26
Задремав в крепких объятиях Грома, я вздрогнула, услышав оглушающий выстрел.
Сначала один.
А потом и второй. Третий. Четвертый.
Адреналин в теле взлетел до максимальной отметки. По коже тут же пустились вскачь тонны мурашек.
Я уставилась Грому в глаза. С нечититаемым выражением на лице, он приложил палец к губам, приказав мне не издавать ни единого звука, и быстро оделся.
Я тоже натягивала на себя одежду дрожащими пальцами. Из холла доносились крики. Сначала мужские. А потом… Потом закричала Марта. Спустя миг она замолчала…
В моей голове грохотало лишь имя сына.
Он там. Он один! Один, черт побери! Потому что я здесь! Его некому защитить! Некому!
Из глаз брызнули слезы.
Дернув за запястье, Гром заставил встать меня на ноги, и толкнул себе за спину. Сам в это время достал из кобуры пистолет, держа его перед собой.
Когда дверь в гостиную приоткрылась – я попрощалась с жизнью и с мыслью еще хоть когда-то увидеть своего малыша. Перед глазами уже мелькнула картина, как Гром делает выстрел, но нас убивают быстрее.
Мелькнула, и так же быстро пропала.
Потому что в гостиную зашел Хасан. И у него на руках сидел Петька. Бледный, взлохмаченный, с огромными от страха глазами, и зажатым большой мужской ладонью ртом.
– Петь… – пискнула я, и бросилась к сыну, прежде, чем успела подумать, что делаю.
Кажется, звук моего голоса пронесся эхом по дому, потому что голоса в холле на мгновение стихли.
Все это происходило за доли секунды.
Я уткнулась в сына лицом, и вцепилась в него окостеневшими пальцами, понимая, что ни выпущу теперь даже под страхом смерти.
– Выводи их, – четко, без единой эмоции в голосе, отдал Гром приказ своему подчиненному.
Тот сухо кивнул. Действовал быстро. Взял меня под локоть с такой силой, с какой только мог. Но боли я не ощущала. В тот момент я не ощущала вообще ничего, кроме всепоглощающего, удушающего приступа страха и паники.
Мы двинулись в противоположную от двери сторону. В запале оглянувшись, я не поняла, куда мы идем, и почему Гром остался на месте, пока не заметила еще одну скрытую дверь, задекорированную под интерьерную стену.
Но… Мы не успели.
До двери оставалось каких-то жалких два метра, когда в гостиную ворвались люди в масках.
Шум, крики. Я невольно пригнулась, закрывая Петьку собой, и плотнее вжимая его в свое тело.
Оглянулась. Зачем?... Может быть потому, что знала в этот момент, что вижу Грома в последний раз…
Он защищал нас. Собой.
Перегородил путь, закрывая нас с Петькой и Хасаном спиной.
Стрелял не сомневаясь и точно в цель. Двое ворвавшихся мужчин осели по стенке. Но их было больше. И они тоже стреляли…
Сначала, я заметила, как на плече Грома цветет пятно алой крови.
А потом и в груди.
Гром пошатнулся. И осел на пол, закрывая глаза.
Я закричала. Беззвучно.
А в следующий миг Хасан дернул меня за руку, заставляя скрыться за дверью. Темный коридор. Приглушенные звуки.
А на улице уже ждал черный джип. Нас с птенчиком затолкали в машину.
Ехала в полном оцепенении слепо глядя перед собой. Прижимала притихшего сына к груди. И бесконечно повторяла ему:
– Все закончилось, милый. Не бойся, теперь все закончилось…
Голос дрожал. А перед глазами стояла картинна, как Гром падает на пол.
И на глаза снова и снова наворачивались жгучие слезы, но я запрещала себе плакать. И думать о том, что он мертв.
Не знаю сколько мы ехали, я давно потеряла счет времени. Но машина затормозила у дома, спрятанного далеко за гордом в какой-то глуши, уже утром. На небе тогда замаячили первые брызги рассвета.
– Где… мы? – тихо спросила Хасана.
– В безопасности, – неприветливо ответил он мне. Вывел из тачки, заставил пройти внутрь дома, отпер ключом одну из спален. – Здесь все есть. Все, что вам может понадобиться в ближайшее время. И здесь вам ничего не грозит.
Я сглотнула, смотря на него абсолютно стеклянными глазами.
– А… Гром? Он?...
– Я не знаю. – Жестко оборвал он меня. Взглянул как-то странно, развернулся, и вышел из дома.
До вечера я не находила себе места. Ни отходила от сына ни на мгновение. Глаз сомкнуть так и не удалось. А когда он поспал, мы отправились на поиски кухни, еды.
Кусок в горло, конечно, не лез. В странном оцепенении я приготовила Петьке манную кашу. Он не задавал мне вопросов, будто понимая, что любой из них может меня в данную секунду сломать.
– Мам… – тихо спросил птенчик уже ближе к вечеру. Мы лежали в пустой тихой комнате, крепко обнявшись. – Мой папа. Он теперь взаправду умер?
Я с силой зажмурилась, не позволяя пролиться горячим слезам.
– Я не знаю, сынок, – прошептала, целуя Петьку в макушку, – я не знаю.
Когда входная дверь хлопнула, Петя уже крепко спал.
Я вздрогнула и подскочила на ноги.
Хасан стоял в прихожей темнее тучи.
И я… как-то сразу все поняла.
Посмотрела на него и медленно осела по стенке, закрывая лицо.
Хасан подошел ко мне ближе. С противным скрипом придвинул стул и сел рядом.
– Не реви, фея. – Сухо выдавил он из себя, неприятным скрипучим голосом. – Грома больше нет. И ничего не изменить. Ты поживешь здесь пару недель. Завтра я привезу еще продуктов. А потом все уляжется. И вы с твоим пацаном можете быть свободны. – Он задумчиво посмотрел на дверь, за которой спал Петька. – А, если хочешь, для него безопасности, никогда и никому не скажешь, кто его отец.
Мы помолчали еще пару минут. А потом Хасан вздохнул, встал, и вышел за дверь.
Не стесняясь тишины дома, я легла прямо на пол в прихожей и свернулась калачиком.
«И вы с твоим пацаном можете быть свободны»… – стучали слова в голове.
Еще вчера я бы многое отдала за эту «свободу».
А сегодня она мне уже не нужна.
Сегодня я бы променяла свою свободу на жизнь Грома не глядя.