Теория танца

СООТНОШЕНИЕ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЕЙ

Коллектив стационара продолжал менять лицо. Невропатолог Л. и мануальный терапевт отправились торговать медоборудованием. На место заведующей пришла девочка после мединститута. Высокая, луноликая башкирочка из глубинки, в столице она жила в общежитии. Если вспомнить изыскания башкирских самодеятельных академиков, считающих, что Белокатайский район происходит от Китая, - вернее, что один из башкир правил в свое время Поднебесной, то становится понятным, почему новая заведующая была так похожа на китаянку.

Сразу по ее приходе за ней начал ухаживать молодой проктолог из поликлиники. Ухаживать не то чтобы в полную силу, - приходил, сидел, вздыхая и не зная о чем говорить. Безуспешно приглашал в кино. Массажисты шутили над профессией ухажера даже в присутствии новой заведующей.

- Смотрите, осторожнее с ним, - говорил массажист Х. - Его профессиональные навыки могут увести его в другую сторону.

Она смеялась, и это нравилось массажисту Х. Он начал приближаться. Иногда в разгар рабочего дня, входя в ее кабинет, говорил:

- Пора делать производственную гимнастику. Делать ее, как мы знаем, лень, значит, заменим легкой разминкой.

И, встав сзади, накладывал руки на ее плечи.

Она не сопротивлялась, когда он, закрыв дверь на ключ, приспускал халат на ее плечах. Она не сопротивлялась, когда он распрямлял ее плечи, притягивая спиной к себе. Только говорила:

- Вы мне спину не сломайте этим... валиком.

Потом был нормальный массаж на кушетке, где она разрешала некоторые манипуляции, обязательно замечая:

- А кто-то просто массаж обещал...

И был Новый год, когда они танцевали в полумраке, вдалеке от общего стола, и она закинула руки за голову, и его руки, конечно, скользнули под ее блузку и легко поднявшись по тонким бокам, к подмышкам, а потом чуть вниз, коснулись ее ничем не защищенных маленьких девичьих... Они танцевали, и от ее запаха у него кружилась голова, и он, не стесняясь, прижимался к ее бедру, и она не отстранялась.

А может, время было такое? - думает автор. Комета ударилась в Юпитер, и равновесие в солнечной системе пошатнулось. Но как узнать, творилось ли то же самое в других населенных местах, если даже в соседней кабинке все было намного спокойнее? Сейчас в ней вообще пусто. А вот в кабинке массажиста Х. сидят на кушетке двое сбежавших с праздника. Она говорит ему:

- Ну и что вы хотели показать мне здесь? Надеюсь, не что-то непристойное?

- Я хочу подарить вам свою маленькую книжку - вот. Четыре рассказа, издана при Альманахе "Вечерки". Чтобы понять меня, нужно ее прочитать.

- Я обязательно прочитаю, - говорит она, листая книжку, когда его губы едва трогают ее шею. Она пьяна. Когда шторка откидывается и в кабинку со словами: "Ты здесь?", заглядывает массажист У., она с расстегнутой на груди пуговкой падает навзничь на кушетку и делает вид, что читает, закрываясь от массажиста У. книжкой. Пьяный У. откровенно озирает ее бесстыдную позу, и, пользуясь тем, что она закрылась книжкой, высовывает язык и трепещет им как змей, целясь ей меж сжатых ног. Двумя руками показывает массажисту Х., что с ней нужно сделать и уходит. Массажист приподнимает ее блузку на животе и целует ее пупок. Тяжело дыша, она продолжает чтение.

Праздник начинает выдыхаться. Семейные уже разошлись по домам.

Все холостые остаются на ночь и ближе к утру разбредаются по палатам. Он приходит в ординаторскую, где она лежит на диване, укрывшись одеялом. Свет погашен, на столе горит свечка. Она уже протрезвела.

- Между прочим, я сегодня на дежурстве, и ночью это мое место, - говорит он.

- Садитесь в кресло, - говорит она. - Будем разговаривать. Рассказывайте о себе. Спать неохота.

- Что рассказывать? - говорит он. - Слова сейчас какие-то мятые выходят. Давайте, я вам массажик расслабляющий, сразу уснете...

Он садится с нею рядом, он берет ее за плечи... Нет, так неудобно, давайте я просто лягу рядом и буду поглаживать. Вот так, да. Снимем блузку, ляжем на животик... Вот какая девочка, вот она закрывает глазки, она полностью расслаблена, все внимание на мои руки...

Он целует ее спину, лежа рядом. Он поворачивает ее к себе лицом, он трогает языком ее соски, рука его где-то очень далеко, уже под резинкой колготок, но пальцы еще просят разрешения.

- Ммм, - говорит она, убирая его руку. - Там нельзя...

- Понятно, - говорит он. - Критические дни?

- Нет, - говорит она, застегиваясь. - И вообще, вы как змей, - опомнишься, а уже... Ужас. Идите, я спать буду. Расслабилась, однако...

Он бьет себя по лбу:

- Как я сразу не понял! Вы - девственница?

- А если и так, то что?

- Ничего. Просто у меня принцип... Я бы к вам и не приставал. Интересно, как это я ошибся...

И он уходит, пожелав спокойной ночи. Закрыв дверь, улыбается, и идет по коридору в свой кабинет на кушетку.

Заканчивались новогодние каникулы. Завтра - первый рабочий день нового года. Сторож Х., почистив дорожку перед стационаром, поднялся на второй этаж, разделся в своем кабинете, прошел в ординаторскую, заварил чай, согрелся им и сел к столу.

Наступала ночь, окна морозно сверкали, в кабинете было тепло, светила настольная лампа - вечная спутница его вдохновения. И самое главное - в тетради, лежащей перед ним на столе, рождалось очередное чудо. Нет, таких эпитетов к литературе он применить не мог. Ни к чьей, тем более к своей, - невозможно искренне радоваться собственному тексту. На то он и собственный, что не бывает неожиданностью, - он весь содержится в авторе, и его всего лишь нужно выложить на бумагу - удачно или не очень.

Но сейчас автор занимался другим.

Сторож Х. писал физику. Свою любимую физику, которая спустя двадцать лет занятий ею, наконец, начала приносить не обрывки, а настоящие, чередой идущие результаты. Только вчера он вывел, почему возникает дифракция материальных частиц, - получившаяся формула сразу объяснила опыт рассеяния пучка электронов на кристалле не с позиций волны вероятности. Вчера он в который раз почувствовал, насколько страшно и прекрасно ощущение открытия, - и привыкнуть было невозможно. Самое чудесное было в том, что это не твои слова, - это формула, слово Творца, которое ты - ничтожное существо, взятое в бесконечной отрицательной степени, с горсткой нервных клеток в первом позвонке - ты вывел и расшифровал! Ликование в этот момент не сравнить ни с каким жалким удовлетворением от искусства - это все равно, что сопоставить взрыв сверхновой и хлопок в ладоши...

Степень могущества, сосредоточенного в его руках была несоизмерима с его телом. Хотелось непонятно чего. Ну, для начала - скорости, бешеной скорости и ветра! Летать, кого-то душить, рвать себя зубами, крушить дома... Но все ограничивалось зарядкой в коридоре до изнеможения и возвращением к столу, чтобы снова и снова, уже спокойнее, любоваться сияющей формулой...

Вот и сейчас он лихорадочно писал. Общее уравнение взаимодействия, которое было выведено, вдруг начало раскрываться, как сложенная карта. Обозначив произведение трех постоянных через альфу, он вдруг получил уточненный закон электромагнитного взаимодействия. Следом - уточненный закон гравитации Ньютона. Потом - уточненное уравнение Шредингера... Частные случаи шли, взявшись за руки! Не глядя, что там дальше, боясь, что тронь сейчас - и все рухнет, он вскочил и забегал по комнате. Чтобы не подойти к столу, выбежал в коридор. Потом, уже остыв и пытаясь словами восстановить ощущение, он напишет:

"Да разве знает праведник, недоуменно крутящий в руках мое уравнение, такое острое и блестящее, тяжелое, словно наполненное ртутью, одним взмахом наискось ссекающее вековые истины, - разве знает он, как ликовал амфитеатр с огромной грифельной доской вместо арены, как ревели восторженно и вздымались волной вызванные мною из разных времен посвященные, когда оно возникало - белым по черному, - и в этот самый момент чувства мои неслись с ураганной скоростью - на огненном жеребце, с огненным мечом в руке, на полном скаку снося головы убегающих в ужасе и бегущих навстречу с радостными возгласами - нет различия, нет, кричу я в своем яростном ликовании, обрызганный кровью согласных и несогласных, потому что все они равны перед открывшейся мне истиной, все они - ничто - и мне мало, мало этого безмозглого гороха, сыплющегося под копыта моего коня, - дайте мне самого главного, покажите мне его - того, кто так долго мучил меня сокрытием тайны, пусть он предстанет, и, не останавливая скачки, - мне нужна скорость! - я, отбросив меч, просто откушу эту праведную голову, - как какой-нибудь кильке - с дальнейшим сатурническим пожиранием, содрогаясь от сопутствующего, неизмеримо более высокого, чем человеческий, оргазма - лишь бы унять рвущий меня изнутри надмирный восторг...".

И в этот момент в дверь постучали...

О, сколько было в жизни каждого этих стуков в дверь! Но только не сейчас! Ну, друзья мои, это невыносимо, это вам не половой акт прервать! Постучать сейчас в дверь - значит, остановить рождение Вселенной!

Зарычав, он понесся вниз по лестнице, не гадая, кто там, зная только, что нужно избавиться от посетителя любой ценой.

- Мы с подружкой ходили в кино, - сказала она, входя. - А в общагу ехать уже поздно. Переночую здесь и прямо с утра - на работу.

- А подружка где? - сказал он, перебирая ногами от нетерпения и злости.

- На такси поехала, - простодушно сказала она.

Он поднимался за ней по лестнице, слушая ее щебетание, и душа его кипела. Оставив ее раздеваться в ординаторской, он пошел в свой кабинет, оделся, вошел в ординаторскую, и, собирая со стола бумаги и книги и складывая в сумку, быстро говорил:

- Хорошо, что вы пришли. Мне как раз нужно было в одно место срочно, а объект оставить не на кого. Сейчас закроетесь и - спать. Если что, вот телефон. Но ничего не бывает, на первом этаже все окна решетками закрыты, вполне безопасно. А утром я приду...

Она так ничего и не сказала, - он увидел в закрывающуюся дверь ее изумленное лицо, повернулся и спустился с крыльца. Прибежав домой, он до самого утра проверял и перепроверял, - вот, смотрите, как легко, в четырех строчках получается поправка к вековому смещению перигелия Меркурия! Э-э, да у меня точнее! А вот отклонение луча света гравитирующей массой! А вот... Засранец! - с ласковой издевкой думал он в сторону первооткрывателя. - Как у тебя все сложно! Тензоры, говоришь? Х-хе! А ты куда смотрел, Паули, Вольфганг Амадей, бля?! Только приборы ломать умеешь! Эллиптический интеграл любой дурак приближенно решит, а ты попробуй просто и точно, мудило! - так он ликовал, ставя время, дату и подпись под очередным великим открытием.

Потом, счастливый, гулял по утреннему городу, и, замерзнув, пришел в стационар. Там уже начался рабочий день, сидели в коридоре пациенты, заведующая вела прием.

Только ближе к обеду, когда она заполняла карточки, он вошел, закрыл за собой дверь и сказал:

- Как спалось?

Она молчала и писала, не глядя на него. Только уши зардели.

- Обиделись? - сказал он, думая, что правда будет ей совершенно непонятна. Она будет выглядеть как издевательство.

- Уйдите, - наконец, сказала она. - Так меня еще никто не оскорблял! Если бы я до вас ночью дотянулась - убила бы...

- А как вы это себе представляли? Чтобы я вас совратил? Я бы это сделал, я бы вас просто порвал, - так мне хотелось! - но... Вы же зачем-то это берегли, участь в институте, живя в общаге... И вот так взять и потерять - не понимаю. Или вы хотели поиграть? А представляете, утром бы все увидели, что мы ночевали вместе. Оно вам надо?

Она молчала, рисуя на карточке узоры. Потом отвернулась и смотрела в окно. В изморози горело январское солнце.

- Ну, простите меня, - сказал он. - Я хотел как лучше. Хотите, я посвящу вам вывод уравнения Шредингера? Его, между прочим, еще никто не выводил...

- Ладно, - не оборачиваясь, она махнула рукой. - Идите, работайте. Но, учтите, я еще долго буду на вас злиться...

Посмотрела на него мокрыми глазами, шмыгнула носом и улыбнулась.