Глава 12

Вынырнув из подъезда в глухие сумерки позднего вечера, я решил тотчас ехать на Российскую. Именно на пересечении этой улицы с улицей Марата стоит здание дореволюционной постройки, в подвале которого более двадцати уже лет располагается антикварная лавка Михея Процентщика. В мире профанов, то есть в мире людей, неотягощенных магическими знаниями, Михей Процентщик и известен как средней руки антиквар по имени Михаил Петровичем Лымарь. В колдовском же сообществе считается он номинально самым сильным в городе магом и уже не номинально, а по факту – самым, пожалуй, презираемым. И было бы странно, будь иначе. Ведь Силу он получает не за счёт исполнения ритуалов и обетов, не за счёт магических подвигов или кромешных злодеяний, но исключительно тем тривиальным и мало почитаемым в общине способом, что издревле называется ростовщичеством. Уже много-много лет даёт Михей другим магом Силу под огромные проценты и копит её, копит, копит. Зачем, для чего – сам не знает. Больной в этом смысле человек, человек, тип которого превосходно вывел Александр Пушкин в образе старого барона, чахнущего над златом.

И вот также как у пушкинского рыцаря-скупердяя, есть у Михея, помимо торгового зала с выставленным на показ и распродажу милым старьём, коморка, где прячет он от посторонних взоров сочащиеся Силой артефакты. Заходишь туда, и глаза разбегаются от богатства тамошнего и великолепия. Мой набитый артефактами сундучок, тот, что храню в своей келье Подземелья, против тайного склада Процентщика – всё равно что ювелирный магазин "Алмаз" против Государственного алмазного фонда. Даже сравнивать смешно. Столько добра можно сотворить, используя всю эту накопленную за долгие годы магическую мощь, столько пользы можно людям принести, что голова кругом идёт, когда об этом задумываешься. Лучше не задумываться. Ведь, как это ни обидно, но не творит ничего для людей Михей. Не испытывает такой душевной потребности. Да и не умеет. Остаётся только радоваться, что и зла учудить не способен. Бездарь полнейший в этом плане. Как сказал про него однажды Жонглёр, слеп Михей Процентщик отсутствием тропы и глух отсутствием напева. И огромная Сила его столь же бесполезна, сколь и бессмысленна.

Долгое время отношения у нас с Процентщиком были ровными, из разряда "привет, как дела, нормально", но однажды разыскал я похищенную у него Чашу Долголетия, и мы с ним не то чтобы сблизились, но как-то почаще стали друг друга в толпе замечать. Чуть позже я полюбил приходить к нему в назначенный час, а он полюбил поить меня чаем с тувинским бальзамом. Я терпеливо выслушивал его велеречивые откровения в духе мистагогов Серебряного века, а он за это делал мне скидки на всякие приглянувшиеся мне полезные, а чаще всего бесполезные безделушки. Так бы и дальше, да разве ж люди способны долго отношения с другими поддерживать без косяков. Вот и Процентщик напортачил. Подставил меня как-то раз из-за неуёмной своей жадности. Да так жестоко подставил, что обиделся я зело и наказал его образцово. Говоря проще, поколотил. А говоря откровенно, избил до полусмерти. Не люблю чрезмерного насилия, пытаюсь не допускать, но тут так надо было, тут без этого невозможно было обойтись. Вот, видимо, с тех пор и он затаил на меня обиду страшную, да нашёл способ люто отомстить. Дурачок неумный.

Тем временем по улицам города уже расползалась майская, ещё непуганая ночь. Кругом горели фонари и радостные блики носились по стёклам домов. А небо исчезло. Впрочем, как и всегда. Ночью над большими городами в принципе не бывает неба. Нет, на самом деле оно, конечно, не исчезает никуда, но настолько из фонарного марева никакое, что не способно порождать у пытливого наблюдателя ни смыслы, ни желание пуститься на их поиски. Ну а что это за небо, которое не способно порождать смыслы? Это не небо никакое. Это натяжной потолок.

Перебравшись на другой берег реки по Старому мосту, я поднажал хорошенько, надеясь перехватить Михея до того, как он закроет лавку. Окончательно вопрос хотелось решить уже сегодня, сейчас, а если бы он всё закрыл и уехал, пришлось бы этого бонвивана до утра по всему городу искать. Торопился я, гнал, проклиная разными нехорошими словами издевательскую педантичность светофоров, а когда стоял на том, который с равнодушным хладнокровием тормознул меня у нового мексиканского ресторана (до лавки Михей оставалось каких-то пятьдесят метров), вспомнил, что в заботах совсем забыл про Леру с Вуангом. Охнул, вытащил телефон и набрал номер офиса.

– Да, шеф, – взяла трубку Лера.

– Не потеряли меня? – спросил я, врубив скорость и продолжив движение на вспыхнувший зелёный. – Чего не звоните? Как там у вас?

– У нас всё нормально. Посетителей не было. Петя… в смысле Пётр Владимирович учит меня искусству сумиэ.

– Какому-какому искусству?

– Сумиэ. Искусству древней японской живописи. Очень, шеф, увлекательно. И у меня даже уже кое-что получается.

– Что ж, рад за тебя. Как закончите, вызови себе такси за счёт фирмы. А Петр Владимирович пусть меня дождётся, буду где-то через час. Ладушки?

– Ой, шеф, а можно я тоже вас дождусь.

– Как хочешь, – разрешил я.

– Так хочу, так, – промурлыкала Лера и воткнула трубку в гнездо.

Что-то в её мурлыканье меня насторожило, здорово насторожило, но разобраться, что именно, решил попозже, поскольку как раз в эту минуту подъехал на место и увидел, что Процентщик, одетый в кофейного цвета френч и расшитую золотыми нитями чёрную шапочку, уже вышел и закрывает вход. Если бы я минуты на две опоздал, точно пришлось бы целовать замок. Вернее автоматические жалюзи.

Прижавшись к бордюру возле бывшего Дома партработника, а ныне Американского центра, чуть дальше и напротив антикварной лавки, я дождался того момента, как Процентщик направится к своей старенькой, выпущенной ещё, наверное, при императоре Хирохито, "Тайоте" модели "Камри", и выскочил из машины. Перебежав дорогу, одолел сварную решетку, отделяющую проезжую часть от газончика при тротуаре, и пошёл следом. Будучи человеком чрезвычайно полным, даже толстым, двигался Процентщик медленно и нёс свой огромный живот-аквариум, откинув плечи далеко назад. К тому же через каждые три шага – вот что значит предпочитать живую еду живой воде – останавливался из-за страшной одышки. Одним словом, мне даже пришлось слегка себя попридержать, чтоб случайно его не обогнать. Но когда он разблокировал центральный замок, в машину мы сели одновременно. Антиквар, естественно, на сиденье водителя, а я – за ним, на заднее.

Он одного только моего появления испугался, а после того, как я ткнул ему в затылок указательным пальцем, совсем струхнул. Аж побледнел. А тут я ещё и прошипел зловеще:

– Отвечай чётко, быстро и не виляя. Иначе – пуф.

– Чего тебе, чего тебе, Егор, – моментально вспотев от страха, залепетал Михей, после чего задышал часто-часто, а потом закашлялся.

Когда приступ закончился, я начал задавать вопросы в напористой манере "плохого" полицейского:

– Ты ко мне оборотня отправил? Ты? Отвечай. Живо отвечай, а не то…

– Я, Егор, я, – поторопился признаться Процентщик. – Прости меня, Егор. Прости, чёрт попутал. Чувствовал, чувствовал, что лажа выйдет. Последние ночи даже не спал из-за этого. Позвонить хотел, предупредить… Но… Не сложилось.

– Ох, какая же ты подлая скотина, Михей. Ох, какая же подлая. Это ж надо было сообразить – оборотня на девчонку натравить. И как ты только до такого додумался, дурья башка?

Процентщик отчаянно замотал головой:

– Не я… Не я это. Я… Это не я…

– Когда хвост прижали, ты сразу стал не ты? – хмыкнул я. – Вот же ты гад. А ведь ещё и приёму хитрому его обучил. Стрекоз волшебных из Запредельного… – И тут меня пронзила мощная догадка. – Подожди, а сам-то ты откуда про стрекоз узнал? Ты же ноль в практической магии полнейший. Говори, откуда узнал? Говори давай.

– Не знаю я, Егор, ни про каких волшебных стрекоз, тем более из Запредельного. Клянусь, не знаю. Вот те крест, не знаю. Это, наверное, та… тот… Тот человек, который… Который меня надоумил.

– Так, а вот с этого места давай поподробней. Что ещё за человек?

– Маг, сильный маг. Серьёзный маг. Две недели назад пришёл ко мне, спросил Зеркало Ананда. Я покопался у себя в закромах и, представляешь, нашёл.

– Зеркало Ананда, говоришь? Это ещё что за беда?

– Артефакт такой. Артефакт свойств.

– Понимаю, что артефакт. Для чего нужен?

– А я почём знаю, я же…

И он вновь закашлялся.

– Вот именно, что "ты же", – недовольно пробурчал я и постучал ему кулаком по спине. – Кончай больным прикидываться, говори, согласился ты ему артефакт отдать?

– Согласился, Егор, согласился, – ответил Процентщик, всё ещё давясь кашлем. – Как было не согласиться? Серьёзный маг. Мог и огорчить.

– Получается, из Тёмных?

Процентщик перестал бледнеть и начал краснеть. Понял, что сболтнул лишнего. Прикусил язык и ничего мне на мой вопрос не ответил.

Тогда я спросил:

– Что ты взамен попросил?

– Ну, как что, – замялся Михей. – В общем… Короче, тебя попросил каким-нибудь наказать.

– Не останавливайся, говори дальше, излагай.

– Я говорю, Егор, говорю. Только ты ради Силы не злись. Человек этот пообещал всё устроить и через неделю оборотня прислал. А дальше…

– Дальше я знаю. А теперь говори, что кто был этот Тёмный. Фамилия, где живёт и чем славен. Говори.

– Не могу, – взмолился Михей. – Я смертельную омерту дал.

– Смертельную? – удивился я, после чего задумался вслух: – Интересно. Очень интересно. Что-то мне в последнее время частенько давшие смертельную омерту на пути попадаются. Очень-очень это интересно.

– А кто ещё? – заинтересовался Процентщик.

– Не твоего ума дело, – одёрнул я его строго. – Лучше скажи, как на твой взгляд, оборотень этого твоего таинственного покупателя напрямую знает? Встречался с ним? Или они друзья по переписке?

– Видел, конечно. Насколько я понял из разговора… – Процентщик задумался. – Да нет, точно видел. Видел, видел, точно видел. Напрямую они общаются.

– Ну вот и замечательно. Оборотень клятву дать не может, душой уже не владеет, заложить её не может. Так?

– Так.

– Вот у него покупателем твоим и поинтересуюсь.

– А я?

– А что ты?

– Со мной что будет?

Я пожал плечами:

– Ну как что? Если и дальше подлостями заниматься будешь, то ничего хорошо. Кто-нибудь рано или поздно отправит тебя в закат на перевоспитание. Так что мой тебе, Михей, совет на будущее: чувствуешь себя оскорблённым и униженным, сам выходи против обидчика. Будь мужиком. И против меня сам выходи, если что. А хочешь, прямо сейчас схлестнёмся? Хочешь? Хотя нет, сейчас не могу. Некогда мне. Да и ты навряд ли готов. Короче, как надумаешь вызвать на дуэль, присылай секундантов. Выбор оружия оставляю за тобой.

– То есть я так понял, ты меня сейчас отпустишь? – ангельским голосочком уточнил Процентщик. И перестал дышать, чтоб не спугнуть удачу.

– В плен точно брать не буду, – убрал я указательный палец от его затылка. – Хрен прокормишь.

Процентщик облегчённо выдохнул:

– Слава Силе.

Расслабился и позволил себе стереть пухленькой ладошкой обильный пот с лица.

– Силе, конечно же слава, – заметил я, – но компенсацию я с тебя, Михей, всё-таки потребую. Я же потратился, чтобы оборотня твоего от себя и близких отвратить. Так что гони теперь какую-нибудь заряженную цацку взамен. Что с собой есть?

– Ничего, – прошептал Процентщик, прокашлялся смущённо и повторил громче: – Ничего нету.

Я не выдержал и саданул его кулаком по спине:

– А ну-ка не врать.

Процентщик ойкнул, затем протяжно вздохнул и нехотя полез в карман френча. Долго там копался, вытащил и протянул мне через плечо фигурку скарабея, искусно вырезанную из чёрного камня. С первого взгляда делалось ясно, что это очень древней артефакт, настоящий антик, к тому же под завязку заряженный Силой.

– Это что? – спросил я, без особого трепета принимая контрибуцию.

– Скарабей из Древней Кеметии, – ответил Процентщик.

– Не слепой, вижу, что скарабей. Для чего нужен?

– Снимает усталость и возвращает ясность ума при дальних переходах. Взбадривает таламус, архетипом которого, собственно, и является. Я использую, чтоб не уснуть за рулём.

– Как своим сделать?

Процентщик выдержал паузу, вздохнул с тихим стоном и, окончательно прощаясь с любимым предметом, произнёс:

– Нужно трижды сказать шиворот-навыворот слово "урепехк".

– Вот и хорошо, – удовлетворённо сказал я и сунул артефакт в карман. После чего попрощался: – Давай не кашляй, Михей.

И живенько выбрался машины.

Возвращаясь к дому оборотня, я чувствовал себя персонажем ночного кошмара с его бесконечным бегом по кругу. Бывают такие дурацкие сны, где всё снова и снова возвращаешься в одну точку. Визжат тормоза, мелькают пролёты моста, громыхают крышки люков, ты куда-то несёшься и понимаешь, что уже проделывал это путь много-много раз. И главное отлично осознаёшь бессмысленность своих действий, но ничего поделать не можешь. Не можешь остановиться. И есть только одна-единственная возможность выскочить из этого бреда – проснуться от собственного крика. Проснуться, оглядеться по сторонам и покачать изумлённо головой: вот ведь какая чертовщина привиделась.

Однако происходящее со мной точно не было сновиденьем. А от яви, к сожалению, нельзя пробудиться, в яви можно только уснуть. Только вот спать мне было некогда, то и дело вылезало всякое. Такое всякое вылезало, что ни о каком сне пока и речи быть не могло.

Путь от лавки Процентщика до дома оборотня, занял у меня чуть меньше времени, чем путь от дома оборотня до лавки Процентщика. Так торопился. Торопиться-то торопился, да только всё равно не успел.

Как известно, гексенвольфы, в отличие прирождённых оборотней, находятся под воздействием силы магического талисмана, чаще всего – особого пояса из волчьей шкуры, который удерживает страшного духа, вызванного заклятием. Нарушить эту связь практически невозможно, сорвать пояс можно, только убив генсенвольфа. А вот убить нетрудно – подойдёт любой правильным образом заговорённый металл. Гексенвольфа Володю Скоробогатова убили заговорённой сталью.

Как только я вошёл в подъезд, сразу понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее: на лестничной площадке первого этажа стоял мужик в тренировочных штанах, футболке и домашних тапочках на босу ногу. Мужик находился в состоянии такого глубокого отвлечения чувств от контакта с окружающими его объектами, что ему могли бы позавидовать многие йоги, стремящиеся достичь уровня пратьяхары. Стоял он в двух шагах от двери оборотня, а сама дверь была приоткрыта. Заподозрив худое, я подумал: пахнет драмой. И, ловко протиснувшись между опрокинутым в дрёму дремучую и стеной с электрощитом, без задержки вошёл в квартиру.

Генсенвольф лежал в коридоре и выглядел мертвее мёртвого. Ещё бы: кто-то вонзил ему в грудь кортик по самую перекладину. Такое не лечится. Опустившись на корточки, я ради очистки совести попытался найти пульс в районе сонной артерии. Как и следовало ожидать, пульс не прощупывался.

– Вот так вот, Володя, – не без искреннего сочувствия произнёс я, заглянув мертвецу в остекленевшие глаза. – Вот так вот. Прискакал к тебе твой всадник на бледном коне. И прискакал, сдаётся, нежданно-негаданно. Но тут, согласись, ты сам немного виноват. Не соврал мне, но и всей правды не сказал. И вот она, плата за излишнюю скрытность.

Ничего оборотень мне на это не ответил, застыл его рот оскалом, полным бессильной злобы и тоски. Ни рыка, ни стона, ни словечка больше из этого рта не могло прозвучать.

Высказав слова сожаления, я занялся орудием убийства. Собственно, кортиком. Вытаскивать не стал, рассмотрел внимательно и сфотографировал камерой мобильного только ту его часть, что было на виду. То есть, получается, рукоять. И вот бы как я её описал, поручи мне кто-нибудь составить протокол. Рукоять роговая, с тремя декоративными латунными накладками в виде желудей. Навершие латунное, плоское, с декоративным винтом в виде ещё одного желудя. Перекрестье загнуто в противоположные стороны и имеет окончание в виде копыт оленя. В центре перекрестья размещён декоративный литой щитик, на нём выгравированы четыре цифры – 3245.

Какой из этого описания можно сделать вывод? А вот такой: оборотня убили номерным егерский кортиком. И я мог поклясться, что уже видел подобный кортик. Мало того – держал его в руках. Где и когда сразу не вспомнил, но пообещал себе обязательно вспомнить. Это было важно. Очень важно

Поднявшись с корточек, я ещё раз окинул взором место преступления и попытался воссоздать картину случившегося. Получилось у меня вот что. Сразу как я ушёл, оборотень предупредил главного своего нанимателя (куратора, координатора, наставника или кто он там был ему) о том, что дракон кое-что разнюхал и вышел на след. А тот рисковать не стал: обрубая концы, решил проблему кардинально, экстренно прикатил и сходу вогнал в сердце парня заряженный Силой кинжал. Прямо на пороге вогнал, проходить не стал, чтобы лишних отпечатков и следов не оставлять. Правда, его чуть сосед не запалил, который то ли выкурить беломорину на площадку вышел, то ли мусор только что вынес, то ли ещё чего. Проходил мимо и, видимо, вскрик предсмертный услышал, решил поинтересоваться. Пришлось убийце на Силу потратиться, чтобы навести на случайного свидетеля морок. И, наверняка, память ему зачистил. Не наверняка – точно. Неравнодушному гражданину ещё повезло, что кинжал в груди оборотня остался, а так бы быть ещё одной трагедии. Думаю, пырнул бы гад по запарке, не задумываясь.

Стоит ли говорить, что не только грубо-материальных следов убийца не оставил, но и магических тоже. Даже от кинжала – я проверил Взглядом на всякий случай – Силой уже не веяло. Действовал грамотный, хладнокровный и безжалостный тёмный маг. И точно – не кто-то из лицензированных Охотников на оборотней, те обычно используют огнестрельное оружие, да и метки свои для молотобойцев оставляют. Тут никаких меток и в помине не было. Так что, сомневаться не приходилось, что этот оборотень не жертва свободной Охоты, а жертва циничного убийства.

Бойтесь данайцев дары приносящих, подумал я, глядя на всю эту неутешительную картину. О данайцах не случайно вспомнил, сдавалось мне, что завалил Володю Скоробогатова тот же самый тёмный маг, который для него и заказ нашёл, и выяснил, какие приёмы против нагонов существуют. Я в этом почти уверен был. На чём зиждилась эта моя уверенность, трудно сказать. Ну скажем, на интуиции старого сыскаря. Почему нет?

Каждая дополнительная секунда пребывания на месте преступления грозило дополнительной опасностью. Понимая, что нужно уматывать как можно скорее, я поспешил на выход. Однако только взялся за ручку двери, задумался: стоп, а каким образом оборотень сообщил своему убийце о моём визите? Нет, в самом деле, как? Стационарный телефон в квартире не установлен, нет здесь ни провода, ни аппарата, я это ещё тогда, в первый раз это приметил. Получается, позвонил Дыг по мобильному. Хотя мог, конечно, и посредством компьютера связаться, через Интернет. Но уж точно не с помощью голубиной почты.

Тема мобильного телефона показалась мне перспективной, поэтому развернулся я скоренько, переступил – всё равное ему уже не расти – через бездыханное тело и стремительно прошёл в комнату. Там тыльной стороной ладони включил свет и проверил стоящий на журнальном столике ноутбук. Нет, его не трогали. Причём, давно. На крышке толстый-толстый слой пыли и никаких следов. Стало быть, звонил оборотень всё-таки по мобильному. Ну и где он? Окинув взглядом комнату, нигде телефона я не увидел. Прошёл на кухню, там тоже не нашёл. Заглянул ванную – сам иногда забываю на стиральной машине, но – нет. В клозете – тоже. Вернулся в коридор и ощупал карманы джинсов убитого – пусто. Вернулся в комнату, ещё раз осмотрел. Не видать нигде. Тогда сел на тахту и представил: вот я больной оборотень, сутки уже болею, валяюсь тут, телефон на всякий случай всегда под рукой. Представил такое и, входя в роль, закинул ноги на тахту. Лёг на спину, затем перевернулся на живот и зарылся лицом в подушку. Полежал так несколько секунд, вдыхая запах чужого одеколона, а потом свесил левую руку. Пошарив по полу, сразу же нащупал под тахтой то, что искал. Старенькую "Моторолу". Вот, подумал, и отлично. Сунул в карман и бегом-бегом из нехорошей квартиры, где и без того провозился слишком долго. Слишком-слишком долго.

Сколь бы не торопился, но отпечатки свои носовым платком с ручек дверей – мало ли как всё обернётся? – всё-таки стёр. И мужика замороченного в квартиру оборотня затащил, поставил этот памятник любопытству на кухне. Засим простился с мертвецом словами:

– Опоздавший рыцарь на пустой дороге будет помнить тебя, как чёрного всадника на белом единороге.

И с этим постскриптумом вышел вон из квартиры.

А Уломе на мобильный позвонил уже, добравшись до машины.

– Да, Егор-братишка, – отозвался молотобоец.

– Боря, – сказал я, – у нас тут на Маяковского красный код. Оборотня в собственной квартире завалили. Судя по всему, завалил его безбилетник, и при этом профана в глубокий аут отправил. Так что, брат, срочно высылай бригаду.

– От ё… Говори адрес.

– Угол Маяковского и Лермонтова, квартира девять.

– Хорошо, понял, – сказал Улома, затем пробурчал что-то невнятное сам себе, после чего попросил: – Побудь, Егор, на связи, я сейчас.

Где-то через минуту (я уже к этому времени успел доехать до остановки "Райсовет"), Улома сообщил:

– Всё, Егор, комплексная выехала. И опера, и чистильщики, и медики. Спасибо за информацию. Слушай, почему мне позвонил, а не дежурному? Мог бы и не найти. Я, между прочим, только полчаса как в город с базы вернулся. А там не ловит. Там всё Колпаком накрыто.

– Почему-почему, – проворчал я в ответ. – Потому что в дежурке определитель. И всё записывается. Вот почему. Как-то, знаешь, не светит мне до утра показания под протокол давать. Знаю я вас, Боря. Умучили бы расспросами, каким образом я в квартире убитого оказался. Да? Нет?

– А как ты там, кстати, оказался?

– Во, началось. Яичко – в уточку, уточку – в зайчика.

– Шучу-шучу. А из автомата слабо было позвонить?

Я хмыкнул:

– Делать нечего по району автоматы искать. А они, вообще, на улицах где-нибудь сейчас стоят?

– Где-нибудь да стоят, – не очень уверенно сказал Улома.

– Ну, может быть… Не знаю. Короче, не важно. Просто хорошо, что ты ещё не спишь.

– Какой там спишь! Забурились тут с Модестом Владимировичем в один погребок. Чаю решили с устатку испить.

– Знаю я ваши чаи.

– Ну да, да, дёрнем сейчас по чуть-чуть, самую малость. Имеется повод. Мы же на базе в покойницкой были, кое-что проверили. Есть хорошая новость. Даже очень хорошая.

– Угу, – буркнул я не без сарказма, – у нас нынче хорошую новость только из морга можно ожидать.

– Нет, я серьёзно, – поторопился вставить Улома. – Там свои ребята сегодня в ночную смену заступили, ну вот мы с Модестом Владимировичем и подсуетились. Заглянули конфиденциально к трикстеру покойному на огонёк. Модест Владимирович кой-какие манипуляции над кадавром провёл и… Короче, Архипыч ни в чём не виноват. Представляешь, этого парня не сегодня убили.

– Как так не сегодня? – опешил я. – Ты что? Я же его сегодня к Архипычу лично привёз. Шутишь, что ли? Или уже выпили?

– Подожди, Егор-братишка, не шуми, – пробасил Улома. – Умер он сегодня, никто не спорит, но убили его месяца два-полтора назад. Слышал что-нибудь про цветок белламорте?

– Слышал, конечно. Там целый род. Кажется, видов сорок насчитывает.

– Точно так. В данном случае применили тот, что у нас на Руси зовётся Верти-Прахом. Зёрнышко у этого цветка величиной с горчичное. В чай-кофе дружку закадычному, дружку надоевшему кинул, и пошло дело. Как только внутрь попадает, сразу начинает из зернышка цветок расти. Через три недели уже бутон формируется. А когда распускается, через несколько часов метастазы уже во всех органах. Внешне – никаких симптомов. Только уже когда плод созревает, тогда… Ну тогда уже поздно.

– Есть симптом, – возразил я.

– Что? – не расслышал Улома.

– Говорю, были симптомы. Кашлял парень постоянно, лёгкие, видать, уже дырами пошли.

– Ну, может быть, может быть, только вот Модест Владимирович…

– Он сейчас рядом с тобой?

– Ага, рядом. В винегрете вилкой ковыряет. – Улома добродушно хохотнул. – Похоже, жемчужину ищет.

– Дай ему трубу, – попросил я.

Через секунду на том конце послышался хрипловатый голос Самохина:

– Алло.

– Добрый вечер, Модест Владимирович, – сказал я. – Это Тугарин говорит. То, что сейчас Улома про цветок говорил…

– Правда, истинная правда. Даже не сомневайся, дракон. Я не первый год замужем, двумя независимыми методами проверил – точно, ядовитый цветок.

– А вот у Архипыча рука…

– Ты про ожёг? Он, видимо, когда сообразил, решил прооперировать. Но когда коснулся плода ножом, тот и взорвался раньше времени. Трах, бах, огонь, магическая самоликвидация заклятия. Хорошо рукой глаза прикрыл, так бы ослеп.

– Вот оно как. Ясно тогда. Слушай, Модест Владимирович, ещё хотел об одном спросить. Скажи, что есть такое Зеркало Ананда и для чего оно нужно?

Будучи мужчиной основательным, торопиться с ответом Самохин не стал, помолчал-подумал, затем сказал:

– Ну что тебе могут, дракон, сказать насчёт этого зеркала. Не уникальный, но редкий артефакт. Может, штук восемь-десять на всю страну. Если на пальцах, то представляет собой ни что иное, как локализованный в пространстве Пределов сгусток потусторонней материи. Это такая ограниченная магической рамкой брешь в оборотный мир. Проще говоря, миниатюрный портал в Запредельное. Обычно используется для связи с духами, демонами и прочими тамошними сущностями. А помимо того – для созерцания любого из тех Образов, которые владелец способен поднять в Запредельном. И ещё для поиска, как субъектов, так и объектов.

– Поиска, – повторил я вслед за экспертом. И, потрясенный смутной догадкой, спросил: – А в ритуале притягивания подобного подобным случайно не применяется?

– Обязательно, – отчеканил Самохин.

– Вот как? Здорово. Ну что ж, спасибо тебе, Модест Владимирович, спасибо дорогой.

– Да не за что, дракон. Если у тебя всё, тогда передаю трубку вояке. Или конец связи?

– Нет, нет, – поспешил сказать я. – Пусть Улома возьмёт трубу.

После небольшой паузы, в течение которой в трубке слышались приглушенные голоса, звон столовых приборов и стук стекла о стекло, раздался энергичный голос молотобойца:

– Слушаю, Егор.

– Скажи, Боря, Архипыча уже выпустили?

– Не, братишка, что ты. Ведь официальных результатов пока ещё нет. И будут, думаю, только к утру. Если к утру, то значит, шефа выпустят где-то ближе к обеду. Когда все бумажки состряпают и подпишут. Бюрократия, мать их.

– Понимаю. Ладно тогда.

– Слушай, а ты крысу уже вычислил?

Что я метеор, что ли, возмутился я про себя, вслух же сдержано ответил:

– Работаю над этим. – После чего пообещал: – Но как только, так сразу.

– Ну, хорошо, – пробасил Улома. – До связи тогда.

Сказал и отключился.

А я, спрятав свой телефон, вытащил телефон оборотня. Индикатор заряда его батареи показывал одну палку, поэтому нужно было торопиться: умрёт, ковыряйся потом без ПИН-кода. Понажимав кнопочки, я выяснил, что последний исходящий звонок датирован сегодняшним числом, время – двадцать три девятнадцать. То есть Дыг позвонил своему нанимателю (или кто он там ему?) сразу, как только я ушёл. Похоже, чай он пить не стал, подумал я. И тут же позвонил – скорее для очистки совести, чем в надежде на успех – по высветившемуся номеру. Номер был длинный, федеральный и никто мне по нему, разумеется, не ответил. Зато проклюнулся робот оператора, он беззаботным девичьим голоском сообщил мне аж на двух языках, что вызываемый мной абонент в данный момент не доступен, и посоветовал перезвонить по данному номеру чуть позже. Совет был дельным, только что-то мне подсказывало, что звонить больше не нужно. Бесполезно это отныне, поскольку умная карта, что этот номер поддерживала, уже, наверняка, разломана и валяется на дне какого-нибудь мусорного бака. А вот по милицейским каналам номерок стоило пробить, какая ни есть, а всё-таки зацепка. Беспокоить Воронцова было уже поздновато, так что решил позвонить ему по этому вопросу с утра.

А между тем я уже подъехал к своему офису, что расположен во одном из тихих двориков на Сухэ-Батора. В надежде, что мой народ уже пищит от желания отправиться домой, на стоянку я машину загонять не стал, оставил прямо у крыльца. Думал, сейчас сразу загрузимся скоренько и вперёд.

Ошибочка вышла, народ ещё веселился вовсю.

И Вуанга и Леру я обнаружил у себя в кабинете. Нагон выхаживал по комнате со шпагой в руке с самым невозмутимым видом. А девушка сидела за моим столом и, время от времени окуная макияжную кисть в банку с разведённой тушью, что-то старательно малевала на обычном листе писчей бумаги. Там, на столе, уже целый ворох подобных измалёванных листов накопился.

– Готовы ехать? – спросил я с порога и сунул в рот прихваченный с рабочего стола Леры кусок пиццы.

Вуанг ничего мне не ответил, пожал плечами и посмотрел на девушку, а Лера подняла голову и улыбнулась:

– Ой! Шеф.

Была она бодра, весела и находилась в игривом настроении. Казалось, напрочь позабыла моя верная помощница про свои беды-печали и жестокий облом на личном фронте.

– Готовы, говорю, ехать? – проглотив кусок, повторил я вопрос.

– Шеф, а можно я дорисую? – заныла девушка.

Я возмутился:

– Ты чего, издеваешься? Посмотри на часы. Утром дорисуешь.

– Ла-а-адно, – протянула она разочаровано. – Но вы хоть гляньте одним-то глазом.

Выбралась из-за стола, подошла и протянула мне влажный лист. Отметив про себя, что от девушки моей хорошо пахнет ликёром "Шеридан", глянул я на плоды её творчества. А изобразила начинающая и не совсем трезвая художница на том листе ветку бамбука. Причём, действительно в том крайне экономичном стиле, что зовётся сумиэ. Пока ещё неумело изобразила, но очень прилежно, с соблюдением всех правил, характерных для этого вида живописного искусства.

Всучив мне рисунок, Лера ждала оценки. Ох-хо-хо. Повертел я лист так и сяк, покачал одобрительно головой и с умным видом сказал:

– Казалось бы, воплощение бедности. Бедность формы, бедность техники, бедность материала, наконец, бедность содержания. Однако какая глубина! Будет время, испытаем. Предадимся совместному созерцанию. Возможно, кому-нибудь из нас удастся с помощью этого рисунка убить собственный ум, истребить тем самым страдания в себе и вырваться из чёртового колеса сансары.

После этих моих слов Вуанг хмыкнул не без иронии, а Лера, чистая душа, удивилась произведённому эффекту:

– Вы полагаете?

– Угу, полагаю. Ну, а не удастся ум изничтожить, так может, что-нибудь мудрое тогда сочиним. Как говорится, не догоним, так хоть согреемся. Между прочим, глядя на подобный рисунок, один учитель дзена и сочинил ту самую притчу о бамбуке.

– Какую? – спросила Лера.

– Как, разве ты не знаешь? Странно. А ну-ка, Петр Владимирович, просвети девушку.

Думал, пошлёт меня куда подальше самый скупой на слова нагон дракона Ашгарра-Вуанга-Хонгля, однако ничего подобного, внял моей просьбе. Сунул шпагу под мышку и, сложив руки на груди, действительно стал рассказывать. И даже с некоторым, пусть скупым, но всё же артистизмом:

– Посреди леса в тени больших деревьев рос маленький бамбук. Однажды он услышал, как большие деревья говорят о небе. Ему стало интересно, и он спросил: а что такое небо? Никто не знает что это такое, – ответили ему. Небо недостижимо. Тогда бамбук решил расти. Решил и начал. Вскоре он сравнялся с другими деревьями, и сам увидел небо. Оно казалось таким близким, однако когда он попробовал дотянуться до него ветвями, ничего не вышло. Тогда он решил стать ещё выше. И ещё немного подрос. Но небо всё равно оставалось недостижимым. Бамбук стал расти дальше. Он становился всё выше, выше и выше. Но однажды подул сильный ветер и… И бамбук сломался.

После столь неожиданного и трагического финала, Вуанг вытянул из подмышки шпагу и рассёк ею воздух крест на крест.

– Это всё? – удивлённо спросила Лера, так и не дождавшись какого-либо назидательного вывода. – А смысл в чём? В том, что не нужно высовываться?

– Это, детка, не басня, – с непонятной мне теплотой взглянув на неё, пояснил Вуанг. – Морали не будет.

– Мораль в том, что некоторым детям уже давным-давно пора в люльку, – сказал я.

– Это вы, шеф, про себя? – улыбнулась Лера.

– А хотя бы, – откровенно зевнув, сказал я. И пошёл на выход, бросив через плечо: – Жду на улице.

Сойдя по ступеням крыльца, я достал сигареты и зажигалку. А когда стал прикуривать, заметил периферийным зрением что-то не понятное. Показалось мне, будто на крыше моей машины кто-то стоит. Поднял взгляд – нет, не показалось, действительно стоит. Стоит и пялится на меня мерцающими блюдцами налитых злобой глаз. Нуган-нагун. Демон очистительной кары или – так тоже можно – карающего очищения. Двухметровая образина с телом человека и непропорционально огромной турьей головой. Ух, до чего отвратное зрелище. А глаз не отведёшь. Голова за треугольниками ушей стянута поперечной металлической полосой, а между кривых рогов от носа до затылка идёт продольная. Сияют полосы вовсю, отражают с охотой дрожащий свет фонарей. И сам выродок сверкает, поскольку в плащ-балахон наряжен, инфернально переливающийся всеми оттенками серого. А фалды плаща играют, волнуются, то и дело меняют форму, будто стоит демон в чистом поле на диком ветру. Только на самом деле нет ветра никакого. А что свист слышен, так то не от ветра: в руках у монстра древко бронзовое и он быстро-быстро, будто заправский жонглёр-циркач, вращает его в когтистых лапах. По часовой вращает. Да так быстро вращает, что самого древка не видно, виден только сплошной блестящий диск. Вокруг центра диск жиже, к краям – плотнее. Это потому что на том и другом конце древка боевые двойные топоры прилажены, нечто вроде минойского лабриса. Жуть просто. Жесть.

На то, чтобы всё это увидеть и в деталях рассмотреть, ушло у меня какие-то доли секунды. А больше времени демон мне и не дал. Спрыгнул на землю с невероятным изяществом (а с виду грузный, неповоротливый) и пошёл на меня с явным намереньем в куски порубить. А может, даже в фарш перемолоть.

Вращение символизирует отделение плевел от зерён, то есть плохих душ от хороших, – вот что зачем-то я вспомнил, вслушиваясь в приближающееся свист мясорубки. И даже вспомнил, откуда эта цитата. Из статьи классификатора Эйсельмаера "Герметический бестиарий" о нуган-нагунах. По хорошему мне бы не вспоминать нужно было всякую ерунду, а отскочить куда подальше и начать уже колдовать что-нибудь защитное. А я замешкался. Зачем-то полез за кольтом и как-то очень неуверенно попятился. Разумеется, споткнулся о ступеньку и неловко повалился навзничь, единственное что успел, так это чуть в сторону откатиться. Тут бы, пожалуй, и конец мне временный, а может даже, и полный пришёл, да на моё счастье в этот момент на крыльцо вышел Вуанг.

В одно мгновение оценив ситуацию, воин издал боевой клич и каким-то хитрым образом сумел скатиться на спине вниз по ступеням. И там врезал монстру ногами туда, где у людей и нагонов находится причинное место. Не знаю, как там всё у монстра устроено, но от боли он точно не взвыл, однако отлететь назад отлетел. Чисто Карлсон с пропеллером. При падении он умудрился не выпустить из лап страшное своё орудие, но одно топорище вгрызлось в асфальт. Основательно вгрызлось, глубоко. Монстр, поднимаясь на задние лапы, попытался его выдернуть, да не успел. Ему бы надо было либо подниматься, либо вооружаться, а так он время потерял. И сразу превратился из охотника в жертву. Вскочив с проворностью гимнаста на ноги, Вуанг сначала свернул монстру ударом ноги нижнюю челюсть, а потом повалил его на спину, надавил коленом на грудь и стал душить. При этом, не оборачиваясь, крикнул мне:

– Давай, Хонгль, пора.

К тому времени я уже поднялся. Подошёл, выдернул из асфальта топор и, размахнувшись, вогнал с равнодушием мясника лезвие в череп монстра. После чего сплёл сообразное моменту заклинание сопротивления:

Не подмять Устав злому топорищу:

"Ча-ща" через "а",

Аш два о – вода,

Небеса – нищим.

От Начал до Суда, как ни крути:

Одной не миновать,

Двум не бывать,

Дважды не войти.

И когда слезший с затихшего монстра Вуанг выдернул топор из его головы, добил с помощью рабоче-крестьянского:

Сгинь, разбуженное лихо,

Пусть в Пределах станет тихо.

Демон напоследок промычал жалобно-жалобно, словно не монстром грозным был, а жертвенным телёнком, после чего вывернулся наизнанку через свежую рану, вспыхнул нездешним огнём и в следующий миг превратился в кучу маслянистый золы.

Казалось бы всё, дело сделано.

Ан нет.

– Ой, мамочка! – раздалось с крыльца.

Мы с Вуангом обернулись одновременно и ахнули в унисон.

На крыльце у самой двери стояла Лера, и на неё надвигался ещё один человеко-тур. Точно такой же по виду, что и предыдущий, только вращающий своё страшное орудие против часовой.

Обратное вращение символизирует отделение зерён от плевел, то есть хороших душ от плохих, – так сказано в статье классификатора Эйсельмаера "Герметический бестиарий", посвящённой нагун-нуганам. Там же говорится, что нагун-нуган, он же демон умерщвляющего равновесия или уравновешивания умерщвлений, – родной брат нуган-нагуна. Обычно они один без другого не приходят, действуют вместе. Одного в Пределы из Запредельного пригласишь, тот второго обязательно подтянет. Вот и на этот раз, видимо, вышло именно так. Находился до поры до времени нагун-нуган где-то рядом, прятался в складочках между двумя пластами реальности, а как вышла светлая душа из-под магической защиты драконьего офиса, тут-то он, сволочь такая, и объявился.

Вуангу нужна была секунда, чтобы преодолеть этим метры и упредить непоправимое, всего лишь секунда одна, только не было у него этой секунды, и взять её было неоткуда. И я никак не успевал время сдвинуть назад. Чтоб время сдвинуть, тоже время нужно. А опоздаешь, что толку будет сдвигать? Только лишний раз убедишься что непоправимое – на то оно и непоправимое – исправить нельзя.

Не знаю, как бы потом мы в глаза другу другу смотрели, если бы Лера не помогла себе сама. А сделал она вот что. Закрылась от ужасного чудища руками и – да хранит нас то, что нас хранит – звонко, с пронзительным отчаяньем крикнула:

– Изыди!

Нет, конечно, не исчез никуда нагун-нуган, не испарился, не рассыпался в прах, остался в Пределах, но на одно мгновенье замер там, где в то мгновенье стоял. И тут уж наш воин не сплоховал, тут уж он выдал. Подлетел к монстру молнией, оттащил рывком в сторону, повалил задней подсечкой и под стенания старой стервы с косой отоварил его так, как никого и никогда до этого не отоваривал. Монстр дёргался, вздрагивал от ударов, что-то там мычал возмущённо, но ничего поделать не мог. Не той прозрачности у Вуанга душа, чтобы нагун-нуган на неё посягал. Не мог не то чтобы накинуться, но даже сопротивление достойное оказать. Парой, только парой с братом им по Пределам нужно шастать. Иначе никак.

Отправили мы с Вуангом этого выкормыша Запредельного в родные его пенаты уже вместе. Улетел за милую душу. В Пределах от него только горка белого жирного пепла осталась, да и ту разъярившийся не на шутку воин растоптал. Ну а как растоптал, подбежал к плачущей Лере и взялся её утешать. Я же, уже ничему не удивляясь, присел на нижнюю ступеньку крыльца и наконец-то закурил. Нужно было хоть каким-то образом волнение унять.

Волнение моё было вызвано отнюдь не появлением монстров. Это момент, что называется рабочий. Понятное дело, что убийца оборотня решил подстраховаться и вывести дракона из игры. Если не навсегда, то хотя бы на время. Это всё понятно. Мне другое было непонятно: как Лера сумела нагун-нугана остановить?

Всякий знает, что если обыкновенный человек чего-то очень сильно захочет, он этого вполне может добиться. Даже самого невероятного может добиться. Просто ему нужно очень хотеть и иметь терпение дождаться исполнения желания. Чем серьёзней желание, тем больше надо его хотеть и тем дольше ждать. И оно ясно почему. У обычного человека Силы немного, желание исполняется с отсрочкой: товар получишь лишь тогда, когда внесёшь последний платёж. Таков закон первобытной, изначальной, неосознанной, вульгарной магии. Так откуда вдруг, вопреки этому закону, оказалось у Леры столько Силы, чтоб осуществить внезапно возникшее желание? Вот вопрос. Всем вопросом вопрос.

Самое забавное, что ответ я на него уже знал. Только на самом деле, ничего в этом забавного не было. Припомнился мне и внезапный прилив счастья, и телефонное мурлыканье Леры припомнилось и настроение её приподнято-игривое. В общем, всё припомнилось. Оставалось только удостоверится в очевидном, вкусить, как говориться, горькую правду. Вкусить и ужаснуться.

Спустя несколько минут, когда мы уже усадили в машину хотя и переставшую плакать, но всё ещё пребывающую в онтологическом шоке девушку, я отвёл Вуанга в сторону и спросил без экивоков:

– Скажи, у вас с ней было?

– Ты, маг, о чём? – поначалу не понял он.

– Спрашиваю, кроме занятий сумиэ у вас что-то было?

– Если ты о том, о чём я подумал, то да. И поверь, гармонии космоса то, что между нами произошло, не нарушит. Всё было красиво.

Хоть и был я внутренне готов к такому ответу, однако всё равно взвыл:

– Ты что, дурак?!

В ответ он лишь пожал плечами, мол, а что тут такого.

И тут я завёлся с пол-оборота, ткнул ему в грудь кулаком:

– Понимаю, что людей ненавидишь, но что девчонка тебе такого сделала? Зачем решил ей жизнь сломать?

– Ничего не решал, – возразил Вуанг, – сама захотела.

– Захотела? Говоришь, захотела? А ты предупредил её, что ведьмой станет? Предупредил ты её? А ведь она уже… Ты видел, как она урода тормознула? Сволочь ты, Вуанг, безответственная. Вот ты кто.

– Может, и сволочь, но почему сразу безответственная? Надо будет, позабочусь о ней.

– Ерунды, пожалуйста, не пори. Позаботится он. Через пару дней нырнёшь в Подземелье, через неделю забудешь, как её зовут. А мне расхлёбывать. – Всё больше распаляясь, всё сильнее негодуя, я взъерошил пятернёй патлы. – Не понимаю. Нет, ничего не понимаю. Скажи, разве в городе мало весёлых сговорчивых ведьм? Мало? Самец хренов.

– Обидные слова говоришь, – упрекнул меня воин, всем своим видом показывая, что не испытывает, ни стыда, ни раскаяния. – А я, между прочим, только что жизнь тебе спас.

– Ты не мне жизнь спас, ты себе жизнь спас. Забыл, что ты и я – одно?

– Но я, Хонгль, и ей жизнь спас. И сейчас. И четыре с половиной часа назад.

Нечего мне было ему на это возразить, этот похотливый негодяй был абсолютно прав. Если бы между ним и Лерой не произошло то, что между ними произошло, моя неугомонная помощница сейчас бы была мертва. Не было у меня аргументов против этого очевидного факта. Махнул я от досады рукой, развернулся и направился к машине. Воин постоял, ещё постоял, пожал плечами и двинул следом.

Всю дорогу до дома Леры мы молчали, у каждого из нас имелось нечто такое, о чём стоило подумать в одиночку. А по приезде девушка, чей перепуганный вид говорил сам за себя, честно призналась:

– Мужчины, я вас боюсь. – Помолчала и добавила тихо: – И без вас оставаться тоже боюсь.

– Не нужно нас бояться, – стыдясь глядеть ей в глаза, сказал я. – Мы, Лера, на светлой стороне. Мы хорошие. Мы свои. Ты меня поняла?

Юная особа, стоящая на пороге вступления в сообщничество сущих в заговоре против пустоты бытия, кивнула:

– Да, Егор, поняла.

– Если хочешь, – предложил я, – Петр Влади… Петр останется с тобой. Если, конечно, хочешь.

Она размышляла не долго:

– Да, Егор, пусть он останется.

Когда они скрылись в подъезде, стрелки моих "Командирских" встретились на самом верху. Я устало вздохнул и ткнулся лбом в руль. Прошёл ещё один день вечности.

Загрузка...