Тебя не заменит никто

9

С утра на город спустился туман. Это был первый нью-йоркский туман на памяти Кирилла. И притом самой высшей пробы (в пяти метрах уже ничего не было видно), прямо так и хотелось взять и шлепнуть на него: сделано в Америке.

Такси, в котором ехал Кирилл, на самом деле не ехало, а ползло. Водитель включил фары, но это мало помогло.

— Похоже на конец света, — заметил он.

Открыв рот, таксист уже не смог его закрыть. Он стал подробно рассказывать, кто он, откуда, за какую бейсбольную команду болеет, не обращая внимания на Кирилла, как будто рассказывал все это самому себе.

Кирилл честно пытался слушать таксиста — тот сыпал незнакомыми словечками, и в другое время Кирилл не успокоился бы, пока не вытащил из таксиста весь его словарный запас. Но сейчас он только вежливо кивал, а сам думал о своем.

Да, сегодня день был особенный, и туман здесь ни при чем. Сегодня его — Кирилла — день рождения. И ехал он не куда-нибудь, а на свидание с женой… в Александровском саду…

“Муж! — писала Влада. — Мой дорогой супруг! Или, как там говорят у вас в Америке: мой медовый! Хочешь верь, хочешь не верь, а свидание состоялось. Я была там, где ты мне велел, как послушная и любящая жена, в то время, в которое ты велел, и… мне понравилось. Поздравляю, мой медовый, идея оказалась плодотворной, и с меня причитается. Так и быть… Приснюсь тебе в ближайшую ночь. Явлюсь к тебе, как капуста, надев сто одежек, чтобы ты получил стократное удовольствие, раздевая меня.

Медовый мой! Хочу сделать тебе подарок. Приходи в свой день рождения в Александровский садик, сядь на нашу скамеечку (это место на карте Нью-Йорка отмечено у меня флажком) и сосредоточься. Я приду. Ты почувствуешь это… Но… (ничего не могу поделать). Условие то же: ты не должен оборачиваться, что бы ни случилось. Если обернешься, можешь потерять меня навсегда…"

Александровским садом они с Владой называли Центральный парк.

В этом парке Кирилл был на следующий день после приезда. Марк Шварц устроил ему большую обзорную экскурсию.

— Хочу, чтобы Нью-Йорк у тебя из ушей полез, елы-палы, — сказал он и добился своего.

Начало было хорошим. Марк привез его на угол Пятой авеню и Восемьдесят второй улицы — в музей Метрополитен. Они поднялись по главной лестнице на второй этаж и пошли прямо, никуда не сворачивая. Кирилл увидел картины Рембрандта, Рафаэля, Боттичелли, Эль-Греко, Веласкеса. Сразу повеяло Питером… Эрмитажем…

— Знаешь что, — сказал Шварц, когда они вышли из музея, — чего мы топчемся в центре? Будет время, ты здесь сам все облазишь. Давай-ка я тебе покажу дно! Район между Сто десятой и Сто восемнадцатой улицами!

И он повез Кирилла в Гарлем. Там они очень долго искали приключений, заходя в кафешки, бары и клубы, в которых так и не встретили ни одного “белого”. Хорошо кончиться это не могло, но, к счастью, все обошлось. Их никто не тронул, хотя косые взгляды они ощущали на себе постоянно.

Потом были Бруклин, Гудзон, Брайтон-Бич…

Когда под конец обзорной экскурсии они переплывали на пароме бухту, чтобы попасть с Манхэттена на Стейтн-айленд, и с палубы смотрели на парад небоскребов, словно напоказ выставленных вдоль побережья, Кирилл уже ничего не чувствовал. Смотрел так — для справки. Но потом часто вспоминал увиденное. И небоскребы задним числом казались ему огромными “неправильными” воздушными шарами, которые парили в закатном небе: подуй — и они улетят…

Очень похоже он воспринял Нью-Йорк, когда самолет шел на посадку. Была плотная облачность. Самолет, словно речная галька, брошенная опытной рукой, сделал с десяток “блинов” по поверхности облаков, как по поверхности воды, и вдруг нырнул на глубину. Нью-Йорк прыгнул навстречу, будто индеец из засады. И в этот момент солнце пробило облака и обрушилось на Манхэттен…

Словно именинный пирог со свечами! — подумал тогда Кирилл.

— Один? Без жены? — встретил его в аэропорту Кеннеди Марк Шварц, как будто они расстались только вчера и прилетел Кирилл не за чем-нибудь, а чтобы скоротать пару свободных деньков.

Уши у Марка в самом деле оказались трубочкой. Михаил был прав. А в остальном от Марка, которого знал Кирилл, ничего не осталось. Еще разве что глаза…

Шварц безобразно растолстел, от чего казался ниже ростом. К тому же он стал до невозможности развязным.

— Какой у нее номер сисек? — расспрашивал он о Владе. — А у тебя стоит? Все нормально? Она довольна тобой?..

Говорили они друг с другом исключительно по-русски. Хотя Кириллу не терпелось с порога пустить в ход свой английский.

— Наломаешь еще язык, елы-палы, — сказал Марк. — Знаешь, как по всему русскому тоскую! Тут на Уолл-стрит услышал, как двое матом ругаются, — хорошо так стало!.. Одиноко здесь, Кирилл.

Первое время Кирилл жил у Шварца.

— Приучайся экономить, — учил его Марк, — это — по-американски. Живи у меня, пока я тебя не выгоню.

Но Кирилл ушел сам.

Недели через три он снял неподалеку двухкомнатную квартиру — Марк оказался слишком беспокойным хозяином.

Во-первых, выяснилось, что он здорово закладывает. Кирилл попил с ним первую неделю, а на вторую вспомнил, что приехал в Америку не затем, чтобы пить русскую водку, не просыхая. И во-вторых… Марк не мог пить без женщин. И не мог пить с одной и той же больше одной ночи подряд.

Чуть ли не каждый вечер он приводил в дом новую проститутку, а то и двух, и гудел до утра.

— Хорошая девочка! — кивал пьяный Марк на проститутку. — Хочешь вторым номером? Я заплачу!

Район, в котором они с Марком обитали, был относительно благополучным. В основном здесь жили представители “среднего класса”.

Квартира, куда съехал от Марка Кирилл, находилась на втором этаже двухэтажного дома, приличного с фасада, но вызывающего мысль о капитальном ремонте при взгляде с тыльной стороны.

Соседями Кирилла по этажу оказались американец итальянского происхождения Нино Антонелли и “стопроцентная” американка по имени Сюзанна Пайпер, Сюзи.

Мистер Антонелли работал в страховой компании, Сюзи — фотокорреспондентом в одном женском журнале. Было видно, что они симпатизируют друг другу.

— Знаете, на кого вы похожи, мистер Успенски? — Сюзи так и произносила его фамилию — без “и”, невозможно растягивая “е”. — Вы похожи на доброго русского медведя…

Мисс Пайпер была симпатичная. А каким взглядом она смотрела на Кирилла!

Вообще женский вопрос, на удивление, превратился для него чуть ли не в гамлетовский: изменять или не изменять? Ответ напрашивался сам собой — изменять! В конце концов, мужик он или нет? Для себя Кирилл раз и навсегда решил, что жену любит! И очень! А как писал тот же Шекспир, может ли измена любви безмерной положить конец? Но, не понимая самого себя, Кирилл вот уже какой месяц хранил верность жене.

Он решился было на интрижку с Сюзи, но та сбила его, заняв вдруг активную позицию. Она искала с ним встречи. И если поначалу они виделись раз или два в неделю, то с определенного момента стали пересекаться несколько раз в день: на лестнице, на улице, в кафетерии у дома и даже в недорогом ресторанчике рядом с офисом Кирилла.

Здесь не нужно было быть большим психологом, чтобы понять: Сюзи его домогается. Но своим поведением она лишь пробудила в Кирилле “мальчишескую” гордость. Счастье мужчины: я хочу! А отнюдь не — она хочет. Кирилл делал вид, что ничего не замечает, и старался поддерживать с Сюзи ровные отношения. Он даже попросил ее сделать пару снимков (мисс Пайпер, как профессионал, держала камеру всегда под рукой), собираясь послать их домой в Питер.

— Я занесу вам фотографии, Кирилл, как-нибудь вечерком, — пообещала Сюзи.

Кирилл получил работу в брокерской конторе, с которой Шекловитов, его бывший шеф, проводил рискованные операции. В этих операциях Кирилл принимал самое активное участие. Контора была средней руки, но процветала. Босс, Пол Эвинг, попробовав раз крошки от “русского пирога”, мечтал о кусках покрупнее.

— Мистер Успенски, — говорил Пол Эвинг, будучи по делам в Питере, когда Кирилл еще и не помышлял о Нью-Йорке, — мне бы парочку таких, как вы, и мы бы здесь горы своротили.

Это была шутка. Но работу, в обход Шекловитова, Пол Эвинг предложил Кириллу всерьез. В общем-то с этого предложения все и завертелось.

— Только мне не нравится, что вы холостой, мистер Успенски. Вам обязательно нужно жениться, — поставил единственное условие будущий босс. — Настоящий работник — семейный работник! Это мое глубокое убеждение. И никто не убедит меня в обратном!

Уик-энды Кирилл проводил с Марком. Тот простил его за “побег”, и они продолжали держаться друг за друга. Марк таскал Кирилла по всевозможным увеселительным заведениям и по аукционам. Аукционы были страстью Марка Шварца.

Марк никогда ничего не покупал, но всегда торговался.

— Это посильнее покера будет, — объяснял он Кириллу, — весь смак в том, чтобы твое слово оказалось предпоследним…

Часть свободного времени Кирилл сознательно тратил на одинокие пешеходные прогулки.

Одевшись попроще, он буквально прочесывал Нью-Йорк вдоль и поперек.

Кирилл совал свой нос куда только можно. Когда впервые он оказался в центре Манхэттена на Сорок второй улице, заполненной всевозможными секс-шопами и секс-увеселениями, он с ходу влетел в какое-то заведение, заплатил один доллар и вдруг оказался в темной тесной кабинке с ярко освещенным окном. За окном, на черном бархате, широко раскинув руки и ноги, прикованная к полу золотыми цепями, в ослепительном свете лежала обнаженная девушка.

Картина эта, как бритва, полоснула Кирилла по глазам: физиологическая откровенность позы, цепи, свет, хрупкость девушки и — самое поразительное — ее улыбка…

Он вышел на улицу полупьяный от стыда и желания вернуться назад и остаться там навсегда.

На крыше Эмпайр-стейт-билдинг Кирилл так долго стоял на одном месте, завороженно глядя вниз на тонущий в неподвижной дымке город, что к нему подошел невесть откуда взявшийся полицейский и предложил спуститься вниз…

В Чайна-тауне в первом подвернувшемся ресторанчике он впервые попробовал есть рис палочками. Но, поймав на себе насмешливый взгляд официанта, разозлился, потребовал ложку и демонстративно съел все до последней рисинки…

Квартал ювелиров на Сорок седьмой улице сразил его свой роскошью. Сюда он уже больше никогда не приходил. Вид драгоценностей подействовал на него угнетающе и заставил краснеть за то “скромное” колечко, которое он подарил Владе…

В магазине мужской одежды на Мэдисон-авеню Кирилл выбрал себе галстук с рельефным оттиском статуи Свободы. Но если бы он сначала поинтересовался ценой… Галстук Кирилл так ни разу и не надел.

Уик-энд проходил, и Кирилл вновь погружался с головой в работу.

Он просыпался, приводил себя в надлежащий вид, делал кофе, бутерброды и тосты с джемом. Облачался в свежую рубашку, костюм-тройку, прихватывал кейс и превращался в типичного американского клерка.

Раз в неделю Кирилл писал жене длинные дурашливые письма и получал в ответ такие же. У них с Владой был настоящий почтовый роман.

В одном из писем Влада назвала Нью-Йорк “северной столицей” Соединенных Штатов. Прочитав это, Кирилл почувствовал щелчок в мозгах… И в одно мгновение Бродвей превратился в Невский, Бруклин — в Гражданку, Стейтн-айленд — в Васильевский остров, Центральный парк — в Александровский сад, а сам Нью-Йорк стал Санкт-Петербургом… И они вдруг оказались в одном городе. Совсем рядом. Бродили по одним и тем же улицам. Но не могли встретиться…

И тогда… Тогда Кирилл придумал эту игру в свидания.

На Колумбус-Серкл такси попало в “пробку”. Но Кирилла это не расстроило — он уже приехал. Несколько лишних сот метров пешком — ерунда.

Кирилл расплатился и вылез из машины.

Туман чуть рассеялся. Теперь можно было видеть, что творится вокруг в радиусе десяти метров. Из-за тумана казалось, что в парке никого нет. Кириллу попалась навстречу только парочка влюбленных — она черненькая, он беленький — и мальчик, который тащил за собой собаку на поводке. Собака рычала и отчаянно упиралась в землю лапами. Эта четверка вдруг вынырнула из тумана, нырнула в туман тоже вдруг, и Кирилл остался совсем один.

Он сел на скамейку и стал ждать. Было непривычно прохладно для нью-йоркской осени, не спасали ни шарф, ни плащ.

Кирилл невольно поежился.

В этой игре в “свидания” несомненно что-то было. Во всяком случае, сейчас Кирилл не ощущал так остро, что он на чужбине, и на душе было покойно и волнительно одновременно, как будто свидание на самом деле должно состояться.

До назначенного часа оставалось чуть меньше пятнадцати минут. Поскольку время свидания еще не наступило, Кирилл разрешил себе оглядеться. За спиной с трудом проглядывалась аллея. Деревья выставляли голые ветки из тумана. Ветра не было.

Кирилл достал последнее письмо Влады, развернул и в который раз перечитал, смакуя ее словечки, стиль и почерк.

В конце письма красовался отпечаток ее губ. От них в сторону вела стрелка, указывающая на приписку:

“Это мой воздушный поцелуй. Он заряжен тоской и печалью”.

Сзади послышался чей-то легкий бег.

“Не оборачивайся…” — вспомнил Кирилл строчки из письма жены.

“Не обернусь!” — мысленно ответил он, хотя желание такое было. Судя по всему, по аллее бежала женщина, молодая женщина.

И все же он обернулся.

Женщина за спиной вскрикнула, и здесь уже было не до сентиментальностей.

Кирилл увидел в мареве тумана фигуру, распластавшуюся на земле. Сомнений не было: женщина оступилась и упала.

Кирилл моментально вскочил, перепрыгнул через скамейку и бросился к женщине, на бегу пряча письмо в карман.

Пока он бежал, незнакомка в красно-бело-синем спортивном костюме и с белой повязкой на голове успела сесть. Женщина держалась за левую лодыжку, морщась от боли, и во все глаза смотрела на Кирилла.

— Вы можете встать? — Кирилл присел рядом с ней на корточки, внимательно посмотрел на женщину: огромные карие глаза, чуть тяжеловатый подбородок, брови, словно нарисованные небрежной, но гениальной рукой художника, и губы, которых хотелось коснуться своими губами.

Наверное, его лицо как-то по-особенному изменилось, потому что женщина расслабилась и заговорила с Кириллом, как со знакомым.

— Помогите мне добраться до скамейки. Надеюсь, со мной ничего серьезного…

Кирилл протянул женщине руку, подставил плечо, на которое она с благодарностью оперлась.

— Сама виновата, — укоряла она себя, — засмотрелась на вас. А там камень… И вот результат.

Он усадил ее на скамейку и сел рядом.

Незнакомка потрогала ногу.

— Кажется, опухает.

— Разрешите мне.

Кирилл похлопал себя по бедру, и женщина, подумав, положила ногу на его колени.

Кирилл разул ее, снял беленький чистенький носочек (…наверное, она меняет их каждый день, мелькнула у него мысль…) и осмотрел лодыжку.

— Здесь больно? — спросил он.

— Нет, — ответила женщина.

Во время манипуляций, которые Кирилл проделывал с ее ногой, она не спускала с него глаз. Смотрела полусерьезно-полуигриво…

— Я вас узнала, — произнесла она, — вы были вчера на аукционе, на Сорок пятой улице… С таким нахальным толстяком. Его нахальство стоило мне полторы тысячи.

— Это мой друг, — ответил Кирилл, внимательно вглядываясь в лицо женщины. — Кажется, я вас тоже узнал. Вы купили… саблю. Турецкую, восемнадцатый век. Хотя на самом деле это ятаган.

— О-о-о! — оценила женщина. — Кажется, вы тоже неравнодушны к холодному оружию!

— Чуть-чуть… С ногой все в порядке, — ответил Кирилл, — то есть… Небольшое растяжение. Нужно наложить тугую повязку, и все…

Он сделал легкое движение рукой, давая понять, что женщина может убрать ногу, но она не убирала.

— Нет, нет, — сказала она, — я покалечилась из-за вас, и вы меня должны поставить на ноги. Накладывайте вашу повязку!

— Как?! — растерялся Кирилл.

Женщина пожала плечами.

Кирилл немного подумал, снял шарф и стал туго наматывать его на женскую ножку.

— Вы говорите с акцентом, — сказала женщина, — вы поляк?

— Нет, русский.

— Еще одно приятное открытие, — обрадовалась женщина. — Моя бабка была русская… Меня зовут Дженни Томпсон-Напье. Друзья зовут меня Дженн. Самые близкие — Ди… А вы?

— Кирилл Успенский.

— Успи-и-е-нски-и, — повторила она нараспев. — Я тоже знаю несколько слов по-русски: “па-а-адла”, “убли-ю-у-док” и… забыла…

— Так у нас посылают друг друга подальше, — весело заметил Кирилл.

— Ой, как неудобно, — искренне расстроилась Дженни.

— Ничего, бывает… Вот и все. До дома доберетесь. Вы далеко живете, Дженни?

— Риверсайд-драйв… Зовите меня Дженн, Кирилл.

Кирилл понял смысл этой фразы. Он понравился миссис Томпсон, и она готова принять его в круг своих друзей.

— Вы на машине? — спросил он.

Она молча кивнула… И это все решило.

— Я отвезу вас, Дженн, — сказал Кирилл.