Тень кондотьера

Глава 9

По возвращению в город оставлять Леру в офисе одну я остерёгся. Подумал, а ну как вдруг оборотень уже оклемался, рану зализал и шастает где-то рядом. Поэтому звякнул домой и попросил Вуанга срочно приехать. Когда воин прибыл (а прибыл он хотя и на такси, но из-за треклятых пробок только через сорок минут), я прежде всего представил его Лере. Если поэта, то есть "Артёма Владимировича" она уже знала и знала более-менее хорошо, то "Петра Владимировича" видела впервые.

Признаться, всегда, когда вынужден лично знакомить кого-либо с нагоном-поэтом или нагоном-воином, испытываю некоторое волнение. Ведь так получается, что знакомишь человека с частью того, частью чего являешься сам. И поскольку существует вероятность неприятия и даже отторжения, весьма трудно оставаться равнодушным. Это ведь даже не с братом-близнецом знакомить, это… Это трудно объяснить. Впрочем, и на этот раз всё обошлось, Лера приняла Вуанга как родного.

Когда девушка, пообещав приготовить нам кофе, вышла из кабинета, я в двух словах ввёл Вуанга в курс дела. Воин лишних вопросов задавать не стал (ему достаточно было услышать "олькхалмэш-арх", что в переводе с дарса на русский значит "человек, пленённый духом"), поработать какое-то время телохранителем согласился, сунул за пояс выданный револьвер с заговорённым свинцом в барабане, и, пододвинув кресло к окну так, чтобы видно было крыльцо, сразу занял наблюдательный пост.

Лере о том, что к ней с этого часа приставлен личный телохранитель, я, естественно, объявлять не стал. Как я мог её всё объяснить? Да если бы даже и мог, не стал бы пугать. Зачем? В общем, когда вышел из кабинета, просто соврал на голубом глазу:

– У нас беда приключилась, тараканы от соседей ползут. Хату дустом обработали, поэтому Пётр Владимирович посидит до вечера в кабинете. Книжки почитает, журнальчики полистает. Ты, подруга, не обижай его. И не тереби понапрасну, он уединение любит.

– А вы, шеф, куда? – уточнила девушка.

– А я – по делам.

– Надолго?

– Не знаю, – ответил я, вытащил из портмоне несколько синих купюр и положил на её стол. – Это на обед. – Подумал и положил рядом ещё одну купюру того же достоинства: – А это – на новую клавиатуру.

– А что Петру Владимировичу заказать? – уточнила Лера. – Пиццу? Или что-то более серьёзное?

– Себе можешь и пиццу, а ему закажи где-нибудь две порции амигасяке. Справишься?

– Легко, шеф. Только повторите название.

Я повторил.

– Ещё какие-нибудь указания будут? – почиркав на листочке, спросила девушка.

– Будут. Держи, подруга, хвост пистолетом и не дели себя на бесконечность.

– Я постараюсь. Это всё?

– Всё. Клиенты новые объявятся, звони. А лучше гони их к чёртовой матери да поганой метлой. Не до них мне сейчас.

Когда, так и не выпив свой кофе ("некогда, подруга, некогда"), уже стоял на пороге, Лера, заметно смущаясь, попыталась спросить:

– Шеф, скажите, а вот у Петра Владимировича на голове… Это у него…

– На себе не показывай, – не дожидаясь, когда найдёт нужные слова, откликнулся я. – Это у него причёска такая. Ты думала лысина? Нет, не лысина. Лысеют мужчины от тоски по утраченным надеждам, наголо бреются – от уверенности в себе. Петр Владимирович в себе уверен. На мой взгляд, даже чересчур.

Покинув офис, я сразу поехал на улицу Степана Разина к Рудику Подсказчику. А потому что принял решение всё-таки сперва тему оборотня закрыть, и только потом заняться поискам дважды украденного артефакта. Всё-таки негоже и даже непрофессионально заниматься серьёзным делом, когда у тебя тылы не прикрыты.

На самом деле Рудика по паспорту величают Рудольфом Игнатьевичем Фроловым, но только так этого двухсотлетнего и весьма известного в городе колдуна, чья масть неопределима по ряду онтологических причин, никто из посвящённых не называет, всем вполне хватает и прозвища. Да и он как-то не очень сильно по этому поводу напрягается. Во всяком случае, лично я никогда не слышал, чтобы высказывал недовольство.

Специализируется Рудик на магическом консалтинге. Это если по-современному. А если так, по колхозному, то просто советы в области практического колдовства нуждающимся в таковых раздаёт. Естественно, не бесплатно, естественно, за Силу (таким образом напрямую претворяя в жизнь известный лозунг "Знание – Сила"), в редком случае – ибо в отличие от Силы подвержены они, как известно, перманентной девальвации – за наличные деньги. Заплатишь по текущему прейскуранту, он тебя и заговорам любым обучит охотно, и объяснит, какой именно артефакт лучше применить для того или иного обряда, и, сверившись с первоисточниками, последовательность действий при исполнении ритуала обрисует в лучшем виде. А добавишь сверху, так ещё и подскажет, как от того или иного воздействия защититься, а равно какими средствами своё усилить. В общем, понятно почему "Подсказчик".

Офиса как такового у Подсказчика нет, посетителей принимает там, где живёт, – в трёхкомнатной квартире на последнем этаже добротного, построенного ещё при Сталине четырёхэтажного дома, что примыкает к магазину "Океан". Бывал я у него раньше по делам своих клиентов и бывал не единожды, посему могу засвидетельствовать: шикарная досталась бывшему парторгу мебельной фабрики от советской власти квартирка. Метров восемьдесят жилой площади, потолки высокие, с лепниной, стены – ядерный удар выдержат. Мебель у него древняя, чопорная. И что особенно бросается в глаза – очень много книг. Просто очень много. И все старинные, и все по ремеслу колдовскому. А ещё всякого керамического и бронзового антиквариата навалом. Вся квартира им заставлена, пройти не возможно, чтоб чего-нибудь да ни задеть.

Сам же Подсказчик преинтересный тип. С виду дедок лет семидесяти пяти, даже, пожалуй, восьмидесяти. Худющий такой, сгорбленный, вечно растрёпанный. Волосиков на голове чуть, руки с узловатыми пальцами все в старческих пигментных пятнах, кожа на лице суше пергамента. Словом, натуральный божий одуванчик. И постоянно бормочет себе что-то под нос, бормочет, заговаривается. Посмотришь на него попервоначалу и думаешь: совсем дядька потерянный какой-то, явно выпал из пространства- времени на обочину жизни. Но когда перекинешься парой слов накоротке, когда в глазах цепкие глянешь, когда увидишь в них расплавленный металл, начинаешь понимать: э-э-э, а дядька-то не прост. Ох, не прост. Под доходягу косит, дурку гонит, а своего просто так не отдаст и чужого не пропустит. Такому палец в рот не клади.

На этот раз – что меня, по понятной причине слегка ошарашило – встретил меня Рудольф Игнатьевич в возбуждённо-приподнятом состоянии. Он моему приходу даже как будто обрадовался.

– А-а, дракон! – громко воскликнул, прихватывая пояском полы расписанного хризантемами домашнего халата. – Проходи-проходи скорей, не стой на пороге. Да не разувайся ты. Пошли, что покажу.

Тут же схватил меня крепко за руку и потянул из тёмного коридора в не менее тёмную, с наглухо задёрнутыми гардинами на окнах, гостиную. Там зажёг свет в лампах тяжёлой хрустальной люстры и, являя ухватки ярмарочного купца, продемонстрировал размещенную на журнальном столике диковинную конструкцию, практическое назначение которой понять с первого взгляда было невозможно. Да и со второго, третьего и всех последующих, честно признаться, тоже. Походила она внешне на модель ветряка, а состояла из металлической стойки, приваренной к её основанию г-образной штанги и двух кругов из прозрачного оргстекла, насаженных у вершины на горизонтальную ось. Круги, каждый размером с граммофонную пластинку, были собраны из множества сегментов, раскрашенных в разнообразные цвета – от нежно розового до тёмно фиолетового, почти чёрного. На конце же штанги, изготовленной, по-видимому, из крашенной водопроводной трубы самого малого диаметра, крепился патрон с обыкновенной электрической лампочкой. Между лампой и кругами висел на специальной рейке чёрный пластиковый щиток с прорезью, её форма и размеры совпадали с размерами и формой отдельно взятого стеклянного сегмента. И ещё: от всего этого малопонятного безобразия сползал к полу стандартный, белого цвета электрический шнур.

Не успел я сообразить, что к чему и что зачем, как Подсказчик в предвкушение некоего небывалого действа потёр энергично ладошки, затем, кряхтя и по-стариковски охая, залез под стол и там вогнал вилку в розетку удлинителя. Когда разогнулся с немалым трудом, тут же кинулся к выключателю, погасил в комнате свет и показал на оклеенную бежевыми обоями стену:

– Ты видишь, дракон? Нет, ты видишь? Каково?

Насколько я помнил, раньше на той стене висело три картины девятнадцатого века – два натюрморта и один пейзаж, а теперь их не было и в помине, зато после манипуляций Подсказчика красовалось там похожее на огромный лепесток гвоздики световое пятно. Насколько я понимал, именно этому дурацкому пятну и радовался зело хозяин.

– Пятно вижу, – ответил я запоздало на его ликующие вскрики. – Только отчего оно доставляет тебе столько радости, искренне не понимаю.

А Подсказчик уже не слышал меня, он будто в транс погрузился, забубнил, размахивая руками, странное:

– Так было и так есть. И всегда так будет. Лишь только перемесится квашня для новой выпечки природы, опять возникнет тонкий серп. И закружится снова колесо.

С этими словами подлетел к столику и крутанул колеса в разные стороны, в результате чего пятно на стене стало быстро-быстро менять цвета. Создавалось такое впечатление, будто неведомый и невидимый художник в упорной попытке добиться небывалого цвета перемешивает краски небогатой палитры.

Впрочем, меня всё это как-то не слишком впечатлило, да и времени на все эти высокохудожественные, но малопонятные чудачества не было абсолютно, поэтому, добравшись до выключателя, решительно прервал я сеанс. После чего уселся по-свойски между двумя обнажёнными бронзовыми негритянками в мягкое, похожее на раззявившего пасть бегемота, кожаное кресло и закинул непринуждённо ногу на ногу.

– Зачем?! – жмуря глаза от удара яркого света, взмолился Подсказчик. – Зачем, включил?!

– Хорошего, Рудик, помаленьку, – невозмутимо произнёс я, откидываясь на спинку кресла. – Делу – время, потехе – час.

Тут Подсказчик запротестовал горячо:

– Это не потеха. О, это совсем не потеха, дракон.

– Что ж, – пожал я плечами, – может, и не потеха. Вполне допускаю. Только я, признаться, ничего кроме цветомузыки без музыки здесь не увидел. Впрочем, ради справедливости замечу: незатейливость и отсутствие требующей тонкой настройки прибамбасов выгодно отличает этот незамысловатый прибор от многих других.

Сумасшедший старик, задетый за живое моей неприкрытой иронией, посмотрел на меня с негодованием и потребовал:

– Ерунду не говори, дракон. И не труни понапрасну. Это не цветомузыка никакая, это пособие наглядное к моему новому трактату.

Чего угодно ожидал, но только не такого поворота сюжета, посему примерно изумился:

– К трактату?

– Да, к трактату. – Подсказчик горделиво вскинул дряблый подбородок. – К трактату "О вечном круговороте одинокой души в мироздании противоположностей".

И не успел я каким-либо подходящим образом на это удивительное заявление отреагировать, как тайный любомудр, сбиваясь время от времени на высокопарный слог, погнал сущую околесицу:

– В данном философско-мистическом труде, а, между прочим, есть у меня, чтоб ты знал, и другие, раскрываю я, как и заявлено в названье, новый взгляд на две древние идеи: идею цикличности и идею борьбы антитез. Первая, думаю, известна тебе по работам ряда уважаемых европейских мыслителей. К примеру, Фридриха Вильгельма Ницше, смотри его великий труд об Учителе вечного возвращения. Касательно же противоположностей ещё Эмпедокл писал, что властвуют поочередно они во вращении круга, слабнут и вновь возрастают, черёд роковой соблюдая. Перечитываешь, дракон, Эмпедокла?

– Ага, по средам, – хмыкнул я.

– Зря. Ну и да ладно. Ну и вот. Писать-то об этих материях многие писали, но до меня никто, поверь, дракон, никто не догадался соединить их и рассмотреть в единстве. Представь себе, никто. А я… О, да! Я догадался. И вот теперь послушай. В моей доктрине цикличность душевных преображений и противоположностей борьба суть то едино-неделимое, имя чему Непреходящее Коловращенье или, если без словесных вычур, просто Колесо. Да – просто Колесо. И вот теперь взгляни, дракон, сюда. – Тут Подсказчик характерным ленинским жестом указал развёрнутой ладонью на свою убогую конструкцию. – Ты видишь? Сообразно лунному числу разбито Колесо на двадцать восемь стадий. Ну, или фаз, если желаешь. Это что касается временного измеренья. В пространственном же никак иначе Колесо представить не возможно, как только парою колёс. Что и нашло своё отображение в представленной на суд модели. Первое символизирует колесо цикл эволюции живого, а равно мёртвого, второе – путь души в её перевоплощеньях. Ну и так вот…

Стараясь не вдаваться в этот мусорный выброс воспалённого ума, я с самой первой секунды думал только об одном: оборвать или всё же дать выговориться? Дать выговориться или всё же оборвать? Думал-думал, в конце концов решил: чёрт с ним, пусть продолжает. Не потому так решил, что почитаю святым правом каждого сходить с ума по-своему, а потому что так рассудил: если его от души понесло, если действительно не терпится с кем-нибудь поделиться этой заумной дурью, пусть выплеснет, а как размякнет, тут-то и возьму на встречном курсе голыми руками, а если это он такую клоунаду лукавую специально устроил, что ж, ладно, пусть думает, что я повёлся, пусть потеряет бдительность.

Вот и пришлось мне в результате ещё целых восемь минут слушать эту балалайку бесструнную. Подсказчик, превратившись на моих глазах в докладчика, говорил, говорил и говорил. Целую гору непонятных, но завораживающих слов навалял с лёгкостью человека, страдающей крайней степенью шизофазии. Но, слава Силе, всё в этом мире когда-нибудь заканчивается, исчерпался запал и у Подсказчика. Уже закругляясь, он крутанул по часовой стрелке одно колесо и подытожил:

– Итак, в чём же новизна концепта? А в утверждении она, что эволюция идёт по кругу от первой фазы, полной объективности, к пятнадцатой, полной субъективности, и вновь возвращается к истоку, к преобладанию природного начала. – Выдав это откровение, вернее выдав эту чепуху за откровение, Подсказчик крутанул в том же направлении другое колесо. – Аналогичному пути следует и каждая отдельная душа. Вот так вот оно всё выглядит в общем и целом. Ну? Ты хоть что-нибудь понял, дракон?

– Это, Рудик, не для средних умов, – самокритично признался я, после выразительной паузы. – Но, знаешь, кое-что всё-таки уяснил. Судя по всему, пятно на стене символизирует состояние человечьей души на конкретной стадии интегрированной судьбы. Ведь так?

– Молодец, дракон, суть ты уловил, – в менторском ключе похвалил меня Подсказчик. После чего, запустив напоследок свои пёстрые круги в противофазе, с большим вдохновением прочёл стихи неизвестного мне пиита, а может даже и свои собственные: – Святой выходит из начала горбуном, паяцем грешным добредает до финала. Его горящий лук способен стрелу извергнуть из слепого круга. Из яростно кружащей карусели жестокой красоты и бесполезной, болтливой мудрости. Уродства тела и души юродства.

Выслушал с каменным лицом я и эту белиберду. Не выругался и не рассмеялся, стерпел. Мало того, внёс рационализаторское предложение:

– Знаешь, Рудик, а ведь сюда нужно ещё третье колесо присобачить.

– Третье? – сменив пафосный тон на удивлённо-озабоченный, закружил Рудик вокруг своего детища. – Какое такое третье? Ты о чём это, дракон?

– Я о том, что эволюцию живого и мёртвого ты, Рудик, учёл, кармическое бытие отдельно взятой души тоже, а вот ход мировой истории, сдаётся, позабыл. Она что, по-твоему, не влияет на человеческие судьбы? Как по мне, так даже очень.

Подсказчик замер на несколько секунд, а потом схватился обеими руками за голову:

– Ох ты боже ж мой, а ведь точно. Прав ты, дракон. Очень даже прав. Здесь я маху дал, ох и дал же я здесь маху. Ну, ничего, не беда, завтра же Павлуше… Он в лучшем виде… Да-да, Павлуше. – Тут Подсказчик повернулся ко мне и спросил вроде как риторически: – И где ж ты раньше-то был, дракон? Что ж ты раньше-то ко мне не зашёл?

А вот я ничего в этом вопросе риторического как раз и не увидел.

– Надобности не было, – сказал вполне серьёзно, – вот и не заходил.

– Теперь, надо полагать, такая надобность возникла? – вкрадчиво поинтересовался старик.

– Да ещё какая.

После этих моих простых и честных слов по лицу Подсказчик пробежала тень озабоченности. Я изменение в его настроении интерпретировал для себя двояко: если действительно витал в облаках, то, наконец-то, включил голову и задумался, а если же талантливо разыгрывал спектакль (такое, повторюсь, я тоже вполне и даже очень допускал), то понял, что цели своей не достиг, а лишь оттянул час расплаты. И чем бы ни была только что прочитанная им лекция – неосознанным порывом взмыть умом-путаником к метафизическим высям или хитрой попыткой объехать дракона на драной козе, он задал вопрос, который не мог в этой ситуации ни задать:

– А чему, собственно, обязан удовольствию видеть тебя, дракон?

– Дело у меня к тебе, Рудик, – ответил я, энергично припечатав ладонями кожаные валики кресла. – И дело серьёзное.

– Небось, опять мой клиент твоему навредил? Сатисфакцию пришёл требовать с откатом порчи? Я угадал?

– Да нет, Рудик, не угадал, ткнул пальцем в небо. На этот раз у меня сугубо личный интерес. На днях волчонок к тебе приходил, звать Дыгом, в мире профанов – вроде как Владимиром. Интересовался, как нагона можно укротить. Так вот хочу узнать, как его найти.

Состроив удивлённо-невинное личико, Подсказчик стал прикидываться дурачком:

– Что-то я не понимаю.

– Что ты не понимаешь? – пока ещё вежливо уточнил я.

– О чём речь идёт, не понимаю. Волчонок? Какой такой волчонок? Не помню.

– Так-то таки не помнишь?

– Представь себе, не помню.

– Совсем одряхлел? Память отшибло? А может, Рудик, всё-таки напряжешься? Очень прошу.

Последние слова я произнёс увесисто, со значением. Подсказчик поёжился так, будто озноб его пробрал, но сдавать ранее занятую позицию не стал, упорно стоял на своём:

– Не было у меня никакого волчонка, поэтому и не помню. Видишь ли в чём дело, дракон. Живущие созерцанием мира философы, вроде меня, считают, что если чего-то не было, то его и не было, а все попытки вспомнить то, чего не было, лишены всяческого смысла. Ну и зачем я буду заниматься тем, что лишено всяческого смысла?

– А я тебе сейчас объясню популярно, зачем, – ничуть не смутившись отказом, произнёс я. – Видишь ли в чём дело, дружище. Живущие прополкой мира практики, вроде меня, считают, что перестаёт быть причиной причина, у которой нет следствий, и перестаёт быть следствием то, у чего не было причины.

– Интересная мысль, – наморщил лоб Подсказчик. – А это ты, дракон, к чему?

– А это я к тому, Рудик, что волчонок стрекоз в меня намедни швырнул. Представляешь? Тех самых мерзких стрекоз из Запредельного. Взял и швырнул. Да ловко так. И кто-то ведь научил его этому.

Подсказчик понимающе и даже как будто сочувственно покивал:

– Вон оно что, вот оно, оказывается, что. – А потом спросил с наигранной обидой: – Так ты никак, дракон, на меня грешишь?

– Угу, Рудик, – подтвердил я, – на тебя.

– Чего это вдруг? Я что, один про тех стрекоз знаю?

– Нет, конечно, многие знают. Но только единицы в курсе, каким образом их из Запредельного вызывать. И, знаешь, как-то трудно мне представить, что обращённый месяц-другой назад волчонок просто так подошёл к какому-нибудь высшему магу за подобным советом.

– А почему бы, собственно, и нет?

Почувствовав, что начинаю ввязнуть в топком словесном болоте, я начал злиться. Стряхнул с колена раздражённо нечто невидимое и попросил:

– Слушай, Рудик, кончай гнать пургу, надоело. – И тут же "взял его на пушку": – Люди видели, как он к тебе приходил. Так что глупо отпираться.

Старый опытный колдун изменение в моём настроении уловил очень чутко.

– Ну хорошо, – осторожно, словно вступая на неокрепший лед, сказал он, – допустим, приходил волчонок, допустим, что я ему дал определённого толка совет. Что ж, ты меня за это убьёшь?

– За это? Ну что ты. – С притворным возмущением я поджал губу и мотнул головой. – За это – никогда. Это ж хлеба твой законный кусок. А вот если не скажешь, где мне этого волчонка найти, тогда точно прощайся с жизнью. Так что давай, заглаживай вину.

Подсказчик огляделся по сторонам с таким видом, будто сомнения его взяли дома ли он находится, а потом полюбопытствовал обиженно задрожавшим голоском:

– Что, прямо вот тут меня и убьёшь?

– А что? – пожал я плечами. – Запросто.

– А как? Зарежешь? Или застрелишь? Иди ещё как?

– Ты же крутой маг, приёмчики разные серьёзные знаешь, Силы опять же в закромах у тебя полным-полно, потраться, загляни вперёд, посмотри, что я с тобой сделаю. А потом расскажешь, мне тоже интересно.

Советуя заглянуть Подсказчику в ближайшее будущее, не думал я, что он воспримет мой совет серьёзно. Но именно так он его и воспринял. Я ещё договаривал фразу, а он уже воскликнул какие-то там свои "Этис, Атис, Аниматис" и, колыхнув пространство вокруг себя волной отданной Силы, уставился остекленевшим взглядом в бездну.

Пришлось мне подождать его некоторое время.

Вернувшись сознанием в настоящее, Подсказчик с полоумным видом хлопал несколько секунд глазами, потом схватился за сердце и, опёршись о стол, посмотрел на меня осуждающе:

– Голову значит, скрутишь? Как цыплёнку?

– Вообще-то, обычно стреляю, – признался я. – Но раз такое дело, значит скручу. Скручу и скажу потом, что так оно и было.

– Не смешно, дракон.

– А я ничуть и не шучу, я серьёзно. Наказывать нужно таких, как ты.

– Это каких же "таких"? – обиженно насупился колдун.

– А таких вот безответственных. – Я недобро, даже злобно ухмыльнулся. – Сходи посмотри на себя в зеркало. Стар как пень, а всё ещё "Рудик". Сколько можно воробушком порхать? А? Когда на землю-то спустишься? Когда повзрослеешь? – Почувствовав, что не по делу распаляюсь, я притормозил. – Ладно, проехали. Говори, что решил? Переходим на соседнюю ветку судьбы или дальше по этой скачем? Давай, не томи, часики-то тикают.

– А ты бы как на моём месте поступил, дракон? – оттягивая решение, справился Подсказчик.

Вот же зануда.

– И на своём-то дышу через раз, – отмахнулся я от него. – Давай сам, дружище, решай.

Он почесал затылок и вздохнул с оттяжкой:

– Да-а-а, то ещё положеньице. С одной стороны, ты вон как решительно настроен, даже смотреть страшно. С другой стороны, оборотень, не оборотень, а клиент как никак. Негоже клиентов во всеуслышанье объявлять. Одного сдашь, другие побрезгуют обратиться. И что тогда? Зубы на полку? А? Как мне поступить, дракон?

– Отстань, говорю. Не буду я за тебя ничего решать, сам решай.

Тут он меня слегка рассмешил, взявшись вслух рассуждать-советоваться:

– А может мне сопротивление оказать? Может, удастся тебя одолеть? Может, смогу развоплотить? Как считаешь? В боевой магии кое-что кумекую. Теоретически.

– Ну-ну, попробуй, – сдерживая улыбку, сказал я и припечатал: – Теоретик.

– А что и попро… – Прервав себя на полуслове, он разочарованно махнул рукой.- Сам не понимаю, что говорю. Только что наличную Силу-то по твоему наущению ополовинил. Да если даже и укокошу тебя, что с того? Тут же твои налетят, растопчут и фамилию не спросят. И ведь не спрячешься.

– Знаешь, друг мой рассудительный, – не выдержал я, – кончай уже трепаться. Если сам не можешь ничего решить, монетку подкинь. Решка выпадет, сдавай оборотня. А выпадет орёл, стало быть пришло время уходить. Как себя в таких случаях держать, наверное, знаешь. А коль нет, подскажу: с максимальным достоинством, стараясь как можно чётче запечатлеть нездешние просторы, что откроются тебе в самый последний твой миг. Как видишь, ничего трудного.

Вроде бы толковый дал ему совет, честный, восходящий к личному опыту Великого Неизвестного, а Подсказчик всё одно упорно хватался за соломинки:

– Слушай, дракон, а если убьёшь меня, как оборотня-то найдёшь? Трудно, поди, придётся?

– А ты не переживай, Рудик. Уж как-нибудь найду. Вопрос времени.

– А совесть тебя не будет мучить?

– Ну а как же, обязательно будет. Но я потерплю.

– А у меня и монетки-то нету.

Ругнувшись в сердцах, я порылся в кармане, вытащил и сунул колдуну металлическую пятирублёвку:

– На, надоеда, держи.

Машинально взяв монету, он повертел её в руке, повертел, потом сунул в карман халата и, потупив взгляд, промямлил:

– А давай будем считать, дракон, что решка выпала.

– Давай, – легко согласился я. – Решка так решка. Ну коль решка, говори тогда, где мне волчонка сыскать.

В ответ колдун меня поначалу огорошил:

– Вообще-то, дракон, я анкет никого никогда заполнять не прошу, поэтому, откровенно говоря, не знаю, где он живёт. – Однако тут же, упреждая мою очевидную реакцию, добавил: – Но узнаю. Есть несколько старых испытанных способов, один из них, пожалуй, сейчас и применю. Подожди немного, я скоро.

С этими словами прошёл в дальнюю комнату, чем-то там некоторое время громыхал и вернулся с большим, но, судя по всему, не слишком тяжёлым ящиком благородно-чёрного цвета. Поставив его на пол, снял крышку, аккуратно вытянул и примостил рядом с предыдущим ещё один непонятный агрегат. У нашей Морфушки на каждый случай игрушка, подумал я, разглядывая эту странную штуковину. В отличие от первой, она выглядела старой, даже древней и представляла собой покрытую тёмным лаком деревянную раму, в которую вмонтирована бронзовая фигурка уробороса – змеи, извернувшейся в страстном желании цапнуть себя за кончик хвоста. Сделать мазохистский укус мешала змее хрустальная сфера, зависший между её хвостом и пастью.

Что удивительно, никак и ничем не зафиксированная сфера парила в воздухе вопреки всем физическим законам сама по себе и при этом – что поражало не меньше – постоянно вращалась. Она была полой, но не пустой, её наполняли белые и чёрные шарики. Величиной с голубиное яйцо они, скорее всего, были вылиты из стекла. С интервалом что-то около семи секунд шарики выскакивали из отверстия, устроенного на южном полюсе сферы, попадали в пасть змеи и, весело постукивая, пробегали по всему её нутру. Пройдя полный круг, они возвращались в сферу через отверстие, устроенное на её северном полюсе. Какой именно шарик – белый или чёрный – вывалиться наружу в каждый следующий раз было известно лишь тому иррациональному, что зовём мы для удобства случаем и в тайну чего проникнуть не способны.

Откровенно говоря, было не очень понятно, на каком именно магическом принципе работает этот генератор случайностей, но пищеварительный цикл земноводного он демонстрировал наглядно. Благодаря тому особенно, что кусок змеиного тела в нижней его части ровно на семь диаметров перевариваемых шариков представлял собой отрытый жёлоб, и непрерывное движение чёрно-белого потока на этом участке можно было наблюдать воочию. Тем не менее, эта конструкция, разумеется, не являлась учебным пособием из кабинета биологии, но представляла некий вид логической машины из ряда тех, которые, по мнению Великого Неизвестного, в качестве инструмента философских исследований являются нелепостью, но вполне годятся в качестве инструмента поэтического творчества. И судя по всему, ещё и в качестве инструмента магических экзерсисов. Будь иначе, чего ради бы Подсказчик её тогда притащил.

Пока я рассматривал во всех подробностях это чудо чудное, колдун деловито пододвинув к столику стул, уселся на него плотно и вытащил из левого кармана халата блокнот, карандаш и медицинскую пробирку, наполовину заполненную бурой жидкостью. Нетрудно было долгаться, что это кровь оборотня. С артефактами у только что обращённого, разумеется, не густо, напрямую Силу перекачивать у него Подсказчик поостерёгся, вот и взял плату кровью.

Блокнот и карандаш Подсказчик положил на край стола, а пробирку сразу раскупорил и, прошептав с закрытыми глазами слова заклятья, экономно напоил змею – и раз, и два, и три – тремя каплями крови. Вставил аккуратно резиновую затычку на место и спрятал пробирку в карман.

Внешне ничего после этого не изменилось, шарики как бежали, звонко постукивая, по кругу, так и продолжали бежать, но даже и сомневаться не стоило, что свободный их бег, получив мощное внешнее воздействие, теперь перестал быть свободным.

– Жди, это недолго, – не поворачивая головы, бросил мне Подсказчик и тут же принялся фиксировать в блокноте чередование чёрного и белого. Насколько я понимал, дешифровка по мудреному алгоритму этого чередования и должна была дать нужную информацию о местонахождении оборотня.

Вопреки обещанию, "недолго" затянулась надолго. А может, у нас с Подсказчиком просто разные представления о том, что есть "долго" и "недолго". Предполагал, что уложится в пять минут, ну семь, на худой конец – десять, но прошло и пять, и семь, и десять, а он всё строчил и строчил. От вынужденного безделья я начал маяться. Посидел-посидел, не выдержал, встал. Прошёлся туда-сюда по комнате, взял из шкафа увесистую книгу, открыл на том месте, где открылась, прочитал текст старинного заговора подчинения женщины и, по привычке запоминать всё прочитанное, повторил его про себя: "Bestarbeto corrumpit viscea ejus mulierisу". Повторив ещё раз, закрыл книгу и вернул её на полку. Опять походил. Затем почувствовал, что хочу есть, причём зверски. Попытался вспомнить, когда последний раз нормально ел, получилось, что давно. Терпеть голодную тошноту не стал, прошмыгнул на кухню, отрыл в холодильнике кастрюльку с котлетами и, глядя в окно на купол церкви, где когда-то венчался белый Адмирал, слопал штук шесть-восемь за милую душу. Запил это дело заваркой прямо из пузатого чайничка и вернулся в гостиную. Подсказчик по-прежнему корпел. Глянув на часы, я подошёл к нему и тихо, стараясь не расстроить процесс, поинтересовался:

– Долго ещё будет Алекс Юстасу тук-тук?

– Не знаю, – ответил колдун, не прекращая выстраивать нули и крестики в аккуратные столбики. – Может, полчаса, может, час, а, может, и больше. Заранее не скажешь. Дискретные инферналии мной ещё, честно говоря, недостаточно изучены.

– Понятно, – невесело протянул я, вытащил визитку и положил её на стол. – Тогда так. Закончишь, позвони. Только не пытайся обмануть. Обманешь, I'll be back, и тогда точно копец. За дверь не беспокойся, зачиню.

Прежде чем пойти, предусмотрительно – не фиг, не фиг кровным разбрасываться – выгреб свою монетку из его кармана, сунул в свой и тогда только двинул на выход.

Уже из машины позвонил сначала в офис (там всё было спокойно и без перемен), а потом – на мобильный Афанасию Воронцову. Этот вампир, который в отличие от диких убеждён, что порядочная нежить может то, что должна, а не должна то, что может, достиг высочайшей степени самоконтроля, служит в Следственном комитете и всегда готов придти мне на помощь.

– Привет, Горыныч, – сказал он, ответив на звонок.

– Привет, вурдалак, – поддержал я его шутейный тон.

– Как сам?

– Как и сто лет назад. Позади темно, спереди туманно, а все остальное превосходно. Как сказал волшебник, который в слове победа делал ударение на последнем "а", продолжаю желать жить. А у тебя, друг Афанасий, как дела?

– Надо полагать, ты насчёт прокурорских? Если так, то докладываю: раскрываемость по особо тяжким за отчётный период повысилась на тринадцать процентов. Неплохо, но не предел. Ну а теперь выкладывай, чего звонишь?

Чтобы у кого-то что-то попросить, нужно сначала ему что-то дать. Следуя этому простому и справедливому правилу, я начал издалека:

– По моим прикидкам Зёрен у тебя, майор, на неделю, не больше.

– Есть такое дело, – подтвердил вампир. – Подкинешь?

– Оставлю сегодня Крепышу упаковку. Прижмёт, заберёшь.

– Лады. А что хочешь взамен? Кандидата в Список?

– Нет, это потом. А сейчас хочу знать, кто у воров вокзальных разводящий и где этого счастливчика найти. Поможешь? Позарез нужно.

– Так сходу не скажу, – охладил мой пыл вампир. – Эту тему пробить нужно. Чуть позже перезвоню. Лады?

– Буду ждать, – сказал я, прежде чем сложить трубу.

А вот тут ждать пришлось совсем недолго. Только я перебрался в плотном медленном потоке на другую сторону реки и выехал вместе со всеми на улицу Джамбула, как Воронцов уже вышел на связь. Минут шесть прошло, может, чуть меньше, но точно не больше.

– Быстро ты, – обрадовался я.

– Работаем, – скромно, но не без гордости ответил вампир. И тут же выдал запрошенную информацию: – В общем, так, дракон. Мазу, как они говорят, на бану держит Павел Викторович Корнеев, уроженец Кустаная, шестьдесят девятого года рождения. Погоняло – Паша Мизер. Две ходки у него, по сто двадцать третьей и сто шестьдесят первой. Прописан в Североозёрске. Где в городе живет, извини, не скажу. Но, судя по оперативным данным, постоянно шалманится в ресторанчике "Бон вояж". Это напротив багажного отделения, на втором этаже. Знаешь, наверное. Там по лесенке.

– Знаю, – ответил я и поблагодарил: – Спасибо, майор.

– "Спасибо" – это мне, пожалуй, чересчур, – сказал на прощание вампир, – а вот сто пилюль – в самый раз. – И уже перед тем как отключиться, предупредил: – Мизер не в авторитете, шерстяной он. Так что будь осторожен, дракон.

– Угу, постараюсь, – сказал я уже не ему, а самому себе и, вырулив с Маяковского, покатил с горки мимо вагонных депо.

В тот момент когда я, оставив машину на привокзальной площади, вошёл в указанный Воронцовым ресторанчик, в общем зале находилось всего два посетителя, да и этих двух уголовного вида крепышей посетителями можно было назвать с большой натяжкой. Не ели они ничего и не пили. Оккупировав столик у двери в банкетный зал, резались в нарды.

Форсируя события, я вежливо отмахнулся от подлетевшей ко мне официантки в небесно-голубом фартучке, и сразу направился к стойке.

– Добрый день, – сказал дылда-бармен, одарив меня дежурной улыбкой. – Желаете что-нибудь?

– Желаю, – громко, так, чтоб услышали все, сказал я. – Пашу Мизера увидеть желаю.

Официант от неожиданности вздрогнул и проглотил улыбку, а бандюги оторвались от игровой доски и вытаращились на меня с изумлением.

– В банкетном? – спросил я, проследив за взглядом бармена. Ответа не дождался, сунув руку в карман, насадил на пальцы кастет и с самым решительным видом пошёл в направлении банкетного зала.

Недобры молодцы, естественно, кинулись ко мне. Вдвоём на одного. Численный перевес был явно на их стороне, но что может число против опыта, натиска и умения? Ничего.

Первого эксперта в области селекции и мотивирования клиентов я – с драконом шутки плохи – свалил классическим ударом в челюсть, второго – двумя ударами попроще: сначала кулаком в солнечное сплетение, а потом, когда сложился пополам, ещё и локтем по затылку. Оглянулся на обалдевшего бармена, лихо отдал честь хлопающей коровьими ресницами официантке и ворвался в банкетный зал, громко и дурашливо распевая:

– Кого-чего?! – вскрикнул невнятного вида, стриженный толстячок, которого я оторвал своим ором от поедания люля-кебаб.

Не позволив ему встать, я с силой затолкал его назад в кресло и, выхватив пистолет, сел напротив. Целясь бандиту в центр карикатурно-узкого лба, отпил минералки прямо из бутылки, перевёл дух – у-у-ух, и выложил:

– Я Егор Тугарин, частный детектив. У человека, что меня нанял, три дня назад утянули на твоей земле багаж и портмоне. Не поверишь, но он желает получить имущество назад. Я доходчиво, Паша?

Не будучи способным совладать с тиком левой брови, Мизер тем не менее скумекал, что сразу убивать его не будут, и попытался меня застращать. Растопырил пальцы с наколотыми перстнями и заверещал припадочно, но не слишком талантливо:

– Ты чего фраерок творишь в натуре? А? Ты в кого волыной тычешь? Рамсы попутал? – Распаляя самого себя, он так рванул ворот рубахи, что оторвавшаяся пуговица пулей зарылась в греческий салат. – Да ты в курсах, кто я? Я Паша Мизер. Я бан держу. Да я таких, как ты… Да я тебя за такие ляльки дерзкие… Да на куски я тебя в натуре. Ты понял, фраерок? Нет, ты меня понял?

– Да-а-а, – вздохнул я с грустью, – кризис общественной мысли и гражданского чувства нынче наблюдается повсюду.

С этими словами выковырял из салата и сунул в рот жирную маслину

– Чего? – опешил Мизер.

– Да ничего. Просто считаю до четырёх. И сразу – три.

Бандюга заметно напрягся, про песнь свою "Я срок мотал, я зону видел" напрочь забыл и промямлил:

– Ты, думаешь, ты живым, думаешь, отсюда, выйдешь в натуре. Ты так думаешь?

– Два, – выплюнул я косточку на стол.

Произнести "один" не успел, Мизер глянул на дверь с надеждой на появление подмоги, орлов своих соколиков не увидел и как-то сразу поник. Облизал пересохшие от волнения губы и, удивительно быстро перейдя из нервозно-возбуждённого состояния в состояние полной апатии, заискивающе спросил:

– Слышь, а точно гуся поджарили у нас на бровчике?

– Даже не сомневайся, – ответил я. Потом, учитывая ушибленное состояние собеседника, терпеливо повторил, чего от него хочу, а помимо того искренне пообещал: – Сделаешь, разойдёмся с миром. Я уйду себе тихо в никуда, а ты останешься в весёлом изумлении и докушаешь-таки люля-кебаб.

Ставший по принуждению паинькой и даже лапонькой, Мизер послушно покивал и, уточнив имя-фамилию терпилы, спросил разрешения воспользоваться своим мобильным телефоном. Предупредив, чтобы ни в коем случае не шалил, я ему такое разрешение великодушно дал. И дальше уже машина завертелась. Вертелась она сорок скучне-е-е-ейших минут. Именно столько прошло времени до того момента, когда некая тёмная личность доставила в ресторан и дорожную сумку Шабетая, и его портмоне. Доставила, с витиеватой многословностью извилась за какую-то там неведомую и таинственную бабу Валю и тут же по моему требованию испарилась.

В портмоне я обнаружил литовский паспорт с российской визой, кредитные карты и немного наличных денег в рублях и евро. Денег было подозрительно мало: несколько жалких европейских десяток-двадцаток и три наших сотни. Скандалить по этому поводу я не стал – чего мелочиться-то? Сунул портмоне в карман и начал проверять сумку: поставил её на стол, вжикнул молнией и, продолжая держать Мизера на мушке, покопался внутри. Поскольку описи не имел, понять, всё ли барахло на месте или чего-то не хватает, естественно, не представлялось возможным. Но меня барахло, собственно, и не интересовало, я футляр с артефактом искал. И я его нашёл.

Нащупав на самом дне округлый металлически пенал, возрадовался сдержанно удаче, закрыл сумку и поднялся:

– Всем спасибо, все свободны – Потом закинул сумку на плечо, сунул кольт в кобуру и добавил на прощанье: – Не переживай, Паша, даже глюкерики и те назонят стрехи.

– Чего? – простонал-переспросил Мизер, всё ещё выглядящий растерянным и даже подавленным.

Пришлось ему, никогда не читавшему Даниила Хармса, объяснить по-простому:

– Бывает, кидается дурак в огонь за пятаком, достаёт, но так и остаётся дураком. То есть при своих. То есть на бобах. А бывает, поднимает руку дурак, чтобы погрозить кулаком, грозит, но остаётся дураком. То есть при своих. То есть не при делах. А металл вороненый у виска – лишь урок, да и тридцать минут никакой не срок.

В ответ у бандюги вырвалось только сдавленное всхлипывание, как у человека, стонущего во сне.

А я с тем откланялся и пошёл вон из зала.

До порога оставалось два шага, когда Мизер меня окликнул:

– Стой, сука.

Я оглянулся.

Лицо бандита было перекошено злобой, в руке он держал новёхонький пистолет Макарова.

– Что, дерзкий, жим-жим?

Он хотел не просто меня убить, он хотел моральной сатисфакции. Испытав страх, он жаждал теперь, чтобы и я точно такой же страх испытал. Но это он зря. Чего мне было бояться? Разве я не догадывался, что у него за поясом ствол? Догадывался, кончено. Даже не догадывался, а знал наверняка. С самой первой секунды я это знал. Ручка-то его подрагивала, тянулась к стволу непроизвольно ручка-то. Поэтому-то и слова мои про суетливого дурака были не какими-то бессмысленными прибаутками, но отложенным заклятием. Причём очень мощным и верным заклятием. Сработало оно как надо и когда надо, и не дало меня в обиду. Нужно было видеть лицо Мизера, когда после моего короткого взмаха рукой, дуло его собственного пистолета ткнулось ему в висок. Мощное зрелище. И пусть спасибо скажет, что в моём заклятии не было приказа стрелять.

– Через полчаса, – кинул я несчастному через плечо. – Через полчаса отпустит. Потерпи.

С целью зачистки территории от наглецов – а не фиг дракона пистолетиками пугать! – уже на выходе из ресторана я позвонил Воронцову и сообщил, что, если не слишком тормозить, то Мизера можно взять на стволе в том самом ресторане. Вампир коротко поблагодарил за наводку и разрешил взять с полки пирожок. Только, к сожалению, не сообщил, где именно находится та полка с пирожком.

Когда довольный самим собой (ну, а как же, ведь в два хода проблему решил), добрался до машины, первым делом собрался достать и рассмотреть артефакт. Жутко интересно было, что же он из себя представляет. Но только потянулся к кинутой на сиденье пассажира сумке, как заворчал мобильный. Думал, что это Подсказчик с докладом, оказалось, Улома.

– Слава Богу, – чрезвычайно озабоченным голосом сказал молотобоец, когда я ответил на вызов. – Егор-братишка, дуй скорее к Архипычу. У него там хренотень какая-то стряслась.

– Что ещё за хренотень? – встревожился я.

– Деталей не знаю. Знаю только, что опергруппа через пять минут выезжает его паковать. Я попытаюсь задержать, а потом рвану наперегонки.

Больше никаких вопросов я задавать не стал, кинул только:

– Понял, выезжаю.

А потом сложил трубку и завёл двигатель.

В посёлок Патроны я успел примчаться и раньше Уломы, и раньше опергруппы, пусть на несколько минут, но раньше. Примчался, а там действительно хренотень. Да ещё какая. Архипыч убил Шабетая Шамали.