Тень кондотьера

Глава 15

Большой деревянный крест, поставленный в память о расстрелянном адмирале, стоит на косе, что образуется при впадении в Реку извилистой речушки под названием Ухашовка. Почему-то в народе считается, что именно здесь, напротив старинного Знаменского монастыря, привела в исполнение приговор конвойная команда. На самом деле и не приговор, и не в этом месте. Официальные документы свидетельствуют, что казнили адмирала по внесудебному решению Временного совета управления Приозёрья, а случилось это в нескольких километрах выше по течению – напротив городской тюрьмы. Как бы там ни было, но с точки зрения практической магии место на косе особенное, таких мест в городе от силы шесть-семь: сходятся тут на стыке стихий и гасят друг друга несколько линий Силы. Неудивительно, что Архипыч назначил встречу именно в такой вот аномальной точке. Как известно, никакие приёмы шпионского чародейства вблизи схождения линий Силы не действуют, и если уж где и можно спокойно, не опасаясь чужих ушей, делится друг с другом самыми сокровенными тайнами, так это именно здесь.

Когда я подъехал к мосту, перекинутому через Ухашовку в районе оптового рынка "Фарт", полковник уже ждал меня. Он стоял на середине косы у самого берега в бессменной своей потёртой кожанке и, заложив руги за спину, смотрел туда, где нависали над грузовым портом высоченные краны. Ночь в застенках на старом вояке никак не отразилась, во всяком случае, внешне он выглядел как обычно. Однако, крепко пожав протянутую руку, я хотя и в несколько шутливом ключе, но всё-таки поинтересовался:

– Как оно, Серёга, в целом? Спички, надеюсь, под ногти не загоняли? На дыбе не подвешивали? На кол не сажали?

– Обошлось, – ответил он без тени улыбки. После чего бросил короткий взгляд на автостоянку возле придорожного кафе (именно там я оставил машину), и попросил: – Ты, Егор, пока перекури. Ладно? Сейчас Улома с Ахатовой подъедут, тогда и покалякаем о делах наших скорбных.

Уловив (прежде всего по его слегка отстранённой интонации), что ещё несколько минут хочется ему побыть в одиночестве, я согласился:

– Как скажешь.

После чего, дабы не выглядеть безъязыким паяцем при изгнанном короле-отце, пошёл дальше вдоль по косе. И, добравшись до самого её окончания, постоял какое-то время на мыску.

Широкая и холодная несла с уверенным спокойствием свои воды Река к северным морям. У противоположного, голого, местами заваленного кругляком берега темнели длинные баржи с глянцевитым антрацитом. Возле застроенного дачными халупами острова Комсомольский покачивались на волнах рыбацкие моторки. Боролся с течением на стремнине маленький белый катерок. И над всей этой живой, бурлящей ширью носились крикливые чайки да гулял полноправным хозяином порывистый знобкий норд-вест.

Ощутив в какой-то момент всем телом прохладную речную свежесть, я невольно поёжился, поднял воротник пиджака и, в надежде, что старый опер уже обдумал свою великую стратегическую думу, отправился восвояси. Проходя мимо креста, положил ладонь на вертикальный брус из лиственницы и попытался проверить всю эту мощную четырёхметровую конструкцию на прочность. Даже не шелохнулась.

– Основательно казачки сработали, – громко, так чтобы услышал молотобоец, прокомментировал я это обстоятельство. – С душой сработали.

– Что? – глянул Архипыч в мою сторону. А когда дошёл до него смысл моих слов, согласился. – Ну да, с душой.

Подойдя к нему ближе, я сказал в тему:

– Говорят, когда расстреливать вели, адмирал пытался звезду Полярную в небе разглядеть.

– Было дело, – кивнул кондотьер.

Я уставился на него с удивлением.

– Так говоришь, будто лично присутствовал при всём этом.

– Наблюдал.

Произнёс Архипыч это слово с такой обыденной невозмутимостью и при этом вложил в него столько веса, что стало ясно: на самом деле видел расстрел своими собственными глазами. И не успел я на это ошеломляющее заявление не то чтобы достойно, а хоть как-то отреагировать, как начал он, глядя куда-то мимо меня, делиться подробностями:

– Помню, Егор, мороз в ту ночь стоял крепкий. Жуткий мороз, просто жутчайший. Потому и не стали его загород везти. Из тюрьмы вывели и сразу через дорогу, к реке конвоировали… Пятьдесят метров там всего от ворот, сто шагов. А он достойно себя вёл, ничего не скажу. Очень достойно. Молчал всё время. У проруби велели встать на колени. Слова не сказав, бросил шинель на лёд, приклонил. Молиться не молился, а вот на небо… Действительно шарил взглядом, выискивал звезду. А этих семеро было. Конвойных. Не солдаты, нет. Так, работяги деповские. Как себя вести, толком и не знали. Понимали, что момент особенный, а… Не знали, короче. Старшой среди них был, озлобленный какой-то, нервный, вот он и говорит: "А давайте так шлёпнем, чего церемонии разводить?" Наганы приставили к затылку, ну и… Трое зажмурились от страха. А потом… У одного карабин был, он наледь прикладом в проруби разбил, шугу разогнал, туда тело и сбросили. Сбросили и быстрей-быстрей назад, в тепло, отписывать протокол.

Архипыч умолк, но по-прежнему продолжал задумчиво глядеть мимо меня в никуда. Разбередил. Нахлынуло. Бывает.

Выразив продолжительным молчанием своё скорбное отношение к его печальному рассказу, я поинтересовался:

– Слышал, будто прорубь была вырублена в виде креста крещенского. Врут?

– Врут, конечно, – с некоторым замедлением, будто сквозь невидимую преграду ко мне пробившись, ответил Архипыч. А ответив, уже пояснил: – Самой обычной была. Без символических вычур. Там таких дыр, помнится… Полным-полно. Все ж бабы слободские стирать на реку ходили. Да и просто за водой.

– Скажи, а желания не возникло вмешаться? – после небольшого раздумья спросил я. – Не захотелось спасти?

Архипыч решительно мотнул седой головой:

– Нет, не тот случай, Егор. При всех замечательных его качествах был адмирал человеком, мягко говоря, неоднозначным. И к тому времени мрака в его душе было гораздо больше, чем света. Впрочем, иначе и быть не могло. Обладая незаурядным, однако лишённым воображения умом, не мог он умозрительно чужую боль представить, а без этого… Согласись, Егор, нет ничего страшнее идейного человека, лишённого способности к абстрактному состраданию. Помнишь, сколько блестящие офицеры, эти кавалеры салонные, деревенек окрестных при полном его попустительстве, если не с одобрения сожгли? А сколько народу вырезали, помнишь?

– Много, – признал я сей грустный факт. – Очень много.

– Не то слово. Уму непостижимо, сколько. А за что, спрашивается? А не за что. Просто от обиды. Эти работяги-железнодорожники, они же по большому счёту не в него из наганов палили, они во всех тех палили, кто их за скотов держал. В определённом смысле адмирал был для них символом того ужаса, что нахлынул на их размеренно текущую жизнь. Да и сам он себя к той ночи давно уже числил символом. Правда, с противоположным знаком. Оттого и умирать ему было покойно. Символ-то бессмертен. А символ, омытый в кровавой купели, так и вовсе…

Не закончив фразу, Архипыч махнул рукой, дескать, чего тут распинаться, если и так всё ясно. А я вот посчитал, что не так уж и ясно, и решил выступить в качестве адвоката:

– Пишут, учёным он был талантливым, вот и надо было бы ему… – Сообразив в какой-то миг, что произношу позорную банальность, осёкся и после короткой паузы резюмировал на остатках порыва: – Словом, не в то время человек родился, не в те жизненные обстоятельства попал. Не повезло. Просто-напросто, не повезло.

– Человек во все времена и в любых обстоятельствах должен оставаться человеком, – отрезал кондотьер.

И прозвучала эта сентенция словно контрольный выстрел.

Участвовать в повторном расстреле адмирала мне, честно говоря, не хотелось, спорить с очевидным – тем паче, и я умыл руки:

– Не будучи человеком, скромно на этот счёт промолчу.

Не успел я это произнести, как на испещрённым шрамами лице Архипыча возникла возмущённая гримаса. Стало ясно: сейчас по своему обыкновению пустится в пространные рассуждения об универсальности моральных норм для всех разумных существ, и мало мне тогда не покажется. Однако, слава Силе, ничего подобного не произошло, лицо его уже в следующий миг приняло прежнее сосредоточенное выражение, а сухие, обветренные губы произнесли короткое слово:

– Идут.

– Кто? – не понял я.

– Ирма с Уломой, – повёл он подбородком в сторону дороги.

Я оглянулся.

Заместитель начальника оперативно-розыскного департамента Поста и Резидент местного бюро Ордена усмирителей спешили к нам со стороны моста. Ирма в своём кроваво-чёрном наряде шла впереди, Улома в морском бушлате поверх гражданского костюма отставал от неё на два шага. На фоне огромного молотобойца и без того миниатюрная ведьма смотрелась и вовсе дюймовочкой. А вообще-то, эти двое, сложись жизнь иначе, могли бы стать очень красивой парой. Помнится, одно время Улома даже прикладывал к этому определённые усилия. Ирма его ухаживания поначалу охотно принимала, однако до серьёзных отношений дело у них так и не дошло. Не срослось. Не случилось. Не закончился праздник намёков ожидаемым фейерверком откровений: отшила ведьма молотобойца по прошествии конфетно-цветочного зачина. Раньше я думал, что просто-напросто – а чего такого? дело житейское – не по нраву он ей пришёлся, не по вкусу. Теперь, зная все обстоятельства, догадываюсь: пожалела она его и, дав от ворот поворот, тем самым от неминуемой смерти спасла. Улома первое время сильно на неё обижался, даже в сторону её смотреть не хотел, потом смирился и успокоился. Хотя быть может, и не успокоился и не смирился, а узнал правду. А может, не в этом дело. Может, просто держит себя в руках. Сильные мужчины это умеют, а Улома – сильный мужчина. Сильный во всех трёх мне известных смыслах.

Когда Ирма с Уломой наконец присоединились к нам, я первым делом поинтересовался у подполковника:

– Ну, что там у нас, Боря, с Михеем?

– Твоя догадка, Егор-братишка, подтвердилась, – пожав руку Архипычу, пробасил Улома. – Отравлен наш непутёвый барыга. Стадия небольшая, однако гинецей уже образовался. Эскулапы быстренько удалили бяку хирургическим путём, но говорят, это временная мера. Без специального лечения, непременно случится рецидив.

– Лечить берутся? – заинтересовано уточнил я.

– И лечить берутся, и вылечить, – ответил Улома. – Стопроцентных гарантий, разумеется, не дают, но обещают сделать всё возможное. В новосибирской конторе дедок один грамотный есть, знатный специалист по магической карпологии, наши на него вышли, он им всю методику лечения и расписал. Правда, сразу предупредил: для того, чтобы актуализировать, блокировать и абсорбировать травматический материал Силы понадобиться о-го-го сколько.

– Ну, этого добра у Михея как раз полным-полно.

– Не поверишь, но жмётся дурачок.

– Это он пока жмётся, – предположил я. – До поры до времени. В ум войдёт, раскошелиться. Никуда жадюга не денется. Кстати, а обидчика-то он своего выдал?

– Не-а, – досадливо цыкнул Улома, – молчит как партизан.

Хотел я было сказать с пролетарской прямотой, что по этому поводу думаю, но тут в наш междусобойчик вмешался Архипыч.

– Хватит, господа, – властно сказал он. – Мы это дело ещё успеем обсудить. Потом. Когда пули вокруг перестанут свистеть. Сейчас давайте о главном.

Сказал и обвёл присутствующих вопрошающим взглядом.

– Давайте, – охотно согласился я.

Ирма пожала плечами, дескать, а для чего, собственно, собрались. Улома, естественно, тоже возражать не стал. И тогда почётный кондотьер, для очистки совести оглядевшись по сторонам, произнёс чуть ли не официальным тоном:

– Все мы знаем, что в нашем городе произошёл всплеск сами знаете чего. Каждый из нас располагает теми или иными на этот счёт сведениями, но, насколько я понимаю, наиболее полной информацией в силу различных обстоятельств обладает наш уважаемый золотой дракон. Я прав, Егор?

– Боюсь показать нескромным, – чуть поклонившись, ответил я в таком же полуофициальном тоне, – но сдается, Сергей Архипович, так оно и есть.

– Тогда тебе и карты в руки. Выстрой разрозненные факты в их временной очередности. Обрисуй сложившуюся ситуацию, как ты её видишь со своей драконьей высоты.

Высказав просьбу, Архипыч сделал приглашающий жест рукой, будто воду выплеснул из невидимого стакана: прошу, дракон. Улома, ободряя, похлопал по плечу. А Ирма, задрав к верху защитные очки и закрепив их на манер ободка, уставилась на меня немигающим взором своих разноцветных глаз. В общем, припёрли эти трое меня к стене. Основательно припёрли.

– Ну, раз надо, значит надо, – согласился я. – Только сразу, дамы и господа, предупреждаю: буду протокольно краток. Вопросы уточняющие, если что, потом зададите.

– Зададим-зададим, – пообещал Улома и ещё раз, с той же медвежьей силищей, похлопал меня по плечу.

Пытаясь сосредоточиться, я выдержал короткую паузу, а потом, глядя на деревянный крест аккурат в просвет между левым плечом Уломы и правым Архипыча, начал не спеша, но по-военному чётко:

– Итак, докладываю. В результате проведённых нами как совместно, так и порознь оперативно-розыскных мероприятий, выяснилось следующее. На фоне усиливающейся борьбы тёмных за власть, в нашем городе объявился некий посвящённый, который всеми фибрами своей поганой души возжелал стать претёмным, и в желании своём решил не перед чем ни останавливаться. Для начала этот деятель самым нехорошим образом обошёлся со Слободской медовницей, с уважаемой старой ведьмой Иридой Витальевной Немоляевой. Обманным путём завладев её телом, он отправился в столицу нашей родины город-герой Москву, где встретился с Пастухом ветра, неким Шабетаем Шамали. Заказав последнему кражу из Рижского Хранилища лапки того самого беркута, он при этом – что характеризует его тоже не с лучшей стороны – умудрился смертельно отравить бедолагу ядовитым цветком белламорте. Полагаю, это было не слишком сложно, поскольку встречались они, насколько знаю, в каком-то кафе. Зёрнышко в чашку бросить, как вы понимаете, плёвое дело даже для юного барабанщика, а уж для отъявленного прохвоста вообще никакого труда не составляет.

На этом проходном замечании я прервался и вытащил сигарету с зажигалкой. Несколько раз пытался высечь огонь, но, как ни прикрывал фитиль ладонями, каждый раз порыв ветра сбивал пламя. Наконец заметил, как хитро улыбается Ирма, понял, что это её проделки, погрозил строго пальцем и, затолкав сигарету назад в пачку, продолжил:

– Теперь дальше. Заряженный Пастух ветра Шабетай Шамали совершил-таки кражу из Хранилища и по уговору привёз упомянутый артефакт в наш с вами город. Однако запланированный высокими договаривающимися сторонами обмен товара на деньги не состоялся. И не состоялся он по совершенно, на мой взгляд, курьёзной причине. Дело в том, что вора международного класса обули словно лоха педального наши малолетние вокзальные воришки. Стянули у него и багаж, и документы, и уверенность в себе. Хорошо ещё при штанах остался, мог бы и без штанов… Ну да.

Короче, бесценный артефакт у Шабетая Шамали благополучно тиснули. Справедливо опасаясь расплаты со стороны заказчика, он опрокинул в любовный морок первую же попавшуюся даму, которая на беду оказалась директором детского сада. В подчинённом ей учреждении Пастух ветра и схоронился. По ходу дела он, мастеря защитные кабалистические знаки, подвергнул магическому воздействию детишек, что, разумеется, не могло пройти мимо внимания тамошних воспитательниц. И вот тогда-то по просьбе одной из них в дело вмешался ваш покорный слуга. Разыскав с присущей мне сноровкой перепуганного гражданина объединённой Европы, сдавать я его в силу определённых причин, о коих в этом собрании умолчу, официальным порядком в контору не стал. Перепоручил его душу господину полковнику. Дальше… А дальше вы, дамы и господа, всё сами знаете. По известной причине Шабетай Шамали скоропостижно помер. Чтоб спасти его у Сергея Архиповича, как я предполагаю, не хватило либо времени, либо Силы. А, скорее всего, и того и другого вместе.

В этом месте моего рассказа Ирма и Улома дружно, как по команде, посмотрели на Архипыча и тот, подтверждая мои слова, понуро кивнул – так и есть, не сумел. Хоть и высший маг, но лишь маг, а не Бог. Не всесилен.

А я между тем продолжал:

– В довесок к этому несчастью на самого Сергея Архиповича кто-то настучал. Как справедливо заметил, присутствующий здесь подполковник Харитонов, настучал с целью всех нас, да и не только нас с толку сбить. Устроено это было нагло, лихо и прытко. Сергея Архиповича так быстро упаковали, что любо дорого было глядеть. Единственное, что он успел, так это мне намекнуть, в каком направлении расследование толкать.

Тут я не выдержал, вновь вытащил сигарету и, развернувшись к Ирме спиной, быстро прикурил. Сделал подряд несколько затяжек, выпустил дым и, блаженно улыбнувшись, перешёл к следующей главе своего повествования:

– Надо сказать, параллельно с попыткой овладеть лапкой известного беркута наш неведомый претендент на тёмный трон готовился к ритуалу поиска подобного подобным. Как известно, – вам, возможно, давно, а лично мне – лишь с недавних пор, – для проведения подобного ритуала необходимо помимо прочего и прежде прочего Зеркало Ананда. За этим артефактом злодей притопал, что, думаю, и не удивительно, в лавку к Михею Процентщику. Под чьей личиной притопал, честно говоря, знать не ведаю, но глубоко сомневаюсь, что под своей собственной. Возможно, воспользовался телом той же Слободской медовницы. Но вполне возможно, ещё кого-то обидел. Не знаю. Михей дурак клятву смертельную дал, теперь, как вы все слышали, боится даже словом обмолвится на эту тему. Кстати, что интересно, клятву-то не разглашать тайну имени и образа он злодею дал, а вот само зеркало не отдал. Так уж у него дело строго поставлено: выдача товара со склада только по факту оплаты. В качестве же платы потребовал он на этот раз не деньги, не Силу, а мне каким-либо образом навредить. Ну, это уже наши с ним личные распри, вас они вряд ли заинтересуют. Посему пропускаю.

А дальше вот что. Злодей лично козни мне чинить поостерёгся, нанял для этого дела молодого оборотня, новообращённого волчонка по имени Дыг. Обучил его и науськал. Однако парнишка оказался сам себе на уме, сделал всё немного не так и не совсем то. В результате я его осадил, а потом и разыскал. Когда же надавил, он сдал мне Михея с потрохами. А вот наставника, к сожалению, сдать не пожелал, мало того предупредил его о надвигающейся опасности. Ну а тот отблагодарил ему незамедлительно. И своеобразно. Тотчас заявился и пырнул в грудь сталью заговорённой. Так-то вот. И это, дамы и господа, на данный час пока вся информация. Да, чуть не забыл. Не сумев отобрать у Михея зеркало хитростью, злодей отобрал его силой. А самого Михея, как вы слышали, отравил тем же самым способом, что и Шабетая.

Теперь что касается личности нашего злодея. На этот счёт известно вот что. Соседи Слободской медовницы видели, как она разъезжает на "Мерседесе" Ледовитого. Это раз. Оборотня зарезали кортиком, который хранился в сейфе Ледовитого. Это два. За полчаса перед смертью оборотень звонил на телефон, зарегистрированный на Ледовитого. Это три.

С этими словами я вытащил из кармана телефон Дыга и протянул Уломе:

– Передай Нырку, пусть вещдок к делу приобщит. И извинись там за меня.

– Ну, ты блин, братишка, и даёшь, – только и сумел сказать подполковник, забирая у меня телефон.

А я уже продолжал:

– Мало – больше. Звонок дежурному насчёт того, что полковник Белов скрывает у себя дома трикстера, был сделан тоже с телефона Ледовитого. И это уже четыре. Как видите, дамы и господа, собранные нами совместно улики указывают на одного и того же, всем нам известного человека. Одна улика в нашем деле практически ничего не значит, две улики – это уже кое-что, три – вполне достаточно для обвинения, ну а четыре – согласитесь, это уже даже перебор.

– Вообще-то, ещё пятая есть, – подхватила мои слова Ирма. – Правда, косвенная.

– Это какая же?- обратился к ней Улома.

Ведьма кинула на него короткий взгляд, затем лёгким движением смахнула упавшую на лоб прядь и пояснила:

– Артефакты в хранилищах содержатся не под своими истинными названиями, а под инвентарными номерами. Тот, кто заказ на лапку Пастуху сделал, знал, под каким номером она хранится. Знал соответствие. А это информации высшего уровня секретности. Допуск к ней у нас в городе имеют всего шесть человек. Ледовитов – один из них.

– Одно к одному, – поблагодарив ведьму церемонным наклоном головы, сказал Улома. – И тогда уж лично от себя хочу шестую улику добавить. Согласитесь, чтоб демона напавшего на Михея вызвать, и магом умелым нужно быть, и Силы иметь порядочно. Явно не любитель начинающий, а высший маг учинил. Чем не улика?

В воздухе на некоторое время повисла тишина. Нарушая её, Ирма сделала из всего раннее изложенного очевидный вывод:

– По всему выходит, что это Ледовитов город на уши поставил. И, признаться, я этому ничуть не удивлена. Мне этот дядька сразу, с первого же дня не понравился. – Помолчала секунду и добавила: – Есть такое правило: если человек выглядит как сумасшедший, ведёт себя как сумасшедший, говорит как сумасшедший, то значит, он и есть сумасшедший. То же, полагаю, относится и к мерзавцам.

Мне по этому поводу нечего было ни возразить, ни добавить, а Уломе слова ведьмы понравились настолько, что он даже ей поаплодировал. И только у молчавшего до сих пор Архипыча имелись какие-то сомнения.

– Я вот чего не пойму, – пригладив бороду, произнёс он задумчиво, – почему он так уликами сорил?

– А разве он сорил? – уставился на начальника Улома. – Ничего не сорил. По-моему, всё прикрывал. Всё зачищал.

– А как же кортик? – напомнил Архипыч.

– Ну, разве что кортик, – вынужденно согласился Улома.

И тут в их распасовку вмешалась Ирма, с вполне разумным предположением, кстати говоря, вмешалась.

– С кортиком как раз всё предельно ясно, – сказала она. – Остальные гадости он заранее планировал, а оборотня прикончить ему нежданно-негаданно пришлось. Схватил, что под руку попалась. Что было под рукой, короче говоря, то и заговорил.

– К тому же, – добавил я в свой черед, – вряд ли он думал, что тело к вам попадёт. Тут, вообще, чистый случай, что так случилось. Если бы я не подсуетился, копалась бы в этом "глухаре" районная прокуратура. Я прав?

Никто мне ничего не ответил, но по лицам было видно, что возражений ни у кого нет.

– И вот ещё что, – после небольшой паузы, добавила Ирма. – Победителей не судят. Факт.

– Ты это о чём? – не понял Улома.

– О том, что Претёмному обвинения в убийстве какого-то там оборотня до одного места, – пояснила свою мысль ведьма, – А он всерьёз собирается стать претёмным. Поэтому и не боится идти ва-банк. Тут или пан, или пропал. Большая игра. Высокие ставки.

Выслушав её, Улома покивал, дескать, так оно и есть, права ты девица. Я тоже увидел в этом некую правду жизни и сказал со значением:

– Ты Тёмная, тебе видней.

А вот Архипыч нас всех вновь огорошил, спустив с небес на землю.

– Все эти улики, – с сожалением заключил он, – на самом деле только для нас с вами существенны. И то я, например, в виновности Ледовитого, признаюсь честно, пока ещё не до конца уверен. А уж для Двух Из Трёх – это и вовсе никакие не улики. Сами посудите. Телефон, говорите? Заявит, что давным-давно он этот его потерял, а карту заблокировать поленился. У медовницы, говорите, тело позаимствовал? А что, разве есть тому свидетели? Пастуха прикончил? В принципе недоказуемо. Кортик? Не доглядел. Проворонил. Готов понести суровое административное наказание. Короче, куда не кинь, всюду клин. Так что, дамы и господа, если даже и дадим мы этому делу законный ход, вряд ли ждёт нас быстрый успех.

После этого его заявления Ирма хмыкнуло красноречиво, я, не будучи великим знатоком оперативно-следственных процедур, промолчал, а Улома, тот просто растерялся.

– И что же теперь делать, командир? – развёл он руками. – Ковыряться в носу пальцем и тупо ждать, что дальше будет?

– Нет, конечно, – успокоил его Архипыч. – Нужно действовать. Причём, действовать быстро и решительно. По правде говоря, есть у меня одна интересная задумка. Вот только для её реализации нужно сперва расстараться, вывернуть город наизнанку и лапку беркута найти.

– А чего её искать, – пожал я плечами и, выдержав драматическую паузу, объявил: – Давным-давно уже нашёл.

С этими словами вытащил из внутреннего кармана пиджака завёрнутую в носовой платок лапку, развернул с нарочитой медлительностью эстрадного фокусника и продемонстрировал:

– Voila.

– Наш пострел везде успел! – восхитился Улома.

Архипыч удивлённо крякнул, а Ирма по-девчачьи взвизгнула и одобрительно постучала кулачком мне по груди.

– Ну и в чём же, господин полковник, заключается твоя задумка? – поинтересовался я, пряча от греха подальше, а главное подальше от загоревшихся глаз ведьмы лапку в карман.

– Задумка моя проста как пятак, – ответил Архипыч. – Предлагаю в приватном порядке сообщить Ледовитому, где находится артефакт, и посмотреть, как реагировать станет.

– Как так? – вскинулся Улома. – Зачем?

– А затем, Боря, – опередив кондотьера, пояснила Ирма, – что твой шеф хочет в ловушку злодея заманить.

– Так точно, – кивнул Архипыч. – Одним телефонным звонком мы сразу двух зайцев убьём. Сами посудите. Если поступит по инструкции, хорошо. Братаемся и дальше вместе. Если же не оформит сигнал и не даст официальную команду изъять артефакт у дракона, стало быть, действительно замешан. А попытается в личном порядке у дракона артефакт силой отобрать, тогда у нас с вами будет повод к нему самому силу применить. А там уж разберемся, что к чему.

– Ловко, – восхитился Улома расписанной схемой.

– Ещё как ловко, – согласилась с ним Ирма.

Но теперь уже у меня имелось особое мнение.

– Знаешь, Сергей Архипович, – сказал я без какого-либо упрёка, с исключительным с желанием предупредить, – а ведь может так статься, что твои сомнения верны и он действительно ни в чём не виноват. А что если мы своим звонком его невиновного спровоцируем? Жил он весь такой пушистый жил, служил, не тужил, а тут ему вдруг лапку беркута под нос на блюдечке да ещё и с голубой каёмочкой. Тут не просто удержаться, будь ты даже трижды честным-пречестным.

– Порядочного кондотьера на дурное просто так не спровоцируешь, – сунувшись в пекло раньше батьки, отмерил мне Улома с неуместным, но понятным пафосом. – А если поведётся, значит, не достоин он кондотьером быть. Пошёл вон тогда.

– Вообще-то, ничего не теряем, – поддержала идею Ирма. – Ну проверим дяденьку на вшивость лишний раз. Чего такого? Если что, извинимся. Простите-простите, скажем, обманулись-попутали. Лично прощение попрошу. Ведь, как понимаю, насчёт того, что лапка у дракона, ни кому-то, а мне предстоит Ледовитому сообщить.

– А что, ты видишь тут ещё одного Тёмного? – изобразив некое подобие улыбки, поинтересовался у неё Архипыч.

И дальше разговор пошёл уже о деталях предстоящей операции. Проводить её, к слову говоря, решили в том же узком составе и незамедлительно. Ну не совсем уж тотчас и здесь же, а прежде выехав куда-нибудь загород, в какое-нибудь тихое безлюдное место. Это, чтоб гражданские зеваки не пострадали, случись скрещение мечей и магических уловок. Насчёт места прозвучало несколько интересных вариантов, но когда Ирма предложила устроить засаду в конспиративном домике на семнадцатом километре Александровского тракта и привела ряд убедительных в пользу именно этой локации доводов, туда и направились.

Ехали колонной: впереди Ирма на своей гламурной игрушке, за ней я на своём трижды битой и много раз прострелянной тачке, а замыкали процессию молотобойцы на представительном до умопомрачения и прибывающем за гранью обывательской зависти "Хаммере".

Как только выехали за черту города, до той поры отличная погода внезапно и очень некстати испортилась. Ветер нагнал откуда-то плотных туч, небо затянуло, разом потемнело. Стал накрапывать дождь.

Дождь в дорогу – хорошая примета, подбодрил я сам себя, врубая "дворники". А потом закурил и, стараясь не потерять из вида машину Ирмы, задумался – вот же глупая привычка – над тем, что движет всеми нами, таким разными, абсолютно непохожими друг на друга участниками этой специальной миссии. И выходило, что, вообще-то, каждым своё. Со мной всё ясно, меня греет справедливость. Ирма прежде всего хочет отомстить за медовницу. Архипыч исполняет долг по совести. А Улома просто хочет разобраться с конкретным Тёмным. Ну не любит он его. Не любит и всё тут.

Однако было в этом деле и нечто для всех нас общее. Это нечто трудно поддаётся определению, но с некоторыми натяжкой его можно условно обозвать любовью к Городу. Для кого-то из нас этот город был изначально родным, для кого-то стал таковым со временем, для кого-то так и не стал, но все мы в той или иной степени его любили. За что? А за что можно полюбить провинциальный, бестолково застроенный, раскиданный нелепо, неудобный для житья-бытья пыльный город? Разумеется за скрытую в нём поэзию. Поэзию путанных улочек-проулков, резных наличников с облупившейся краской, вычурной лепнины старинных купеческих домов, ёлочных игрушек на междуоконной вате, заливистого детского хохота во дворах спальных районов, глухих старушечьих причитаний в банковских очередях, кошачьего мартовского ора, шумных майских гуляний и тех внезапно-тихих июльских вечеров, когда зарницы полыхают за полями-лесами и ветер-бродяга гонит к окраинам запах прибитой ливнем дорожной пыли. За эту вот, такую немудреную поэзию. За что же ещё? Кто глух к ней, тот к городу нашему равнодушен, тот транзитный пассажир. Кому же открывается она исподволь, тот в город рано или поздно влюбляется. И если уж полюбит, то будет всеми силами стремиться защитить его от всяческих бесчинств. В том числе и раньше всего от бесчинств магических. Ну если он, конечно, посвящённый. Как мы.

Так я думал, и правильно думал, и правильно, что думал.

Ну а по прошествии четверти часа позабыл напрочь и про город, и про свои к нему чувства: за окном замелькали пейзажи, даже мимолетное созерцание которых всегда, абсолютно всегда вызывают в моей душе волнительное желание забросить все на свете города, все на свете дела, все на свете заботы, и остаться в этой глуши на веки вечные. Вот и нынче захотелось ударить по тормозам, бросить тачку посреди дороги и рвануть без оглядки туда, где каждый звук слышится ясно и долго, где лесные поляны пахнут молодой травой и где над синью озёр рождается под крики кочующих птиц свет нового дня. Еле-еле удержался. Ну а уже после восьмого километра стало полегче, не потому что отпустило, а потому что ведьма и молотобойцы, оставив свои машины на стоянке заправочной станции, перебрались ко мне в салон. Нет, не из-за того, что их машины вдруг поломались. И не из-за экономии бензина. Просто так нужно было по разработанному Архипычем плану.

Поначалу ехали молча, моментально промокшие под дождём гости мои сохли и слушали вместе со мной Веню Дыркина. Ещё бы они его не слушали. Во-первых, я на правах хозяина набавил громкости. Во-вторых, давным-давно ставший ангелом Веня пел про актуальное. А именно про то он пел, что где-то, где точно, про то знать не велено, сокрыто не золото, а просто лето, где всё ещё зелено, где всё с виду молодо. И ещё про то пел этот излучающий добро и свет человек, что согласно давнишней народной примете, если чувак в клешах дорогу перешёл, значит, всё и у всех в дальнейшем будет хорошо. Все этой песней, конечно, прониклись. Я выбивал ритм пальцами о руль, Ирма подпевала, а Улома улыбался, словно ребёнок. И только Архипыч с отрешённым видом вглядывался вдаль сквозь косые плети дождя. Но это вовсе не значит, что песенка Вени оставила его равнодушным. Вовсе нет. В случае этого пациента такая скупая реакция вполне естественна.

Когда свернули с трассы в указанном ведьмой месте, Архипыч напомнил диспозицию:

– По прибытии Ирма сразу звонит. Если клиент наживку заглатывает, дракон остаётся во дворе и сидит под магической защитой в машине. Остальные – по норкам и под заклятие прикрытия. Заявится группа захвата, я выхожу и решаю вопрос. Заявится Ледовитов, работаем по обстановке. Вопросы есть?

Вопросов у матросов не имелось: то ли матросы были толковыми, то ли боцман всё толково объяснил.

А тут и деревенька показалось, растянувшаяся километра на полтора между трассой и сосновой лесом. Деревенька как деревенька, ничего особенного. Пылинка на Млечном пути русского космоса.

Далеко заезжать нам не пришлось, нужный дом стоял на отшибе. Хотя домом эту скособоченную, почерневшую от времени и стихий постройку назвать можно было лишь, право слово, с большой натяжкой. Натуральная избушка на курьих ножках, только без этих самых куриных ножек.

– Ну и тьму-таракань, – бесцеремонно ахнул при виде такого страшного неустройства Улома.

Ирма вопреки ожиданиям ничуть на него не обиделась, напротив хохотнула задорно и пихнула плечо в бок:

– Иди, эстет, открывай.

Молотобоец чертыхнулся, ещё раз чертыхнулся, потом ругнулся позабористее, извинился и вылез под дождь. Разбивая лужи и зажимая ворот бушлата, подбежал к забору, отогнул здоровенными своими лапищами какую-то там проволоку, распахнул сколоченные из жердей ворота и держал их до тех пор, пока мы не проехали. Крепкий, надёжный и безотказный, как холодильник "Саратов", мужик.

В заросшем неопрятными кустами дворе никакого сада-огорода не было и в помине, зато там-сям росло несколько высоченных сосен с потемневшими от влаги стволами, а строго по центру располагалось странное сооружение: четыре гладко обтесанных исполинских валуна накрывал, словно крышей, пятый камень, тонкий и плоский, в нём было просверлено отверстие, такое маленькое, что вряд ли в него могла пролезть рука взрослого мужчины. Аккуратно, стараясь не поцарапать борт, я объехал против часовой стрелки это каменное жилище первобытных карликов, подогнал машину к развалившемуся крыльцу избушки и вырубил движок. Музыка умолкла, стало отчётливо слышно, как мощно барабанит по крыше дождь. Это уже не дождь был, это уже был настоящий ливень.

– Звоните, коллега, – прежде чем выйти из машины, сказал Архипыч Ирме.

Ведьма кивнула, извлекла из кармашка плаща телефон и начала вызванивать Ледовитова через секретный коммутатор, а когда дозвонилась, мы с почётным кондотьером услышали следующее:

– Господин полковник, добрый день. Ирма Ахатова беспокоит. Узнали?… Ага, и я вас категорически. Марк Семёнович, тут такая тема. На меня только что золотой дракон вышел. Знаете его, наверно… Ну да, нагон. Что?… Ну да, и я с большим подозрением. Только надо признать, без него гопников в нашем городе было бы гораздо больше, этой его заслуги не умолить. Впрочем, не суть. Так вот, этот нагон наш деятельный утверждает, что к нему случайно попал артефакт, упомянутый сводке за семнадцатое прошлого месяца. Что?… Ну да, объект за номером 124 дробь 56 из Рижского… Обижаете, Марк Семёнович. Разумеется, я знаю, что это такое. Всё-таки Резидент как-никак… Чего хочет? Отдать в надёжные руки хочет. Естественно, не просто так, естественно, за вознаграждение. Да?… Нет, характер и величину вознаграждения пока не обсуждали. И вообще, знаете что, Марк Семёнович, не в службу, а в дружбу – перехватили бы вы у меня эту тему. Больно она уж серьёзная. Что?… Да нет. Конторка у меня небольшая, людей рад-два и обчёлся, а дел по горло. Мне вот только этих проблем ещё не хватало. К тому же дракона по закону не прижмёшь, тут подходы нужны, а опыта у меня… Что?… Да-да, хорошо. Нет, я его не отбрила, встречу назначила. Тут, не далеко. Записывайте. Что?… Ну хорошо, Марк Семёнович, запоминайте тогда. Обрядный домик на одиннадцатом километре Андреевского тракта. Ваши опера про него знают, уточнят по карте. Время? Прибавьте к текущему сорок минут. А?… Нет-нет, это вам спасибо. Ага, до встречи.

– Схватил наживку? – спросил Архипыч, как только Ирма нажала на красную кнопочку и показала телефону кончик языка.

– Вроде бы, схватил, – ответила ведьма. – Сказал, что примет срочные меры. Правда, не сказал какие.

– Вот и отлично, – сказал Архипыч. – Тогда вперёд, коллега.

И тотчас вылез из машины. Ирма вздохнула и последовала за ним. Через секунду оба скрылись за пеленой усилившегося дождя.

Теперь для меня оставшегося в одиночестве самое главное было не уснуть. В салоне тепло, в окно дождь барабанит, времени вагон – обстановка, короче, располагала. По опыту знаю: чтобы не раствориться рафинадом в дожде, нужно постоянно думать. Думать о чём угодно, но думать. В принципе, это нетрудно. Разумному существу всегда есть, о чём подумать. И я, закурив, приступил.

Сперва-сначала подумал о тех, с кем сюда приехал. Вот, что я о них подумал: всё-таки славные люди эти добытчики скрытой правды. Настоящие. Конкретные. Они не пытаются изменить реальность и вообще не верят в душе, что она изменяема. Они не лицемерят. Они просто выкатывают каждый день рассвет на своих собственных плечах.

Потом мысль вильнула, и я зачем-то вдруг подумал о хазарском сосуде, который, как известно, служит людям и по сей день, хотя прошло уже много-много времени с тех пор, как он перестал существовать.

Потом немного подумал на тему морали. А именно о причинах того, почему ни одна не отданная пощечина не должна быть унесена в могилу.

Потом о будущем подумал. Вернее, об одном его свойстве. Точнее даже не о свойстве, а о достоинстве. Оно, по моему разумению, заключается в том, что будущее никогда не похоже на то, что мы себе представляем. Разве это не замечательно?

Потом стал думать об утверждении, что Апокалипсис начнётся с появлением двух совершенно одинаковых снежинок. Об этом быстро-быстро подумал и сразу прекратил думать. Потому что уж больно жутко.

Потом о том размышлял, сколько нужно пустоты, чтобы утопить в ней всё отчаянье мира.

Потом устал думать и начал – это тоже вполне допустимо – мечтать. Эх, возмечтал простодушно, хорошо бы приехать сюда такой же вот толпой, только не по делу и в хорошую погоду. Можно было бы тогда жарить шашлыки, лежать в шезлонгах и пить коктейли пряные. Как только помечтал об этом, погода – вот что значит сила мысли – стала налаживаться. Дождь потихоньку стих. Тучи в одном месте разорвались, и в прореху ударил косой луч уходящего на запад солнца, сразу просветлело, в каплях на сосновых иглах засверкала радуга. Вот в этот самый момент в моё окошко и постучали. Вернее постучала. Ирма. Весело улыбающаяся Ирма. Постучала и поманила рукой – а ну-ка выйди на секунду. Надо.

Ну надо, так надо. Игнорируя указания Архипыча, выбрался я из машины и вышел из наложенного на неё защитного поля. Тут-то и случилось то, предугадать было очень сложно, даже больше скажу – невозможно. Продолжая мило улыбаться, Ирма вдруг подпрыгнула и со всего маха мастерски ударила меня кулаком в лицо. На!

Ударила она кулаком, а у меня такое ощущение возникло, будто врезали кувалдой. Именно таким было воздействие. Уж я-то знаю. Уж я-то в курсе, что такое удар кулаком, а что такое удар тупым предметом весом никак не меньше пуда.

Обидеться я не успел. Только уже падая, подумал, что настоящее злодейство, в отличие от мелкого пакостничества, сопряжено с риском. И ещё подумал, что жизнь – это череда событий, которых по каким-то причинам не удалось избежать. Потом какая-то ещё мысль в голове возникла, но родившись, тут же умерла, поскольку я получил ещё один удар в лицо, причём, удар такой же страшной силы. Тут уже окончательно отключился. Вырубился. Не надолго, может, на секунду всего одну, но вырубился.

А когда очнулся, обнаружил, что Ирма шарит у меня во внутреннем кармане пиджака. Такого наглого мародёрства я потерпеть, конечно, не мог и заставил себя схватить её за руку. Однако выскользнула её рука из моей. Словно склизкий и холодный вьюн выскользнула. Вместе с лапкой того самого беркута, кстати говоря, выскользнула. В моей ослабевшей руке остался только платок носовой. Светло бежевый. Мятый. С анаграммой "ВАХ" в уголке.

Ирма была уже у забора, когда мне удалось выхватить кольт. И я даже успел прицелиться в взмывшую над почерневшим горбылём беглянку. И наверняка бы попал. Снял бы влёт, как курочку в ярмарочном тире, несмотря на шум в голове и хоровод звёздочек в глазах. Только вот не смог нажать на курок. Просто не смог. Ну вот просто. Пожалел девчонку.

И зря.

Это я уже совсем скоро понял, в тот самый миг понял, как только увидел-услышал, что из скошенной набок развалюхи, ругаясь и толкаясь в узком дверном проёме, выбегают на крыльцо Улома с Ирмой. Да, с Ирмой. С другой Ирмой. С настоящей. Та же Ирма, что перелетала забор, была ненастоящей. Вообще, Ирмой не была. Совсем. И человеком не была. А была ущамар-тогом, демоном-хамелеоном. Догадайся я на несколько секунд раньше глянуть на него Взглядом, остановил бы его серебром, и не пришлось бы нам бегать-потеть. А так пришлось.

Кто бы снял на плёнку эту погоню, эпизод для фильма вышел бы ещё тот. Представьте. Громадное тяжёлое небо, напитанные холодной влагой, а под ним потемневшее от ненастья поле. Слева – косогор, где темные березы гнутся на порывистом ветру. Впереди – сосновый лес, плотный, непроходимый. По полю в сторону леса несётся с завораживающим изяществом оборотень, постепенно теряющий человеческий облик. За ним, сильно отставая, увязая в размытой земле, то и дело спотыкаясь о кочки и попадая в промоины, последовательно – Улома, Ирма и я. И ещё больше отставая – Архипыч. Он в сарайчике прятался, позже остальных выскочил, да ещё и на бочку ржавую с водой дождевой налетел впопыхах, вот и задержался со стартом.

Ни единым словечком мы друг с другом не успели перекинуться, но каждый из нас прекрасно понимал: если доберётся демон до леса, если исчезнет из вида, всё – уже не найдём тогда. Ведь чем угодно ущамар-тог может обернуться. Хоть деревом, хоть кустом, хоть пеньком. Все кусты-пеньки в лесу Взглядом не проверишь, никакой Силы не хватит. Поэтому нажимали. Поэтому и не жалели лёгких.

Что удивительно, прытче всех Улома наяривал. Медведь медведем, а бежал будь здоров, обгонял меня и Ирму шагов, наверное, на десять. В общем, здорово бежал. Но и его прыть спринтерская вряд ли бы нам помогла, через полминуты кросса по пересечённой местности стало понятно, что не догнать нам оборотня. Хотя и сокращалось между нами постепенно расстояние, но ему до леса уже какие-то метры оставались. И вот когда тщетность наших усилий стала предельно очевидна, Улома невозможным движением затормозил себя, замер на секунду-другую, сосредоточился-набычился и выбросил вперёд правую руку. Через миг на его ладони заструился голубоватый туман. Пройдя через линию жизни, он быстренько соскользнул к мокрой земле, где уплотнился и превратился в голубоватый, похожий на кружащую пружину вихрь. А потом пружина разжалась – выстрелил вихрь струёй в сторону оборотня.

Метра струя не дотянула.

– Силы дайте! – проорал, срывая голос, молотобоец.

Первой добежала до него Ирма, обхватила как бревно его левое запястье. Упала на колени от усталости, но дала Силы. И выстрелила струя во второй раз.

Полметра ей не хватило.

Тут уже и я схватил мёртвой хваткой Улому за предплечье. Дал ему Силы.

Выстрелила струя в третий раз и дотянулась, дотянулась, дотянулась она в последнюю секунду до вбегающего в лес демона.

А там уж управиться было делом техники. Чуть повёл Улома ладонью, и завертелся демон словно волчок, стал сам наматывать на себя голубое магическое лассо. Дёргался, извивался выкормыш Запредельного, но вырваться не мог. Надёжно мы его прихватили, крепко держали. Взяли. Победили. Но даже обрадоваться этому обстоятельству толком не успели: секунд через пять откуда ни возьмись дуга огненная в воздухе возникла и – что такое! – чикнула по нашей струе со всего маха. Как лезвием по вервью хлёстко наискосок – чик. И всё. Оборвалась струя. Иссякла. Исчезла. В землю ушла. Сиганул освобожденный демон в следующий миг в тень лесную неловким корявым скоком, только мы его и видели.

Ничего на светет не происходит само по себе. Это нам сначала показалось, что огненная дуга возникла откуда ни возьмись, а на самом деле это запыхавшийся Архипыч её сотворил. Это он демона отпустил. Это он позволил унести ему бесценный артефакт. Как только мы это поняли, так хором и проорали:

– Ты что?! Зачем?! Какого?!

Да так громко проорали, что с берёз, растущих на косогоре, сорвалась и шумно взмыла в вышину стая мелких перепуганных птиц.