27
Год спустя…
– Есения Михайловна, у нас снова ЧП! – тараторил в трубке моего телефона голос помощницы-Любочки.
– Люба, успокойся, – усмехнулась я, со стойким спокойствием встречая любые новые трудности. Застегнула на Петьке весеннюю курточку, хотя сын и сопротивлялся, одними губами транслируя: «Ма! Я могу сам!» – и спокойно расскажи мне, что снова случилось.
– Ну новенькая наша, Гуля! Отчебучила! Выехала на сложный заказ, там дом в коттеджном поселке, по прайсу - стандартная уборка после вечеринки, плюс сложные пятна на дорогущем ковре.
– И что? Неужели не справилась? – Нахмурилась я, подталкивая сынишку на выход.
– Да справиться-то справилась, только вот… – Люба замялась.
– Говори как есть, – строго приказала я, и сама удивилась откуда в моем голосе взялись эти властные нотки. Я так никогда не умела.
– В общем, клиенты позвонили потом, сказали что у них часы из дома пропали, какой-то космический ценник назвали. Говорят, кроме нашей сотрудницы, никто взять не мог.
Быстро обрабатывая в голове всю информацию, я твердо спросила:
– Когда они обнаружили пропажу? Ты с Гульнарой разговаривала? Что она говорит?
– Да что она может сказать?! – Взвилась Любочка вне себя от распирающей злости, – мы ей доброе дело! Попробуй-ка найди без регистрации такую работу! А она… Нет, ну что за люди пошли?!
– Значит, говорит, что не брала?
– Ну кто ж ей поверит?!
– Я. Например. – Ледяным тоном ответила я.
В трубке повисло молчание.
– Но… Есения Михайловна, клиенты же… Грозятся полицию вызвать.
– Пусть вызывают, может им там объяснят о презумпции невиновности?
Закончив разговор с подчиненной, я быстро набрала номер Гульнары. Застала женщину горько всхлипывающей. Мне она повторила все то, что я уже успела услышать от Любы: не брала, не видела, что теперь делать не знаю.
– Гульнара, не волнуйтесь, – заверила я сотрудницу своей маленькой фирмы, – мы обязательно во всем разберемся и, если что, не дадим вас в обиду.
Женщина благодарила меня еще долгих пару минут, и даже детьми поклялась, что никаких часов она в этом доме в глаза не видела, а работу свою выполнила на совесть.
Гульнару я взяла на работу два месяца назад. Не смогла не взять. Такая у нее безысходность в серых блеклых глазах мелькнула тогда, что я поняла - я ее последняя надежда прокормить трех детей. Муж перевез ее из родного дома сюда, а через год бросил. Теперь даже с маленькими дочерьми не видится. А сама Гульнара еще молода и полна сил, хоть и выглядит в свои тридцать пять как глубокая, уставшая от жизни, старуха.
Работала женщина и правда на совесть. Ни одного плохого отзыва от клиентов. Похорошела, расцвела. А сегодня такое…
Получив номер клиента, я лично позвонила ему. Молодой мажор в трубке нагло заявил, что теперь моя фирма «попала на два миллиона».
– Конечно, мы несем полную ответственность за работу сотрудников, – отстраненно, но вежливо ответила я, – но вы же понимаете, что разбираться мы будем в суде? Уверены, что хотите на это пойти? Может быть, мы сейчас все с вами подробно обсудим, чтобы обе стороны лучше понимали ситуацию?
– Да че тут обсуждать? – фыркнул мажор.
– Например, мне хотелось бы знать, когда именно вы обнаружили пропажу?
– Сегодня! Сунулся в отцовский шкаф, а часиков то и нет! Да он мне просто голову открутит за них!
– Но я ведь правильно понимаю, что вчера в вашем доме была вечеринка, последствия который и устраняла сегодня наша сотрудница? Скажите, когда вы видели ваши часы последний раз?
Парень задумался, а потом нехотя буркнул:
– Ну вчера?
– Вечером? Или, может быть, утром? – я продолжала давить.
– Ну утром. И че?
– Значит, еще до вечеринки?
– Ну да.
– Значит, до того, как в вашем доме побывало несколько десятков людей, у каждого из которых мог быть доступ в незапертый кабинет?
– Ну… выходит так, – сдулся парень.
– В таком случае, у меня возникло еще больше сомнений, в том, что наша сотрудница могла быть причастна к пропаже. Конечно, если хотите, вы можете вызвать полицию. Уверена, что они обязательно во всем разберутся.
– Да не буду я ментов вызывать! – озлобился парень, – батя мне потом шею за это намылит!
И… бросил трубку.
Я удивленно посмотрела на свой телефон, прежде, чем спрятать тот в карман куртки.
Лично мне теперь ясно – мажор просто хотел повесить пропажу на сотрудницу клининга, потому что этот вариант показался ему легче, чем устраивать разборки дружкам и гостям.
Что ж, если он вызовет полицию, мы естественно будем содействовать следствию. Но что-то мне подсказывает, что он этого не сделает…
Набрав Гульнару и успокоив ее, я выбросила из головы ненужные мысли, и крепче перехватила ладошку сынишки.
– Ма, а на карусель мы зайдем? Темка сказал, что они с папой катались на прошлой неделе!
– Конечно зайдем, – улыбнулась я сыну. – И на карусель, и куда ты захочешь?
– Правда-правда?
– Правда-правда.
***
– Мам, – спросил птенчик спустя пару часов, когда уставшие и измотанные после каруселей, мы сидели на лавочке в парке, беззастенчиво утоляя голод мороженным, – а я когда вырасту, тоже буду ездить на большой машине! Как эта! – Ткнул пальчиком в темный джип с тонированными стеклами, припаркованный неподалеку.
Мое сердце екнуло.
Но я не обратила на этот кульбит никакого внимания. Привыкла уже. За целый год я просто привыкла, что мой организм сходит с ума, каждый раз, когда я натыкаюсь на что-то, напоминающее о Громе.
Я остановила взгляд на лобовом темном стекле, и даже не видя водителя, все равно ему улыбнулась.
Я знала, что это люди Хасана.
С тех пор как Грома не стало, он приглядывает за нами.
Как и обещал, Хасан отпустил нас с Петькой спустя пару недель, когда все улеглось. Сми перестали трубить о смерти самого известного криминального авторитета города, а я еще несколько месяцев не включала ТВ и не покупала газет.
Мы с сыном вернулись в свою комнату в старой общаге, а еще месяц спустя Хасан приехал к нам и всучил пачку денег.
За что? Для чего? Он ничего не стал объяснять. Лишь спустя время, когда он вернулся опять, я узнала, что Гром для него был больше, чем друг, и Хасан просто не захотел нас бросать.
Деньги, которые Хасан передавал позже, я складывала на отдельный счет в банке – Петька, когда подрастет, сам распорядится, как поступить с этой суммой. Взяла лишь малую часть, чтобы рассчитаться за остаток кредита, и открыть небольшой бизнес, нанять персонал, снять помещение, докупить оборудование.
Бизнес внезапно расцвел, принося мне не малый доход, и сейчас мы с сынишкой уверено стоим на ногах. Все начало потихоньку налаживаться.
Еще бы еще моя душа не болела так тихими пустыми ночами…
Еще бы подушка каждое утро не была мокрой от слез.
И я ругаю себя. Ведь это нелепо. Мы с Громом почти не знали друг друга. Провели вместе лишь пару ночей. Кроме Петьки нас ничего и не связывает.
Тогда почему же так больно?
И, знаете, врут те, кто заявляет, что время все лечит.
Потому что не лечит оно ни-чер-та. Ты просто учишься жить с этой болью.
– Петь, а знаешь, – я отвела задумчивый взгляд от авто с темными стеклами, – до летних каникул осталось всего пара недель. Хочешь я возьму отпуск и мы на все лето уедем в деревню?
Сынишка округлил глаза в удивлении и беспардонно вытер испачканные в мороженном губы, рукавом своей куртки.
– Это что же получается, – выставил он вперед руки и растопырил пальчики, – я все лето в сад не пойду?
– Не пойдешь, – засмеялась я, потрепав его по макушке.
Сынишка нахмурился, так сильно в этот момент напоминая мне Грома.
Мое сердце жалобно сжалось, но, как и все предыдущие разы – я научилась не обращать на это внимания. И даже ни один мускул на моем лице не дрогнул от всепоглощающей, почти физической боли.
– Тогда я, конечно, согласен, – по-деловому отозвался мой птенчик, будто на важных переговорах сидел. – Едем, ма. А что мы будем там делать?