернулась. По дороге шел худой, но, по всей видимости, крепкий, высокий и загорелый парень в длинных шортах и клетчатой рубахе. Он улыбнулся во весь рот, продемонстрировав белые ровные зубы, и приветственно махнул рукой.

— Да это же Вовка Крапивин! — воскликнула я. — Ты вышла замуж за Вовку? — изумлению моему не было предела.

— А что? — обиделась Галка. — Не хуже других, наверное.

Она с нескрываемым восхищением смотрела на своего новоиспеченного мужа.

— Да нет, просто… все так странно, — проговорила я. — Я так давно вас всех не видела, что еще не привыкла, что вы выросли. Как-то в голове не укладывается. Он же тебя всю жизнь дразнил, просто прохода не давал! — вспомнила я. — А один раз даже чуть не столкнул в колодец.

— Кто это тут вспоминает мою буйную юность? — это подошел Вовка.

Мы поздоровались.

— Это Катька не может поверить, что мы уже выросли, — объяснила Галка. — Удивляется.

— Ну, допустим, не только мы повзрослели, — говорит Вовка и окидывает меня оценивающим взглядом. — Ты тоже ничего себе девица.

Я заметила, как в глазах Галки вспыхнул и тут же погас зеленый огонек. Вовка подошел к ней и обнял за плечи. Видно, он тоже не лишен наблюдательности.

— Может, у вас и дети есть? — спросила я испуганно.

Галка скромно опустила глаза.

— Скоро будут, — сказала она непривычно тихим голосом.

— Третий месяц, — заговорщицки подмигнул мне Вовка и погладил Галку по животу.

— Вот это да, — сказала я. — Поздравляю.

— Да ты в гости заходи, — сказал Вовка. — Вечером. Мы сейчас вечерами дома сидим. Телевизор смотрим.

— Зайду, — сказала я и медленно побрела дальше.

Это что же такое делается, а? Все, оказывается, повырастали, стали настоящими дяденьками и тетеньками. Дома сидят, детей рожать собираются… С кем я буду играть в казаки-разбойники?! И искать сокровища…